Как же так, что вот так?⁠⁠

Эта заправочная станция гораздо крупнее других, встреченных сегодня на пути. Крупный прямоугольный блок с кафе, товарными стеллажами и четырьмя кассами. Люди сидят за столиками, люди едят, люди пьют кофе и разговаривают, люди стоят в очереди на оплату, люди выбирают напитки и чипсы в дорогу. Слишком много людей.

Слишком много для нас.

— Как же так? — спрашиваю я.

— Это не я. Оно само.

— Конечно.

Собственно, теперь уже и неважно, само оно или нет. Слишком много свидетелей. Слишком много глаз и ушей.

— Как быть-то?

— Не знаю, — бормочу я, лихорадочно соображая.

Он еще раз нажимает на «смыв». Шипение воды, пенящиеся пузыри в керамике. Ничего не выходит. Желтоватая жижа смешивается с водой и заполняет прибор еще больше. Писсуар явно недоволен.

— Мать твою! — восклицает Стас.

Я зажимаю ему ладонью рот. В соседней части туалета — на женской половине — слышны шаркающие шаги.

— Почему всегда так? — Стас убирает с губ мою ладонь.

— Тихо! — Мой шепот полон ярости.

Шаркающие шаги смешиваются с бульканьем швабры в ведре. Уборщица моет пол в соседних помещениях.

Я осматриваю плитку под ногами. Грязь, волосы, следы от мочи и окурок в углу у двери. Мужская часть уборной — следующая на очереди. Уборщица закончит в дамской половине, возьмется за ручку ведра, притащит свои моющие принадлежности сюда, увидит нас. И конец. «Аларм», «ахтунг» и все такое прочее.

— Жопа, — выговариваю я одними губами, но Стас меня слышит. На уровне астральных тел, как сказал бы Евгений Евгеньевич. Единение душ, общность целей и проблем. Гармония, мать ее…

— Это все — бабушка, — уверенно вздыхает он.

— Не неси чушь.

— Точно тебе говорю. Семьдесят шесть лет, четыре операции, а потом семь. Дитя войны…

Я смотрю на писсуар. В нем булькает, словно кипит, грязно-желтое варево.

— Его сейчас стошнит.

Стас изображает лицом одновременно и стыд, и печаль. На него становится жалко смотреть.

— Я не хотел. Он сам, — в который уже раз бормочет он.

— Конечно, сам, — яростно шепчу я. — Увидел твой брандспойт, и ему подурнело!

— Ну зачем ты так? — Жалобность и укор сочетаются в этих немногих словах с удивительной гармонией.

Сука, опять это слово…

— Что делать?

— Не знаю.

— Может, не заметит?

— Чего?! Что бокал полон?

Писсуар, кажется, жив и слышит нас. В нем опять бурлит, уровень жидкости повышается еще на пару сантиметров. В помещении начинает явственно ощущаться преобладающий запах.

Я дергаю ноздрями. Стас плотно сжимает губы.

В дамской половине швабра перестает издавать звуки. Слышно короткое и яростное бульканье — тряпку споласкивают в ведре. Непродолжительная тишина. Скрип ведерной ручки и шаркающие шаги, которые медленно и неотвратимо движутся к нам.

— Мать твою! — восклицает Стас. — Ну почему?!

— Заткнись.

— Надо уходить.

— Поздно.

Шаги приближаются. Поскрипывает ручка ведра. Иногда по полу клацает швабра.

— Скажем, что это не мы.

— Не поверит. Я бы не поверил.

— Ты — не она.

— Убьем ее. — Сам не верю, что произношу это.

Стас в ужасе. Его брови взлетают на лоб, глаза расширяются, а губы искривляются в негодовании.

— Ты с ума сошел…

— Нет. Это единственный выход. Если ты только не хочешь выйти и объявить всем, что только что забил писсуар струей до спазмов сливной системы.

— Я не могу. — Стас мотает головой. — Я же пацифист.

— Значит, хватай ее.

— Не могу.

— Почему?

— А вдруг она старая, как та бабушка.

— И что? — Я начинаю закипать.

— Жалко бабушку.

— Ты же сказал минуту назад, что это все из-за нее!

— Да.

— И?!

— Все равно жалко. Разве тебе — нет?

— Нет.

— Бесчувственная тварь ты…

Я вздыхаю и оглядываюсь в поисках чего-нибудь тяжелого. В туалете пусто. Ничего подходящего. Хоть отрывай писсуар и бей им…

Шаги уборщицы — совсем близко. Еще несколько секунд, и она откроет дверь в мужскую часть уборной, где возле вонючего переполненного писсуара застыли мы. Отвратительная картина и ужасный удар по репутации. Штраф. Может быть, даже следствие…

— Хватай ее, — шепчу я и быстро оказываюсь сбоку от двери.

К черту тяжелые предметы. Она — уборщица, и у нее есть швабра. Беру швабру, выхватываю из старых морщинистых рук, уставших от тяжелой работы, с силой бью по старой голове, проламывая хрупкие старые кости.

Все будет отлично.

Шаги замирают с той стороны двери. О кафель перегородки звонко стукается швабра. С легким дребезжанием на пол ставится ведро, и о его бортик бьется отпущенная ручка.

Я подаю Стасу знак. Он делает неуверенный шаг к двери, которая вот-вот откроется. На лице — маска презрения и печали. Он не хочет этого делать, но понимает, что иного выхода нет. Пытается пересилить себя. Борется где-то внутри со своим маленьким пацифистом.

Дверная ручка поворачивается, и я чуть не вскрикиваю от переполняющего меня адреналина. Стас, кажется, начинает сжиматься, но в прищуренных глазах появляется уверенность. Он принял решение. Хорошо…

Ручка замирает. Щелчок, но не тот, с которым открывается дверь. Другой — тише, невнятней, безнадежней.

Дверь заперта. Мной.

Я сделал это сразу после слов Стаса: «Я сломал писсуар!» Чисто машинально. На автомате.

Смуглые щеки напарника слегка бледнеют. Я киваю.

Ручка дергается несколько раз. Потом ее отпускают. Тишина. Скрипит ведро, клацает один раз швабра. Удаляющиеся шаркающие шаги. Вновь тишина…

Я медленно сползаю на пол по стене, у которой стоял. Дыхание учащено, сердце с силой бьется в грудную клетку. Смотрю на Стаса. Он опускает руки по швам и закрывает глаза. Мне кажется, его немного трясет. Перенапряжение. Чувствую, что меня трясет тоже. Гармоничное, сука, перенапряжение.

Встаю.

— Сваливаем.

— Пока не поздно, — кивает он.

Берусь за дверную ручку и замираю. За дверью — тишина. Ни звука. Может быть, она притаилась там и ждет нас?

Бред.

Щелкаю замком, поворачиваю ручку и отворяю дверь. Оглядываю тамбур. В нем пусто и пахнет сыростью и хлоркой. Подаю знак Стасу и двигаюсь к выходу в общий зал.

Люди мельком глядят на нас, мы — на них. Ищу взглядом уборщицу. Совсем не нужно, чтобы она нас запомнила. Но ее нет, и это прекрасно.

Проходим мимо столиков. Стас смещается влево относительно моего направления, останавливается у стеллажа с лимонадами. Я прохожу с другой стороны, мельком просматриваю соки.

Осталось немного. Сделаем вид, что выбираем, может быть, что-нибудь купим. И выйдем через раздвижные двери. За ними — свобода, трасса, ветер, жизнь.

Стас выбирает бутылку и подходит к кассе. Я показываю ему, что буду снаружи. Он кивает.

Раздвижные двери приближаются. Ширится радиус обзора через их остекление. Я вижу асфальт, колонки с топливом, автомобили. Вижу край голубого неба. Возможно, самого голубого из всех, которые я видел в последние дни.

И уборщицу.

Я не сразу понимаю, что остановился. Она меня не видит — курит и смотрит в другую сторону. Я не двигаюсь. Еще шаг, и створки с тихим приятным шорохом разъедутся в стороны, уборщица услышит это и повернется поглядеть на выходящих. Выходящего. Меня.

И на этом конец. Опять. «Аларм», «ахтунг» и все такое прочее.

Разворачиваюсь и направляюсь к дальним стеллажам и холодильникам. Пусть все думают, что я вспомнил о чем-то. Что передумал и захотел воды, например.

Останавливаюсь у полок с минералкой. Рассматриваю бутылки и поглядываю вокруг. Люди сидят за столиками, люди едят, люди пьют и разговаривают, люди стоят в очереди на оплату. И люди идут в уборную!

Трое мужчин один за другим исчезают за дверью «WC».

Я указываю на них взглядом Стасу, и тот успевает заметить. Кивает. Расплачивается на кассе и идет к дверям. Я отрицательно качаю головой, но в этом нет необходимости. Стас уже видит уборщицу. Она докурила и входит в зал.

А мой напарник делает самый техничный трюк из всех, которые возможно выполнить в магазине. Он ныряет между стеллажами и хватает с нижней полки упаковку полипропиленовых прокладок для трубопровода.

Это знак свыше!

Иначе откуда на заправочной станции взялась упаковка полипропиленовых прокладок для трубопровода?

Я слежу за уборщицей, направляющейся к туалету, и сам шагаю к выходу. Из-за дальних стеллажей, с противоположной стороны от того места, где он нырнул, выныривает Стас.

Створки с тихим приятным шорохом разъезжаются в стороны. Мы выходим на улицу.

Ветер. Ласковый и невероятно приятный. Сладкий запах бензина. Яркие цвета колонок и машин. Мир прекрасен.

Уверенно, как ни в чем не бывало, мы шагаем к своему автомобилю и запрыгиваем внутрь. Стас достает сигарету. Приятный табачный запах. Милая машинная вонь салона. Серая лента дорожного полотна, изрытого рубцами трещин. И долгий путь впереди.

Все хорошо. И все будет хорошо.

Пока мой напарник не сломает еще что-нибудь.