Фрески⁠⁠

Автор: Elliot Avery. Источник: https://neurologicalexcretions.blogspot.com/2013/10/the-murals_28.html

У всех нас в детстве были иррациональные страхи. Иногда, повзрослев, мы вспоминаем о них со смехом, а иногда чувство страха остаётся с нами на всю жизнь.

Например, я боялся настроечных таблиц телевизора. Не знаю, было ли дело в помехах или в чём-то ещё, но в детстве они всегда меня пугали. Помню, на одной из станций вместо таблицы была картинка с изображением маленькой девочки. Я часто видел её в кошмарах. Иногда мне даже снилось, что я иду на кухню за стаканом молока, а она играет там с разделочным ножом, глядя на меня снизу-вверх глазами, полными вожделения, хотя я был тогда ещё слишком мал, чтобы это толком осознавать. В первом классе со мной училась девочка, которая была похожа на неё. Я старался избегать её, пока однажды на перемене она не подбежала ко мне в слезах, спрашивая, за что я так её невзлюбил, и мне было очень неловко.

Когда мы подросли, именно она подарила мне мой первый поцелуй. С тех пор настроечные таблицы стали пугать меня чуть меньше.

А моя младшая сестра боялась фресок. Одна была нанесена на стену подъезда в нашем многоквартирном доме – на ней была изображена не отличавшаяся оригинальностью пасторальная сцена семейного пикника в парке, и она всегда пряталась за спину мне или кому-то из родителей, когда мы выходили на улицу или встречали такие картины на стенах домов или где-нибудь ещё во время прогулки.

На вопросы, почему фрески так её пугают, она отвечала, что думает, что в них кто-то прячется. Иногда она видела краем глаза, что в их глубине что-то движется. Родители, конечно, пытались её успокоить. Говорили, что это просто её воображение, что никто не выпрыгнет из картины и не утащит её. Но это не слишком-то помогало.

Однажды, когда я был в восьмом классе, а сестра в первом, мы шли вместе в школу. Она показала мне на стену в подъезде. На фреске был изображён человек, которого я никогда прежде не замечал. Тёмный мужской силуэт отчётливо виднелся на заднем плане, скрытый в тени деревьев. Но я не придал этому значения. Сестра настаивала, что раньше его там не было, но я был настроен довольно скептически. В конце концов, говорил я, откуда она может знать, что силуэта там не было, если она боялась смотреть на фреску дольше секунды? Она злилась, что я ей не верю, и дулась всю дорогу до школы, но я не придавал этому значения, пока не прошла ещё неделя.

Когда мы вышли из лифта и спустились в подъезд, моя сестра вдруг завопила. С искажённым от ужаса лицом она показывала на фреску на стене, крича и заливаясь слезами, а потом забежала обратно в лифт. Когда дверь за ней закрылась, я с любопытством присмотрелся к картине. Я не сразу это заметил, но через некоторое время, наконец, понял, что так напугало мою сестру.

Тёмный силуэт за деревьями, кажется, стал ближе.

Скорее всего, это был обман зрения, но мне показалось, что фигура стала гораздо больше, чем раньше, и сместилась к переднему плану. Мало того, это был уже не просто силуэт. Можно было различить коричневые туфли и тёмно-серые брюки, но верхняя часть лица оставалась в тени. Рассматривая в недоумении фреску, я обратил внимание, что из всех людей, изображённых на картине, только этот мужчина был сам по себе. Все остальные сидели или играли с друзьями или с семьёй, а он, единственный, просто стоял в тени.

В конце концов я решил, что это либо розыгрыш художника, рисовавшего фреску, либо какой-то ловкий хулиган решил так пошутить, чтобы напугать жильцов. Мужчина на картине, разумеется, не мог двигаться. Наверное, это была просто оптическая иллюзия, возникавшая, когда свет падал на стену под другим углом. Я вернулся за сестрой и потащил её в школу, стараясь больше не задумываться о случившемся, хотя с тех пор мы оба избегали смотреть на эту проклятую фреску. Было в ней что-то сверхъестественное или нет, но она, безусловно, вызывала тревогу, и после того, как ты один раз замечал такую странность, уже не мог не обращать на неё внимания.

Но всё обошлось. Примерно в начале сентября, когда снова начались занятия в школе и мне приходилось вставать на час раньше моей дорогой младшей сестры, что избавляло меня от созерцания её выходок перед фреской, я обнаружил, проходя как-то мимо, что полускрытая тенью фигура исчезла. Я был весьма удивлён, заметив это, и несколько минут в растерянности осматривал стену, но её нигде не было видно. Может быть, кто-то пожаловался, что фреска выглядит жутковато, и силуэт закрасили? Хотя я не замечал, чтобы в последнее время тут работали маляры.

Мне некогда было размышлять об этих странностях: новые домашние задания, которыми нас теперь заваливали в школе каждый день, оставляли не так уж много свободного времени. Но иногда я вспоминал эту историю, когда сестра приходила домой, вся дрожа, как от сильного холода, и рассказывала, что снова видела где-то на стене Человека-тень. Один раз в переулке, на покрытой граффити стене, потом в школьном спортзале. Мы с родителями говорили ей, что она уже слишком взрослая для таких глупостей, и старались не обращать внимания на её заскоки.

Пока, в один прекрасный день, она не вернулась из школы домой.

Несколько недель царил полный хаос. Полиция засыпала вопросами нашу семью и всех наших знакомых; криминалисты обыскивали квартиру в поисках улик, которые можно было бы использовать, чтобы повесить вину за её исчезновение на нас. Мать едва могла вымолвить слово сквозь неудержимые рыдания, отец метался по квартире в такой ярости, что, клянусь, из его ушей шёл пар, и клялся отомстить тем, кто отнял у него единственную дочь. И посреди всего этого – я, глупый, неловкий подросток, отчаянно желавший хоть чем-то помочь и понимавший, что это не в моих силах.

Шли месяцы. Я беспомощно наблюдал, как поиски сходят на нет, а моя семья медленно расползается по швам. Отец пристрастился к бутылке. Мать просто сидела на кухне, ничего не делая, как будто ожидая смерти. Иногда мне приходилось заставлять её есть. Скоро я начал обижаться на родителей. Мы все очень страдали, но они были, кажется, полностью поглощены случившимся. Неужели они не понимали, что у них, друг у друга, есть они сами, что у них, наконец, есть ещё один ребёнок, о котором тоже нужно думать?

Я связался с плохой компанией. Пожалуй, в этом нет ничего удивительного. Прогуливал уроки, выпивал и принимал наркотики в компании других малолетних преступников. Пытался забыться, не думать о том, как мне не хватает милого голоска моей сестры, как не хватает настоящих родителей. Я слишком быстро повзрослел. Вот мне всего четырнадцать, и я прячусь под лестницей на нижнем этаже заброшенной автостоянки, наслаждаясь вкусом украшенных пирсингом губ в розовой помаде и теплом пухленьких бёдер, надеясь, что охранник нас не заметит.

Но хватит об этом.

Наверное, вам хочется, наконец, узнать, чем всё закончилось. Это было на мой шестнадцатый день рождения. Кучка нас, непутёвых оболтусов, собралась на пляже после наступления темноты. Кто-то выкатил на песок пустой мусорный бак, и мы разожгли в нём костёр. Пиво и дешёвое вино текли рекой. Они и пились легко, как вода. К полуночи мне стало нехорошо, и я побежал к ближайшей заправке, но оказалось, что туалет уже заперт, поэтому я проблевался на песок. Немного придя в себя, я присмотрелся к стене, о которую опирался.

На ней была изображена фреска, освещённая отблесками ярко горящего костра. На ней были нарисованы счастливые отдыхающие на пляже, и она была совсем не похожа на ту, оставшуюся в подъезде нашего дома. Но, как и тогда, с этой фреской было что-то не так.

На берегу лежал маленький тёмный предмет – рваная ткань и сбившиеся в колтуны волосы. На нём сидели две чайки: одна с высоко поднятой головой и крыльями, очерченными смелыми, густыми мазками краски, с широко раскрытым в крике триумфа клювом, и другая, копавшаяся в теле.

Я не видел лица, но мне это было и не нужно. В тот момент я понял, какой ужас она должна была испытывать. Этот абсолютный, иррациональный ужас, и даже хуже того, ведь я больше не был ребёнком и всё понимал.

Я никогда не смогу перерасти поглощающие меня ужас и отчаяние. Я никогда не смогу оглянуться назад и посмеяться над своими детскими страхами.