Историйка сорок шестая⁠⁠

Вспомнила сегодня, совершенно не к месту, но вспомнила.
Речь, в какой-то степени, пойдет о красоте.  Относительно, конечно, но всё же.

Первое, к чему пришлось привыкнуть в работе следователя – это к запахам и зрелищам. Зрелища были разными, а запах всегда одинаков.
К запаху готов, а к зрелищам нет.

Убитый разнообразными способами человек беззащитен перед глазами тех, кто его увидит. Мне, почему -то всякий раз хотелось его оградить от этих жадных взглядов зевак. Видимо поэтому институт понятых в уголовном процессе, именно в этот момент, для меня был очень раздражающим.
Понятые, как правило, сугубо гражданские люди, не были готовы ни к зрелищам, ни к запахам.
Зачастую приходилось приводить их в чувство и купировать шок или истерику, причём как у брутальных с виду мужчин, так и у заполошных бабушек. Это отвлекает и вносит дезорганизацию в процесс осмотра места происшествия.

Вместе с тем, часто я видела в глазах жадность до таких зрелищ. У человека непривычного, в тот момент просыпалось осознание смертности и её наглядность. Страх смешивался с любопытством. А вот жалость к жертве я видела только один раз.

Этот труп мы осматривали на обочине дороги. Она лежала так, будто безмятежно уснула. Трупные явления были не ярко выражены, с момента смерти прошло чуть более полутора часов.
Почему знали о времени?
Её муж позвонил из машины и сказал, что убил свою жену.  Мертвая женщина оставалась на обочине, а навстречу убийце уже ехал наряд полиции.
Нанесён был только один удар в область груди. Муж - бывший военный и нож лежал в дверце авто.

Понятых мы нашли тут же, на трассе. Остановили попутный транспорт и двое молодых мужчин – экспедиторов, согласились поучаствовать в осмотре.
Вот в их глазах я видела бесконечную жалость к жертве. Ни жадного любопытства, ни страха, а только бесконечная жалость. И было отчего.

Женщина была молодой, весьма красивой. Крови возле раны практически не было, одежда аккуратно расправлена, поза трупа тоже была нехарактерной. Позже я узнала, что муж – убийца поправил на ней платье, волосы, ровно выпрямил руки и ноги «что бы осталась красивой» - сказал он.
Потом сел в машину и оставил её там, мертвую.

Он признавался в убийстве, выдал нож, на следственном эксперименте точно воспроизвел механизм нанесения удара.
Об одном молчал наглухо – зачем убил. Не сказал и в суде.

Попытки выяснить мотив следственным путём ни к чему не привел. Все вокруг этой семьи говорили об безупречности их семейной жизни. Никто не мог припомнить ссор, скандалов, отчуждения или других обстоятельств, которые могли бы пролить свет на мотив преступления.

Впрочем, видя бесконечную тоску в глазах убийцы, безучастность и равнодушие к самому процессу всех следственных действий, его отрешенность, было ясно, что мотив у него был.

Это было одним из тех уголовных дел по убийству, срок расследования которых едва превысил один месяц.  Технически очень простое дело, а вот ощущения от него, какие – то леденящие, оставались ещё очень долго.