Бунт | Борис Майнаев⁠⁠

Гуган ненавидел весь мир.

Мать — за то, что родила его в четырнадцать лет и потом, надрываясь на двух работах, пыталась дать сыну всё, что могла.

Отца, которого не знал и о котором ничего не слышал. Соседей — за безразличие. Девчонок — за то, что не замечали его. Учителей — за то, что учили. Лето — за жару. Весну — за зелень. Одним словом, было трудно найти то, что нравилось бы Гугану. Да, кстати, и кличку свою, прилетевшую к нему невесть откуда, он тоже ненавидел.

Гуган считал себя вором, но кем он был, не знал и он сам.

Первый раз он украл в третьем классе. Он выгреб всё из карманов одноклассников, а на последней перемене утянул и пачку цветных карандашей с парты Генки Ли. Генка, не найдя пропажу, долго плакал. Мать, увидя обретение, дала сыну подзатыльник и тяжело вздохнула.

На воровстве Гугана поймали через четыре года. Поймали на месте преступления, в школьном гардеробе. В тот вечер в школе был бал, посвящённый Дню женщин. Мама, чтобы сын запомнил этот день, сшила ему новую рубашку и брюки. После уроков мальчик прибежал домой, наскоро поел, переоделся и вернулся в школу. Старое двухэтажное здание нежилось в звуках музыки. Длинные коридоры были украшены воздушными шариками и плакатами.

Гуган впервые за семь лет учёбы вдруг ощутил радостное волнение. В груди заколотился крохотный бубен, а в виски ударила кровь. Ему страстно захотелось увидеть Лиду Ляшенко, в которую он уже полгода был тайно влюблён. Ни в классе, ни в актовом зале, ни в коридорах девушки не было. Гуган решил, что она ещё не пришла, и собрался подождать одноклассницу около входа, как вдруг увидел её, выходящей из учительской. Рядом с Лидой шёл Сева Масляков. Они несли новую порцию плакатов и бумажных украшений и о чём-то оживлённо говорили. На Ляшенко была лёгкая голубая блузка и длинная чёрная юбка. Коротко стриженные русые волосы девушки украшала коричневая заколка, сверкающая стеклянными блёстками.

Чёрная боль рванула сердце Гугана и залила жаром всё тело. Юноша едва не набросился на Маслякова. Но его остановил голос Лиды. Голос звенел колокольчиками, которые были голосом счастья. Юноша уставился в пол и, изо всех сил желая быть слепым и глухим, прошёл мимо одноклассников.

Он пришёл в себя от сильного удара и свистящего голоса известного забияки, десятиклассника Серёги Морозова:

— Так это ты, гад, шаришь по нашим карманам?!

Гуган, едва разогнувшись от боли, вдруг осознал, что сидит в школьном гардеробе за длинными рядами плащей и пальто. Ещё до конца не понимая происходящего, он отскочил от здоровяка Морозова и выхватил из кармана перочинный ножик.

— Ты кого пугаешь?! — взревел противник, но маленький Гуган завизжал и, открыв лезвие, ударил врага ножом.

На визг прибежал один из преподавателей. Он и вызвал милицию. Так для Гугана начался тюремный срок, иногда прерываемый паузами свободы.

Володя Неделичев родился в Североморске. Его первыми воспоминаниями были огромные серые водяные валы, с грохотом таранившие берег. От них тянуло холодом и страхом. Он знал, что где-то там, в этой ледяной бесконечности был его отец. Весёлый и шумный человек, неистощим на выдумки и всякие шалости. Они вдвоём играли в прятки, ловили рыбу, строили космический корабль и солнечный двигатель. Один раз даже летали на собственном воздушном шаре. А после приземления оба сидели на гауптвахте, пока комендант городка выяснял, кто они и почему нарушили запрет на полёты над Североморском. Мама, когда отец был дома, становилась похожей на небесного ангела. Из её глаз лились солнечные лучи. Она не ходила, а порхала. Она не говорила, а пела.

Мама…

Отец Вовки был подводником и однажды не вернулся из рейса.

Теперь Вовка мечтал быстрее вырасти и занять место отца на командном пункте подводного корабля. Через год Неделичевы переехали в Ленинград к маминым родителям. Учился Вовка истово, одновременно со школьными науками занимаясь в морском клубе, географическом кружке и спортивной секции. Он хотел быть таким же сильным и умным, каким был его отец. Но, когда подошел срок выбора, Неделичев поступил в артиллерийское училище. Самым странным было то, что и он сам не мог объяснить свой выбор. С отличием окончил ЛАУ и отбыл к месту своей первой офицерской службы. Это был довольно большой посёлок городского типа в казахской степи. Здесь квартировала ракетная бригада, нацеленная в самое сердце основного противника. Молодой офицер всю дорогу к месту службы представлял себя в подземной шахте у пульта запуска баллистической ракеты. Но судьба, точнее, командир бригады, распорядилась по-своему.

Полковник Глазов, суровый «чурбан» с жёсткими пронзительными глазами, коротко расспросил молодого офицера о его семье и приказал принять должность заместителя начальника сержантской школы. Неделичев собрался было возразить, но, поймав взгляд полковника, встал и щёлкнул каблуками:

— Есть!

Его даже не обрадовало то, что кадровик, удивлённо пробежавшись по его документам, хмыкнул:

— Поздравляю, лейтенант, у вас капитанская должность, и тут есть, для чего служить.

Сержантская школа была гордостью и детищем полковника Глазова. Он сам отбирал её слушателей. Все они были образованными молодыми людьми спортивного телосложения и ростом не ниже метра семидесяти пяти. С каждым из них полковник не только беседовал при зачислении, но и регулярно встречался в процессе шестимесячного обучения. «Офицер тогда хорошо командует подразделением, — любил повторять комбриг, — когда ему есть на кого опереться. А костяк любой армии — её младшие командиры, мои унтера».

Неделичев сразу вписался в учебный процесс и коллектив школы. Молодой офицер сутками не покидал службы, да у него ничего другого и не было. Помимо обычных занятий, изучения техники и оружия, лейтенант создал небольшой театр со студией художественного чтения и классом гитары. Чтобы увлечь курсантов спортом и показать им, что это не тяжесть, а удовольствие, Неделичев стал заниматься с ними восточными единоборствами. Сначала это были физические занятия, а затем и восточная философия. Глазов, узнав о нововведении лейтенанта, пришёл на одно из занятий. Полковник сел на предложенный стул и весь час внимательно наблюдал за уроком. Когда занятие закончилось, он снял ботинки и гимнастёрку и вышел на маты.

— А теперь, унтера, посмотрите, в чём разница между русским стилем борьбы и восточным. Как, лейтенант, примите вызов старого вояки?

Неделичев едва успел кивнуть, как полковник напал на него. Лейтенант подпрыгнул, пытаясь пяткой достать противника, но комбриг упал на колени, поймал Неделичева за ногу и через миг оказался на нём, крепко держа вывернутую ступню врага. Лейтенант покраснел, пытаясь освободиться, но тут же, сдаваясь, хлопнул ладонью по мату.

— Не хмурьтесь, лейтенант, в каждом стиле есть, чему поучиться, но я изучал рукопашный бой там, где ошибка стоила жизни.

В дверях полковник повернулся к Неделичеву:

— Если кто-то спросит об этом, скажете, что я разрешил, но с философией осторожней.

Неделичев понял, что курсанты приняли его тогда, когда один из них пришёл к нему с просьбой помочь написать письмо любимой девушке.

— А то у меня всё как-то просто и коротко, а она стихи любит и актрисой стать мечтает…

В посёлке было два клуба: «Колос» и «Маяк». Там можно было отдохнуть и познакомиться с девушками. Сюда, вместе с местной молодежью, ходили и молодые офицеры и солдаты. Особенно много посетителей бывало по средам и субботам, в танцевальные дни.

Сегодня была среда, и в «Колосе» были танцы. Обычно в клуб на звуки музыки собиралось по несколько десятков военных, но сегодня тут был лишь один сержант-почтальон. Его настоящее имя знали только командиры. Все остальные звали его Лелем. Почтальон, как и божество, был статным золотоволосым и голубоглазым красавцем. Кроме того, в его взгляде было что-то магическое, и одно его появление в клубе вызывало оживление всех женщин, невзирая на возраст и семейное положение. Особенно Лель любил танцевать вальс под музыку Штрауса. Ему казалось, что тело теряет свой вес, паря над паркетом танцевальной площадки. Самым странным в Леле было то, что, любя танцы, он очень холодно относился к женщинам, что было постоянной темой солдатских курилок. Одни завидовали ему, другие подшучивали, но и те и другие любили почтальона за лёгкий и весёлый нрав, за умение поднять настроение и неисчерпаемый кладезь анекдотов, которые Лель умел рассказывать.

Вот и сейчас почтальон, прикрыв глаза, вёл в вальсе Лиду Ляшенко. Бездетную, дважды разведённую медсестру поселковой больницы. Ту самую, которую много лет назад тайно любил её одноклассник Гуган. Он всего неделю, как обрел свободу, и по этому поводу гулял и пил горькую.

Отсидки Гугана, его воровские и грабительские походы, были легендой местной приблатнённой молодёжи. Это было связано с тем, что для её большей части выходом в свет служили две дороги: армия и тюрьма. Сегодня воровская «гордость» посёлка был окружён шестнадцати- и восемнадцатилетними мальчишками. Они слушали невнятную речь почти сорокалетнего уголовника, смотрели на бронзовые коронки на его зубах и синие наколки на руках, как на нечто сказочное, заморское. В «Колос» эту стаю занесли не чёрт и не судьба, а желание вожака отпить пива. Оно поступало в клубный буфет как раз в среду и субботу. Но с употреблением пенистого напитка произошел конфуз. Буфетчица, знавшая всех в лицо, отказалась продавать пиво несовершеннолетним мальчишкам. Гуган от ярости сначала потерял дар речи, потом заорал, мешая грязную ругань с угрозами и ударами кулаком по буфетной стойке. Женщина с лёгкой усмешкой смотрела на бесившегося мужчину и продолжала протирать посуду. Он понял, что она его не боится и, продолжая выкрикивать ругательства, кинулся вниз по лестнице. За ним понеслись, затараторив лишь за дверью буфета, понеслись его приятели.

Уже на пороге клуба Гуган услышал звуки вальса, доносившиеся из танцевального зала, и повернул туда. Первым, кого он увидел с порога, были его бывшая одноклассница и солдат-почтальон. Бешенство окатило жаром лицо Гугана и он, расшвыривая танцующих земляков, кинулся на Леля. Тот не понял происходящего и от удара сбоку покатился на пол. Почти слаженный женский крик потряс клуб. Это на миг остановило уголовника, и он, втянув голову в плечи, совсем было собрался ретироваться, как кто-то из его нынешнего окружения воскликнул:

— Бей!

И началась свалка. Дрались, не зная почему и за что, все. Молодые люди, заматерелые мужчины, юные искательницы приключений и взрослые поклонницы танца. Одни нападали, другие отбивались, но в центре потасовки был солдат-почтальон. Он никак не мог подняться и кричал от боли и отчаяния. Его партнёрша несколько раз пыталась помочь юноше, но каждый раз её отбрасывали в сторону дерущиеся мужчины. Наконец, женщина сообразила, что надо звать на помощь. Она выскочила из зала и кинулась на улицу. На пороге клуба она чуть не сбила с ног лейтенанта Неделичева. Сегодня он был старшим воинского патруля.

— Помогите! Убивают! — едва выдохнула женщина. — Солдата убивают!

Лейтенант и двое патрульных солдат кинулись за ней. Вихрь бессмысленной злобы кружил в зале. Лишь несколько юношей и девушек забрались на сцену и оттуда со страхом и интересом наблюдали за происходящим.

— Стоять! — закричал Неделичев и, выхватив из кобуры пистолет, выстрелил в потолок. В ответ раздался сухой щелчок. Лейтенант забыл, что из принципа никогда не заряжает своё оружие.

Из свалки выскочил Гуган и одним ударом всадил в правый бок лейтенанта свою финку. Вскрикнул патрульный. Бандит отпрыгнул в толпу и исчез среди дерущихся. Неделичев огляделся и молча рухнул на пол. Солдат, стоявший рядом, поднял пистолет лейтенанта и двумя ударами рукояти освободил пространство вокруг лежащего офицера.

— Помоги! — Второй патрульный уже держал раненого за плечи.

Неделичев был без сознания. Они подняли его, но, отрезанные свалкой, не смогли отступить к входу.

— К оркестровой яме, — приказал первый, спрятав оружие в карман.

Солдаты, чудом избежав кулаков и пинков, добрались до ямы и спустили лейтенанта вниз.

— В школу, за помощью, — коротко приказал патрульный с пистолетом, — я его тут прикрою.

Он ухватил стул и одним движение выбил наружу мужика, попытавшегося спрыгнуть к ним.

— И приведи сюда Леля — затопчут, —добавил солдат.

Его напарник отломил ножку другого стула и, расчищая ею дорогу, поднялся в зал. Совсем скоро на лестнице, ведущей в оркестровую яму, появился почтальон. Он, подвывая от боли, занял место рядом со своим товарищем.

— Убили? — спросил Лель, кивнув в сторону раненого.

Патрульный сверкнул глазами:

— Держишь левую лестницу, а я правую. Бей стулом, тут уже не до кулаков.

Наверху рычали и выли те, кто уже почти забыли, что они люди.

— Думаешь, добежит? — спросил почтальон, отбивая обломками стула попытку двух парней прорваться к ним.
— Умрёт, а дойдёт. — ответил его товарищ. — Ты Федьку не знаешь.

Школа только что вернулась с ужина. Курсанты отдыхали. Кто-то сел писать домой письма. Кто-то принялся играть в баскетбол. Кто-то встал у теннисных столов.

— Воды! — рявкнул старшина школы, и его услышала вся казарма.
— Наших в «Колосе» убивают. — патрульный едва пропихивал воду и слова сквозь пересохшее горло. Он не был курсантом, и школа в первый раз видела этого солдата, но красная повязка на его руке подтверждала его принадлежность. — Ваш лейтенант. Он ранен. Ему ни за что нож в бок всадили. Там крови…

Старшина тряхнул чужака за плечи:

— Как ты мог?!
— Там двое наших. Лель и Петренко. Они не дадут…

Старшина выпрямился, и все увидели перед собой воина. Стальной взгляд. Уверенность в правоте. Он был готов умереть, но выполнить свой долг:

— Школа, тревога!

Его услышали даже на спортплощадке.

— В ружьё!

Дежурный по школе даже не понял, как открыл ружейный парк и ящики с боеприпасами. Это было преступлением, и сержант совершил его.

— Становись!

Боевой дробью прогрохотали сапоги.

— Смирно!

Шестьдесят воинов одновременно свели вместе каблуками.

— Оружие к бою!

Клацнули магазины автоматов. Лязгнули затворы. Щёлкнули предохранители.

— Школа, налево бегом марш!

Только что на плац стекали капли ртути. Команда спаяла её в одно целое, в один механизм, но сейчас это был стальной квадрат. И он был готов убивать. Убивать и умирать.

Их догнали.

В школе оставался дежурный наряд, и его старший, сержант Иванов, пряча глаза от ненависти к самому себе, позвонил самому комбригу, полковнику Глазову.

Тот кинулся к своему автомобилю.

Стальной квадрат был на окраине посёлка.

Сбоку, по степи, в клубах пыли его догнал старенький «Жигуль». Догнал и, прыгнув через глубокий кювет, перекрыл дорогу.

Колонна даже не дрогнула.

Из машины выскочил человек:

— Стоять! — во всю мощь своего командирского голоса рявкнул полковник, и впервые ему показалось, что его никто не услышал. — Школа, стоять!

Шелестели подошвы сапог. Струилась пыль. Сталь не имеет души. Она не может ни слышать, ни видеть.

— Вы нарушаете закон! Ещё шаг — и вы преступники!

Длинная тень медленно надвигалась на Глазова. На миг ему показалось, что это не колонна его детища, школы сержантов, наползает на него, а огромная змея готовится проглотить его.

— Сынки, дети мои, — выдохнул он. —Я люблю вас как отец. Я не позволю вам бессмысленно погибнуть, и, прежде чем шагнуть в пропасть, вы пристрелите меня. — Полковник выпрямился, и теперь сам стал частью стального механизма. Он посмотрел в глаза смерти, и она взмахнула косой:

— Огонь! — Это была не команда, не приказ. Это был даже не голос, а шелест остро отточенной стали, одним махом срезающей головы.

Металлический монолит замедлил движение и остановился. Чёрные провалы смерти бездушно смотрели в самое сердце офицера.

— Я много воевал. —Он не видел лиц своих солдат. Он заглядывал в потаённые глубины самого себя и говорил правду. Ту правду, которую и перед смертью не говорят. — Я воевал в спецназе. Я убивал своей рукой. Тогда это был враг. Сейчас долгими ночами я начинаю понимать, что все они были людьми. Я убивал людей, и теперь я думаю, чем и как мне придётся расплачиваться за эту кровь.

Он вдохнул горькую пыль, медленно оседавшую на дорогу и стекавшую уже не по стали колонны, а по лицам солдат.

— Они объявят вас бандитами и расстреляют. Как я смогу с этим жить?!

Комбриг вздохнул, и все увидели перед собой старого человека. Его изрезанное морщинами лицо поросло седой щетиной, а боль сводила судорогой скулы и выплескивалась из омута глаз.

Отец!

Смерть!

Приказ!

Сталь колонны крошилась, и перед Глазовым медленно проявлялись десятки испуганных мальчишеских глаз.

— Старшина, отберите самых крепких бойцов. — загремел голос полковника. — Оружие передайте товарищам, а сами бегом марш к клубу. Там уже должны быть наши. Поступите в распоряжение капитана Хлыстова. И, пожалуйста, берегите солдат.

Комбриг вдохнул всей грудью:

— Выполнять!

P.S.

Гуган, не пробыв и недели на свободе, был снова арестован. В этот раз суд приговорил его к десяти годам строгого режима.

Лейтенант Неделичев более месяца пролежал в госпитале, затем его повысили в звании и перевели в боевой ракетный расчёт.

Полковника Глазова комиссовали и отправили на пенсию.

Сержантскую школу расформировали, а курсантов разослали по разным воинским частям страны.

Почтальон Лель почти три месяца провалялся в госпитале, но из-за тяжёлых травм внутренних органов был демобилизован и уехал домой.

Редактор Никита Барков

Корректор Анна Мезенцева

Другая современная литература: chtivo.spb.ru