СБИТЫЕ КОЛЕНКИ. 9. Опостылевший декаданс⁠⁠

Сколько нам простора, сколько седины,

Сколько нам позора, сколько нам зимы.

«Гражданская оборона»

В декабре я отношу распечатку со своими стихами в местную писательскую организацию. Там подборка за год – страниц тридцать A4. Это еще самые приличные, конечно. Но я совсем не думаю о том, какое впечатление они могут произвести на консервативно настроенного человека. Мне почему-то кажется, что после Павича, Пелевина, Набокова, Сартра в литературе можно все.

Я прихожу минут за двадцать до назначенного времени. Меня встречает дядечка пенсионного возраста, в очках. Он ест бомжпакет, на усах – тонкие макаронины, в помещении запах, который невозможно ни с чем перепутать.

Мы тоже с Ольгой завариваем «бомжи» в особо тяжелые дни…

Кажется, дядечка не рад меня видеть.

– Что ж вы пришли-то раньше?

– Извините, я могу подождать…

– Да нет уж, оставайтесь. Я тут попросил поэта написать рецензию.

Протягивает мне лист с набранным на машинке текстом.

Я читаю. Глаза цепляются за «набившие оскомину подростковые страдания», «опостылевший декаданс» и прочее в таком духе.

– А я бы выразился еще резче, – заявляет дядечка. – Вам сколько лет? Восемнадцать есть? Вы давно начали этим заниматься?..

– Эээ… чем?

– Это что такое?

Все ясно. Это он по поводу

«Я так сильно к тебе прикипела,

Хоть быть может, не очень люблю.

Но свое обнаженное тело

Я сегодня тебе подарю.

Знаю, примешь его осторожно,

Благодарно заглянешь в глаза

И тихонечко спросишь: «А можно?»

Я кивну. Можно все, что нельзя».

– Ну, есть такая вещь как художественный вымысел…

– Не надо, – усмехается дядечка. – Можно было и грубее написать. Как говорят в народе…

Он еще минуты три распространяется по поводу падения нравов у современной молодежи. Мне становится скучно, и я прощаюсь.

Рассказываю матери про эту сцену.

Она слушает, слушает, а потом говорит:

– Я не понимаю, нахера ты вообще туда ходила?

Предыдущее

8. Не надо прогибаться под изменчивый мир