Цена братства⁠⁠

Это перевод истории с Reddit

Меня зовут Чак, и осенью 1996 года я был восемнадцатилетним первокурсником Университета Алабамы — наивным, с широко раскрытыми глазами и отчаянным желанием вписаться. Я вырос на ферме в маленьком городке, где все знают дела друг друга, и колледж был моим шансом стать первым в семье, кто выберется в большой и опасный мир. Я хотел чего-то добиться. Когда мама впервые заболела, я всё думал, что смогу поумнеть настолько, чтобы её вылечить. Не вышло, но мой оптимизм это не убило — я просто стал гнать себя ещё сильнее. Поэтому я пошёл в новобранцы Delta Kappa Epsilon, или DKE, — братства с лучшими вечеринками, связями и такой репутацией, которая могла открыть двери для такого, как я. Я тогда не понимал, что некоторые двери ведут туда, откуда уже не возвращаются.

Во время «раша» — когда группы ребят ходят по домам братств, зазывая и зазываясь, чтобы найти «своё», — я упомянул, что мой отец выпускник Клемсона. С тех пор братья стали звать меня «Полоски» — и потому что талисман Клемсона тигр, и потому что, по их словам, «трусливый тигр рано или поздно покажет свои настоящие полосы». (А наши университеты были большими футбольными соперниками.) Посвящение начиналось как я и ожидал: нас, двадцать новобранцев, в два часа ночи выволокли из общежития братья в масках, затолкали в фургоны, завязали глаза и отвезли в глухое поле. Пахло сосновыми иглами и дешёвым пивом. Когда повязки сорвали, мы стояли в кругу факелов, а братья орали, чтобы мы заливали в себя тёплое пиво или отжимались в грязи до упаду. Если кого-то вырывало, другого заставляли набрать пива в рот и плюнуть ему в лицо «для бодрости». Это было унизительно, но казалось частью обряда. Я видел «Animal House» и думал, что знаю, на что иду: грязь меня не пугала, я ведь с фермы.

Моим лучшим другом стал Томми. Он был из Мобила, долговязый парень с лёгким смехом и умением разрядить обстановку. Мы сдружились в первый же уик-энд, когда нас вдвоём оставили драить кухню после вечеринки: мы оттирали блевотину с линолеума, а братья смеялись и швыряли в нас пробками. Томми умел превратить это в шутку: «Мы же, по сути, Золушки, чувак. Только ждём, когда фея-крёстная принесёт нам стакан для кега». Он тоже учился на «предмеде», так что мы привыкли готовиться к занятиям вместе в библиотеке перед линейками. Денег у него тоже было в обрез, но он никогда ни у кого ничего не просил. «Мне просто кайф, что я тут. Будто в фильме».

Нашим куратором был старшекурсник Курт — громкий, яркий, вечно с сигаретой и дротиком в руках. Мы зубрили, в каком году появилось DKE, кто основал — тогда это казалось важным, но, честно говоря, через год никто этого не помнил. Курта я лучше всего запомнил по «случаю со временем». Примерно в середине посвящения двоих новобранцев выбирали на вечер — «самого умного» и «лучшего по части выпивки». Это происходило сразу после того, как куратора «увольняли» за то, что мы плохо учились — стандартная показуха, которую устраивали каждому набору. На этот раз выбрали нас с Томми: он был лучшим выпивохой, а я лучше всех сдавал тесты. Нам тут же продиктовали длиннющую цитату, а потом спросили, который час: если не сможем идеально повторить, — стопка «Джеймсона» из почти полной бутыли.

Цитата была сложная, но главное — успеть выучить, пока не накрыло. Томми справился меньше чем за десять попыток, а я не дошёл и до середины. Курт посмотрел на него и сказал: «Можешь идти, знаю, у тебя завтра пара. Или останься, и каждый твой заход даст Чаку шанс услышать цитату ещё раз». Томми глянул на меня и сказал серьёзно: «Тогда останусь», — и снова повторил слова. Я почти осилил, но нас уже било, и мы оба становились всё хуже, пока бутыль не опустела. «Никто ещё так не обламывался!» — Курт разъярился и потянулся за второй, но его остановили. Остальное я помню плохо, но мы с Томми вырвались, вызвали рвоту и уснули у него в комнате, блевали в вёдра и жалели о завтрашнем дне.

Дальше становилось жёстче. Они будили нас в любое время, заставляли бегать на рассвете в одном белье, выводить греческий алфавит под вёдрами ледяной воды. Я чуть не бросил, когда один брат заявил, что собирается на нас помочиться: «Выбирайте, новобранцы. Достаточно одного». Президент нашего набора — парень по имени Марти из Лос-Анджелеса — быстро окинул нас взглядом и ткнул в меня: «Чак никогда не делает тяжёлое». Остальные закивали, но Томми шагнул вперёд: «У Чака девушка ждёт. Я сделаю, мне всё равно — смоется». Тогда я его любил, но не до конца понимал, чем он жертвует.

На следующей линейке нас спустили в подвал, заставили петь старые братские гимны в человеческой пирамиде с горящими свечами. Ошибёшься — свечу забирают и капают воск тебе на руку. Один пьяный брат ухватил меня за руку, глянул в глаза и прожёг кожу: «Тигру цвет нужен, верно, Полоски?!» Шрам у меня до сих пор. Томми досталось больше, он дёрнулся — и ему каждый раз удлиняли наказание. Он не жаловался, только подмигнул.

К «адской неделе» мы были вымотаны. Нас лишали сна, поили до рвоты, устраивали «упражнения на доверие», больше похожие на пытки. Сначала крутили одну и ту же песню без конца, потом заперли в темноте с записями криков и заставляли признаваться в худших страхах под насмешки. Я сказал, что боюсь остаться никем и в одиночестве. Томми признался, что боится утонуть, и это вызвало хохот: «Полезно знать, новобранец!» — крикнул один.

«Адскую неделю» проводили в старом плантационном доме — «Лодже» — в часе от Таскалусы. Развалины среди заросших полей и мутного вонючего ручья. Там братья были другими — серьёзными, с тяжёлыми взглядами. Первая ночь — садистские игры: носить вёдра с камнями вслепую, пока тебя валят или поливают. Проигравшие — штраф: ещё пить или бегать. Мы с Томми держались вместе.

Жили мы в большом чулане: стол посередине, стулья впритык, чтобы не лечь. Можно только учиться или зубрить «братское». Разговаривать почти запрещали, перекрикивались сквозь вечную «The End» The Doors. Еду почти не приносили, а «ужины» были из мерзостей — от сока моллюсков до бараньего желудка и насекомых.

Вторая ночь: лампочка в углу, нас по одному вызывают в белье, заставляют читать мелкий текст на цоколе, потом — поток вопросов. Ошибёшься — огромный укус лука на шее с фразой: «Я всегда не прав, я никогда не прав, и я откушу ещё, сэры». У Марти аллергия — ему дали жгучие перцы.

Третья ночь: каждому дали «напарника по грому» — оба должны знать ответы. Сводили сильных со слабыми. Томми достался мне, мы справились. Марти и Сэм провели там почти два часа. Сэм вернулся белый как мел. Томми тихо сказал ему: «Тебе не обязательно заканчивать. Никто не перестанет с тобой дружить. Хочешь — просто уйди». Сэм ушёл, а утром мы узнали, что стало с Марти: «коридор правды» — безошибочно рассказывать историю братства, за каждую ошибку — удар веслом или кулаком. Лопнувшая губа, выбитый зуб, переломанная голень, кровь и пот на полу.

После этого был почти «весёлый» хейзинг. Шутливые вопросы, пиво в руках. Томми обнял меня: «Может, сегодня мы закончим».

Нет. Пятая ночь всё изменила. В подвале «Лоджа» братья в чёрных балахонах. Президент Гаррет сказал: «DKE — это братство, выкованное жертвой. Лодж требует крови». Пятерых, включая Томми, вывели в центр, завязали глаза, связали руки. «Один из них заплатит цену. Вы решите кто». Если не выберем — «Лодж» выберет сам.

Я хотел спасти Томми, но боялся — умереть, потерять всё. Пошли споры. Я написал «Райан», но победило имя Томми. Я не знаю, подстроили ли это. Его отвели к каменному алтарю. Гаррет поднял нож. Томми рыдал. Нам сказали: это финальное испытание — мы должны участвовать. Мне всучили нож и велели сделать первый надрез: «Ты же его напарник по грому!» — и я сделал. Я сделал это, слышите? Будто вышел из тела и смотрел, как кто-то другой двигает моей рукой. Я говорил себе, что это проверка и его остановят. Но не остановили.

Что было дальше, я не опишу. Когда всё кончилось, Томми не стало. Братья хлопали, говорили, что мы доказали верность.

В конце «адской недели» сожгли одежду Томми и заставили поклясться молчать. Я не спал днями, видя его лицо. Думал уйти или пойти в полицию, но кто поверит? У DKE выпускники повсюду.

Я остался. Стал братом. Остальные тоже молчали, но я видел ту же вину в их глазах. Мы связаны тем, что сделали, и пути назад нет.

Сейчас мне сорок семь. Угловой кабинет в юрфирме в Бирмингеме. Жена, двое детей, дом с бассейном. Живу американской мечтой, как обещал Гаррет. Но каждую осень, когда листья желтеют и воздух становится колким, я думаю о Томми. О выборе. О ноже в руке и крови на камне. Думаю, мог ли спасти его.

Но я не спас. Я выбрал эту жизнь и заплатил цену. Томми тоже. И самое страшное — если бы пришлось выбирать снова, я не уверен, что выбрал бы иначе. Вот оно какое — братство.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit