Чердачные куклы⁠⁠

– Ещё чаю, Мисс Пикси? Вижу, тебе он очень нравится!

Я наклоняю маленький фарфоровый чайник над её чашкой, и чердак вновь наполняет аромат мяты и шалфея. Он вьётся под треугольной крышей, смешивается с запахом дерева и старых вещей. Настоящий чай у нас давно кончился, и я завариваю мамины травы, сухими букетами свисающие с потолка. Здесь много коробок, и они тоже пахнут: картоном, пыльными книгами, сломанными игрушками и забытыми настольными играми. Иногда, правда, достаю потрёпанную “Монополию”, и мы играем втроём, но у Мисс Пикси плохо получается. Тогда приходится собирать карточки, кубики и пластиковые фигурки. Я не хочу её расстраивать.

– Мисс Долли, как насчёт тебя? Может, ещё крекер? Я же вижу, ты глаз с них не сводишь. Не стесняйся!

Они мне не отвечают. Их маленькие рты не открываются, а глазки смотрят только туда, куда я поверну им головки. Мисс Долли и Мисс Пикси – мои куклы. Мои друзья. Мои самые внимательные слушатели. Другие дети, думаю, сказали бы, что я уже слишком взрослая, чтобы играть в куклы. Но здесь нет других детей. До ближайших соседей больше получаса езды на велосипеде, а до города – весь час. Наверное, всё-таки придётся туда поехать рано или поздно. В городе можно купить свежие, не чёрствые крекеры и нормальный чай. И сахар.

Мы с мамой раньше ездили за покупками каждую неделю, а потом она стала слишком слаба, и продукты нам начал привозить мистер Краус – хозяин бакалейной лавки. Он ставил тяжёлые пакеты с маслом, молоком, хлебом и колбасой на порог, а я выходила к нему и платила деньгами, которые давала мама. Она сама не вставала с постели уже несколько недель. Мистер Краус всегда улыбался мне. Он хороший человек. Думаю, он будет рад меня видеть. Хотя… деньги у нас давно кончились. Я слышала, как он стучал в нашу дверь три дня назад, но мама больше ничего мне не дала, и я постеснялась открыть ему. Я тормошила её за руку и тихонько звала, слушая, как его шаги отдаляются от крыльца. Мама не проснулась. Её глаза были плотно закрыты. Болезнь отнимает много сил, я знаю. Некоторые болезни отнимают все силы, какие у тебя есть. В детстве я очень сильно заболела, так сильно, что не могла встать с кровати, совсем как мама.

У меня была высокая температура, горло страшно болело, словно его внутри царапали кошки. Я не ела и не пила несколько дней. Мама пыталась напоить меня водой и бульоном, но меня тут же рвало. Мисс Долли и Мисс Пикси тоже болели вместе со мной. Мы все лежали рядышком и старались поддерживать друг друга, как настоящие друзья. Мама почти всегда была с нами и рассказывала сказки. Мисс Пикси больше всего любила историю про трёх поросят. Думаю, потому, что кирпичный домик напоминал ей наш: уютный, надёжный, с хорошей крышей и замками, в котором никакие волки не страшны. Долли с удовольствием слушала сказку про Рапунцель, потому что у неё были длинные золотистые волосы. Наверное, ей потом снились чудесные сны, в которых прекрасный принц спасал её из башни, давал волшебное лекарство, и жар спадал, и проходила боль в горле. А я… я любила все сказки, особенно те, в которых герои женились и жили долго и счастливо. Хорошо, что это случалось почти в каждой сказке. Я улыбалась сухими губами и засыпала, чувствуя мамину ладонь на лбу. В такие минуты мне казалось, что я проснусь уже совсем здоровой. И я, Долли и Пикси выпрыгнем из кровати перед мамой, она всплеснёт руками и громко засмеётся, и вытрет слёзы, и обнимет нас, и мы побежим на чердак пить чердачный чай, и он будет вкусным и сладким! Но мне становилось всё хуже.

Однажды ночью, сквозь душный, горячий сон, я услышала мамин плач. Такой горький, такой жалобный, безутешный. Я пошарила рукой по влажной простыне, но не нашла ни мамы, ни Долли и Пикси. Я хотела позвать её, но вместо голоса из горла выходил только сип. Вскоре заскрипели ступени, ведущие на чердак, и я услышала мамины всхлипы совсем рядом. Она убрала кукол, чтобы лечь рядом. Я просила её не плакать, гладила по руке, а она прижала мою мокрую голову к груди, перебирала пальцами спутавшиеся волосы и всё плакала, и плакала. С тех пор мы спали в обнимку каждую ночь. Думаю, ей было очень жарко, и она могла заразиться, но мама не боялась. Мама ничего не боялась. Она очень, очень храбрая.

***

… Пузатый шмель, залетевший в распахнутое окно, сонно плывёт мимо меня к букету ландышей, которые я собрала за домом. Один букет отнесла маме, а второй поставила в вазочку и украсила ею центр нашего чайного стола.

– Мама не просыпается, – говорю я, уставившись на шмеля, и впервые понимаю, что это уже не исправить. Мама спит слишком давно. Её кожа стала жёсткой и шершавой, а кровать промокла, потому что она не могла ходить в туалет. В спальне стоял тяжёлый, неприятный запах. Так пахла болезнь. Когда я болела, этим запахом пропитался весь дом. Он поднимался вверх и застаивался на чердаке, впитываясь в доски, коробки с игрушками и книжками, в мамины травы, свисавшие с потолка. Когда я выздоровела и смогла подняться сюда за своими куклами, они ждали в маленьких ящичках, украшенных погремушками и пучками сухих цветов. От этого запаха слезились глаза, но я была так счастлива их видеть! И ещё сильнее полюбила маму за то, что она сделала нашу встречу такой торжественной, будто приготовив их к моему дню рождения! Неужели я больше её не увижу?

– Совсем. Совсем не просыпается…

У меня дрожит голос. Как у мамы, когда она застала меня здесь с Долли и Пикси. Её губы побледнели. Думаю, она испугалась, потому что из них ещё не выветрилась болезнь, и я могу снова заразиться. Она вырвала Мисс Пикси из моих рук и трепетно уложила обратно в ящик, поправив украшения на нём.

***

… Шмель садится на лицо Мисс Долли, всколыхнув крылышками тонкие тусклые волосы, которые я постаралась расправить так, чтобы они закрывали проплешины на головке. Когда-то их бы хватило, чтобы по толстой косе вскарабкался сказочный принц, но Мисс Долли уже очень старая кукла. Насекомое ползёт по её серой впалой щеке с мерзким царапающим звуком, залезает ей в глазницу, какое-то время копошится в маленьком пустом черепе и выползает наружу сквозь неровную треугольную дыру, на месте которой раньше был нос.

Маленький, гладкий, тёплый нос моей младшей сестры… которая обожала сказки про принцесс с длинными роскошными волосами… Её крохотный череп таращится на чёрствые крекеры дырами вместо сгнивших, съеденных теми белыми червями глаз… Мисс Пикси улыбается мне лишёнными губ и двух передних зубов челюстями…

Чашка падает, расплёскивая чай. В мятную лужу на столе капают слёзы. Я смотрю на свои дрожащие руки и не узнаю их, сухих, узловатых, искривлённых. Сколько же лет понадобилось, чтобы они так состарились?

И тогда я наконец выздоравливаю. Жар лихорадки спадает только сейчас, и мир вокруг становится безжалостно чётким, ясным и чудовищным. Я с трудом поднимаюсь, осторожно беру на руки Пикси, аккуратно поправляя грязное полосатое платьице, потом Долли, стараясь не причинить вреда остаткам волос, и мы идём вниз, по скрипучей лестнице нашего крепкого, надёжного дома. Я кладу их по обе стороны от мамы. В сумерках мне кажется, что натянутая кожа её рта похожа на улыбку. Даже мёртвая, она улыбается нам, словно знает, что мы снова стали семьёй. Я ложусь рядышком и осторожно обнимаю рукой мамин живот. Закрываю глаза, роняя на щёки последние две слезы и начинаю:

– Жили-были на свете три поросёнка. Три брата. Звали поросят Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф…

Автор: Анна Елькова
Оригинальная публикация ВК