Жизнь, как небо.
Тот, кто живет, помнит себя не с рождения. Проходит какое-то время до начала того, что люди называют сознательной жизнью. Не вспоминается первый крик, радость матери и отца, солнце и синее небо, когда тебя впервые выносят на улицу, любовное прикосновение весеннего ветра.
Я начал помнить себя еще до того, как стал единым. В древнем мире люди верили в магию, верили в то, что в вещь можно вложить дух, часть себя, прикасаясь, говоря, осязая. Вокруг меня, для моего создания трудились тысячи людей и машин, и вот, еще будучи сотнями частей, я понял, что жив, что скоро стану одним большим прекрасным целым. Древние верования человека оказались правдой – ощущая столько прикосновений каждой своей частью, столько взглядов, слов, надежд, обращенных ко мне я просто не смог оставаться безжизненным.
Отворяются огромные ворота, в которые сперва медленно, потом все быстрее и быстрей врывается свежее апрельское небо. Оно отражается во мне, касается меня, словно зовет ближе к себе. Такие маленькие люди внизу – много людей, поднявших головы - смотрят на меня, плывущего в открытые ворота к влажному от недавнего дождя океану бетона.
Маленькая группка людей внизу в комбинезонах, в сверкающих шлемах выстроилась в шеренгу. Тот, что впереди что-то говорит – отрывисто и четко – небольшого роста человеку в зеленой фуражке и френче. Слова звучат, как пистолетные выстрелы, но я ничего не могу разобрать – игрун-ветер словно отбрасывает их от меня. Люди идут ко мне, скрываются внизу, под моей тенью. Мне странно, оттого, что я ощущаю что-то внутри. Во мне теперь не только моя, свежая, новорожденная, но и еще несколько молодых человеческих жизней. Они говорят со мной, соединяясь своими мыслями, и вот, новая, неведомая сила вливается в меня.
Я дышу полной грудью, вдыхаю летящий мне навстречу ветер и сам становлюсь им. Мокрый бетон скользит мне навстречу, а сам я все быстрее бегу к синему раскинувшемуся над полем небу. На какой-то момент мне стало жутко, от того, что я перестал чувствовать под собою гладкую поверхность поля, а потом, как могучий пловец отдался солнечной стихии, которая скользила, обволакивая и поддерживая мое тело. И уже не так жутко было от того, что бетонная дорожка стала сперва полоской, потом маленькой серой черточкой, а затем и вовсе скрылась в пене облаков.
Я привык к небу и тянулся к нему своим сверкающим килем, каждый раз скучая по людям, которые помогали мне жить и чувствовать высь. Люди были уже новые, но такие же молодые, веселые, общающиеся друг с другом отрывистыми приказами и командами, Они все такие же - искренне любящие и меня и обтекающий нас синий бескрайний океан.
Служба. Бури и шторма. Коридоры и эшелоны. Рядом летят мои собратья – такие же широкоплечие, грозные и величественные. Густой гул, катящийся по белым гребням облаков. Встречи и расставания с землей – мелькающие, бегущие под нами белые разметки днем и череда желтых огней ночью, визг покрышек и трепетание тормозных парашютов.
Я все такой же сильный и крылатый, но каждый подъем дается уже не так легко. А еще я стал видеть сны.
Серые тучи как штилевое море раскинулись среди синевы, кристально-прозрачного воздуха и огнедышащего солнца. Густой гул проступает откуда-то снизу слоя густой, как кисель облачности. Темная тень все отчетливее, и вот, разрывая тучи сперва плавником-килем, потом и всем своим ширококрылым телом, рубя их могучими винтами, самолет всплывает над ними. Клочки облаков полупрозрачными струями текут по крыльям, он сбрасывает их, словно рыцарь, который скидывает плащ перед поединком. Он все ближе к солнцу, которое ярче загорается на его начищенной до блеска дюралевой обшивке. И вот, не гул моторов, а отрывистый хищный крик раздается в тихом поднебесье. Размахивая огромными сверкающими крылами, оглядывая мир мудрыми хрустальными глазами, дракон поднимается все выше, пока не становится точкой, которая затем и вовсе растворится в нестерпимо-ярком солнечном мареве.
