Пятьдесят семь зайцев⁠⁠

Пятьдесят семь зайцев.

Заяц схватился за голову. Знание было столь пронзительным, а понимание столь ясным, что ему стало страшно. Мысль ледяными лапами проскакала вдоль хребта, поднимая волоски весенней заячьей шерсти один за другим, отдельно друг от друга, и, сорвавшись с куцего хвостика, канула в пустоту. Вместе с тем она прочно обосновалась в заячьей голове, и принялась за своё, исконно мыслячье дело – начала свербить. Хвост же, как начал вибрировать от прыжка мысли, так и не переставал.

Заяц схватился за голову.

"Я – заяц!" – думал он, начиная дрожать. – "Заяц!"

–Нужно взять себя в руки. В лапы. В руки. Неважно. – Говорил себе заяц. – Я возьму себя в...ааааа!!!! Я – ЗАЯЦ!

Паника не проходила. "Какие у зайца руки?"

– И я, и дети мои – Зайцы! – изнывая, думал заяц, – и внуки будут…и жена! И дедушка был! Заяц! Я – потомственный трус. Кошмар. А кролики – мои двоюродные братья!

Заяц был близок к истерике.

На бьющегося с самим собой зайца из куста выломился кабан.

– Заяц? Ты чего шумишь? – прищурился он, поднимая правую переднюю ногу, чтобы не наступить на собеседника. – Я уж думал, случилось чего. А тут ты.

Кабан жевал какую–то старую ветку, чистил зубы: клык слева был треснут, и пренебрегать гигиеной рта было неразумно; шкура же его была потерта и в паре мест продырявлена: зимняя охота на кабанов в этих местах была разрешена, что, впрочем, нисколько не радовало главных её участников.

–Да! – сказал заяц. – Это я! Я! Заяц! Я – заяц!

– Ну и что? – прожевал кабан, – а я – вообще парнокопытное. И что с того? Я же не бегаю по всему лесу и не кричу: "Я – кабан! Я – кабан!"! Нет ведь?

Заяц помотал головой.

– Ну вот, – продолжал кабан, – А если б бегал – непременно б наступил на какого-нибудь такого зайца, и тот бы, в свою очередь, уже никуда побежать не смог. Кррр! – вдавливая опустившейся правой передней ногой в грунт невидимого зайца, изобразил кабан звук, от которого мысль с холодными лапами пробежала по заячьему хребту обратно, – Кррррр!!!!! Хы, хы...

Заяц, забившись под куст, слушал удаляющееся "Хы, хыыы!" кабана, и даже ненадолго перестал позиционировать себя как, собственно, зайца. Совсем ненадолго. До того момента, пока под этот же куст, сыто отдуваясь, не свалился волк.

– О! – слабо удивился он, – о! заяц! А ты как здесь?

Заяц повел глазами.

–Ну, чего молчишь? Ик?

–Я..я..я – зза... заза... за – заяц! Я заяц!

–Ну. Поздравляю, типа. Я, как бы, заметил. Ик.

–Нет! – осмелел заяц. – Ты не понимаешь! Я – за-яц! Заяц!

–Да что непонятного? Ты заяц. Я – типа хищник. Ик. И со временем, ик, я тебя... Ик.

В этом месте волк даже замялся. Он, вообще-то, в душе был незлым, и не хотел лишний раз расстраивать потенциальный обед – хотя бы потому, что расстроенный обед мог потом горчить.

– Нет, не понимаешь, – упорствовал заяц, – не понимаешь: представь на минуту, что ты – ТЫ! – заяц! Вот попробуй.

Волк попробовал.

– Ну это... типа как-то неприятно, наверное, да? – Понимающе спросил он у потенциального обеда минуту спустя. – Как-то... неудобно?

Заяц сокрушенно взглянул на волка, вздохнул, махнул лапой и побрел в глубь леса, бормоча: "Ну съедят... что с того? Не это ведь... а, что там. Главное-то дело: я – за-яц! Заяц! С этим-то как жить? Заяц!"

Так он зашел под лося. Лось меланхолично жевал побеги вяза, давился голыми прутьями, с трудом разлепляя зубы, боролся с клейким соком, сплевывал старые почки – но жевал, потому что считал делом принципа для всякого лося в свободное время глодать прутья, причем вне зависимости от времени года. Заяц ткнулся лбом в переднюю его ногу, и повторил своё заклинание.

Лось опустил голову и с интересом взглянул на него.

– Заяц?

–А что, не видно? – саркастически ответил заяц, поднимая голову. – Что, я похож на слона? Или на крота? Да?

–Ага, значится, заяц, – удовлетворенно произнес лось. Он был нормальный лось, просто, в силу некоторого сходства по высоте с жирафом, имел с ним также некоторое сходство и по скорости восприятия.

–Значится, заяц. Угм. Ну и чего страдаешь? Чего шумишь?

–ДА! – заорал заяц – Я заяц! Пойми ты это, каланча рогатая... – Тут заяц осекся. Лосиная голова была комолой. Рога росли плохо: авитаминоз. – Ну, неважно. Главное, пойми: я – заяц! Как жить с этим? Заяц! Заяц! Это же просто позор!

Лось вздохнул. Подумал с минуту.

– Заяц, ты осёл, – Наконец сказал лось. – У тебя мозги усохли, не иначе. Оглядись! Весна! Иди домой, там зайчиха твоя... ждет. А ты тут лес ворошишь своими воплями. Пошел!

Лось рявкнул не по-лосиному, и заяц пришел в себя, когда уже несся замысловатыми прыжками в самую чащу, не разбирая дороги и на бессознательном рефлексе путая след.

"Ну конечно! Заяц ведь." – С горечью думал он, – "Что возьмешь – рряв! – и мчишься, аж из шкуры выпрыгиваешь.Тьфу."

Над лесом сгустилась мартовская ночь. Заяц, еле переставляя лапы, брел по дорожке к своей норе: от него ощутимо пахло березовым соком и волчьей ягодой.

– Я – заяц! – горестно объявил он, качнувшись вперед и вручая букетик полыни стоящей в дверях жене. – Заяц! Ты п'нимаишь?

–Ну какой же ты заяц? – проворковала та, поддерживая неустойчивого мужа. – Ну какой же ты – заааяц? Ты же мой славный, любимый – мой зайчик! И я – тебя – люблю!

Сгущались сумерки, светила луна, и, хотя по началу марта соловьи и не пели, влюбленные сидели на завалинке, обнявшись, грея друг друга теплом своей шерстки, и уже почти совершенно успокоившийся заяц задумчиво перебирал шелковистые рыжие пряди супружницына длинного хвоста.