Чернила и Зеркала. Глава 12⁠⁠

Вернувшись домой, я рухнул в кровать и провалился в чёрную, бездонную яму, проспав целые сутки. Просыпался лишь затем, чтобы, ослепший, найти на кухне стакан, жадно напиться холодной воды и вновь, словно подкошенный, рухнуть в пучину тяжёлого, бессознательного сна. Наконец поднявшись, ощутил себя выжатым лимоном: дрожь пальцев прошла, но тёмные, фиолетовые впадины под глазами остались.
«Может, ещё отдохнуть?» — лениво и обманчиво промелькнуло в голове.

Решив не заниматься ничем, связанным с делом, я попытался приготовить ужин. Получилось отвратительно. Теперь у меня были закопчённые, с прикипевшим нагаром сковородки, заляпанные брызгами застывшего жира кастрюли и кухня, пахнувшая горелым и выглядевшая словно после рейда мародёров. Я с досадой выбросил почерневшие угольки, распространявшие запах пепла и долженствовавшие стать едой, и пошёл отрабатывать навыки с «Вороном».

Я тренировался в скорости выхватывания и перезарядки — снова и снова. Патроны всё так же предательски выскальзывали из потных пальцев и с сухим перезвоном катились по грязному полу. Лучшее время — около сорока секунд на полную перезарядку. Жалко. В реальной перестрелке, под огнём, когда сердце колотится в висках, всё будет ещё хуже.

На следующий день пришла миссис Молли. Увидев последствия моих кулинарных экспериментов, она тихо охнула, покачала седой головой, но без упреков взялась за дело и с привычной лёгкостью перемыла всю посуду. Спросила, где моя невеста.
— Разошлись, — отрезал я, глядя в окно. — Пути наши разошлись.

Мы поговорили. Она оказалась приятной и мудрой женщиной, с нетерпением ожидающей внуков и безмерно этим гордящейся. Закончив уборку, она дала мне несколько простых, но дельных советов по готовке: «Лук сначала до прозрачности, мясо — на сильный огонь, чтобы сок не пустило». Я старался запомнить, даже набросал несколько корявых заметок и оставил их на холодильнике, прилепив магнитиком в виде клубнички.

Посидев ещё день в четырёх стенах, я почувствовал, что они начинают медленно сходиться вокруг меня. Мне нужно было вернуться в ту среду, к которой я теперь принадлежал. Решил наведаться к знакомому полуэльфу в «Смех теней».

Такси доставило меня до «Сумерек». Я вышел, вдохнул густой, спёртый воздух пограничья с примесью выхлопов и пыли и поймал другое такси — из числа тех, что курсировали по Нижнему городу, машину с потёртым салоном и водителем с пустыми глазами. Вскоре я стоял у знакомой двери. Ждать пришлось около часа — оказалось, до обеда бар не работал, и лишь глухой удар изнутри ответил на мой первый стук.

Дверь распахнулась, но этот козёл-бармен с мордой бульдога даже бровью не пошевелил, оставшись невозмутимым, словно складки на его толстом лбу были высечены навеки камнерезом. Меня он не узнал. Это было... своеобразно удобно. Я заказал что-то покрепче, не глядя в меню, и устроился у стойки, ощущая её липкую поверхность под локтями.

Бар был почти пуст. Редкие завсегдатаи сидели по углам, вгрызаясь в своё одиночество, музыка гремела привычным унылым трешем, а в воздухе витал всё тот же коктейль из пота, перегара и отчаяния. Я потягивал напиток, чувствуя его обжигающий путь вниз и наблюдая за обстановкой. На третьей порции я с удивлением заметил, что алкоголь меня не пьянит. Вместо тумана в голову пришла какая-то мутная, свинцовая ясность и странный прилив бодрости. Меняю тактику — беру целую бутылку местного, дешёвого пойла с кислотным послевкусием и выпиваю её примерно за полчаса. Только лёгкая, едва заметная дурнота кружится в висках. Эффект совершенно иной, нежели у остальных посетителей, чьи головы уже бессильно склоняются к липким столам.

Бармен смотрел на меня тяжёлым, пустым взглядом, в котором не было ни вопроса, ни интереса. Тогда, при нашей первой встрече, он видел перед собой неуверенного, подозрительного типа, явно оказавшегося не на своём месте. Теперь… теперь я вписался в общую атмосферу этой липкой тёмной преисподней. Я стал частью пейзажа. Ещё одним теневым силуэтом в дымной мгле. И это осознание было одновременно пугающим и горько освобождающим.

Когда я допил вторую бутылку, оставив её на стойке с глухим стуком, хмурый бармен начал нервно поглядывать в мою сторону. Что-то в моём неестественном спокойствии, в том, как я просто сидел, не пьянея и не клонясь ко сну, насторожило его до предела. Он сделал едва заметный кивок головы в сторону двух громил, застывших у дальней стены, приказывая проверить меня.

Но я оказался быстрее. Ещё до того, как они успели пошевелиться, одним плавным движением перекатился через липкую стойку, и холодная рукоять «Ворона» сама легла мне в раскрытую ладонь. Ствол упёрся ему точно в переносицу. Он всё-таки успел выхватить из-под прилавка обрез, царапая деревянную обивку, но теперь мы смотрели друг другу в глаза вдоль стволов, замкнутые в смертельной паузе.

— Спокойно, — прорычал я, не повышая тона. — Выстрелить я успею. На раз.

Он коротким, отрывистым жестом остановил своих людей, и те замерли, как каменные изваяния.
— Кто ты? И чего хочешь? — его голос был низким и хриплым, как скрип ржавой двери.

— Не начни ты дергаться, ничего бы и не было, — парировал я. — Но раз уж нервы мне потрепал, то напитки сегодня за счёт заведения. Все. И раз ты стал так любезен, ответишь на пару вопросов. Первый: кто вас тут крышует?

Он не моргнув глазом, не отрывая взгляда от дула, ответил:
— «Синие Птицы».

Я кивнул. Те самые, чьи наколки я видел в деле. Синие, криво прошитые иглой контуры попугая-какапо.
— Ладно. Мне плевать, чем вы тут торгуете, пока никто не видит. Второй вопрос: что слышал о краже у Ла Бруньеров?

Он не отводил взгляда от моего ствола.
— Ты коп? — в его голосе прозвучала смесь ненависти и страха.

Я левой рукой, не опуская «Ворона», достал жетон и бросил его на стойку. Он заметно напрягся, увидев отблеск металла.
— Почти. Работаю на папашку, — бросил я, делая ударение на последнем слове. — И дело не касается ни одного синего мундира. Расслабься.

В этот момент я почувствовал резкий, колкий импульс — словно игла в виске, его намерение. Он попытался отвлечь меня резким взглядом в сторону и в тот же миг рванул обрезом, чтобы отбросить мой ствол. Но я уже сместился вбок, корпусом вниз. Грохот выстрела оглушительно ударил по барабанным перепонкам, и заряд дроби с визгом прошил воздух там, где секунду назад была моя голова, оставив на стене шрапнелью дыры в гипсокартоне.

Двое его головорезов словно по команде выхватили револьверы. Я, не целясь, навскидку, почти инстинктивно, выстрелил в них дважды — один за другим — и тут же рванул к себе бармена, впиваясь пальцами в его жилистую шею и используя его как живой щит.

Одному пуля угодила в грудь. Он рухнул на пол, с грохотом опрокинув стул, хрипел и хватался за рану, из которой сочилась алая лужа крови. Второй, с простреленным плечом, с искажённым от боли лицом, пытался прицелиться левой рукой, держа револьвер в неестественно вывернутой кисти.

— Спокойно! — крикнул я, но выстрел уже прогремел.

Я оглушил бармена тяжёлой рукоятью «Ворона», и он обмяк. Не выпуская его из захвата, всадил ещё три пули в раненого охранника. Тот дернулся в судорогах и застыл. Ответный, почти случайный выстрел из револьвера пришёлся мне в плечо. Почувствовал тупой удар, словно всадили раскалённый лом, и лишь спустя секунду — резкую, разрывающую, жгучую боль.

Адреналин начал отступать, и мир вернулся с резкостью похмелья. Я осмотрел зал, усыпанный осколками стекла и заваленный телами, и лишь теперь осознал, что выжил. Из-под стойки взял относительно чистую кухонную тряпку, пахнущую химией и старым жиром, зажмурился и, зажав «Ворона» между колен, кое-как обмотал прошитое пулей плечо. Тёмно-алая кровь, почти чёрная в тусклом свете, немедленно просочилась сквозь ткань, расползаясь кляксой.

Тишина в баре была тяжёлой, звенящей, нарушаемой лишь прерывистым хрипом умирающего. Пахло порохом, медной кровью и кислым страхом. Пустота и дрожь внутри собиралась подниматься, но я постарался унять её, затолкать поглубже, оправдывая себя тем, что они это заслужили. Я поднял со стойки свой жетон, ещё тёплый от моей руки, сунул его в карман и, преодолевая пульсирующую огнём боль, принялся обыскивать карманы бармена. Надо было найти хоть что-нибудь — клочок бумаги, ключ, какой-нибудь крючок, оправдывавший эту бойню.

У бармена в карманах не оказалось ничего полезного — лишь крошки табака, потная мелочь и ключ от сейфа, который был мне бесполезен без кода. Я осмотрел зал. Те редкие посетители, что не сбежали, застыли за столиками, вжав головы в плечи и стараясь слиться с липкой обивкой.
— Убирайтесь, — сипло крикнул я в гробовую, звенящую тишину. — Пока живы. И забудьте сюда дорогу.

Они ринулись к выходу, не смея оглянуться, спотыкаясь о порог и выскакивая на улицу, как ошпаренные.

Я подошёл к двум раненым головорезам. Они смотрели на меня широко раскрытыми, полными животного ужаса глазами. Я не мог позволить им рассказать своим, кто их покрошил. Они были живым доказательством. Их патроны мне не подходили — другой калибр, бесполезный хлам. Я всадил каждому по контрольной пуле в грудь с почти механическим безразличием. Звук выстрелов был приглушённым, влажным и окончательным в опустевшем баре.

Перезаряжая «Ворон», снова и снова запихивая холодные, скользкие патроны в барабан, я заметил, что руки дрожат. Не от страха, а от выброса адреналина, от отдачи, от тяжести содеянного. Полностью перезарядить револьвер оказалось целой вечностью — каждый щелчок барабана отдавался в висках.

Бармен — Джимми — очнулся от моих тяжёлых, звонких пощёчин. Инстинктивно потянувшись туда, где лежал его обрез, он ощутил пальцами лишь липкую, пустую поверхность пола. Глаза его мгновенно расширились от паники.
— Сюда придут другие! Услышат! Тебе несдобровать! — прохрипел он, и слюна брызнула с его губ.

Я заставил его говорить, не повышая голоса, просто приставив дуло к виску. Он нехотя скулил и заикался, подтвердив слухи. Кража у Харлана гремела на весь преступный мир. Кто-то, как он говорил, сам видел, как на месте появился Скиталец и что-то искал, «к земле принюхиваясь, словно пёс». На кражу наняли эльфийку по прозвищу Шёпот. Работу она выполнила, но артефакт у неё не нашли. «Сыны прогресса» обвиняют в этом Скитальца. Название артефакта — «Дым». «Говорят, он тенью окутывает».

Я на его глазах сунул его обрез в плащ, туда же ссыпал все найденные патроны, звякающие в кармане тяжёлым, неудобным грузом.
— Ещё увидимся. Ты неожиданно гостеприимен.

— Погоди... — сипло, почти выдохом, сказал он. — Тебя будут искать.

— Конечно, — равнодушно, уже поворачиваясь к выходу, ответил я и вышел на залитую грязным желтым светом улицу.

Я добрался до дома Микки, прижимая пропитанную кровью тряпку к ране, чувствуя, как липкая влага проступает сквозь ткань. Его не было. Соседи, высунувшись в двери и косясь на мою окровавленную одежду и землистое лицо, сказали, что со вчерашнего дня он не возвращался. На вопрос, куда ушёл, один из них — пожилой гном с испуганными глазами — понизив голос, пробормотал:
— В сторону старых заводов. Там, где вороньё кружит. Сказал, если не вернётся, передать «его другу»: «Птицы и Сыны».

Я поблагодарил коротким кивком и вышел, ощущая на спине их испуганные взгляды.
— «Птицы и Сыны»?
— «Синие птицы» и «Сыны прогресса»? Что это значит? Временный союз против общего врага? Война за передел? Микки пошел туда один, как дурак на расправу?

Сделав несколько зашифрованных записей в блокноте, прислонившись к холодной стене подъезда, я проверил рану, с трудом стаскивая плащ. Кровь остановилась совсем. Странно. Пуля прошла навылет, боль была адская, рвущая, но теперь лишь тупо, глухо ныло, словно от сильного ушиба. Это были мои новые способности? Или... помогло то, что я забрал те жизни в баре? Будто бы их угасшая энергия подпитала мою плоть. Мысль была отвратительна, меня тошнило от неё, но… чёрт возьми, она выглядела логично.

Микки попал в беду. Его исчезновение каким-то образом связано с двумя крупнейшими городскими бандами. Времени на отдых нет — надо идти по следу прямо сейчас.

Добраться до старых заводов пешком, да ещё и с простреленной, ноющей рукой, было бы чистым безумием. Я развернулся и снова вошёл в «Смех Теней», где воздух всё ещё оставался густым от пороха и смерти. Джимми, прижавшись спиной к стеллажу с бутылками, бледный как полотно, судорожно заряжал новый обрез, добытый, видимо, из тайника. Помощь пока не пришла, и в баре стояла зловещая тишина, нарушаемая лишь его прерывистым дыханием.

— Чья тачка на улице? — прорычал я, прерывая его неловкие попытки всунуть патрон в патронник. — Не этих ли парней? — кивнул я в сторону тел.

Он лишь шире открыл глаза, и в них заплясали чертики чистого ужаса. Резким движением я вырвал у него обрез, подобрал рассыпавшиеся с громким звоном о пол патроны и для верности ткнул его стволом «Ворона» под ребро, заставив даже подпрыгнуть.

— Тачка Птиц? — переспросил я, вдавливая дуло глубже, и он, задыхаясь, лихорадочно кивнул.

Ключи я нашёл в кармане одного из прежних владельцев автомобиля — на ощупь, липкие от чего-то. На улице стоял чёрный «Затворник»: длинный, низкий, агрессивный, с торчащими из-под капота хромированными трубами, похожими на рёбра хищника.«Классная злодейская тачка, — с чёрным юмором мелькнуло в голове. — Вот только жалко, что на дверцах красуется этот нелепый силуэт попугая — пришлось бы брать её себе и долго отмывать».

Усевшись за руль на прохладную, потрескавшуюся кожу, я завел двигатель. Он взревал глухим, мощным басом, от которого задрожала панель приборов, обещая адскую поездку. Пока двигатель прогревался, издавая равномерное урчание, я зарядил оба обреза. Второй я вряд ли смогу толком использовать — раненое плечо пронзала острая, дергающая боль при любом движении, — но являться с визитом, имея лишь один ствол, показалось мне невежливым.

Я посмотрел на своё отражение в зеркале заднего вида. Искажённое, с впавшими щеками лицо, тёмные круги под глазами, колючая щетина.

«Видок у меня, конечно, основательно изменился», — констатировал я без особых эмоций, лишь с усталым принятием.

С пронзительным визгом шин я тронулся с места, оставляя за собой клубы едкого, сизого дыма и, возможно, привлекая ненужное внимание. Ехать пришлось около получаса. Другие автомобили спешно уступали дорогу, шарахались в стороны, узнавая опознавательные знаки «Синих Птиц». Я ловил на себе быстрые, скользящие, насторожённые взгляды из затемнённых окон — их смущало то, что за рулём сидел незнакомец. Чужак в их стае.

И вот, из-за серых рядов ветхих складских строений медленно проступили силуэты старых заводов — массивные и зловещие, словно останки давно исчезнувших гигантов, нависающие над городом угрюмой мощью. Глухо чернели потрескавшиеся кирпичные стены, покрытые слоем вековой копоти и ржавчины. Оконные рамы, лишённые стёкол, смотрели пустотой слепых глазниц, всматриваясь в холод серого полудня. Среди громоздких остовов цехов тихо шептал ветер, сотрясая сгнившую кровлю и осыпая всё вокруг мелкой чёрной пылью былого величия.
«Непонятно, что тут забыл Микки… И зачем попёрся сюда один, наперекор всем инстинктам».
Но он был моим другом. Единственным. Я должен был его найти.

Припарковав «Затворник» в глухой тени разрушенной стены, заглушив рычащий мотор, я вышел. Оба обреза неуклюже и тяжело лежали в карманах плаща, «Ворон» — в сжатой до побеления костяшек здоровой руке. Глубоко втянул ноздрями воздух, пропитанный резким запахом ржавчины, затхлой пыли и едва уловимым привкусом надвигающейся угрозы. И отправился в зловещий полумрак первых провалов старых заводов, где меня, должно быть, уже ждали.

Читать далее