Горе от пера⁠⁠

Сатирическая пьеса в пяти действиях.

Все нижеизложенное не имеет ничего общего с реальностью. Любое совпадение имен и фамилий, названий и мест действия является случайным и непреднамеренным. Ни одно животное не пострадало.

Действующие лица:
Зарубин-Забраковский, Валерий Палыч – главный редактор издательства «Золотой Пегас». Крупный, солидный мужчина.
Эрнест Жолдыбаевич Маракин – редактор, его заместитель. Маленького роста, с длинными волосами, с бородкой, похож на дьячка.
Бахвалов – неопределенной наружности, в прошлом успешный автор.
Семен Исаакович Шниперович - владелец издания. Мужчина в дорогом костюме.
Пушкин – молодой начинающий автор с африканскими корнями.
Чехов - врач и начинающий автор. Интеллигентного вида, невысок, с бородкой.
Достоевский – пожилой начинающий автор. С бородой и голодными глазами.
Гоголь – веселый гастарбайтер и начинающий автор.
Анна Павловна – многообещающий автор. Довольно привлекательная женщина.
Фекалин – начинающий, но очень перспективный автор.
Читатель и прочие.


Действие первое. Сцена первая.

Кабинет замредактора Маракина. Кожаное кресло, письменный стол. Для посетителей – колченогий стул у самой двери. Стопки рукописей у стены. За столом Маракин, играющий во что-то на компьютере. Входит Пушкин.
Пушкин:
- Здравствуйте, Эрнест Жолдыбаевич.
Маракин:
- Здорово, Пушкин. Как дела?
Пушкин:
- Вот, принес рукопись.
Маракин:
- Ага! Давай-ка, посмотрим.
Маракин раскрывает и перелистывает рукопись. Сокрушенно качает головой:
- Мда… Опять стихи… Ну, кому они нужны? Александр Сергеевич, хотите быстро издаться? Вижу, что хотите. Тогда деловое предложение. Поработайте в качестве… Ну, как бы вам объяснить? Вам дадут план, а вы по нему пишете. Понимаете?
Пушкин:
- Нет. Зачем мне план? У меня своих полно.
Маракин:
- Ну, как это: зачем? Вы же издаться хотите?
Пушкин:
- Хочу.
Маракин:
- Ну, вот. Вы сейчас – новичок, никому не известный автор. Ну, кто вас издаст? Кто рискнет деньгами, престижем издательства? Сейчас имя требуется, а вы, извините, кто такой?
Пушкин (гордо):
- Я — Пушкин!
Маракин (со скучающим видом):
- Ну, я-то знаю. Знаком-с. А читатели? Посмотрят на оглавление: ну, кто этот Пушкин? И не купят.
Пушкин:
- А в книгу они не заглянут?
Маракин:
- Кто же сейчас в книги заглядывает? Не те времена! Читатель смотрит на обложку и на имя. В крайнем случае, аннотацию прочтет. На имя сейчас читатель клюет, на имя, а не на содержание! Содержание, дорогой Александр Сергеевич, вторично, ибо пока дочитаешь, не один день пройдет. И если не понравилось тебе, ничего не попишешь — деньги-то уплачены! И гонорар у вас в кармане.
Пушкин:
- Бред какой-то…
Маракин:
- Не бред, а действительность. Взять, к примеру, Бахвалова — имя! Что не напишет — купят. Правда, сейчас не пишет. Творческий перерыв. Устал человек. Вот я и предлагаю: вы пишете, а Бахвалов издается. А деньги, само собой, получите. И неплохие. Под такое имя — и тиражи соответствующие, и гонорар!
Пушкин:
- Не желаю.
Маракин:
- Ай-яй-яй! Ведь себя же губите!
Пушкин:
- Все равно не хочу и рабом быть не желаю!
Маракин:
- Ну, почему рабом? Их неграми называют…
Пушкин (вскакивая):
- Милостивый государь!
Маракин:
- Ты, Саша, не горячись. Вижу, кровь у тебя горячая, южная. У меня тоже папа – узбек. Ты, наверно, невесть что подумал. А ведь это хорошее предложение! Только представь: думать ни о чем не надо, тебе план предоставят, персонажей, а ты знай, раскатывай, как можешь. Но по плану.
Пушкин гордо отворачивается.
Маракин:
- Экий ты упрямец! Ведь загубишь талант! Тебе расти надо, практика нужна! Писать надо! Вот что ты сейчас принес?
Пушкин:
- Сказка о попе и работнике его Балде. В стихах.
Маракин (всплескивает руками):
- Ну, что за название? Да еще и в стихах? Ох, молодежь! Намедни Щедрин принес: «Сказ про то, как один мужик двух генералов накормил». Повесть накропал. Ну, разве это – название? Я уж про содержание не говорю! Кто это читать станет? Даже не посмотрят! Вот если бы: «Как один мужик двух генералов замочил»! Пусть длинно, но звучит, верно? Интерес подогревает, а! И все же лучше кратко. В твоем случае, предлагаю: «Сказка о попе». И все.
Пушкин:
- Но ведь могут подумать…
Маракин:
- И прекрасно! И пусть думают! И пусть покупают, чтобы узнать! Кстати, о чем сказка? Фэнтези?
Пушкин:
- Нет. Просто сказка.
Маракин:
- Эльфы есть?
Пушкин морщится и мотает головой.
Маракин:
- Драконы?
Пушкин:
- Нет.
Маракин:
- А что там у тебя есть?
Пушкин:
- Черти есть.
Маракин:
- Черти? Черти – это хорошо. Это, я бы сказал, свежо. Свежо! Посмотрим, посмотрим. И запомни: в названии должна быть интрига. Пусть в тексте ее нет, в названии она быть обязана! И чтобы кратко. Краткость – сестра таланта, слыхал? Ну, брат Пушкин, давай. Творческих успехов!
Пушкин уходит. Маракин бросает его рукопись в кучу и продолжает играть.


Действие первое. Сцена вторая.

Тот же кабинет. Играющий за компьютером Маракин. Входит Достоевский.
Маракин:
- А-а, Федор Михайлович! Заходите, заходите.
Достоевский (волнуясь):
- Пришел узнать: как там моя рукопись? Есть подвижки?
Голова Маракина невольно поворачивается в сторону горы бумаг.
Маракин:
- А что ей будет? В целости и сохранности!
Достоевский:
- Так вы ее прочли?
Маракин:
- Можно сказать, да. В целом.
Достоевский:
- Ну, и как?
Маракин:
- В целом неплохо.
Достоевский:
- Правда? Вам понравилось?
Маракин:
- Особенно то место, где он ее топором! Раз-раз! Убедительно так, живо описали. Ведь можете, когда захотите! Можете!
Достоевский (с надеждой приподнимается на стуле):
- Значит, берете?
Маракин:
- Нет.
Достоевский падает обратно на стул.
Достоевский (в отчаянии):
- Но почему?
Маракин (приподнимаясь над столом и нависая над гостем):
- Я объясню! Слушайте и не говорите, что не слышали! Берем сюжет. Бедный студент берет топор и убивает богатую старуху. Все понятно. Так зачем огород городить, вводить кучу лишних персонажей, которые к убийству не имеют никакого отношения? Зачем эти душещипательные подробности – вы детектив пишете или мелодраму? Даю справку: драмы нам не нужны! Время сейчас другое. Далее. К черту выбросите философию. Всем и так понятно: бабла должен, денег нет — вот и грохнул старуху. К чему сопли разводить? Тоже мне герой, называется! И, наконец: где нормальная концовка? Герой должен быть победителем, а вы его на каторгу! Ну, кому, кому это понравится? С сюжетом, Федор Михайлович, надо что-то делать! Это я вам как специалист говорю. Иначе шансы издать ваше творение…
Достоевский заметно приунывает. Маракин снисходительно похлопывает его плечу:
- Зато скорострельность у вас, Федор Михайлович, впечатляющая! За это хвалю! Но скучно пишете, затянуто, драйва никакого! Все-то вам надо объяснить, во всем покопаться. Все расписываете, раскладываете по полочкам. Объем – это, конечно, правильно, но ведь скучно! Где интрига? Подумаешь, тюкнули топором по голове! Взялись писать про маньяков, так пишите! Так, чтобы книгу в руки взять было страшно! Не одну бабушку грохнуть надо, чтобы книга хорошая вышла – это я вам как специалист говорю!
Достоевский хватается за голову.
Маракин:
- В общем, жду от вас чего-нибудь нового. Вы автор интересный, но мастерства не хватает. А мастерство - оно со временем приходит. Наваяйте пять-шесть романов и приходите. Смею вас уверить: шестой возьму у вас, не глядя!
Достоевский уходит.
Маракин:
- Всему учить надо! И ведь никто спасибо не говорит!


Действие первое. Сцена третья.

Кабинет Маракина. Маракин и Гоголь.
Маракин:
- А-а, Коля. Как дела на стройке?
Гоголь:
- Ничего. Идут дела. Пятый этаж заканчиваем.
Маракин:
- Ну, а с творчеством как?
Гоголь:
- Пишу помаленьку.
Маракин:
- Это хорошо. А пришел чего?
Гоголь:
- Так узнать… насчет издания? Вы же обещали.
Маракин:
- До издания, брат, дело долгое. Надо еще поработать. Вот, Тургенев начал исправляться, «Муму» написал. Не шедевр, конечно, у тебя, Коля, текст даже лучше. Я Тургеневу говорю: сделай ужастик, ну, чтобы собака, к примеру, с того света вернулась и всех перегрызла — это же будет хит! А он - ни в какую. Драму, говорит, хочу показать. А я ему на дверь показал. Кому они щас нужны, драмы? Кто их купит? Это ж надо понимать!
Гоголь:
- И что с ним теперь? Жалко человека.
Маракин:
- Не знаю. Слышал, «Охотничьи рассказы» пишет. Судя по названию, на ужасы можно не надеяться, может, хоть секс там есть? Но вернемся к нашим… К тебе, то есть. Итак. Что мы имеем? Имеем посредственное произведение, как с точки зрения сюжета, так и изложения. Есть классический, любовный треугольник: Вакула, его невеста и принцесса. Но ты сюда примешал и ведьму, и казаков, и черта в ступе! Кстати, с чертями уже не ново: Пушкин, брат, тебя опередил. Короче, говорю сразу: не понравится народу твой сюжет!
Гоголь:
- Это почему?
Маракин:
- Интрига вроде бы есть: добудет он черевички или нет, и каким образом? Но дальше! Скука смертная! Кроме полета на черте и вспомнить нечего! А прятанье любовников в мешках — это так глупо, что и говорить не стоит.
Гоголь:
- А, по-моему, смешно. И где ж им еще спрятаться было? Под стол, что ли, лезть?
Маракин:
- А хоть бы и под стол! В печку можно!
Гоголь:
- В печке Солоха вареники варила, а под стол толстый голова не поместится!
Маракин:
- Тебе, что, сложно пару фраз переписать? Сделай своего голову худым, вот он под столом и поместится.
Гоголь:
- Да не может быть он худым! Не такой он. Я его толстым вижу, здоровенным. На то он и голова!
Маракин:
- А вот этого не люблю: я так вижу! Все писатели одинаковы: я так вижу и все! И законы вам не писаны! То гром пушек в космосе, то человек мутирует за полчаса! Ладно, у тебя мистика, придраться сложней. Но послушай добрый совет, Коля: хочешь издаться, забудь это «я так вижу» и слушай, что тебе говорят.
Гоголь:
- Вот у меня на стройке случай был. Один клиент думал, что все знает, и говорил: вот тут так надо, а здесь так хочу. А когда стена треснула, он претензии предъявлять стал.
Маракин:
- Я не знаю, как там у вас на стройке, а у нас… Ведь вы, кажется, семинарию заканчивали?
Гоголь:
- Заканчивал, а что?
Маракин:
- Так не лезьте в чужой монастырь со своим уставом!
Гоголь хлопает дверью.
Маракин (вослед):
- Пис-сатели. Только бумагу переводят. Да, будь у меня время, показал бы, как писать надо!


Действие первое. Сцена четвертая.

Кабинет Маракина. Маракин и Чехов.
Маракин:
- В общем, так, Антон Палыч: прекращайте интернет-публикации, если хотите издаваться у нас.
Чехов:
- Чем же они вам мешают?
Маракин:
- А вам не понятно? Кто же книгу купит, если она в сети бесплатно лежит?
Чехов:
- Если хорошая – купят. А говорят, что пишу хорошо.
Маракин:
- Я вас умоляю. Кто же верит интернет-писулькам? Сами к себе на сайт заходят и комментарии оставляют: мол, бесподобно, гениально! Или друзей просят. Будто я не знаю. Сам писал.
Чехов:
- Я людям верю. Если они говорят…
Маракин:
- А это уж вовсе глупость. Вы мне хоть сто тысяч поклонников приведите! Если я вижу, что материал сырой и не отвечает требованиям издательства – извините!
Чехов:
- Как же так? Ведь вы для людей же и издаете?
Маракин:
- Мы издаем для денег!
Чехов:
- Но это же… Глупость какая-то получается.
Маракин:
- Потому что мы лучше знаем, что будут читать, а что нет. Вот вы, извиняюсь, доктор, так я же не указываю вам, как лечить, что полезно больному, а что повредит. А я редактор, и знаю, что полезно читателю, что он будет читать, а что не будет!
Чехов:
- И что же?
Маракин:
- А вы не понимаете?
Чехов:
- Вы уж объясните мне, пожалуйста.
Маракин:
- То, что модно, естественно!
Чехов:
- А кто же эту моду формирует?
Маракин:
- Так сами же люди.
Чехов:
- Неправда. Люди хотят читать о чувствах, о жизни…
Маракин:
- Ха. Слышал я это, слышал много раз: литература, мол, должна отображать все стороны жизни и все такое… Один дурак сказал, другие повторяют. Кто хочет читать про жизнь? Что интересного в вашей жизни, ну, что? Как одному промывание желудка сделали, а другому клистир? Народу неинтересно знать, как он живет — он и так это прекрасно знает. Ему интересно, как живут другие: миллионеры, знаменитости, бандиты, наконец. Вот у кого интересная жизнь! Об этом и писать надо, если хотите про жизнь. А не хотите, ваяйте фантастику, еще лучше — фэнтези, их сейчас каждый дурак пишет.
Чехов:
- Да если людям их жизнь не показывать, они и будут жить так, как живут. В грязи, пьянстве, ничтожестве.
Маракин:
- Вот только спорить не надо. Пишите, приносите. Рекомендую с превеликим удовольствием – но только то, о чем я говорил. А хотите побыстрее - вписывайтесь в серии, проекты. У нас как раз идут несколько. Вот «Княжеский бордель», например, или «Сага о вампирах».
Чехов:
- А если мне ни одна ваша серия не нравится? Я хочу писать о том, что меня волнует.
Маракин:
- И пишите, на здоровье. Только сюда не ходите. А если приходите и издаться хотите – слушайте, что вам говорят.
Чехов:
- И слушал бы – да тошно.
Маракин:
- Думаете, меня не тошнит от ваших текстов? Почитали бы с мое, глядишь, умом бы рехнулись, как мой батюшка. Подчас так и хочется этих пачкунов, бумагомарак в психушку засунуть! Тоже мне, гении! У батюшки в шестой палате таких десяток с хвостиком!
Чехов (бормочет про себя):
- В шестой палате?
В задумчивости уходит. Маракин пожимает плечами и смотрит в монитор.

Продолжение следует...