Продолжение поста «Великая Отечественная. Воспоминания»⁠⁠

Гитлеровская пропаганда широко использовала в своих целях не только листовки и журналы, но и устраивало радиовещания на передний край обороны, призывая сдаваться в плен. Чаще всего тогда и там, где немцы имели превосходство.
Нам запрещалось подбирать и носить с собой листовки и журналы противника. И все же их прочитывали в одиночку и по секрету. Арттехник нашего дивизиона Лобастов всегда ходил с полной полевой сумкой журналов. Он мог читать и говорить по-немецки, так как ушел в армию с предпоследнего курса горного института. Прекрасно знал астрономию, Солнечную систему, звезды и т.п. И с удовольствием делился со всеми. Его за это никто не преследовал, потому что больше всего его интересовала наука. Новое немецкое оружие, а не политика. Иначе бы он разделили судьбу с Солженицыным А. , которого наша разведка арестовала прямо на передовой, а оттуда – в ГУЛАГ.
Помню, в одном из немецких журналов была напечатана большая статья генерала Власова, командующего русской добровольческой армией. Она называлась «Как я стал на путь борьбы с большевизмом». Она адресовалась, видимо, командному и начальствующему составу Красной армии. Говорилось, что у нас в стране партийная и государственная власть проявляет недоверие к командному составу, за ними устанавливается поголовная слежка, и эту роль выполняют комиссары частей и соединений. Такую политику Власов считал унизительной и связывал с ней все неудачи Красной армии. Здесь он попадал прямо в точку. Действительно, отсутствие единоначалия и персональной ответственности за отданный приказ причиняло делу большой вред. Не случайно Политбюро и Верховный признали существующее положение вещей ненормальным...
В том же журнале были помещены фотокарточки последнего русского императора Николая Второго на балконе дома Ипатьева в Екатеринбурге. На фото он с женой, дочерьми и сыном перед расстрелом. Вину за их смерть журнал возлагал на первого председателя ВЦИКа Свердлова Я. М.
В мае-июне 1943 произошли и другие изменения. Ликвидированы наркоматы. Их заменили министерства во главе с правительством – Советом министров. По существу, как и в армии, вернулись к дореволюционной структуре власти. Не дотянули только до государственной Думы. Но это вопрос будущего России.
Тогда же пленум исполкома Коминтерна объявил о своем роспуске. Он должен был облегчить работу прогрессивных сил по созданию единого национально-освободительного лагеря по борьбе с фашизмом. Именно в эти годы в оккупированной Европе стали возникать подпольные и легальные комитеты и фронты патриотических сил, независимых от партийной принадлежности и религиозных убеждений. Так, в июле 1943 в СССР был создан национальный комитет «Свободная Германия» под руководством немецких коммунистов Гика, Ульбрихта и других.

Июнь 1943 был напряженным. Все ждали нового летнего наступления немцев. Гитлер жаждал реванша за поражение под Сталинградом. Пропаганда Геббельса вовсю трубила, что возмездие наступит. Кичились новым оружием, которое у них появилось. Раздувался военный психоз.
Советское командование вовремя разгадало место будущей наступательной операции противника – Орловско-Курский выступ. Однако ее масштабы и время еще оставались тайной. Нужен был язык, живой немец. Конечно, чем выше рангом, тем лучше. Язык был нужен и нашей 152 с.д. которая держала оборону в района г.Змиева, на Северском Донце. С этой целью была попытка взять «языка» боем. Разведгруппа силами до роты и состоящая в основном из солдат и офицеров штрафных рот, после артналета атаковали высоты, занятые врагом на западном берегу. С нашего берега действия штрафников были видны как на ладони. Для их поддержки выкатили несколько орудий, чтобы стрелять прямой наводкой. Бой начался примерно в 10 утра. День был солнечный и теплый. Первоначально нашим ребятам-смельчакам удалось продвинуться вверх по берегу, почти до вершины. Но немцы стали бросать гранаты, которые катились вниз и взрывались. Наши наверх к немцам кидали свои «лимонки». Орудия наших 76мм пушек вели огонь по самой вершине крутого берега, отгоняя пехоту противника. Бой продолжался около часа. Наконец, появилась группа немецких штурмовиков, которые и положили конец драке. Берег превратился в бугры и ямы. Наступило затишье. Все, кто остался в живых, возвращались поодиночке и долго. Орудия, возле которых я все время находился, расчеты откатили в лес. Мимо нас то и дело проходили раненые, с повязками на руках, головах, пропитанными кровью. Наше командование решило не затягивать бой надолго, ибо он сложился не в нашу пользу. Скорее всего, что мы оставили немцам своих пленных, не получив взамен ничего, кроме напрасно пролитой крови.
Один из штрафников, проходя мимо, остановился и попросил закурить. Он был ранен в руку. Я раскурил ему махорочку. Он был сильно возбужден и едва сдерживал свои чувства. Потом в сердцах излил свою злобу примерно так: «Суки, нас гнали просто на убой! Как скот. А хуй с ними! Мне-то еще повезло. Отмылся. Жалко, что там наши ребята гибнут».
И я понял, что тот, кто остался на том берегу реки, оказался обреченным: ему нет дороги ни вперед, ни назад. Пойдешь к своим без приказа, посчитают трусом и дезертиром и вновь трибунал. Вести бой в одиночку нельзя. Вот и ждешь своей участи, затаившись в болоте.
И еще понял, что передо мной стоит офицер, оказавшийся в штрафной роте. Или в дисциплинарном батальоне за совершенное преступление. Наказание оно теперь искупил кровью. Вторично его туда уже не пошлют. Можно считать, свой срок отбыл.
Итак, операция не принесла желаемого результата. Пленного взять не удалось. И не случайно. На переднем крае обороны и в глубину ее немцы создали прочную систему укреплений. Огневые точки и блиндажи соединялись траншеями, местами двойными. Впереди колючая проволока с сигнализацией и минные поля. Ночью вся местность периодически освещалась ракетами. По фронту обороны не было «мертвых» участков и зон, которые противник бы не просматривал и не простреливал. Проникнуть туда незамеченными было непросто. Надо было до мелочей изучить систему обороны, сигнализации и связи, а уж потом идти на риск.
Командование разрешило комплектовать разведгруппы из добровольцев. В нашем 2-м артдивизионе первую разведгруппу возглавил ст. сержант Мельников, командир отделения разведки взвода управления дивизиона. Но вернулись ни с чем. На подступах к траншеям противника были обстреляны. Посчитали, что немцы обнаружили их и потому вернулись обратно.
Вторую разведгруппу возглавил ст. лейтенант Соколовский Борис Анисимович, командир взвода связи. Группу комплектовал сам и сам готовил операцию. В группу вошло восемь человек: Жирнов Вася, рослый и плотного телосложения. Его одели в немецкую форму и вручили немецкий автомат. Он должен был первым войти в контакт с фашистами. Он считался номером первым. Вторым был Соколовский. При встрече с противником они должны расстрелять из пистолета несколько человек, а одного взять в плен.
Еще в группу входили Буянов Коля и Федя Орлов. Оба – разведчики. И другие бойцы, в том числе Антоненко Иван - ординарец командира нашего артдивизиона майора Данилова А. В. , впоследствии погибшего в бою за село Гуляйполе, Днепропетровской области в начале ноября 1943 г.
Самым маленьким по росту был Орлов Федя, однако крепыш. Он ветеран 152 с.д. с Урала. Человек открытой души, веселый, смелый и решительный.
Соколовский несколько дней подряд изучал с наблюдательного пункта оборону немцев, особенно возле х.Гайдары, где она просматривалась и в глубину. Было отмечено движение немецкого солдата по одной и той же дорожке в одно время. Причем двигался он туда и обратно, что навевало мысль взять именно его в качестве «языка». Но ходил он только днем. И рядом с ним могли быть землянки или огневые точки противника, так что эта версия нуждалась в проверке не через бинокль или стереотрубу, а непосредственно на местности.
Еще в нейтральной зоне группа подверглась сильному пулеметному обстрелу. Некоторые бойцы предлагали вернуться. Полагая, что их обнаружили, но Борис приказал всем ползти вперед. Еще одна заминка произошла перед первой немецкой траншеей. Надо было выбрать момент, когда часовые, идя навстречу друг другу, начнут расходиться.
Бросок через траншею удался. Группа вышла на дорогу между х.Гайдары и Замостье-Змиев. Была ночь, в то время не слишком темная. На дороге появилась повозка с сеном, на которой сидели двое немцев. Решили не упускать возможности, хотя предполагали брать языка в другом месте. Один из разведчиков придержал лошадь за узду, другие прыгнули, чтобы стащить немцев за ноги и связать. Однако немцы проявили бдительность и не растерялись. Они подняли ноги, а один даже успел выстрелить, правда, вверх. Лошадь испугалась и шарахнулась, понеслась, увозя и фрицев. Разведгруппа осталась ни с чем. Вступать в перестрелку было бессмысленно и опасно. Надо было уходить, ведь немцы если не ночью, то на рассвете прочешут местность, да еще, как у них заведено, с собаками. А до рассвета времени оставалось в обрез. И он мог застать ребят в неподходящий момент около переднего края обороны.
Борис не спасовал и здесь. Он увел группу в другое место, километра на два в тыл немцев, с намерением пересидеть ночь в кустах или в пустом сарае. А днем попытаться выполнить задание. Но где ночью, в незнакомой местности, найти такое безопасное место, чтобы остаться незамеченными и днем? Группа спряталась в заброшенном сарае, заросшем бурьяном и крапивой.
С рассветом выяснилось, что рядом расположилась немецкая батарея, которая периодически стреляла по нашим позициям. Менять место укрытия и засаду было уже поздно. Решили брать языка здесь же, если кто-то из немцев подойдет или будет проходить мимо. Шли часы. И лишь после полудня по тропинке, что шла мимо сарая, неожиданно появился немец, унтерофицер. В руках он нес портфель и мел при себе оружие. Он шел со стороны переднего края обороны в тыл, на запад. Однако разведгруппа не решилась его брать. Она оказалась не готова к внезапному и согласованному броску. Побоялись, как говорил потом Соколовский, испортить дело. Ведь рядом, на батарее, немцы.
Решили его пропустить и взять на обратном пути. У всех была надежда, что «фриц» вернется. Интуиция не подвела. Через часа два он возвращался по той же тропинке, насвистывая, рвал цветочки, проявляя приподнятое настроение. И тут на него навалились сразу трое наших ребят. Не без труда повалили на землю. Но ему удалось на какой-то момент освободиться и встать на ноги. Соколовский выстрелил из пистолета ему по ногам, но промахнулся.
Фриц оказался человеком рослым и физически сильным. И все же ему заломили за спину руки, в рот затолкали пилотку. Повязали руки и ноги, заволокли в сарай и стали ожидать, когда стемнеет. К счастью емнцы на батарее никак не отреагировали на одиночный выстрел. Теперь важно было не дать обнаружить себя вечером, когда стемнеет, преодолеть немецкие траншеи и часовых именно в том месте у которому шли два дня назад. Иначе можно натолкнуться на боевое охранение противника и выдать себя. Разведчикам повезло и здесь. Удалось незамеченными проскочить через передний край обороны немцев и выйти на нейтральную зону. И все это выполнялось ползком, а иногда мелкими перебежками. Боевое охранение нашей пехоты уже ожидало появления разведчиков, пропустила их без всякого шума. Наоборот, помогло переправиться на свой, восточный, берег Северного Донца. Об этом наш дивизион узнал в полночь.
Все мы радовались успехам наших ребят, их мужеству. Для командования армии дивизии язык стал подарком, во время и ко столу. Сколько бойцов погибло ради языка - и вдруг все обошлось бескровно.
Переводчика в дивизионе не было, пригласили техника Лобастова и еще какого-то жидка из дивизиона. Вдвоем они неплохо справились с порученным делом. Поначалу немец отказался вообще давать какие-то сведения о себе и воинской части. Требовал подать ему начальник более высокого ранга, чем капитан - начальник штаба дивизиона. Когда командир вошел в землянку, мы все, как положено, Встали. Встал и фриц. А затем сел вновь на табуретку. Но Данилов дал понять, что надо встать. И тот поднялся. В короткой, примерно 40 минут, беседе немец дал сведения о себе и назвал, в какой части служит, кто ее командир. Что ушел он из поселка в батальон и при нем в портфеле находились пакеты, с которыми он еще не знаком. Не прошло и часа, как из штаба 152 стрелковой дивизии прибыла специальная автомашина с автоматчиками, которая забрала пленного и всю группу разведчиков во главе с Соколовским Борисом.
Утром следующего дня они вернулись с правительственными наградами. Соколовскому вручен орден отечественной войны 2й степени. От пленного были получены важные сведения, касающиеся подготовки вермахтом нового летнего наступления летом 1943 года в районе Курска, Орла и Белгорода. Немецкое командование все время придерживалось ведению боя из траншей, которые связывали блиндажи, огневые точки. Наступление пехоты велось цепями. У нас же до 1943 года преобладала тактика наступления отделением, взводом и ротам, более глубоко и эшелонировано.
В обороне траншеи не рылись, а рылся окопчик индивидуально каждым бойцом и солдатом. Что серьезно осложняло руководство боем, особенно в ночное время. Не было чувства локтя своего товарища, взаимной поддержки и выручки. Чувство одиночества и неуверенности могли сломить волю к сопротивлению врагу. Вызвать панические настроения или вообще оставить поле боя, особенно ночью.
Зато в ровике безопаснее, чем в траншее при бомбежке или артобстреле. Прямое попадание в него - явление редкое. Рядом с нашим расположением у хутора появилась даже иностранная часть, как я думал тогда о чехословацкой бригаде под командованием Людвига Свободы. Моя встреча с первым чехословацким офицером произошла неожиданно и не весьма дружелюбно. Шел я днем, уже нахоженной тропинкой, лесом из дивизиона в полк. На плече висел карабин. На небольшой полянке метрах в восьмидесяти от меня шел человек в немецкой форме одежды, в пилотке тёмно-синего цвета с кокардой, как у немцев.
И вижу, двигаются навстречу мне. Я машинально сбросил с плеча карабин и изготовил к стрельбе. Сдержало меня, видимо, то, что мой враг ничего не предпринимал в свою защиту, спокойно шел навстречу мне. Он имел при себе пистолет, но не прикоснулся к нему. На какое-то время я устыдился своему поступку и взял карабин на плечо. Проходя мимо, я виновато ему улыбнулся. И он мне тоже. Чехословацкая бригада провела свой первый бой по соседству с нашей 152й стрелковой дивизии около деревни Соколово. После войны в память о первом народном президенте Чехословакии товарище Готвальде Змиевский район переименовали в год в Готвальдовский.
Там же первое свое крещение приняла Первая Польская армия, так называемое Войско Польское, сформированное на территории СССР. Это произошло в начале августа 1943 года. Мощная артиллерийская подготовка наших войск по противнику 5 июля 1943 года нанесла ему большой урон. Некоторые генералы вермахта сочли нужным требовать отменить генеральное наступление на другой срок, чтобы пополнить потери. Однако Гитлер был неумолим. И всё же в ходе многодневных ожесточенных боев немцам удалось кое-где вклиниться в нашу оборону в 35 км. Кульминационной датой стало танковое сражение под Прохоровкой. Прохоровка - это железнодорожная станция на линии Белгород - Курск, 56 км севернее города Белгорода. Там 12 июля 1943 года произошло самое крупное встречное танковое сражение второй мировой войны между наступающими немецкими войсками и наносящими контрудар советскими войсками. В сражение с обеих сторон одновременно участвовало 120 тысяч танков и орудий. Гитлеровцы потеряли убитыми около десяти тысяч солдат и офицеров, да 400 танков и штурмовых орудий. Не добившись успеха, противник под ударами наших войск начал отход. 5 августа 1943 года советские вооруженные силы освободили Белгород.
Двумя днями ранее, 3 августа 1943 года началось наступление войск Воронежского и Степного фронтов и правого крыла юго-западного фронта, куда входила и 155 стрелковая дивизия, находясь в составе 6 армии. Кодовое название операции: «Полководец Румянцев». Операция являлась продолжением Курско-Белгородской битвы. Войсками воронежского фронта командовал генерал армии Ватутин Н.Ф. Степного фронта - генерал-полковник Конев И.С.
Наступление мы ждали и готовились к нему. Не был известен лишь день и час. Буквально за несколько дней до него вокруг нас понаставили столько артиллерии разных калибров, что, как говорят, плюнуть некуда. Более 200 стволов на каждом квадратном километре. Накануне нашему дивизиону и полку было приказано срочно, в течение ночи, освободить ранее занимаемые помещения: штаб дивизиона, блиндажи и землянки. И в течение двух ночей оборудовать другие, ближе к переднему краю обороны, на берегу Северного Донца. Чтобы надежно зарыться в землю и построить блиндажи, не было времени. Пришлось все делать наспех. Помню, связисты вырыли себе траншею в рост человека, напоминающую букву Г, оборудовали вход с одной стороны, и все это накрыли кругляком из сосен в два настила. Набросали веток и засыпали землей. Там поставили коммутатор связи, соединяя с батареями дивизиона и командными пунктами. Подобные укрытия не гарантировали безопасность в случае прямого попадания снаряда, и спасти могло только чудо. Но именно чудо и спасло нас спустя два часа.
В блиндаже нас оказалось трое. Двое связистов: Лукичев Иван и Николаев. Артиллерийская подготовка по позициям противника началась в 8 часов и продолжалась около двух часов. Это был кромешный ад. Работала наша артиллерия всех калибров, в том числе и катюши. Сотня орудийный выстрелов в минуту сливались в единый гул, канонаду, содрогалась земля, поднималась гарь, дым и копоть. Особенно после того, как противник открыл ответный огонь. Лес, который укрывал наши позиции, стал постепенно оголяться и падать.
Разговор друг с другом мог состояться или на ухо, или криком. Уже через несколько минут перекрытие в блиндаже стало подпрыгивать и болтаться. Содрогалось от разрывов рядом с ним снарядов и мин противника. За воротник гимнастерки и на голову то и дело сыпался песок.
Наконец, оборвалась телефонная связь с командиром дивизиона. Значит, оборвало провод и его надо идти восстанавливать. Когда телефонист ушел в этот клан огня и металла, я подумал про себя: «Не дай бог мне идти следом за ним. Точки 2й и 4й батареи расположены почти рядом с нами. Возможно, там уже появились убитые и раненые». И в этот момент блиндаж наш словно подпрыгнул, раздался взрыв наверху, волна ядовитого дыма ударила в нос и глаза. Ноги засыпало песком. Я искал облегчения, уткнувшись лицом в землю. Какое-то время я не смог сосредоточиться. Что же случилось? Проверку начал с того, что пошевелил ногами. За голову и руки почему-то не тревожился. Не почувствовал никаких болей, подумал, что все в порядке, можно вырезать и осмотреться. Никто из связистов не подавал голоса. Все они находились рядом со мной, в тупиковой части блиндажа, а снаряд разорвался у входа, где были мои ноги. Гробовое молчание нарушил разведчик Орлов, он крикнул: «Братья славяне, вы еще живы?» «Живые», - ответили мы, словно сговорившись. Не помню, как поступили связисты, остались там или ушли, но я приготовил себе другое убежище. Ровик в рост человека. Набросал на дно ветки деревьев и травы, и оставался в нем еще несколько дней до завершения наступательной операции.