Пока мы служим — мы живы⁠⁠

Это перевод истории с Reddit

Я начинал свою карьеру с самыми высокими и благородными целями. Хотел продолжить семейную традицию служения обществу. Служить округу было моим предназначением задолго до того, как я понял, что это значит. В детстве мне казалось, что округ выживает лишь благодаря благословению неизвестного бога. Теперь я знаю, что на самом деле его поддерживает.

К моменту окончания колледжа рецессия уже изрядно проредила бюджет округа. Департамент здравоохранения, где моя бабушка работала медсестрой до самой смерти, закрыли. Моя мать служила в отделе парков и зон отдыха до недавнего переезда, но там осталось всего двое сотрудников. Когда дошла моя очередь, вакансия была только одна — охранник. И уже несколько десятилетий округ был единственным работодателем в Десмонде. В девяностые сам административный центр округа едва не исчез с карты.

Никто особо не думает о том, что происходит в здании администрации округа Мэйсон. Даже сами сотрудники. Мне стыдно признаться, но до сегодняшнего вечера я задумывался об этом меньше всех. Всё-таки я вырос в этой бетонной башне в стиле брутализма с потемневшими стенами, окрашенными в грязно-жёлтый цвет, который, возможно, казался кому-то приятным в шестидесятые. Сидя за стойкой охраны, я никогда не размышлял о том, что именно охраняю.

Любое чувство цели исчезло уже на первой неделе ночных смен, когда я изо всех сил пытался не заснуть в душном, тесном вестибюле. Остаток жизни слился в однообразный ритм работы: спать днём, ужинать за видеоиграми, в полночь ехать из квартиры в здание, восемь часов тускло-освещённого ничегонеделания, потом — обратно домой, пока весь остальной мир просыпается. И снова спать. Для кого-то такая рутина была бы удушающей. Я уже давно почти ничего не чувствовал.

И всё же я надеялся, что этой ночью будет иначе. Я собирался открыть письмо. Вики не позволила мне взять выходной даже после того, как я перевёз мать в дом престарелых «Хэппи Трейлз». Но перед уходом утром она протянула мне конверт от моей бабушки. Пожелтевшая, запятнанная бумага и размокший от воды конверт ясно говорили, что письмо старое. Мать назвала его семейной реликвией. Казалось, оно рассыплется у меня в руках. Когда я спросил, почему она так долго его хранила, ответ был равнодушно-загадочным: «Бабушка просила. Сказала, что это всё объяснит».

С этой мыслью я вдруг впервые за годы заметил пространство вокруг здания. Когда его построили, это был центр района для амбициозных — с элитными квартирами и модными ресторанами. Вокруг него вырос Десмонд. Но когда богатые уехали, здание осталось торчать, как надгробие среди заросших пустырей. Лишь этой ночью, глядя на потускневший серый фасад под жёлтыми натриевыми лампами, я понял, насколько оно странное. Оно куда выше и глубже, чем широкое, и врезается силуэтом в ночное небо, словно тупое лезвие. Это, пожалуй, самое близкое к сердцу органа города.

Я въехал на потрескавшийся асфальт стоянки. Для машины, что со мной ещё со школы, мой двухдверный седан держался на удивление неплохо. Поставил его на своё обычное место среди редких, меняющихся каждую ночь машин, что прячутся в тени. Слушая стрёкот цикад, обошёл ямы, которые расползлись за десятилетие запустения. Если бы я не ходил этим маршрутом столько лет, мог бы и провалиться в одну из них.

Датчик движения включил тусклую лампу, когда я вошёл внутрь. Небольшой квадратный вестибюль, и всё же одинокая лампочка не освещала углы. Я даже писал Дане, управляющей зданием, насчёт дополнительного света. Днём, конечно, всё заливают окна.

Проходя к своему посту, я вдохнул пыль и хлорку — уборщица только что закончила. Плексигласовый щит перед стойкой она натёрла до максимальной для его возраста чистоты. Металлоискатель, как всегда, взвизгнул из-за ремня. Я сел между стойкой и дребезжащим лифтом.

Взял журнал посетителей. Раньше меня злило, что охранники до меня закрывали его в конце смены. Неужели не знали, что люди приходят сюда и ночью? Теперь я понимал: в бессмысленной тишине дежурства невнимательность — способ сохранить рассудок.

Положил журнал между двумя пластиковыми горшками с искусственными цветами. Лифт издал дребезжащий «динь». Я даже не обернулся. Когда он впервые начал ездить сам по себе, Дана сказала не волноваться — старая проводка. Я и не сомневался: думал, это её работа — знать, чего хочет здание.

Достал телефон, протеиновый батончик, устроился поудобнее. Бумага хрустнула в кармане — письмо. Сердце чуть ожило. Я уже разрывал конверт, когда лифт с громким скрежетом открылся. Опять эта проводка. А потом я услышал шаги позади.

Вздохнул с досадой. Научился не слишком явно показывать раздражение — старожилы-чиновники жаловались Вики на мою «дерзость». Но и разговоров я не любил. Этот, впрочем, быстро закончился. Молодой, смутно симпатичный парень в синем поло и бежевых брюках выглядел бы дружелюбно, если бы не суровая, почти траурная складка бровей. Он молча вышел наружу, не подписавшись в журнале. Я проверил: единственное имя без отметки выхода — Адам Брэдли. Записал время: 00:13.

Вернув журнал на место, поднял письмо. Оно пахло тем «старыми деньгами», которых у нашей семьи никогда не было. И начал читать.

Дорогая Одри,

Я горжусь той женщиной, которой ты стала. Наши предки служат округу со времён войны, и округ отвечает нам благословением.

Это было странно — бабушка никогда не была особо религиозной. Единственная вера в нашей семье — рождественская месса, куда отец таскал нас с сёстрами. Мать и бабушка всегда оставались дома готовить ужин.

Ты спрашивала, почему мы всегда служим. Я отвечала: поймёшь, когда вырастешь. Ты больше не спрашивала. Я всегда восхищалась твоей покорностью.

Да, это была моя мать. Никогда не поощряла любопытство — любое «почему» пресекала решительным «потому что».

Теперь я чувствую, что время близко. Кости превращаются в пыль, сердце замедляется. И я могу сказать тебе, зачем мы служим. Жители округа должны приносить жертвы, чтобы он жил.

Вот это было ближе к правде. Сообщества держатся на вкладе людей. Без этого… я видел, что бывает: закрытые заводы, «смерти от безысходности».

Многие семьи, вроде Штрауссов или Уинскоттов, тоже служили. Их беды начались, когда молодые перестали верить в милость округа.

Я вспомнил Дэйва Штраусса. Он уехал в город, а вскоре буря снесла его дом вместе с родителями.

Мы не богаты, но округ нас сохранил.

Это правда. Семья Стэнли выжила, хотя многие либо остались навсегда, либо ушли и не вернулись.

Я не знаю, когда мы начали служить. Полагаю, всегда. Это наша суть.

Я вздохнул. Это я и так знал. Хотелось большего.

Если хочешь понять глубже, есть кое-что, что я могу тебе показать. Это на пятнадцатом этаже здания. Его красота развеет все сомнения.

Я отложил письмо и посмотрел на табличку у лифта. С детства знал: выше двенадцатого этаж не работает. Циферблат заканчивался на четырнадцати.

Убедив себя, что здание старое и нумерация могла измениться, я запомнил: бабушка сказала, куда идти.

Тут вернулся Адам, ведя подростка в чёрной футболке и рваных джинсах. Тяжёлые берцы громыхали по полу. Лицо светилось, будто его ждал великий путь. Адам записал их: Адам Брэдли, Кейд Уилер, 01:05. Кейд серьёзно сказал: «Спасибо за вашу службу».

Лифт увёз их, и я вернулся к письму:

…Передай наше призвание детям и их детям. Пока мы служим — мы живы.

Мать выполнила просьбу. Но была ли она сама на пятнадцатом этаже?

Я решил, что должен. Вместо привычного обхода вокруг здания нажал кнопку лифта на четырнадцатый. Дальше — стена из тёмного камня, жара снизу, ржавая лестница вверх.

Наверху пахло мокрым камнем. Что-то свисало с потолка, покрытое влажной плесенью. Узкий проход прижимал камень к моей спине. И вдруг я вышел… в вестибюль. Но за стойкой — не я, а охранница Таня. Позади неё, там, где должен быть лифт, — дверь в непроглядную тьму.

— Добрый вечер. Добро пожаловать в отдел распределения ресурсов. Подпишитесь в журнале.

В нём — только имя Кейда и время ухода: 01:15.

— Сколько сейчас? — спросил я.

— 03:31.

Он не возвращался.

Таня махнула к двери:

— Раз вы служите округу, проходите.

За дверью пахло гнилью под хлоркой. Тёплая ручка пульсировала в ладони.

Внутри был бетонный обод, уходящий кругом по периметру здания. Внизу — бездонная яма, полная скелетов в разных стадиях разложения.

Рядом стоял Адам.

— Наконец-то, Джексон. Наверное, есть вопросы?

— Что это?

— Для них — конец. Для нас — цель.

Он объяснил: округ живой, ему нужна пища. Эти — «паршивые овцы» семей. Кто не исполнил долг, кто отказался. Как Дэйв Штраусс.

Я увидел Кейда внизу. Пуля в голове. Пистолет в руке Адама.

— Не волнуйся, Джексон. Ты — из хороших. Твоя семья заплатила ещё на войне.

Я хотел бежать, но глубоко внутри чувствовал: я дома. Мой выбор сделали предки. Теперь я знаю своё предназначение.

Когда я вернулся в вестибюль, было 05:57. Я молюсь, чтобы округ простил моё отсутствие. Он показал мне мою цель, и я его слуга.

Сев за стойку, я улыбнулся. Я там, где должен быть.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit