Про детство у бабушки⁠⁠

Просто по ключевым моментам

Кто давно меня читает, помнит, что с бабушкой я прожила все свое детство. С тех пор как я родилась, и моего отца быстренько посадили за убийство, мама уехала искать лучшей жизни, так как была еще очень молода. А я осталась с бабушкой, дедушкой и тетей, которая много училась, пыталась поступать в институты и на первые работы, поэтому почти в моей жизни не фигурировала. Дедушка тоже много работал, поэтому все дни я, в общем – то, проводила с бабкой.

Она – настоящее моральное чудовище, как мне кажется, но скорее всего этого не осознает и до сих пор. Она никогда не просила, не предлагала – она требовала. Властная, бескомпромиссная, строгая до немыслимости заядлая курильщица Беломора «козьей ножкой», она подчиняла себе всех. И если вы думаете, что моя психика дала течь исключительно из-за маминых пьянок, ебли и драк, то нет – она поплыла на маленьком плоту вслед за свердловским бардом еще тогда, при жизни с бабушкой.

Важный факт – я дочь своей мамы, Светы, а Света – это ребенок от первого брака, от другого отца, нежели все остальные дети, к слову, преступника и гуляки. Мама разительно отличалась внешне и характером от семейства бабушкиных тучных рабов - от дедушки, от своего брата и от сестры. Бунты она начала учинять уже в 14 лет, курила и гуляла до ночи, пока ее наконец не обрили налысо за всё это, но и это не остановило ее, она просто стала носить бандану. Повиноваться, жрать и спать, как все, она наотрез отказывалась и единственная не стеснялась заявлять об этом, постоянно получая по ебалу. В итоге к 16 годам бабка не выдержала и сказала «езжай ка ты нахуй отсюда, ты мне семью разрушаешь» и выперла ее из дома к родственнице. Я это говорю к тому, что за моей матерью закрепилась репутация блядины и хамки, и когда она оказалась беременной мной, хоть и внезапно замужем, все были разочарованы, потому что надеялись что Света не станет множиться и плодить «очередных проституток и аферистов». Но появилась я. С соответствующим ко мне отношением – как к «светкиной дочке».

То, что ко мне особенное отношение, было понятно с первых моих более-менее осознанных лет. Я тоже замечала, что я ни на кого тут совсем не похожа внешне, но мама в свои редкие визиты мне толком ничего не рассказывала, а бабка решила вырастить меня на своих понятиях и правилах под общее стадо, ведь это было очень легко и удобно.

В первую очередь, меня никуда не выпускали, и никто никогда не брал меня с собой. Только иногда бабушка брала меня в магазин, может, раз в полгода, и в 5 утра в лес прогуляться с ней и с собакой. Когда все дети гуляли хотя бы во дворе, я просто пялилась в окно. Сперва мне внушали, что так и должно быть и все дети так растут. Но с возрастом, когда я видела гуляющих одноклассников, я понимала, что меня тупо наебывают, и устраивала истерики с криками и слезами. На самом деле был целый ряд причин для моей истерики – не только вечное домашнее заточение. Но бабка агрилась на меня, говорила, что только идиотам бывает скучно, и если мне дома скучно, то я идиот и должна как - то перебороть это в себе и поумнеть. Так я и не погуляла толком ни разу.

Второе – это еда. Я говорила, что бабка любила по ночам заточить вафельного торта с килькой вприкуску, но мне того торта никогда никто не давал. Также в холодильнике всегда лежала жирнющая докторская колбаса, которая…ну такая…прям толстая-претолстая. Она тоже была для тети. Мне могли отрезать 1 кусочек прозрачный, но и то если начинало портиться уже, а когда я просила еще, мне говорили что «вот эти вот все лакомства» получает тот, кто работает. Из фруктов дома всегда были только яблоки, на которые у меня аллергия. Дед с тетей уплетали их сразу по многу. Мне же покупали 3-4 апельсина на праздники – 8 марта, день рождения, и мандарины в новый год. Конфеты тоже было нельзя, они тоже были приурочены к праздникам или взяткам. Жареная картошка, котлеты, сыр, яичница и прочее, что казалось мне в теории вкусным, я тоже не видела. В общем - то еда заключалась в обилие хлеба простого и с маслом, макарон и подливки из чего-нибудь. Звучит может и не плохо, но одно и тоже было каждый день из года в год. Я довольно быстро потеряла всякий аппетит, но меня заставляли есть насильно. В буквальном смысле я плакала, но надо мной сидели и заставляли доесть сквозь сопли здоровую лохань макарон. Однажды, когда я пошла на принцип, и сказала что меня щас вырвет, бабушка подскочила и швырнула мою тарелку с едой в раковину, разбив ее, и сказала что позвонит моей матери и расскажет ей какая я неблагодарная – на меня итак тратят деньги, а я еще и морду ворочу. Это было ужасным ударом для меня. Я больше всего боялась, что мама подумает обо мне плохо и поэтому никогда меня не заберет. Я стала слушаться и есть через силу, довольно быстро приобрела лишний вес и немалый, так как тратить эту гору углеводов было некуда, я просто могла сидеть или лежать. Меня стали обзывать в школе по этому поводу. Дело осложнялось еще и тем, что мне не покупали новой одежды. Тот сарафан джинсовый, который мне купили в 6 лет, я проносила так долго, что он в прямом смысле перестал даже закрывать мне жопу и в целом трещал на мне по швам, и я так ходила, пытаясь хотя бы прикрыть ягодицы портфелем, от чего надо мной угорал весь класс. Я оценю ваши шутейки, если вы скажете, что ходить с голой жопой для меня стало привычкой :) Но тогда я сильно плакала, быть жирной и в обносках - это тяжеловато. Лето для меня было золотым временем, потому что в деревне я хавала ягоды с куста и пила яйца в сарае, а главное гуляла по участку, и не было ничего прекраснее этой воли. Но оно проходило очень быстро, и я вновь возвращалась на макарошки и буллинг.  

Третье – это личное пространство. Эта пытка похлеще убогой еды и даже отсутствия прогулок. Мне просто не давали остаться с собой наедине. Дверь в комнату всегда была открыта. Не счесть сколько раз я вздрагивала, потому что видела бабушку, молчаливо стоящую у меня за спиной, если я, например, учила уроки или рисовала, сколько раз я открывала глаза, просыпаясь, и видела ее в кресле перед собой, или когда читала вдруг поднимала глаза. Даже ночью она периодически могла встать в дверном проеме и стоять так. Во первых это пугало. Во вторых я чувствовала, что не могу ничего написать или нарисовать из собственной фантазии, ужасно, когда тебе постоянно смотрят через плечо, когда на тебя смотрят даже на спящую. Закрывать дверь было нельзя, спать одной тоже. Если я набирала по телефону однокласснице спросить что-то по поводу уроков, она садилась напротив меня и смотрела мне в глаза. Как вы понимаете, ничего кроме упражнения по русскому обсудить было невозможно.

Я уже говорила, что мыться можно было только в воскресенье, независимо от того, насколько ты грязный. Со временем я начала потеть и понимать, что моя одежда откровенно воняет. Я попросила купить мне дезодорант, на что отхватила такой недоуменный гнев, что быстро передумала и стала воровать его у тети и мыться украдкой за 3 секунды под видом того, что мою руки после еды. Пришлось научиться делать это мгновенно, как и подмываться в раковине, пока не заметили. Она все - таки однажды спалила меня и это было ужасно.

В общем, годам к 9-10 я прочитала всю колоссальную домашнюю библиотеку и перешла на газеты, потому что новых книг не было, привыкла, как мне казалось, к тому, чтобы молчать и не отсвечивать, ничего никогда не просить, привыкла к открытой двери, к тому, что я жирная и никому не нравлюсь, к тому, что уже и не стоит спрашивать чтобы взять что-то вкусное типа колбасы – я просто перестала даже заглядывать в холодильник и перестала проситься гулять. И вдруг мне стало плохо, я начала хереть и бледнеть, у меня пропали всякие силы. Бабке пришлось потащить  меня к врачу, где сказали, что мой гемоглобин рухнул до каких-то критических отметок, прописали лекарств и диету на гречке и говядине. А в конце доктор сказала – «и пусть гуляет побольше», а бабка ей ответила – «да куда уж больше, итак целое лето в деревне шлендрает». В тот самый момент мою физическую слабость перебил такой силы гнев, что если бы взгляд мог поджигать, она бы вспыхнула мгновенно.  

Все эти годы мне втиралась идея о том, что моя мать шлюха, которая меня бросила, променяв на мужиков. Особенно обожал говорить это дедушка, который моей мамой отчасти был заинтересовал как бабой, а не приемной дочерью. Бабушка вторила ему, мне говорили, что вырастят из меня нормального человека в отличие от этой потаскухи. В те редкие времена, когда мама забирала меня погостить, я прямо спрашивала у нее – почему ты меня бросила. Она говорила, что это ложь, что у нее просто сложная жизнь и она не бросила, а просто временно отдала для моего же блага. Я пыталась уговорить ее, обещала, что мне многого не надо, я могу совсем мало есть и вообще ничего не просить, только бы быть с ней. Она иногда плакала и говорила, что даже за себя не может ответить, не знает, что будет завтра, а уж за меня тем более.  Я не знала, кому верить и мне уже казалось, что я толком не нужна ни там, ни тут. Да, у мамы творился тот еще треш, кто читает меня, тот понимает. Но каждый раз, когда я оказывалась у нее, у меня было чувство, будто из сердца вынули иглу, а каждый раз когда уезжала, ее словно вставляли вновь и всегда это было ужасающе больно. Тогда же я узнала, что мама все эти годы вообще то давала деньги на мое проживание дважды в месяц, а также таскала мне золото, как минимум, несколько сережек, цепочек и колец. И она была в шоке от того, что я ходила несколько лет в одной и той же вещи, а золото было давно продано, и я ни разу не увидела его.

Я уже откровенно ненавидела место, где нахожусь и всех этих людей, начала хамить и огрызаться, сидеть над тарелкой до ночи и демонстративно не есть, задерживаться в школе и приходить не вовремя, воровать косметику у тети и красить глаза в подъезде, отрезать ножницами подолы у монашеских юбок, расплетала на улице навязанные мне тупые тугие косы и «баранки». Меня били по лицу полотенцем, свернутым в жгут, иногда заставляли встать на колени, чтобы во время наказания я опустила глаза и типа устыдилась. Но это не помогало, взгляда я не отводила. Они только и говорили о том, что я пошла в мать и моя судьба решена. Я отвечала, что я отличница, мол, что вам еще от меня надо. Я как не гуляла так и не гуляю, а то, что я хочу ходить с распущенными волосами и не жрать макароны – так это нормально, разуйте глаза. Со мной не говорили по 3-5 дней, устраивали мне бойкот, но честно говоря я не чувствовала особой разницы от бабушкиного игнора. Наконец, мама все же забрала меня, и начался совершенно новый, охуевший этап моей жизни, но про него я уже много рассказывала в отдельной серии постов и в будущем еще расскажу.