Коньяк и икра в тарталетках⁠⁠

Если мы преувеличиваем своё значение на белом свете, то это нормально. Ненормально, если мы преувеличиваем значение людей посторонних. Это было настолько давно, что история превратилось в байку.

—Ты просто должна сказать, всё, что думаешь очень и очень вежливо, негромко, но с угрозой, как стерва. А затем демонстративно выйти из кабинета,— сказал я Олесе.

— Как это демонстративно?— спросила Олесе.

— Сообрази сама, выйди, как женщина – сволочь, просто не притворяйся,— сказал я.

— Я не стерва и боюсь,— сказала Олеся.

— Внутри каждой женщины живёт стерва, поройся в себе,— сказал я,—И не преувеличивай значение Петровича.

Олеся вышла потерянная. Воспитанная, тихая и скромная, будто из другого мира. Мечтательная. Однажды она не материлась, когда на неё пролили чайный кипяток.

Обычно, после аудита мы делаем анализ и разрабатываем рекомендации по улучшению производственных технологий. Бывает, что руководители проверяемого подразделения доказывают, что выявленные нарушения нарушениями не являются и у них всё хорошо. Это была та самая ситуация. А мне ссориться с этим Петровичем было ну никак нельзя. Он настаивал на том, что у него всё хорошо. Не признавая рекомендаций. На солнце блестел коньяк «Courvoisier». Ожидая. Мой любимый.

Олеся была в сером, щурилась без очков. Она всегда снимала очки на совещаниях. Стесняясь. Обсуждали прошлогоднюю ситуацию.

—Ваше подразделение не могло выполнить заявленные работы. Несмотря на то, что всё правильно оформлено. Люди были на больничных и отпусках,—сказала Олеся чуть слышно. Будто умирая.

—Остальные справились за всех. У меня они молодцы. Знаешь какие! Чудо богатыри!—сказал Петрович с наглой ухмылкой. Он указал бровью на коньяк, подрывая мою моральную устойчивость. Петрович знал самые волшебные злачные места.

— У вас на той неделе были только женщины. И вы,— сказала Олеся ещё тише. В её голосе мелькнула угроза? Показалось… Или не показалось?

—Ну. И чего? Женщина разве не человек?—сказал Петрович. Раздраженно.

Он разлил коньяк по трём рюмкам. Достал икру в тарталетках. Много.

Я зажмурился от боли, понимая, что не пить мне коньяк с тарталетками. Что не танцевать в волшебных злачных местах. Из-за того, что Олеся скоро прижмёт Петровича к стенке и зарежет.

— Вряд ли женщины таскали рубероид и плавили битум,— сказала Олеся чуть слышно. Она заставляла вслушиваться? Стерва? У неё был холодный равнодушный взгляд. Олеся хищно щурилась.

— Я тоже участвовал в работах. Помогал. Что вообще происходит? — сказал Петрович и жадно выпил коньяк. Не закусывая. Он смотрел мне в глаза, не понимая. Психуя. Я отвёл взгляд. «Платон мне друг, но истина важней»,— пронеслось в моей голове. Я проклинал себя: прощай коньяк и самые волшебные злачные места!

— Работы проводились в соседнем городе, вы не могли на них присутствовать!— сказала Олеся металлическим голосом громко. Даже оглушительно из-за контраста с предыдущими словами. Мы с Петровичем вздрогнули. Олеся встала, уверенно надела очки, улыбнулась, смерила Петровича взглядом ног до головы, наслаждаясь производимым эффектом, и вышла. Резко виляя телом. Оказывается, у неё шикарная фигура… Петрович протянул мне рюмку широким жестом. Я не сразу увидел, что его взгляд стал шальным.

— Согласен с результатами аудита. Всё подпишу. Хочу её! Жениться!— сказал Петрович помпезно.

— Она же тебя дураком выставила,— сказал я.

— Правильно, потому, что она самая умная женщина в мире. И самая смелая. До этого никто так не ухитрялся,— сказал Петрович.

Я грел в руках коньяк и предвкушал. Можно, конечно же, было бы поспорить с Петровичем: сказать, что внутри каждой женщины живёт стерва… Сказать, что он преувеличивает её значение… Но кто я такой и вдруг я ошибаюсь? Я выпил любимый коньяк «Courvoisier», закусил икрой в тарталетках, и зажмурился от удовольствия.

«Стерва—это оказывается очень здорово. Мне понравилось!», — пришло сообщение на мой телефон.