Годное чтиво

Жанр: Фантастика, Драма, Триллер.

Продолжение:...

Одним вечером, когда мы возвращались с очередной прогулки,  Джессика завела со мной странный диалог, что-то вроде – а нравится ли она мне? Я сразу понял, куда она клонит, и жутко расстроился из-за этого – в моих мыслях непрестанно фигурировала Дженни, а Джессика лишь заполняла пустоту в моей душе.

Мы сидели на остановке в ожидании автобуса, которой отвез бы нас в сторону её дома, а Джессика всё ждала моего ответа. Перед глазами у меня стояла Дженни, лежащая на больничной койке. «Пообещай мне, что найдешь другую, – вновь шепчут мне её бледные губы, – пообещай, что назовешь вашего ребенка, так, как мы с тобой хотели…»

– Слушай, Джесс, – я поднял на девушку глаза, – взгляни на меня. – Я снял шапку и отвернулся от неё, демонстрируя ей свой затылок со шрамами и рубцами, откуда местами росли редкие волоски. – Я – инвалид. Да, сейчас я нормальный, но ты подумай, каким я могу стать через пять-десять лет. У меня и сейчас большие проблемы со здоровьем, но симптомы могут резко ухудшится в любой момент.

– Но ты мне нравишься, Рик, – умоляюще взглянула на меня Джесс. – Нравишься такой, какой есть!

– Ты просто не видела меня в беспамятстве, – обреченно покачал я головой, – когда я никого не узнавал, даже когда видел этого человека уже не один раз. Пока я пью таблетки, и прежние симптомы отступили, я практически нормальный, но всегда ли так будет?

Джессика растеряно поглядывала на меня, явно не зная, что ей на это сказать.

– Ты даже не знаешь наверняка! – скривила она губы. – Ты ведь сам говоришь, что идешь на поправку. Может ты и станешь слабоумным, но это может случиться только на старости лет! Скажи прямо, ты не хочешь встречаться со мной или просто не можешь?

– Я не хочу испортить тебе жизнь, – проигнорировал я её слова. – Ты красивая девочка, Джесс, ты ещё найдешь себе парня по душе…

Она меня даже не дослушала, а просто вскочила и ушла дальше по улице. Какое-то время я смотрел ей вслед. Вернувшись домой, я пытался выбросить из головы весь наш диалог.

Как я и предполагал, она и её коллеги из того бутика с одеждой с этого дня смотрели на меня как на полное ничтожество, теперь, благодаря Джессике, они добавили в свой список знаний обо мне то, что я ещё и импотент. А иначе какой резон такому, как я, отказывать такой симпатичной девушке. Нужно было не отвергать её намеки, а пойти тем вечером с ней. Нужно было затащить её в койку и сделать с ней всё, что только может сделать мужчина с женщиной, возможно тогда мы оба были бы счастливее сейчас, а потом я бросил бы её здесь одну, а сам сбежал к своей Дженни. Я поступил с ней как мужчина, а нужно было вести себя как последний подлец.

Близилось рождество, и справлять его я скорее всего буду один. Дейл с друзьями будет пить и веселиться, а мне пить нельзя.

Я хромал по заснеженным улицам, повесив нос; мне не было дела до гирлянд и украшений, которыми украсили город, не было дела до людей. Я слепо искал что-то, но не мог найти. Неловко наступив на больную ногу, я поскользнулся на тонком ледке, и даже трость не помогла мне устоять на ногах; я упал на спину и ударился головой об замерзший асфальт. Что-то произошло, и я никак не мог подняться на ноги. Я услышал смех позади. Группа подростков прошла мимо меня, пнув мою трость в сторону. Я крутился на спине, как черепаха, пытаясь перевернуться на живот, но у меня не получалось. Мою голову охватила боль, которой я прежде не знал. В ушах завис тонкий звон, перекрывший весь прочий шум. Я не слышал больше машин, не слышал рождественской мелодии, игравшей из рупора на столбе. Ветки деревьев надо мной расплывались перед глазами, золотистые огоньки гирлянд, украшавшие их, плясали где-то в вышине, словно мириады далеких звезд.

Какой-то мужчина помог мне подняться на ноги, а его спутница принесла мою трость. Перед глазами замелькали чёрные пятна; я не смог разглядеть их лиц.

– У вас всё хорошо? Может вызвать скорую помощь? – донесся до меня мужской голос сквозь шум в ушах.

– Всё хорошо, спасибо, – невнятно пробормотал я и высвободился из его рук.

Я зашаркал к скамейке, стоявшей неподалеку и, вытянув из кармана таблетки обезболивающего, проглотил сразу две. Голова с каждой минутой болела всё сильнее.

Нужно было идти домой, но я никак не мог встать со скамьи. Я сидел так десять минут, двадцать. Совершив над собой невероятное усилие, я поднялся на ноги. Ну уж нет, я не слягу в койку, только не сейчас. Сейчас я должен искать Дженни, пока ещё не стало слишком поздно. Медленно ковыляя в сторону дома, я решил, что если хорошенько высплюсь, то головная боль как-нибудь сама пройдет. Вот только на утро стало гораздо хуже, к тому же я сильно ушиб спину. Проглотив две таблетки обезболивающего, я отправился на работу.

На следующей день мне стало немного легче, и я даже решился вновь идти исследовать город. Дейл, с тоской глядя на меня, сказал, что лучше бы я шел сейчас в больницу, чтобы не пришлось прохожим для меня медиков вызывать.

Плохое самочувствие не должно помешать мне обнаружить портал, и я, сверяясь с навигатором на телефоне, наверстывал позавчерашний маршрут, но ноги то и дело уводили меня в сторону – я сворачивал не туда или возвращался на места, где уже был. Я старался не думать о том, к каким последствиям могло привести то падение на тротуар, я вообще старался поменьше думать и тупо следовать по намеченному маршруту.

Блуждал так весь день до поздней ночи, но всё бестолку. Под конец дня мои ноги сами несли меня в неизвестном направлении, а я и не сопротивлялся. Я помнил, что именно так я и обнаружил предыдущий портал, и надеялся на очередную удачу.

Заглянув в навигатор на телефоне, я понял, что забрел в неизвестный район, куда должен был прийти ещё не скоро. Я думал, некий инстинкт выведет меня к порталу, но надежда была напрасной; я поковылял домой. У меня не оставалось сил даже на разговоры с Дейлом – я просто хотел спать. Бредя по незнакомой улице в толпе прохожих, я молился, чтобы автобус не попал вечером в пробку, и я как следует выспался этой ночью.

Странное чувство вернулось ко мне, почти незаметное и едва ощутимое из-за головной боли, но я всё равно его уловил. Я стоял на светофоре возле перекрестка и силился понять, куда оно меня зовет. Слева от меня бульвар с высокими деревьями, покрытыми тяжелым снегом, издали мелькает разноцветными огоньками вывеска ресторана, справа – огромные офисные здания, а вдали, над деревьями, высится шпиль католической церкви, вот только это всё не то. Мне нужно идти дальше, прямо по улице, вдоль бесконечных рядов магазинов.

Я шагаю вперед, а покалывание в виске всё усиливается, и я счастлив, что это чувство по-прежнему со мной. Я боялся, что оно может покинуть меня из-за того падения, или что больше не наткнусь на подобный портал. Магазины одежды сменяются ювелирными магазинами и наоборот. Я миную книжные лавки, прохожу мимо торговцев уличной едой, работающих допоздна, и натыкаюсь на заколоченную витрину обувного магазина. Сюда-то меня и притягивает. Где-то здесь спрятан портал.

Я мчусь домой на такси, махнув рукой на лишнюю трату денег. Хватаю молоток, лекарства, деньги, прочие вещи, игнорируя все вопросы Дейва, и несусь обратно на такси, умоляя водителя объезжать пробки. Ближе к полуночи я, наконец, добрался до места. Обошел магазин со всех сторон и нашел выбитое окно. Забравшись внутрь, я погряз ногами в куче мусора, но даже не обратил на это внимания. Я, как завороженный, шел к нужной мне стене. Пахло здесь отвратительно, похоже, здесь жили бездомные и здесь же справляли нужду. Отвратительное место, и угораздило же меня заглянуть сюда, но это всё ерунда – скоро я выберусь отсюда.

Подойдя к одной из стен, я принялся лупить молотком по светлой шпаклевке. Сейчас слишком поздно и людей на улицах мало, можно не бояться, что меня услышат, а если и услышат, то им-то какое дело. Никого ведь не волнует, что посреди города образовалась помойка.

Я яростно лупил по стене, морщась от летящей мне в лицо шпаклевки.

– Эй, какого хрена ты делаешь?!

Я обернулся на хриплый голос. Из-за угла на меня выглядывал старик, обрюзгший и заросший, в потрёпанной грязной одежде.

– А ну убирайся отсюда! – гаркнул он на меня.

Не в силах придумать, что мне делать дальше, я попятился к стене. Старик поднялся с пола и направился ко мне. Недолго размышляя, я шагнул вперед и огрел его что есть дури тростью, которую держал в левой руке. Мужик грязно выругался, занося перед собой руки, готовясь отразить новый удар и атаковать меня в ответ. Я ударил его по голове молотком и отступил назад. Старик упал на пол как подкошенный.

– Всё просто, всё просто, всё просто, – заладил я себе под нос, как заведённый, глядя как расползается по грязному полу тёмное пятно из-под его косматой головы. Молоток выскользнул из пальцев и звякнул об бетонный пол.

Не так уж и трудно убить человека, подумал я. Мне ещё с самим собой предстоит побороться, и другого Рика мне вряд ли удастся так просто свалить.

Я разглядывал убитого в тусклом свете фонаря, проникавшем сюда с улицы, и никак не мог отвести глаза. Что же мне делать? Оставить его здесь? Прохожие ведь почувствуют запах. Нельзя его здесь оставлять. Нужно будет перетащить тело в другое место, если не хочу отрезать себе путь от этого портала.

Портал. Точно. Я повернулся к стене и принялся дубасить по ней с новой силой. Будь здесь кто-либо другой в этом здании, он бы уже показался, размышлял я, но сейчас тут никого нет.

Ты сам дурак, что не обошел сперва этот заброшенный магазин; необязательно было его убивать.

– Знаю, – прорычал я сквозь зубы, пытаясь заткнуть свой внутренний голос.

Мне трудно думать, трудно принимать решения, когда голова ноет, как незаживающий гнойник. Я даже не знаю, зачем ударил его, но он сам виноват, что пошел на человека, вооруженного молотком.

– Вот он, – прошептал я вслух, уставившись на портал круглыми глазами.

Из дыры, проделанной в белоснежной шпаклевке, на меня смотрела тьма, что была чернее ночи.

Так, спокойно, – шумно выдохнул я, – ты и так уже наделал глупостей, не облажайся же теперь. Нужно осторожно выглянуть наружу, учитывая, что там, за стенкой, могут быть люди. Я достал телефон и включил на нем видеокамеру, сунул руку в портал и тут же вытянул наружу. Спешно включил снятый материал. Камера телефона записала стену соседнего магазинчика и пустой проулок.

– Отлично, – заулыбался я.

Теперь нужно спрятать портал. Я прошелся по магазину в поисках чего-либо. Хотел было прикрыть одеялом, которым накрывался этот бездомный, но уж слишком узким и дырявым оно было – нет, это совсем не то. Оставался лишь его старый матрас. Кривясь от отвращения, я волоком потянул его в комнату с порталом. Матрас был достаточно жесткий и его вполне можно было вертикально прислонить. Удерживая матрас в стоячем положении, я пятился к порталу, подтягивая его на себя. Просунув во тьму портала сначала одну ногу, затем другую, я выскользнул наружу сам и едва удержался на ногах. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что мое возникновение никем не замечено, я принялся спешно проверять, всё ли оттуда забрал: трость на месте, молоток на месте, рюкзак болтается на лямке за спиной. Проверив карманы и, убедившись, что ничего не забыл и не потерял, я начал озираться по сторонам. Холодная улица была пуста, местами её сильно замело снегом и мусором.

Я взглянул на серую стену, из которой вышел, и осторожно прикоснулся к ней, ища свой проход назад. Мои пальцы нырнули в пустоту, казавшейся на первый взгляд обычной стеной, и отыскали неровные края пролома с той стороны. Достав из рюкзака чёрный маркер, я обвел им свой портал. Отступив назад и полюбовавшись на своё творение среди прочих каракулей и граффити на стене, я, наконец, вспомнил самое важное. Я вспомнил свое положение здесь – я совсем один в другом мире, другом городе, на дворе конец декабря, и у меня не было жилья.

– Нужно найти гостиницу, – прошептал я вслух, пуская клубы пара в морозном воздухе.

Сеть здесь не работала, и мне пришлось искать мотель, ориентируясь по карте другого Рисверта. Поиски заняли долгое время – карта того города не совпадала с этим Рисвертом, и спросить в столь позднее время мне было некого. Кое-как нашел таксиста, и тот отвез меня, продрогшего до костей, в ближайший мотель.

Пришлось изрядно помучить колокольчик на ресепшене, прежде чем ко мне подошел сонный администратор. Я попросил любой недорогой номер, который у них был, и расплатился стодолларовой купюрой.

Детектор банкнот никак не хотел её принимать.

– Странно, барахлит что-то, – рассеянно заметил администратор.

– Я расплачусь купюрой помельче, – тут же сориентировался я и достал из бумажника другие деньги. – Наверное, помял её в кармане, – улыбнулся я, стараясь вести себя естественно. На деле же меня прошиб холодный пот – моя валюта здесь недействительна.

Мелкие купюры сотрудник не стал проверять и отдал мне мой ключ. Я поднялся наверх в номер, и долго не мог уснуть, хотя и жутко устал. Содеянное глодало меня. Моё положение здесь, в чужом Рисверте, с моими фальшивыми деньгами грозило обернуться серьезными неприятностями. Окажись этот администратор более ответственным, я бы засыпал не здесь, а в отделении полиции, но прежде пытался бы объяснить им, откуда у меня документы и деньги, сделанные по другому образцу.

Головная боль пробудила меня раньше времени. Я выпил таблетку, но так и не смог вновь уснуть – просто не мог сомкнуть глаз, борясь с вопросом, что мне делать с крупными купюрами, которые здесь не принимают. Скорее всего мелкие деньги тоже отличаются, но их не так часто проверяют на подлинность – мне всего-то и нужно почаще менять гостиницы и магазины, чтобы не попасться.

Одну из крупных купюр я подсунул таксисту, довезшему меня до вокзала, и отдал почти все мелкие деньги, оплачивая себе билет до Декстона. Я ехал, глядя в окно, но зимний пейзаж меня не интересовал – я думал о ней. Другая ли здесь Дженни или всё та же? В тот же мир я попал, или же это новый, в котором я ещё не бывал.

Выйдя на знакомой остановке, я направился к чужой, но такой родной Еловой улице. Я промчался мимо соседних домов, даже не взглянув на них.

Дом этого моего двойника сильно отличался от виденного ранее: он был выкрашен в ярко-голубой цвет и на нем была новая крыша. Дорожка, ведущая к дому, вымощенная большими белыми камнями, была расчищена от снега совсем недавно и это меня приободрило.

– Вы к Деймарам? – спросил рядом знакомый голос.

Повернувшись, я увидел свою соседку.

– Я… я ищу Дженни. Давно не видел её. Не подскажете, где я смогу её найти?

Соседка скорбно посмотрела на меня.

Этого я и боялся.

Я ковылял по свежевыпавшему снегу, направляясь к больнице, сам не зная, зачем мне туда идти.

– Я хочу увидеть Дженни Деймар, – обратился я к регистраторше.

– Вы её родственник? – отвлеклась от бумаг девушка и взглянула на экран компьютера.

– Дальний.

– Состояние тяжёлое, я не могу вас к ней провести, – сказала она, грустно глядя на меня. – Извините.

Я опустился на стул возле регистратуры. Эту больницу я знал, как свои пять пальцев, и если захочу, то проскочу по служебной лестнице наверх, но нужен ли я там? Уж слишком ясны были сохранившиеся воспоминания о той слабой девушке на больничной кровати. Я надеялся, что мне заменят их новые воспоминания, где у Дженни всё хорошо, но на сей раз этого не произошло. Значит не один Рик в этой вселенной сейчас страдает. Я решительно встал и отправился прочь из больницы.

Ноги вновь привели меня на Еловую улицу. Добирался я туда пешком и было уже довольно поздно.

Я позвонил в звонок.

– Кто ещё? – узнал я собственный голос за дверью.

Дверь приоткрылась, и хозяин дома недовольно уставился на меня.

Я снял шапку и спросил:

– Узнаешь меня?

Другой Рик, сняв цепочку с двери, открыл её, вставая в проходе.

– Ты кто нахрен такой?

От него не разило алкоголем, чего я никак не ожидал. Этот Рик, видимо, куда умнее меня, раз не заливает свое горе спиртным.

– Я – это ты, – говорю я, пристально глядя ему в глаза, – и я могу это доказать. Ты – это я, но из другой реальности – я вроде как твой двойник.

Он определенно узнавал моё лицо, зато я не мог узнать ни дом, ни человека передо мной. Его гостиная была обставлена превосходной мебелью: красивыми резными шкафчиками и изящными стульями из темного полированного дерева, на огромном диване были разложены очаровательные подушечки с ручной вышивкой, на стенах висели картины и гобелены, но мое внимание привлекла знакомая лампа с абажуром из зеленого стекла, стоявшая на каминной полке. Лишь она единственная доказывала, что я не ошибся адресом; единственным же сходством между мной и этим дюжим мужчиной на пороге были ясно-голубые глаза.

– Как такое возможно? – спросил мой двойник, не сводя глаз с моего лица.

– Видишь ли, когда моя Дженни умерла – я решил совершить самоубийство, – говорил я, наблюдая за его реакцией, – но я не умер. Я сильно ударился головой и теперь могу видеть порталы в другие миры.

Я всё смотрел на него, ожидая, что тот поднимет меня на смех, но этот Рик всё молчал.

– Зачем ты приперся сюда? – спросил он наконец.

Его хладнокровное спокойствие вывело меня из себя

– Я пришел сказать, что если твоя Дженни умрет, и ты решишься на самоубийство, то подходи к этому делу ответственнее! – огрызнулся я. – Мне некуда идти, и деньги, что остались у меня из другого мира, здесь недействительны!

– Покажи, – спросил он с неподдельным любопытством.

Я покопался в карманах, ища свой бумажник.

– Вот держи, – я протянул хозяину дома несколько купюр разного номинала, и спросил, косясь него: – Покажешь ваши?

Взглянув на деньги в моей руке, другой Рик сказал подождать его здесь и прикрыл дверь. В какой-то момент мне показалось, что он уже не вернется ко мне. Всю дорогу, пока шел сюда, я предполагал, что этот Рик будет обескуражен моим появлением, но, похоже, лишь я один взволновался, встретив своего двойника.

Дверь передо мной вновь открылась, и другой Рик протянул мне несколько банкнот, а я отдал ему свои. Сохраняя невозмутимое лицо, он включил карманный фонарик и принялся изучать свои купюры на просвет, сравнивая их с двойниками из другого мира. Я же, повертев в руках новенькие гладкие банкноты, включил фонарик на телефоне и тоже принялся искать различия.

– Немного отличается рисунок на воротнике президента, – указал я на купюру.

– Это слишком очевидно, – задумчиво пробормотал Рик, ведя лучом света под водяными знаками на стодолларовой купюре. – У них совершенно разная защита.

Это тоже очевидно, подумал я, будь это не так, мои деньги приняли бы здесь за свои.

– Кем ты работаешь? – спросил я, заглядывая за его плечо, вновь разглядывая дом. Если у этого моего двойника полно денег, значит вовсе не обязательно, что его Дженни сейчас умирает…

– Генеральный директор Эвердарри, – ответил он, разглядывая деньги.

– Что будет с Дженни?

Другой Рик поднял на меня глаза.

– Тебя интересует, умрет ли она? – он немного помолчал, вновь смерив меня взглядом. – Врачи говорят, что выкарабкается.

– А отец жив?

– Нет, умер давно.

– А мать?

– Тоже давно умерла – мне тогда было тринадцать.

– Как умерла? – поинтересовался я. – Моя умерла, когда мне было одиннадцать.

– Сбила машина, когда она ехала на велосипеде, а твоя?

– Тоже, – медленно проговорил я, обдумывая его слова.

– А что с матерью Дженни? – насторожился другой Рик.

– Помутилась рассудком, когда моя Дженни умерла.

– Лиза Эрроу пропала без вести полгода назад.

Мы некоторое время молчали, разглядывая друг друга.

– Как ты нашел дорогу в наш мир? – спросил мой двойник, скрестив руки на груди.

– Я её почувствовал. Это довольно необычное ощущение. Похожее на то, как будто ищешь вещь в доме и знаешь точно, где она лежит. Я просто знаю, где находится портал, и иду к нему.

– Ты кому-нибудь ещё рассказывал об этом?

– Нет, не рассказывал, – признался я, не понимая к чему он клонит.

– А в чём причина? – прищурился другой Рик. – Расскажи об этом. Это ведь не шутки – порталы в другие миры.

Язвительные нотки в его тоне вновь вывели меня из себя.

– Ты не знаешь, о чем говоришь! – с пылом начал я. – Расскажи я об этом, и даже если мне поверят, я буду до конца своих дней бегать на поводке у правительства или ещё кого и искать эти чёртовы порталы!..

Другой Рик поднял брови и перебил меня:

– Знаешь, приятель, у меня нет таких друзей, которые захотели бы разыграть меня подобным образом, а потому я советую тебе убраться подальше от моей собственности. – Воспользовавшись моим замешательством, он пихнул мне в руки мои купюры вперемешку с собственными и добавил: – Отличное вышло представление.

Дверь захлопнулась перед моим носом.

Я опустил глаза, натянул шапку на уши и, прихватив трость, заковылял прочь с крыльца. Этого Рика я никак не смог бы заменить – мне не сладить ни с ним самим, ни с той жизнью, которую он ведет. А значит нужно продолжать поиски – найти тот мир, увиденный мной в тот первый раз.

На последний автобус до Рисверта я не успел, и пришлось искать гостиницу. Спалось плохо – всю ночь снилось, что по ту сторону портала меня поджидает тот бродяга с пробитой головой и окровавленным молотком в руке.

Завтракал я через силу, есть мне совершенно не хотелось, но иначе нельзя, нельзя сейчас ослабнуть, когда в любой момент со мной может произойти всё что угодно.

По дороге в Рисверт много размышлял, что мне делать дальше. Про этот мир придется забыть, а по возвращению в свой собственный меня ожидает увольнение – на работу я ведь сегодня не явился.

Пытался задремать, пока автобус плавно катил меня вперед вдоль заснеженной равнины, однако мысли о содеянном не давали покоя: непреднамеренное убийство, которого вполне можно было избежать, соображай я чуточку быстрее. Я ведь мог тогда отступить, выждать время и проникнуть в тот магазин незамеченным... Мне не хотелось больше думать об этом, но мысли так и норовили вернуть меня в ту морозную ночь. Чтобы отвлечься от них, я принялся вспоминать диалог с моим двойником, однако какой-либо пользы в нем я для себя не находил. Возможно, поделись я своими знаниями с учеными, то они бы смогли сделать из этого выводы, а я же… моя голова работает с каждым днем всё хуже; я делаю одну ошибку за другой. Я так боялся, что портал вновь сыграет со мной злую шутку, и, едва завидев его, опрометью помчался туда, позабыв обо всем: о своей работе, о единственном друге, о чужой жизни…

Я с горечью сглотнул, уставившись в окно. Каждый раз, когда я осознавал, как сильно снизились мои умственные способности, мне хотелось бросить эту затею – вернуться в мой пустой дом, к старой работе и пособию по инвалидности, признать свое поражение и смириться с судьбой, вот только делать этого было нельзя. Чем раньше я доберусь до дома того Рика и его счастливой Дженни, тем больше будет у меня шансов, вновь почувствовать себя нужным в этом мире.

Пытаясь придумать какие-нибудь вразумительные объяснения моего прогула для начальства, я добрался до проулка между магазинами и остановился, ожидая, пока человек, направляющийся ко мне из другого конца проулка, свернет куда-нибудь и оставит меня одного. На всякий случай решил осмотреться – нет ли камер видеонаблюдения поблизости, и, к огромному облегчению, их не нашел.

Наконец мужчина прошел мимо меня, и проулок опустел. Неспешным шагом я двинулся навстречу к нарисованному мной кругу на стене. Становилось тоскливо от одной мысли каким бесконечно долгим будет этот день – мне предстоит извинятся перед начальством, перед Дейвом…

Моя рука уперлась в твердую стену, а сердце ушло в пятки. Внутри нарисованного маркером круга меня ждал холодный бетон, и портала за ним не было. Трость выскользнула из моей руки и упала в снег. Я беспомощно шарил по стене руками, искал за пределами круга, внезапно осознав, что за бесконечным потоком мыслей и переживаний я забыл про странное чувство, навещавшее меня всякий раз, когда я находился вблизи портала, а точнее я забыл про него из-за его отсутствия.

Онемев от ужаса, я схватился за голову.

– Нет-нет-нет, – залепетал я, пятясь назад. Отказываясь верить, что портал закрылся и оставил меня здесь.

Я подскочил к стене и принялся торопливо ощупывать всю её поверхность насколько хватало длины рук, тщетно надеясь отыскать в ней то, чего там уже не было. Двое молодых парней, вышедших из-за угла, обошли меня стороной и ещё долго оглядывались, но мне не было сейчас до них дела. Положив свои вещи на тротуар, я сел на корточки и схватился за голову, пытаясь придумать, что делать дальше, но на ум ничего не шло. Я оказался отрезан от солидной части необходимых мне вещей, оставшихся у Дейва, остался без дома, без работы, в чужом мире; мои документы здесь недействительны и денег у меня практически нет. Голова отказывалась подавать какие-либо идеи потому, что я не мог поверить в случившееся.

Посидев какое-то время, подпирая стену, мне пришлось смириться с постигшим меня несчастьем и подняться на ноги, чтобы не замерзнуть. Первое, что пришло мне тогда в голову – это вернуться на автомойку и попытаться начать всё заново – получить работу и сдружиться с Дейвом, с этого решил и начать.

Пройдясь по городу и, с трудом сумев найти нужную улицу, автомойку на ней я так и не отыскал. Я расспрашивал о ней прохожих, но никто из встреченных мною людей никогда не слышал, чтобы где-то здесь поблизости была автомойка. Вечерело быстро, и я бросился искать гипермаркет, однако и здесь меня постигла неудача – гипермаркет я нашел, а вот нужной вакансии в нем – нет.

Не зная, что делать дальше, я принялся переписывать телефонные номера с предложениями работы с доски объявлений. Мой телефон не мог поймать здесь сигнал, и пришлось искать телефонную будку. Я потратил несколько часов обзванивая десятки телефонных номеров, но те немногие, поднимавшие трубку, сообщали мне о том, что объявление то больше не актуально, или же эта вакансия уже была занята. Список посильных мне профессий был и без того унизительно мал, теперь же, оставшись вовсе без работы, всё, что мне грозило – это голодная смерть.

Пытаясь заснуть в самом дешевом номере мотеля, мои мысли вновь и вновь возвращали меня к предложению другого Рика; сложившаяся ситуация вынуждала меня просить о помощи – мне придется рассказать людям о порталах и о себе самом или же закончить как тот бродяга, кутавшийся в свое дырявое одеяло в заброшенном обувном магазине. Я решил повременить раскрывать свой секрет – могло быть и хуже, но совсем худо еще не настало.

Всё следующее утро я мучал уличный телефон, скармливая ему свою мелочь. Обзвонил несколько десятков контор, но так и не смог найти посильную работу. Возможно, умей я притворствовать, умело уходить от поставленного мне вопроса, или легко располагать к себе собеседника, дело бы сдвинулось с мертвой точки, но я, не сумев вовремя сориентироваться в ситуации, выкладывал всё как есть, и, наверное, поэтому не достиг никакого результата.

Голова у меня раскалывалась, а таблеток становилось всё меньше. Я боялся соваться со своими рецептами на положенные мне лекарства к местным аптекарям, ведь любой из них наверняка может заинтересоваться любым фактом из них: фамилией врача, выписавшего мне этот рецепт или адресом больницы, если тот вдруг не будет совпадать, и попытается выяснить, кто я такой.

Всё, что мне оставалось – это слоняться по улицам, делая то единственное, что умею – пытаться обнаружить портал. Попутно заглядывал в каждый магазин, бар или ресторан на своем пути, интересуясь, не требуется ли им работник; я был готов заниматься чем угодно: выносить мусор, мыть полы, стать зазывалой и мерзнуть на морозе. Я был готов работать за еду, лишь бы не раскрывать никому свой секрет. Меньше всего на свете мне хотелось, чтобы из-за меня вновь пострадали люди, ведь попади я со своей способностью в руки не тех людей, и тогда не только моя жизнь может обернуться кошмаром.

За весь этот день мне так и не удалось ничего найти – ни работы, ни портала. Выбившись из сил бесцельной ходьбой, я вернулся в мотель и уснул мертвым сном.

Следующий день прошел в точности, как и предыдущий, с одной существенной разницей – денег у меня становилось всё меньше. Если бы не та подачка моего двойника, дела мои были куда хуже; хотя, я прекрасно понимал, что худшее у меня ещё впереди – скоро денег и вовсе не останется, а из всех идей в голове остались лишь две: заделаться грабителем или же попрошайкой на углу. Возвращаться к порогу моего двойника и просить у него кров и еду, отнюдь не кажется хорошей затеей, как и думать о том, чтобы его заменить.

На шестой день моего пребывания в этом мире, мне всё же удалось найти работу. Мне посчастливилось заглянуть в маленький ресторанчик на окраине города и хозяйка заведения согласилась меня взять. На тот момент я представлял из себя жалкое зрелище и, как мне показалось, она просто не сумела мне отказать. Платили мне довольно мало, но иногда перепадала неплохая еда с их кухни. С самого утра и до поздней ночи я подметал улицу вокруг ресторана, драил полы, отчищал покрытые толстым налетом затвердевшего жира кастрюли и сковородки, наводил порядок в раздевалке и душевой. Чем дольше я вел подобный образ жизни, тем больше начинал походить на дикое животное: я мог доесть за посетителем его еду, пока меня никто не видел, срезал лишнее с фруктов и овощей, когда чистил их, и скорей пихал в рот. Хозяйка позволяла мне бесплатно обедать в их заведении, как и прочему персоналу, вот только одного обеда один раз в день мне было недостаточно.

Обзавестись здесь друзьями мне так и не удалось, и с каждым днем моё состояние всё ухудшалось – таблетки, помогавшие моему мозгу работать нормально, кончились. Кое-какие я ещё мог себе позволить, остальные же мне было не достать с моим недействительным здесь рецептом, или же стоили они баснословно дорого. Всё что я мог – это заглушать головную боль двойной порцией обезболивающего, чтобы та не мешала работать, и продолжать поиски портала в мои выходные дни...

Продолжение завтра в 12:00 (по МСК).

Жанр: Фантастика, Драма, Триллер.

Продолжение:...

– Я только одним глазком взгляну, что там, – пообещал я голым стенам старого дома, и подхватив рюкзак и трость, нырнул в темноту.

Я выглянул по другую сторону стены и понял, что часть меня торчит из неё, будто бы я был в ней замурован. Убедившись, что это не так, я полностью выбрался из пролома и уставился на стену из которой вылез. На ней не было следов моего вандализма, зато по траве были разбросаны те самые кирпичи, которые я вытолкнул сюда ногой. Протянув руку, я попытался прикоснуться к кирпичной стене, через которую прошел, но мои пальцы прошли сквозь неё и наткнулись на края пролома с той стороны.

Нужно это очертить, подумал я и поднял с пола обломанный кусок кирпича. Моя правая рука скользила по краям дыры на той стороне, а левая чертила кирпичом примерную границу проделанного мной пролома. Сделав пару шагов назад, я взглянул на свой рисунок, на мой проход на ту сторону.

Обернувшись к дверному проему, я вышел в коридор, попутно отметив, что за окном и впрямь пасмурно. Затем я заглянул за стену, в которой я пробивал себе проход, но она и здесь выглядела целой. Вернувшись к окну в коридоре, я выглянул из него, рассматривая золотистый свет на низких облаках, исходящий от ночного города.

Забыв о голоде, об усталости, забыв про былой страх, я всё дальше удалялся от кирпичного дома в сторону этого города.

Пока добирался до ближайших улиц, над этим Декстоном занялся мутный рассвет, и стал накрапывать мелкий дождик. Мой ли это город? Навряд ли. Мой Декстон остался там, за кирпичной стеной, но я все равно шел навстречу этому городу, боясь даже представить, что меня там может ожидать...

По правде сказать, я ожидал нечто большее. Когда я дошел до ближайшей автобусной остановки, на улицах начали появляться редкие пешеходы. Похоже, здесь тоже был выходной день, и город неохотно просыпался, вспоминая про свои дела. Я ни разу не был в этом районе, так что не мог знать наверняка – таким он был в моем Декстоне или нет.

Я украдкой поглядывал на людей, а те удивленно смотрели на меня и, ясное дело – я был весь в пыли, и рука у меня была перепачкана кровью. Кое-как я привел себя в порядок, ожидая нужный мне автобус. Пока его ждал, пока ехал к нужному адресу, мои часы показывали почти десять.

Добираясь до своего дома, много думал, каким он окажется в этом «параллельном» Декстоне. Всю дорогу я сидел, прижавшись лицом к стеклу, и искал различия между этим городом и моим, но их было немного: новые фонари, лавочки в других местах, другой цвет заборов и домов. Здесь оказалось всё настолько идентично, что и монетки, которыми я расплатился за проезд, приняли у меня без лишних вопросов.

Еловая улица, на которой я вышел, тоже мало чем отличалась от той, на которой жил я. Направляясь к своему дому, я оглядывался по сторонам, в полной мере осознавая, насколько странно, должно быть, моё появление здесь. Неожиданно я встретился глазами с соседкой, которая вышла на улицу развешивать бельё, но она меня не узнала. Хотя, если вспомнить, вернувшись домой после моей неудачной попытки суицида, меня там тоже мало кто узнавал. Если здесь в этом мире, существует моя соседка, значит существую и я, а может быть и Дженни здесь?

Эта мысль погнала меня вперед ещё быстрее. Я напрочь позабыл о стертых ногах, о больной руке, а главное – о мигрени. Что, если я вновь увижу её. Что, если она будет здесь! Дойдя до своего дома, я какое-то время стоял на месте, размышляя, что делать дальше. Дом этот был вне сомнения моим, но выглядел он так, будто бы здешний я не переставал за ним ухаживать – здание было свежевыкрашено, газон подстрижен, на подоконнике за знакомыми занавесками стояли в вазочке свежие цветы. Осмотревшись по сторонам, и убедившись, что улица пуста, я направился к дому.

Присев у окна, я заглянул в щель между шторами. В доме я разглядел свой старый бежевый диван, а рядом на журнальном столике антикварную настольную лампу с абажуром из зеленого стекла, которую подарила нам мать Дженни. Тот, другой я, не продал их, значит Дженни ещё жива – должна быть живой и жить здесь, ведь это подарок её матери! Я принялся заглядывать в каждое окно, ища жильцов этого дома. Если они и были здесь, то спали, а жалюзи в спальне были задвинуты.

Я потоптался на месте не зная, что дальше предпринять. Неужто пора возвращаться домой? Нет. Дженни работала официанткой в кофейне, нужно заглянуть туда и лишь потом возвращаться, откуда пришел. Хромая обратно к автобусной остановке, я чувствовал в голове странную легкость, точно всё вокруг было сном.

Выскочив из автобуса, я помчался в сторону кофейни, беззвучно шепча мольбы себе под нос, лишь бы увидеть сейчас мою Дженни. Сам я уже давно выбился из сил, но мои ноги упорно тащили меня вперед.

Присев на лавочку под фонарем напротив той самой кофейни, я замер, выискивая глазами за витриной среди посетителей и персонала мою Дженни. Даже не знаю, сколько я так просидел; ко мне на лавочку с краю успела подсесть пожилая женщина, а я заметил её только тогда, когда та зашуршала газетой.

Я увидел её – это была она, вне сомнения, она и никто другой. Там, между столиков, задержавшись у одного, прошла Дженни, та самая маленькая худенькая Дженни с густыми темными волосами и застенчивой улыбкой.

Я расплакался. Я содрогался, согнувшись пополам и закрыв лицо руками, и никак не мог остановиться.

Пожилая женщина, сидевшая рядом, потрогала моё плечо.

– У вас всё в порядке, мистер?

Я быстро закивал, продолжая всхлипывать. На миг решив, что мне всё почудилось, я вновь принялся искать глазами Дженни, но это не было видением. Дженни остановилась у барной стойки беседуя о чём-то с другой официанткой.

– Точно всё хорошо? – спросила пожилая леди, протягивая мне клетчатый носовой платок.

– Спасибо, – буркнул я, принял её платок и стал протирать лицо, судорожно соображая, что делать дальше. К ней идти нельзя; нельзя вот так заявиться и даже просто кофе заказать – я не смогу совладать с собой, если она подойдет. Если здесь у неё не было рака, значит и тот, другой я, сейчас выглядит вполне нормально. Даже если она и не узнает во мне своего мужа, всё равно нельзя туда идти.

Зачем я сюда пришел, зачем бог или кто бы то ни было указал мне на этот проход в кирпичной стене? Что я могу сделать? Зачем я здесь?

Оттирая влажным платком засохшую кровь с руки, я разглядывал посетителей кофейни. Пожилая женщина решила оставить меня одного и, сложив газету, ушла вниз по улице.

– Нужно поспать, – прошептал я вслух. Нужно вернуться домой и выспаться хорошенько.

Я похромал обратно к автобусной остановке на углу улицы, борясь всю дорогу со сном. Выйдя на конечной, я побрел в сторону пустыря. Голова плоховато работала из-за мигрени, и я выпил обезболивающее; благо таблеток взял с собой предостаточно.

Кирпичный дом ожидал меня на своем месте, и неровный круг, начерченный осколком кирпича, тоже никуда не делся. Я нашарил пальцами края кирпичной кладки и выбрался обратно в свой мир.

Здесь, в отличие от того мира, было солнечно и жарко. Мою местами лысую макушку нещадно жгло солнце. Я даже начал тосковать по облакам и прохладе другого Декстона.

Еле доволочив ноги до своего дома и не раздеваясь, и даже не разуваясь, я забрался в постель. Уже засыпая, вспомнил, что не запер дверь, но вставать не стал – всё равно в этом доме нечем поживиться.

Телефон звонил в кармане много раз, но я так и не нашел в себе силы поднять трубку. Проснувшись с сильнейшей головной болью, я сразу же направился к холодильнику и с небывалым доселе аппетитом набросился на еду. За окном было темно, но я не знал вечер сейчас или утро. Лишь когда полез в карман за телефоном, обнаружил, что сейчас раннее утро понедельника; я проспал целые сутки, и мне пора на работу.

Добравшись до супермаркета, я слонялся по магазину, точно пребывая под каким-то гипнозом, на ходу вспоминая свои обязанности. Из моих мыслей никак не желал выходить тот длинный день: перед глазами стоял черный портал, стояла, улыбаясь, Дженни за витриной той кофейни. Это не сон, это не могло оказаться сном. Я пытался придумать, что мне делать дальше, но в голову ничего не шло – я видел Дженни, но ничего из этого не следовало, это другая Дженни, не моя Дженни. Мне не о чем с ней говорить и нечего ей сказать.

– Что у тебя случилось-то? – Я обернулся и увидел, что ко мне подошел прыщавый кассир в синей униформе, с которым мы были вроде как дружны. – Я не мог до тебя дозвониться, – продолжал он, – то твой телефон был вне доступа, то ты просто не отвечал.

– А, да… – замешкался я и, отвернувшись, продолжил раскладывать по полкам консервные банки с бобами. – Я был занят на выходных. А ты чего хотел?

– Да так, – рассеяно проговорил парень. – Хотел вечером в картишки перекинуться. Я волновался – думал, с тобой случилось чего.

– Нет, не случилось, просто был занят.

– Тогда ладно, – он почесал затылок и пошел обратно вдоль стеллажей с консервами.

А я всё стоял с банкой бобов в руке, пытаясь привести свои мысли в порядок. Потеряв нить своих размышлений, я просто крутил их по кругу.

Я взглянул на входную дверь магазина, точно в ней и крылись нужные мне ответы. Мой воображаемый Том Пайтон вернулся в наш супермаркет и осмотрелся по сторонам, разыскивая меня.

– А вот и наш неудачник! – довольно заулыбался он, встретившись со мной взглядом. – Так и стоит на своем месте и жалеет себя, несчастного. Верно говорю? – Я недовольно поглядывал в сторону двери. – Что такое? – наигранно удивился воображаемый Пайтон. – У тебя обнаружился дар, но ты не можешь найти ему применение? Как жаль, как жаль, – зацокал он языком. – Ну что же, не буду мешать – у тебя, как я вижу, полным-полно работы, – иронично хмыкнув, он не торопясь вышел за дверь.

И что же мне делать? Что я могу сделать? И в том и в этом мире я по-прежнему калека. Как мне начать новую жизнь? Как, скажите на милость, привести эту жизнь в порядок? Я уныло взглянул на своё отражение в зеркале за стеллажом. Никто не полюбит такого, как я, не сможет полюбить инвалида, в которого я себя превратил. Я продолжал гонять мысли по кругу, но все они, так или иначе, возвращали меня к пролому в кирпичной стене и к Дженни, улыбающейся за витринами кофейни.

– Я хочу взять на завтра отгул, – отпрашивался я в кабинете начальника. – Мне что-то нездоровится.

В этом была лишь половина правды – мне и правда было плохо, но так было большую часть времени. Основная же причина крылась в том, что мне не терпелось вновь увидеть Дженни.

Вернувшись домой после работы, я вытащил из коробки все фотоальбомы, в очередной раз возвращая ускользающие от меня воспоминания: вот мы с Дженни в парке аттракционов, и нам здесь вроде бы десять или одиннадцать лет, у нас в руках по огромному рожку мороженного, и мы улыбаемся во всю ширь. Когда это было? Дата не стоит. Дальше идут школьные годы – мы кривляемся на камеру, одетые в школьную форму, а на заднем фоне белеет и сама школа. Везде мы и наши родители, молодые и здоровые, и над головой у нас безоблачное голубое небо, будто бы и не было никогда в нашей прошлой жизни пасмурных дней.

Фотографии последних лет в альбомах отсутствуют. Дженни заболела, и её мать от горя слегла вместе с ней. Где остальные родственники? Я разложил вокруг себя несколько альбомов и нашел фотографии людей, которых никак не мог вспомнить. Кто этот паренек возле Дженни? Вроде её кузен, а может просто друг? В памяти всплывало его жизнерадостное лицо и громкий смех, мы с ним и Дженни идем куда-то по летней улице Декстона, вот только я не помню куда и зачем. Одни люди кажутся мне смутно знакомыми, а других, с которыми я позирую рядом, я и вовсе готов поклясться, что вижу впервые.

Как только я вышел из комы, то все люди, приходившие ко мне, были для меня незнакомцами, а если мне и удавалось запомнить чьё-либо имя или лицо, то я все равно не мог его узнать, когда тот человек вновь меня навещал. Это доводило меня до отчаяния, я был уверен, что никогда не смогу вернуться к нормальной жизни.

Я не знал, что скажу или сделаю, вновь найдя Дженни в том мире, но всё равно решил отправиться туда. Проснувшись пораньше на следующий день, я начал второпях собираться. Толкаться в переполненном автобусе, когда впереди у меня был целый выходной день, вовсе не было острой нужды, но для меня она была – я должен видеть её, должен скорее найти, чтобы убедиться, что мне это не приснилось. Я примчался к порталу и тот вновь пропустил меня в иной мир.

Нетерпеливо выглядывая свою остановку из автобуса, я разглядывал другой Декстон, стараясь уловить различия, упущенные мной в прошлый раз. Любой другой человек, обнаруживший подобное, наверняка помчался бы к ученым или в прессу, чтобы оповестить всех о своей находке. Это всё бы изменило в нашем мире. Что стало бы с людьми, которые вдруг обнаружили здесь самих себя?

Мне было даже страшно представить, во что превратится мир, когда люди начнут сновать туда-сюда через мой портал, словно через двери магазина. Всё это кажется таким ненадежным и хрупким, прямо как жизнь Дженни тогда. Может я вижу прошлое? Может я вижу этот мир ещё до того, как наши жизни погрязнут во мраке. Я не был уверен ни в чем.

Сойдя на остановке на углу, я поковылял в сторону кофейни. Долгое время я просто сидел на скамье напротив заведения, разглядывая Дженни. Я так хотел зайти, но не решался. Порывался, но останавливался. Я сидел так долго, что порядком проголодался и всё-таки решился войти в эту кофейню. Заказал кофе и булочку с корицей – первое, что увидел тогда в меню.

Сев за столик в самом углу, я принялся ждать, словно брошенная собака своего хозяина, с надеждой поглядывая на дверь служебного входа для персонала кофейни, надеясь разглядеть Дженни поближе. Мой заказ принесла мне другая официантка, а Дженни убирала посуду за гостями, как назло, за самым дальним от меня столом. Но мне и этого было достаточно. Украдкой вытирая слёзы, я едва сдерживал улыбку, от того что вижу её вновь. Закончив со своим обедом, я отправился на выход. Мне хотелось прогуляться по этому городу и поразмыслить о жизни.

Ближе к шести часам дня я забрел на Еловую улицу, на которой жил мой двойник со своей женой. Направляясь сюда, я намеревался поглазеть на их жизнь в то окно и погоревать о собственной, которую умудрился загубить подчистую.

Меня, медленно ковыляющего, обогнал другой Рик. Я аж замер на месте, открыв от неожиданности рот. Вот он – тот, кем я был: рослый, плечистый, с густыми золотыми локонами на макушке, на нем идеально выглаженная рубашка; он идет домой, где к нему вскоре вернется его красавица жена – моя Дженни. Я так и стоял, разинув рот, наблюдая, как он удаляется от меня бодрыми шагами.

– Чтоб ты сдох, погань, – стиснул я зубы от злости. Круто развернувшись на каблуках, я направился обратно к автобусной остановке.

Это ты хотел мне показать? – гневно уставился я на безоблачное небо, словно собираясь своим взглядом попенять богу за содеянное. – Хотел показать, как ему хорошо, да? Зачем ты меня сюда привел? Чтобы я больше не колебался и сразу вышиб себе мозги? А вот хрен тебе! Хрен вам всем! Я выживу, и не просто выживу, я убью этого Рика и сам займу его место. Да-а, это будет непросто – мне не хочется подсовывать этой Дженни бракованный товар. Ничего, я подлечусь и окрепну, и тогда буду достоин этой Дженни. А этого Рика закопаю в собственном саду. Как тебе? – поглядывал я на небо исподлобья. – Нравится мой план? Нужно только всё продумать хорошенько. Нужно украсть этого Рика, а затем выждать время и притвориться, что на меня напали и избили, и я потерял память. Я знаю свою Дженни, исчезни я хоть на десяток лет, она всё равно будет меня ждать, и её-то я постараюсь больше не терять.

Я просто сделал недостаточно для своей Дженни – нужно было влезть в долги или ограбить банк, и тогда она, быть может, осталась инвалидом, а я бы всё равно её любил, несмотря ни на что. В болезни и здравии… да, я помню эти слова. Мне нужна моя Дженни, любая Дженни, и я верну её, и мы вновь будем счастливы!

Вернувшись вечером к себе домой, я запаковал все фотоальбомы, которые я разбросал по комнате. Следующими были дурацкие фигурки из пластилина; их я свалил в одну кучу на дно коробки, а коробку убрал с глаз долой. Найдя в доме бутылки из-под воды, я заполнил их песком, который спер на детской площадке у соседа и сделал на них ручки из изоленты, чтобы было удобнее держать. Я начал тренироваться. Раньше у меня не было ни сил, ни желания этим заниматься, а теперь они разом обрушились на меня.

На следующий день я попросился увеличить мой объем работы, переведясь на полный день. Мне нужно было больше денег на здоровое питание и хорошие лекарства, пособия по инвалидности мне едва хватало. Я начал заниматься спортом всё свободное время. На автобусах я больше не ездил, вставал рано утром и добирался до работы пешком.

Спустя месяц ровным счетом ничего не изменилось, но я стал чувствовать себя куда лучше, виновата ли в этом моя бодрость духа, или же просто слепая уверенность, что я иду на поправку – я не знал, да и не стремился узнать. У меня появился смысл жизни, за него-то я и держался.

Я то и дело навещал мою Дженни, подолгу засиживался на лавочке напротив той кофейни, бегал туда каждые выходные, как на новую работу.

Вскоре изменения становятся и впрямь заметны – я отрастил побольше мяса под кожей, да и кожа начала принимать нормальный оттенок. Всё дело в здоровом питании, в занятиях спортом, и в том, что теперь я не забываю вовремя принимать свои таблетки. Раньше я ничего из этого толком не делал – просто не было желания делать.

Собрав все нужные вещи, я решил окончательно перебраться в другой мир. Даже придумал способ, как убить и сбросить с моста другого Рика. Хотел сначала закопать его на своем заднем дворе, но эта новая идея мне показалась куда забавнее – один из Риков всё-таки пойдет ко дну, вот только им буду не я.

Я энергично шагал с сумками в руках, с довольным видом осматривая знакомый пустырь, точно король собственные владения. Да, скоро всё изменится: я приду туда, в другой мир, поищу работу и съемное жилье. Наши деньги в том мире принимают за свои, и поэтому я не слишком волновался, что могу остаться на улице, но осень подкрадывается всё ближе, а потому нужно действовать быстро и решительно.

Дойдя до кирпичного здания, я быстро зашагал по коридору, сгорая от нетерпения. Когда я дошел до стены, граничащей с моим порталом, улыбка тотчас сползла с моих губ. Там была дыра и сквозь неё проглядывала комната, в которой я пробивал себе проход.

Силы разом оставили меня, колени задрожали, а ноги стали плохо подчиняться мне. Медленно обойдя стену, я взглянул на то место, где видел чёрный портал. Его не было. Я видел кирпичную стену соседней комнаты, залитую солнечными лучами, пробивавшимися сквозь худую крышу.

Я скривился, сдерживаясь, чтобы не зарыдать, чтобы не заорать на всю округу, и побросал сумки. Я подошел к стене, бессмысленно протягивая руки в пустоту сквозной дыры. Высунулся из неё, как делал сотню раз на этом месте, прекрасно понимая, что все мои действия сейчас не имеют смысла. Я так увлёкся своими мечтами и не заметил, что, то странное ощущение, когда я находился вблизи портала, не посетило меня на сей раз, как бы близко я к нему ни подходил.

– Его нет, – сорвалось с моих губ.

Он исчез, пропал… Куда он мог деться? Я обошел стену один раз и другой. Уселся возле своих сумок. Мне хотелось заплакать, но слезы почему-то не шли. Я остекленело уставился на пролом в стене, разглядывая россыпи солнечных лучей на кирпичной кладке в соседней комнате, и долго так сидел. Напоследок, перед тем как уходить, я заглянул за стену другой комнаты, но выломанных мною кирпичей не было с той стороны – они так и остались в том мире.

Забрав свои сумки, я поковылял наружу, стараясь собраться с мыслями, но у меня не получалось. В моей голове словно была сквозная дыра, сквозь которую гулял ветер. Я ведь всё купил, всё подготовил – сделал на заказ превосходный парик, в котором Дженни не пришлось бы смотреть на мою лысину.

Я возвращался в свой ненавистный дом и радовался, что мне хватило ума просто тихонько сбежать, а не уволиться и устроить в честь своего ухода концерт с оскорблениями и пустыми угрозами. Завтра мне нужно идти на работу – полный рабочий день наедине с пустыми полками в супермаркете, с коробками и пыльными ящиками на складе. Я смотрел в окно автобуса в одну точку, чувствуя, как по щекам бегут слёзы.

К своему дому я мчался не хуже того, здорового Рика. Я несся по тротуару, точно намеревался по приходу разнести свой дом в щепки.

Бросив сумки в гостиной, я вытащил все коробки с фотоальбомами. Отнес их на задний двор и швырнул на землю. Вернулся на кухню, ища зажигалку, и мимоходом подцепил из шкафчика бутылку отличного коньяка, который кто-то когда-то подарил. Отыскав в подвале лопату, я вышел во двор и принялся копать яму. Большая и глубокая яма у меня не получалась, но мне было плевать. Я вытащил стул из дома и поставил его на траву, затем принялся вытряхивать из коробок фотоальбомы прямиком в мою ямку. Вырвав несколько страниц, и скомкав их в руках, я пустил их на растопку. Когда куча фотобумаги занялась, я начал вытряхивать в яму одну коробку за другой, пока у меня не получилась большая дымящаяся куча. Я плюхнулся на принесенный стул, вытянул ноги и открыл коньяк. Мой костер никак не желал гореть, и я плеснул в него щедрой рукой своей выпивки; это огню куда больше понравилось, и он вспыхнул ярче, пожирая остатки моих воспоминаний.

Я смотрел на огонь и хотел было сделать хороший глоток коньяка, но вместо этого вылил в огонь всё содержимое бутылки.

У меня опять отняли всё. Всё, чего я достиг, и чего намеревался достичь, и что мне теперь? Возвращаться к моим пластилиновым уродцам? Я вскочил со стула и вынес из дома и эту коробку. Швырнув её следом в костер, я остановился, любуясь зрелищем – мои пластилиновые уродцы превращались в пузырящихся монстров из фильма ужасов. Я повернулся на звук и столкнулся взглядом с соседкой, стоявшей возле своего забора с граблями в руках.

– Всё отлично, – рассеяно заулыбался я. – Решил вот устроить пикник.

Она удивленно моргала, поглядывая то на меня, то на костер, а я вновь повернулся к своему пламени.

– Это был просто портал, и ничего более, – прошептал я огню.

Я просто не успел. Он мог исчезнуть завтра, а мог и на прошлой неделе. Это было случайностью – обнаружить его, но, тем не менее, факт остается фактом – я могу их чувствовать, замечать издалека, и, если постараться, то можно найти и другой портал. Не время отчаиваться, нужно попытаться его найти – времени у меня предостаточно, буду обходить улицу за улицей, и, быть может, найду нечто подобное. Ни за что не поверю, чтобы он был один во всем мире.

Да – не время опускать руки, и уж тем более нельзя прикасаться к спиртному, ведь один глоток, потом другой, а назавтра, проснувшись, побегу за новой бутылкой. Нельзя вновь опуститься до подобного, если я опять начну пить от горя, то уже никогда не выйду из запоя, и тогда я вновь вернусь к началу и к тому мосту.

Я сделал поиск портала в другой мир новым смыслом моей жизни. Вычислил по карте, ориентируясь на здания, соседствующие с кирпичным домиком на пустыре, что примерный радиус, с которого мне удалось заметить портал, приблизительно равен пятнадцати метрам. Всю ночь я прокладывал маршрут на навигаторе телефона по всем улицам города, включая пустыри, помойки, заводы и предприятия, захватил даже пару ферм вблизи города. Если в Декстоне и есть другой портал, то я его найду, если же нет – поеду в Рисверт, город покрупнее Декстона и в то же время самый близкий к нему. Ещё нужно было придумать себе занятие, нельзя же просто так слоняться по улицам. Наверное, нужно купить фотоаппарат и притвориться фотографом-любителем – так у меня всегда будет алиби, в какое бы странное место на своем пути я не забрел.

Я боялся, что у меня пропадет мой запал, что в один момент плюну на эту затею и вновь пущусь во все тяжкие, но я пока держался. Я держался, хотя и полностью понимал всю глупость и бесполезность этой затеи – молния не бьёт дважды в одно и то же место – я не найду другой портал в Декстоне, не найду его и в Рисверте. Мне казалось, что это нечто настолько редкое и мимолетное, что больше никогда на моем пути не встретится подобный портал, что я впустую потрачу свою никчемную жизнь на поиски. До конца своих дней буду тешить себя ложными надеждами, а затем уже будет поздно что-либо менять. Скажем, я обнаружу портал через десять лет и у другой Дженни и другого Рика там будут дети и куча новых знакомых, чем больше проходит времени, тем меньше становится мой шанс исполнить задуманное.

Чем больше я погружался в подобные размышления, тем больше отчаивался – самым толковым решением было бы попытаться начать новую жизнь, а не гнаться за осколками старой… Я гнал от себя подобные мысли. Отказывался верить, что мною случайно был найден тот портал. Уж не знаю, чьи промыслы то были, но мне помогли справиться с депрессией, и сейчас, когда перед моим носом внезапно захлопнули дверь, я просто не могу продолжить жизнь здесь. Нет больше в этом мире несчастного калеки Рика Деймара, смирившегося со своей судьбой. Я найду портал и выслежу другого Рика, и как только с ним разделаюсь, пополню свои воспоминания уже по его фотографиям, а эти бесполезные бумажки больше мне не нужны.

Я начал работать посменно – один день работая, а на другой исследуя улицы: осматривая пустыри и помойки, прочесывая частные секторы и густонаселенные кварталы, я искал в заброшенных зданиях и заглядывал на ближайшие фермы, обходил многоэтажные дома на своем пути вдоль и поперек.

Скопив немного денег, я купил себе фотоаппарат, плохонький, но мне и любой подойдет – он мне нужен был только для вида, хотя фотографии я всё-таки делал и даже завел блог в интернете, где эти фотографии публиковал. Я подстрекал себя, что когда обнаружу портал и попаду в другой мир, то и там сделаю сколько-то фотографий, а затем загружу их в наш Интернет и буду потешаться над недоумением людей, не узнающих свой собственный город или ещё занятнее – обнаружь они на такой фотографии своего двойника.

Главное – это идея, любая идея, хорошая или плохая. Когда у тебя есть идея, тогда и появляется смысл открывать глаза по утрам. Я питал себя подобными идеями, чтобы не утратить истинный смысл поисков – моё истинное предназначение. Возможно, у бога были на меня другие планы, может он хотел, чтобы я показал людям этот портал? Вот только этого не хотел я, ведь есть в мире люди с ещё более отвратительными помыслами, чем у меня. И потому мой секрет останется со мной навеки, я совершу благое дело, просто не дав людям возможности совершать злодеяния в других мирах.

Я слонялся по холодным улицам Декстона день за днем и постепенно обошел его весь – не осталось больше улиц в этом городе, по которым не ступала моя нога. Не было другого портала в Декстоне, и я собирался переезжать. Собрав немногочисленные пожитки и деньги, я уволился с работы, параллельно договорившись устроиться на автомойку в Рисверте. Другой посильной работы я там не нашел.

Поселившись в самом дешевом гостиничном номере, я сразу же вышел на работу. Платили мало, но ведь я сюда и не на заработки приехал. Здесь я также работал посменно – один день мыл автомобили, а на второй змейкой обходил улицу за улицей, постепенно изучая город.

Мне повезло, и я сдружился с Дейлом, коренастым парнем на пять лет старше меня, который также работал на автомойке. Я быстро нашел с ним общий язык, а когда мы узнали друг друга получше, то он предложил мне переехать к нему в его дом. Ему я тоже платил за съём, но это были копейки по сравнению с номером в гостинице. По вечерам мы играли в карты или в видеоигры; мне нравилась такая жизнь, но оставаться здесь с новым другом я не хотел.

Не прошло и двух недель, как я заболел – в постоянной сырости и холоде я подхватил тяжелую простуду и насилу выкарабкался. Я тотчас сменил место работы и устроился уборщиком в местном гипермаркете, на этой работе тоже сырости хватало, но там я хотя бы работал в тепле. Несмотря на то, что мы больше не были коллегами, из дома Дейла я не переезжал – мы стали едва ли не лучшими друзьями, и я по-прежнему возвращался каждый вечер к нему домой.

Работать уборщиком мне не нравилось – ко мне здесь относились также, как и на моей прежней работе в Декстоне – меня жалели, на меня поглядывали с пренебрежением, особенно женщины. Я – молодой парень, но хромаю как старик, на вид я вполне нормальный, но работаю уборщиком за копейки – вожусь в грязи и мусоре, хотя мог бы работать в офисе или кассиром в магазине – так они думают.

Я не могу работать на ответственной должности – когда в отделе кадров видят, что свою инвалидность я получил из-за черепно-мозговой травмы, то тут же закрывают моё резюме. Мне не доверят ни деньги, ни документацию. Я не смогу работать с людьми или на физически тяжелых работах.

На меня не все здесь смотрели косо, была одна девушка – Джессика, она наоборот проявляла ко мне интерес – ко мне и моей деятельности, не уборщиком, нет – в свободное время я всё ещё фотограф-любитель. Она угощала меня здесь кофе и частенько ходила за мной, втягивая в обыденные разговоры. Мне это нравилось, я не чувствовал подвоха с её стороны, хотя она была очень хорошенькая юная леди. Симпатичная, кареглазая. В ней я тоже видел свою Дженни. Я был рад её компании, а она то и дело напрашивалась прогуляться со мной по городу.

На дворе был декабрь, и мы с Джессикой гуляли по заснеженным улицам и пили кофе из термоса. Я фотографировал её, а она меня. Мы болтали о ерунде до позднего вечера, а потом я провожал её домой. Я не задумывался о том, что наши отношения могут перелиться из дружеских во что-то иное. Ей всего-то двадцать один год – совсем ещё девчонка; я не думал, что она может рассматривать меня как объект своей любви – на улице полно парней, красивых и здоровых, на кой ей дался какой-то инвалид. Друзей у неё было полно, и я представлял себя одним из них, но вскоре понял, что это не так...

Продолжение завтра в 12:00 (по МСК).

Я осторожно шагаю вперед по узкой балке, ширина её чуть больше длины моей стопы, к тому же, сохранять равновесие мне мешает ветер. Я делаю один мелкий шажок за другим, а где-то там, далеко внизу, по мосту подо мной проносятся машины. Ветер хлопает меня по бокам моим же плащом и дергает что есть сил за штанины. Я всеми силами сопротивляюсь ему, чтобы не сорваться и не упасть. Не то чтобы я не хотел упасть – я хотел упасть, но только не здесь, не на оживленную трассу, до неё лететь метров двадцать, ну может чуть меньше, в любом случае, я не умру, а только сильно покалечусь. Я не хочу остаться инвалидом, не хочу выглядеть ещё жальче, чем я есть сейчас.

Я хочу умереть, но мне все мешают: мешает чересчур узкая балка, мешает сильный ветер, из-за которого я раскачиваюсь из стороны в сторону, как плохой канатоходец, мешает парень, что заметил меня, идущего по пролетному строению над мостом, и теперь пытается докричаться.

– Эй, придурок, спускайся и поговори со мной! – складывает он руки рупором и кричит мне, стараясь перекричать ветер и проезжавшие мимо машины.

Его крики злят меня ещё больше, и я шаркаю ботинками по ржавчине на балке чуть быстрее. Чёрная зыбь воды далеко внизу манит меня, зовет к себе, и я направляюсь к ней. Нужно продержаться ещё метра три, и я прыгну во тьму и расшибусь об воду. Если меня и найдут, то только мертвым – до воды мне лететь, с учетом высоты моста, около пятидесяти метров.

Перед тем как сюда идти, я прочитал историю про мужчину, который тоже покончил здесь с жизнью. Он перелез через ограждение моста и прыгнул вниз. Его труп нашли спустя неделю. В газете говорилось, что он ударился об воду и сразу же пошел ко дну. Я решил его переплюнуть. Я не уверен, что тоже решусь прыгнуть. Я трус, скорее всего, я постою за заграждением, а затем передумаю. Но к тому времени меня заметят едущие мимо водители, и вокруг соберется толпа, и я, униженный и весь в слезах, буду вынужден сесть в машину скорой помощи, которую вызовут для меня. Так что я решил забраться наверх, но какой-то внимательный водитель всё равно увидел меня с трассы.

Я иду как раз над ним и вижу его и его машину, припаркованную под самым забором, отделяющим проезжую часть от пешеходной.

– Эй, парень! – кричит он мне, запрокидывая голову. – Что бы у тебя ни стряслось, спускайся! Я выслушаю тебя! Я – твой друг!

Мельком взглянув на него, я отправился дальше. Сколько ему лет? Он, наверное, даже младше меня – ему лет двадцать пять или двадцать шесть… Да что он знает вообще? Героем хочет прослыть? Рядом скрипнули тормоза, должно быть ещё один зритель подъехал, но я не стал на него смотреть. Я специально надел черную одежду, чтобы остаться незамеченным в ночи, но, видимо, напрасно.

Мой взгляд сосредоточился на моей узкой тропинке, а всё остальное внимание я уделял ветру, что подталкивает меня в спину. Меня торопят туда, там меня ждут, и я послушно тороплюсь на тот свет. Я не верю в бога, не верю в рай или ад. Куда бы ни попала после смерти моя Дженни, мне уже нигде её не найти, а оставаться здесь без неё я не хочу.

– Эй! – доносится до меня сквозь свист ветра. – Давай просто поговорим! Оставайся на месте, парень! Не делай этого!

Эти его жалкие старания окончательно вывели меня из себя.

– Заткнись ты наконец! – заорал я на него. – Отвали от меня, урод!

До края конструкции оставалось около метра, и я, полный уверенности, ускорился настолько, насколько это было возможно. Сейчас мне не об моём якобы спасителе нужно думать, а о Дженни. Нужно вспомнить всё хорошее и нырнуть в пучину прямиком на тот свет следом за ней.

Тонкий серп месяца выглянул из-за пелены облаков, чтобы взглянуть на меня напоследок. Серебристая рябь воды искрилась далеко внизу, и я почти к ней дошёл. Нужно разогнаться, чтобы не зацепиться за ограждение на мосту. Я взглянул на разноцветные огоньки города и мысленно с ними попрощался. Ветер трепал мои волосы и подталкивал всё ближе к краю. Сделав пару последних шагов, я оттолкнулся посильнее и прыгнул во тьму.

Послышался женский крик. Всё произошло слишком быстро – мой неудавшийся спаситель начал было вновь что-то кричать, когда я подходил ближе, но его крик оборвался. Меня развернуло в воздухе, и я внезапно понял, что, наверное, не допрыгну – я слабовато оттолкнулся.

Скорее всего я умер, ведь я оказался в медицинской палате. На мне была моя обыденная одежда, а на кровати передо мной лежала Дженни. Мне стало страшно. Она смотрела на меня, худая, мертвецки бледная, с редкими тёмными волосками на почти лысой голове.

– Я умер, раз вижу тебя? – прошептал я ей.

Она не ответила. Дженни безразлично смотрела на меня черными, как угли, глазами, медленно моргая. Меня всего затрясло. Почему она даже здесь такая? Мне не хотелось вновь видеть её умирающей. Я ожидал, что на том свете меня встретит другая Дженни, счастливая Дженни, такая, какой она была до болезни.

Она потянула ко мне свою тонкую руку.

– Я ослушался тебя, – прошептал я и поймал её ладонь. – Извини, я… я убил себя, – я огляделся. – Где мы? Это рай?

Дженни слабо улыбнулась, чуть сжимая мою руку холодными пальцами.

– Я не должен быть сейчас в раю.

– Нет, – тихо отозвалась Дженни. – Твоё место здесь.

Она попыталась встать.

– Нет-нет-нет, – заволновался я. – Пожалуйста, лежи – тебе ведь нельзя вставать.

Её пальцы стали ледяными; я не выдержал и отдёрнул руку.

Дженни легко поднялась с кровати и шагнула ко мне.

Так не должно быть, подумал я и крикнул в открытую дверь коридора:

– Сестра! Сестра!

Пусть кто-нибудь придет, пусть скажут, что ей нужно оставаться в постели.

Всё происходящее до ужаса пугало меня. Эта её палата: кардиомонитор возле кровати пищит, сигнализируя о стабильном сердцебиении, хотя ни один из датчиков не закреплен на её теле. Эта светлая палата, эта тьма за окном… И сама Дженни – она выглядит сейчас как труп, но точно пытается соответствовать моим ожиданиям – мило улыбается и тянет ко мне руки, пытаясь вновь поймать мою ладонь.

В палату вошел санитар, и я попятился в сторону, уступая дорогу к его пациентке. Но рослый мужчина схватил меня за плечи и толкнул на кровать.

– Что… что вы делаете? – перепугался я.

Вместо каких-либо объяснений тот принялся пристегивать мои запястья к койке ремнями. Из-за него, улыбаясь, выглянула Дженни.

– Это ошибка. Что вы делаете? – залепетал я, перебирая по кровати ногами.

– Нет, – тихо молвила Дженни. – Твоё место здесь, Рик.

– Нет-нет-нет, – затараторил я, пытаясь высвободить слабеющие руки из ремней.

– Твоё место здесь, – вновь донесся до меня её шепот, и я в ужасе очнулся.

Белые и голубые пятна плыли перед глазами. Я заморгал, пытаясь сфокусировать зрение. Палата из моего сна медленно менялась и перестраивалась: из картины в рамке образовался шкафчик, распахнутая дверь из сна, в которую вошел тот санитар, в реальности была закрыта. Единственное, что оставалось неизменным – это монотонный шум приборов у самого уха. Только к шуму аппаратов возле меня накладывался другой, похожий – я в комнате был не один.

Я хотел было повернуть голову, но не смог. Попытался пошевелить пальцами, и у меня не получилось. Страх овладел мной с ног до головы. Н-нет... Не может быть. Слёзы навернулись на глазах.

Я не умер.

Я не умер, так ещё и остался инвалидом. Тщетно пытаясь пошевелить рукой или ногой, я с каждой попыткой всё больше впадал в отчаяние. Я беззвучно расплакался. Когда я окончательно выбился из сил, то незаметно для себя уснул.

Мне снилась всё та же палата, но теперь я лежал на кровати, а Дженни, очаровательная и совершенно здоровая, стояла надо мной, одетая в сиреневый сарафан, который я ей подарил. Густые каштановые локоны струились по её плечам и груди. Она играла глазами, перебирая тонкими пальчиками складки ткани, будто собиралась на свидание меня позвать.

– Этого не должно было случиться, – прошептал я.

Дженни заулыбалась, словно я что-то смешное ей сказал.

– Почему мне не дали умереть?

Дженни рассмеялась пуще прежнего. Я зажмурился, пытаясь прогнать этот сон. Дженни заливалась смехом, а тот, с каждым её вдохом, всё больше преображался в дьявольские раскаты хохота, заполняя собой всё в этом мире.

Я вновь проснулся, тяжело дыша. На сей раз в моей палате была молоденькая девушка со светло-русыми волосами, собранными в хвост, на ней был медицинский халат. Она стояла возле кровати моего соседа по палате, но вдруг увидела, что я проснулся. Подойдя ближе, она и что-то сказала мне, но я не смог разобрать её речь. Я собрался с силами и спросил, где я, и вновь не понял её ответ.

– Всё будет хорошо, вы поправитесь, – дошли до меня, наконец, её слова.

– Нет, – прошептал я. Этого не должно было произойти.

И всё-таки это произошло. Я провалялся в больнице больше года, пока смог встать на ноги. Начался тяжелый период восстановления, чему я отнюдь не был рад. Мой организм всеми силами вытягивал меня из могилы, куда я так старался его уложить. Я узнал, после того как проснулся и начал слабо соображать, что всему виной тот парень, который вызвал к мосту медиков, полицейских, спасателей. Меня быстро выловили из реки, но до того, как упасть, я сильно ударился головой о защитное ограждение моста.

Все вокруг только и говорили, как мне повезло, что в нашем городе оказался один из лучших нейрохирургов, какой-то австриец – Том Пайтон. Как только меня доставили в больницу, именно он вытащил меня с того света. Дурацкое стечение обстоятельств. Этот дядька был в городе проездом и вообще не имел никакого права меня оперировать.

Кроме тяжелой травмы головы у меня были переломаны ребра, а также сломана левая нога, рука, и несколько пальцев на ней.

Всё могло быть хуже. Это все так говорят – все вокруг. Что врачи и ангелы вернули мне мою жизнь. Я не был им благодарен. Стиснув зубы на тренировках по восстановлению, я проклинал их всех. Я был загнан на тот мост чеками из больницы, где лежала Дженни, а теперь ещё и собственных в разы прибавилось.

Я – нищий. Я продал все вещи из своего дома, оплачивая её счета, пока от такой жизни не устала ни она, ни я.

А теперь стало ещё хуже. Я – инвалид. Мне уже не вернуться на мою прежнюю работу в офис. В мою голову и так было вложено маловато мозгов, а теперь я и оставшиеся растерял в мутной реке. Да, мистер Пайтон всё замечательно сделал: я могу говорить, могу ходить, никто из врачей и не надеялся на это.

По ночам меня мучают кошмары, и я плохо сплю; днем меня мучают мигрени, с которыми могут справиться лишь выписанные мне таблетки. Нога долгое время не желала срастаться, и я до сих пор сильно хромаю. Долго восстанавливал сломанную руку и пальцы, в этом мне помогла одна из медсестер, ребенок которой отдал мне свой пластилин. От безделья я лепил из него всякую ерунду или же просто мял, разрабатывая пальцы.

Так или иначе, добрые люди помогли мне устроиться на работу и даже частично оплатили мои счета. Когда я выписался из больницы, меня взяли мерчандайзером в местный супермаркет: всё что мне нужно было делать – это раскладывать товары по полкам. Я хромал, опираясь на трость и тянул за собой тележку, заполняя пустующие полки. Меня взяли на полставки, да и мои обязанности часто выполняли за меня коллеги. Восстанавливался я быстро, у меня уже не тряслись руки, и пальцы мои держали крепко, я ни разу не бил товар, разве что работал очень медленно.

Таща за собой тележку с газировкой, я задержался у зеркала за витриной. Это просто какой-то кошмар – я стал похож на Дженни незадолго до её смерти: щёки ввалились, я был похож на скелет ещё когда лежал в коме, но с того времени мало что изменилось. У меня на затылке столько швов и рубцов, что волосы там больше не растут, и мне приходится носить шапку или кепку с логотипом супермаркета. Несколько светлых локонов из-под шапки падают мне на лоб, и порой кажется, что это все волосы, которые у меня имеются. Отвернувшись, я заковылял дальше. Я продал из дома все зеркала, а новых так и не купил и каждый раз, натыкаясь на своё отражение, я вновь вспоминаю почему. Всем отвратительно на меня смотреть, даже мне самому.

Я стал местной знаменитостью. Это только в книжках да фильмах люди могут восторгаться поступками Ромео и Джульетты, в жизни же всё не так: меня жалеют, проходя мимо, вздыхают или показывают пальцами. Такой жизни ты мне хотел? А, Том Пайтон? Может ты за меня ещё и счета оплатишь? Спаситель хренов.

Я воображаю себе, как этот дородный розовощекий дяденька в полосатом пиджачке входит в наш супермаркет.

Зачем было меня спасать? Я вроде ясно дал понять, что мне осточертела моя жизнь.

А он лишь смеется надо мной.

– Это потому, что ты неудачник, Рик Деймар, – говорит он мне, – смотри. – Перед моими глазами всплывает список его пациентов: известные бизнесмены, политики, спортсмены, актеры… или же люди, которые ими стали – выжили и стали успешными. – Ты плохо стараешься, дружок, – качает головой мой воображаемый врач. – Я вернул тебе твою жалкую жизнь, а ты даже не пытаешься сделать её лучше.

Пошел к черту, фыркаю я, и воображаемый Том Пайтон исчезает.

Как прикажете мне выбираться из этого болота? Я ещё когда здоровым был, понял, что дело худо. У меня нет живых родственников, которым я мог бы поплакаться. Нет таких людей, которые помогли бы мне сейчас. Несчастная мать Дженни – Лиза Эрроу, лишилась рассудка после смерти дочери, а её муж ушел из семьи, когда Дженни не было и пары лет. Мой отчим умер, когда мне было двадцать, а моя родная мать оставила нас и того раньше. Все мои друзья и знакомые, видя, как после смерти Дженни я медленно чахну, разбежались кто куда, а тех, кто сам не ушел, я прогнал. Никто из них не должен был винить себя в том, что я умер, что они не смогли меня здесь удержать.

Меня сторонятся, меня избегают. Я не знаю, зачем я живу, не знаю, зачем всё ещё существую, ради чего пытаюсь облегчить своё существование таблетками. Я избегаю общества, а оно меня.

Именно это общество навязывает мне психолога по вечерам пятницы. Я прихожу туда после работы и выслушиваю её вопросы:

– Скажите, Рик, вы часто вспоминаете вашу жену?

– Каждый вечер, – лениво отвечаю я. Не могу сказать правда это или ложь. У меня раскалывается голова, и мне больно даже задумываться над этим. Таблетки обезболивающего лежат у меня в кармане, и я стараюсь не ерзать и терпеть; ждать окончания сеанса, когда смогу их принять. Пить таблетки при ней означает нарываться на очередной вопрос.

Я смотрю на психолога, а она поглядывает на меня и, должно быть, мы оба хотим поскорее отсюда смыться. Она привлекательная женщина со строгим взглядом из-под очков в красивой чёрной оправе, на её пальце обручальное кольцо с огромным камнем. Дома её ждет муж, и она, докучая мне здесь вопросами, наверняка думает сейчас о нём и об их совместном ужине в дорогом ресторане.

Я же мечтаю о своей конуре. Меня ждет пустой дом в прямом смысле этого слова, в её кабинете куда больше мебели, чем имеется во всём моем доме. Меня ждут голые стены. Ждет скромный ужин и моё хобби. Вообще-то я собирался заняться резьбой по дереву, как всегда мечтал, но денег у меня ни на что не хватает. Пару месяцев назад я стянул из супермаркета, где работал, несколько пачек детского пластилина и лепил из него разные фигурки – вроде как развивал моторику, но на самом деле мне больше нечем заняться.

Мне осточертел интернет и телевидение, раздражали видеоигры и тошнило от книг. Меня всего трясло от злости, когда я проходил мимо магазинов «Всё для вашего хобби», даже если там и были занятия мне по душе, то я всё равно не мог их купить.

– Вас ещё посещают мысли о суициде? – интересуется психолог, выразительно глядя на меня поверх очков.

Я приятно улыбаюсь и качаю головой.

– Ну что вы. Раз Господь Бог решил оставить меня в живых, значит я ему всё ещё нужен.

Ну конечно, как же! Когда сатана увидел, кто направляется к нему в преисподнюю, то скривился и вышвырнул меня обратно – если ему и предстоит целую вечность смотреть на мою унылую рожу, то пусть это произойдет чуть-чуть попозже. Но не могу же я говорить так психологу. Её дело слушать ложь, а моё – лгать. Её задача – делать вид, что она мне помогает, а моя притворяться, что мне и впрямь идут на пользу наши сеансы. Быть может, попади я к ней раньше, то у меня ещё был бы шанс наладить свою жизнь, но сейчас, когда я искалечил себя, я просто качусь по наклонной к началу. Рано или поздно я вновь это сделаю, я просто не знаю, как и когда.

Чем я это заслужил? Чем Дженни, будучи молодой здоровой девушкой, заслужила рак? За какую провинность? Да я в жизни не встречал более доброго и отзывчивого человека, более кроткого и ласкового! А теперь у меня ничего нет. Я бреду домой, опираясь на трость, и там меня ждут мои пластилиновые фигурки, странные фигурки и никчемные. Я – плохой скульптор, а бог – плохой творец, вот и всё, что мне удалось подытожить за свою недолгую жизнь.

Постояв какое-то время над столом с моими уродливыми творениями, я понял, что время пришло. Я так больше не могу – хватит с меня.

Вытряхнув всю аптечку в свой рюкзак, я положил сверху бутылку воды и вышел на улицу. Сейчас вечер пятницы, и на улице тихо и темно, проходят последние майские деньки, и детвора разбежалась по домам, так как уже стемнело, а я вышел прогуляться, подышать воздухом и вновь попытаться умереть где-нибудь.

Поздний автобус увозил меня всё дальше от дома. Сойдя на конечной остановке, я побрел вдоль шоссе подальше от города. Таблетки в своих баночках звонко отзывались в такт моим шагам, словно поторапливая меня, а я шел, повесив нос, и пытался вспомнить Дженни.

Когда я вернулся домой после пребывания в больнице, то долго разглядывал фотографии в альбомах, и только так смог хоть немного восстановить память, а сейчас я даже те фотографии не могу вспомнить. Перед глазами стояла та Дженни в больничной палате, лысая после стольких химиотерапий, худая и слабая.

– Прости, что вынуждена тебя оставить, – тихо говорила она. –Пообещай, что продолжишь жить без меня.

Я солгал ей тогда, как вру сейчас и психологу. Дженни наверняка это знала, но что я должен был ей на это сказать? Я знаю её с самого детства, мы росли вместе, учились вместе – я не мог представить себя рядом с другой женщиной. Когда моей Дженни не стало, я в каждой маленькой брюнетке видел тогда её, я говорил с коллегами и посетителями в офисе и в каждой молодой девушке видел её лицо.

Я так долго шел, сам не зная куда, что порядком выбился из сил. Мужчина на старом внедорожнике притормозил около меня, предлагая подвезти, но я лишь отмахнулся. Свернув с дороги, я пошел, куда меня несли ноги. Я спотыкался в темноте, и цеплялся тростью о камни и траву. И чем дольше я шел, тем слабее становилось моё желание отравиться. Признаться, я понятия не имею, что будет, если выпить все эти таблетки разом, даже не уверен, что насмерть отравлюсь.

Бредя чёрт знает куда по сухой степи, я представлял себе, как буду мучиться несколько дней, медленно умирая на этом пустыре. К тому же, пока я шел, погруженный в свои мысли, я и вовсе передумал умирать. Я долго не хотел пить таблетку обезболивающего – не хотел, так сказать, перебивать аппетит перед «сытным ужином», но, когда выпил её, головная боль прошла, мне сразу стало легче, и с души тоже отлегло. Нужно потерпеть ещё немного, сказал я себе, и повернулся к далеким огонькам города. Ведь могло быть и хуже, но совсем худо ещё не настало.

Я повернул назад, припадая на ногу, и морщась от боли, так как перетрудил ногу и натер палец ботинком. Мне удалось скопить немного денег и, думаю, смогу себе позволить простенький набор для резьбы по дереву. Может научусь делать что-нибудь стоящее, и через десяток лет, когда стану совсем ни на что не годен, смогу продавать фигурки или ложки, имя-то у меня уже есть. Люди скажут – смотрите какой молодец, он не опустил руки даже после такого, и смог чего-то достичь. Хотелось бы верить…

Я то и дело останавливался перевести дух, и кажется, так толком и не приблизился к городу. К тому же я заблудился – дорога была слева от меня, но я всё никак не мог до неё добраться. По крайней мере у меня есть ориентир – далекие огни Декстона подсказывают дорогу домой, нужно лишь выйти на любую улицу, а там я вызову себе такси.

Я спустился с холма в низину, где меня ждал пробирающий до костей сквозняк и старые заброшенные постройки. Когда-то здесь был небольшой район, но почему-то опустел: в одних домах люди жили давно, другие только начинали строиться, но вдруг всё бросили. Я светил себе под ноги слабым фонариком на моём телефоне и знать не хотел, почему люди отсюда ушли. У меня мороз бежал по коже, но не от мрачного запустения и ночной прохлады, а от того, кто может в этих развалюхах может обитать. Здесь наверняка полно бездомных, или прочее отребье спускается сюда делать свои темные дела.

Из низины не было видно приветливых огоньков города. Я торопливо хромал, стараясь поскорее убраться отсюда. Внезапно у меня возникло странное чувство – я не испытывал такого ранее и никак не мог его описать – у меня начал слабо покалывать правый висок и чуть заметно сдавило голову. Я не мог понять, что со мной. Подсвечивая фонариком себе под ноги, я быстро ковылял через пустырь, а странное чувство всё усиливалось. Я внезапно понял, куда меня влечет. Остановившись, я направил свет фонаря туда, где виднелись стены приземистого кирпичного домика, а на фоне светлеющего неба над городом, угадывалась его просевшая крыша. На всякий случай я обошел это место стороной и поторопился дальше. Странное чувство слабело. Я списал всё на усталость – я сильно запыхался, к тому же новые симптомы моего приобретенного недуга частенько любят проявляться в неподходящие моменты. И всё-таки это странное ощущение слишком заметно слабело по мере моего удаления от того места.

Я отошел так далеко, что легкие покалывания и вовсе прекратились. Обернувшись, я потоптался на месте, борясь с сомнениями. «Это просто временное проявление одного из симптомов», – говорил мне здравый смысл. «Так вернись и проверь», – подсказало любопытство. «Завтра вернусь и проверю», – отвечала за меня моя усталость. «Завтра, как же! – напомнил о себе страх. – Ноги моей здесь не будет ни завтра и никогда!»

Я решил сделать пару десятков шагов обратно, чтобы убедиться, что эта проклятая развалюха тут ни при чём, но уже на половине пути странное чувство вновь появилось. Чуть помедлив, я отошел назад, и оно пропало. Я весь задергался, не зная, как поступить, не зная, что бы это могло означать. Старый домишко манил меня к себе, таил в себе что-то, что я должен был узнать.

«Что, если в том здании человек, нуждающийся в твоей помощи? – одолевали меня сомнения. – Или необычайная находка – какая-нибудь ценность, благодаря которой я мог бы стать богаче?» А все, что я хотел обнаружить этой ночью – это свою кровать и крепкий сон.

«Взгляните на него! – заговорила гордость, – а не так давно, помнится, мысли о смерти тебя нисколько не страшили. Чего вдруг так вцепился в свою жалкую жизнь?»

– Потому, что я – трус, – прошептал я в темноту, но сделал совершенно противоположное. Я направился к кирпичному домику, опасливо озираясь по сторонам. Ох и пожалею я об этом, подумал я, шагая вперед и освещая себе дорогу тусклым фонарем.

Здание притягивало меня, обещало поведать что-то, и я не в силах был устоять.

Не буду помогать я человеку, не буду подбирать то, что там лежит. Я просто хочу взглянуть на то, что там спрятано. Просто загляну внутрь и уберусь оттуда как можно скорее. Может у меня открылся дар, и я вижу людей, попавших в беду, – подбадривал я себя, хотя и понимал, что всё это хрень собачья. Единственному, кому там может понадобиться помощь, так это бродяге, перебравшему лишнего, или наркоману, который вот-вот отправится на тот свет, или какому-нибудь неудачнику, которого пырнули там ножом и бросили умирать.

Не буду им помогать – пусть себе помирают. Бросить там умирающего человека мне будет куда проще, чем объяснять полицейским, какого чёрта я забыл на этом проклятом пустыре. Что я могу здесь делать? Как я нашел то, что обнаружил?

Пугливо оглядываясь на каждом шагу, я подобрался к зданию, с изумлением прислушиваясь к своим ощущениям. В правом виске всё пульсировало, хотя и заметно слабее. Покалывания исчезали; я вроде бы начинал привыкать к этому чувству, пока крался сюда.

В здании было тихо – я ничего не слышал, ничего и никого, кроме свиста ветра и шелеста травы. Пол этого дома зарос травой, повсюду валялись старые окурки и бутылки с истлевшими этикетками. Пахло сыростью, пахло травой. Старые кирпичи были исписаны разноцветными граффити, многие успели выцвести от времени. Меня тянуло внутрь. Я знал, что меня там что-то ждет и даже примерно представлял где – совсем рядом, дальше по коридору и направо, за стенкой.

Когда-то здесь была гостиная – просторная и с большими окнами, а теперь от них и рам не осталось, крыша на здании просела, а местами и вовсе обвалилась из-за прогнивших балок, и теперь из гостиной можно наблюдать луну, мелькавшую среди несущихся по небу облаков. Я шел мимо комнат и заглядывал внутрь, чтобы убедиться, что внутри никого нет. Под старыми балками громоздились птичьи гнезда из жухлой травы, но самих жильцов в них, похоже, уже давно нет. Я перешагивал через разбитые бутылки, бесшумно красться у меня совершенно не получалось – хрустели осколки под ногами, и моя трость то и дело натыкалась на какие-то предметы. Если в здании и был кто-то, то для него я уже давно выдал себя с головой. От этих мыслей я чуть осмелел, да и луна, наконец, разогнала вокруг себя облака, и в доме стало заметно светлее.

Я прошел до конца коридор и замер, разглядывая пустую комнату. Окно в коридоре, слева от меня, показывает унылый серый пейзаж, а справа просто пустая комната – ничего кроме травы и горстки мусора, крыша здесь ещё держится, хотя в некоторых местах балки опасно прогнили. И всё-таки здесь было что-то. Войдя вглубь комнаты, я уставился на внутреннюю стену, которая служила перегородкой. За ней что-то было, и нет, не в соседней комнате – сама стена хранила в себе что-то. Я полез в рюкзак и достал складной ножик, а фонарик на телефоне на время выключил – света луны из окна мне вполне хватало.

Я подковырнул один кирпич, другой, пробуя их вытащить, а затем принялся колотить лезвием ножа по старому цементному раствору, скреплявшему кладку. Мне даже в голову не приходило, сколько шума я сейчас произвожу, я колотил ножом по стене и старый раствор неохотно, но поддавался. Вытащив из стены один кирпич, я принялся расшатывать другой, но остановился, разглядывая, что было там, за тем кирпичом. Я полез в карман за телефоном и, включив фонарик, приблизил его к пролому в стене, но за ним ничего не было. Я должен был видеть сейчас другую комнату, через сделанное мной окошко, так как проделал в стене сквозную дыру, но этого почему-то не происходило. Выдернув левой рукой другой расшатанный кирпич, я пригляделся получше. Там, где заканчивалась кирпичная стена, свет моего фонарика уходил во тьму. Я выскочил в коридор и убедился, что стена и впрямь тонкая, а не из двойного кирпича, и меня крайне озадачил тот факт, что в соседней комнате стена оставалась целой.

Я помчался обратно и принялся разрушать стену. Я напрочь позабыл о прежней усталости, забыл, что хотел домой, весь мир сузился до этой комнаты и мне не терпелось разгадать, что было там, за этой стеной.

Я пинал стену ногой, опираясь для равновесия на трость, и дергал что есть сил кирпичи, злясь всё сильнее, понимая, насколько я ослаб и как медленно продвигается дело. Выломав шесть кирпичей, я помчался в соседнюю комнату, но там по-прежнему передо мной была совершенно целая стена.

– Это невозможно, – прошептал я, скользя по ней руками, убеждаясь, что мои глаза меня не обманывают.

Я поторопился к пролому в соседней комнате и вновь включил фонарь. В проделанной мною дыре ничего не было – за ней стояла тьма, это не было что-то материальное, свет не отражался от неё, тьма поглощала его целиком. Весь мой страх и сомнения вдруг исчезли. Я поднял трость и решил потрогать свое открытие. Конец трости проходил дальше, в то время как сама палка точно погружалась в чёрную недвижимую воду. Тьма поглощала ту часть трости, что касалась её края на уровне кирпичей и отдавала, когда я тянул назад. Направившись вперед к стене, я позволил ей поглотить трость целиком, затем настал черед моей руки, но ничего не произошло: мне не было ни тепло, ни холодно, когда тьма сомкнулась на моем запястье. Рука устала держать вытянутую палку и я, отступив назад, вытянул её.

Обойдя стену, я постучал по ней тростью, вновь убеждаясь, что передо мной и впрямь твердая стена. Затем вернулся назад, в комнату, и стал осматривать края проделанной мною дыры.

– Как странно, – прошептал я в тишине.

Включив камеру на телефоне, я занес палец над кнопкой спуска затвора и не спеша погрузил руку во тьму. Сделав там несколько снимков, подгоняемый любопытством, я скорее вытянул руку и включил архив.

– Это что, шутка? – охнул я, разглядывая фотографии стены, которую я должен был сейчас видеть.

Попытался сделать видео, но меня ожидал тот же результат – за этой тьмой меня ожидала соседняя комната. Я уселся на кирпич на полу и, вновь просматривая видео, внезапно понял, что в соседней комнате, которую я снял на камеру, стоит полумрак – комната не была освещена лунным светом из коридора, хотя и должна была. Не успев поддаться сомнениям, я подскочил и вновь принялся ломать стену – дыра слишком мала, нужно сделать её шире, чтобы не застрять самому.

Я стучал ножом по швам меж кирпичами, засыпав серой крошкой траву под ногами. Слишком медленно, злился я, налегая на нож, но тут от очередного удара рукоять соскользнула, и лезвие прошлось по ладони. Выругавшись, я прижал к груди раненую руку и принялся пинать стену. Часть кирпичей не выдержала и обвалилась внутрь; я едва удержал равновесие без своей палки, но звука от их падения из соседней комнаты не последовало – кирпичи просто исчезли во тьме.

– Что это? – спросил я вслух, продолжая налегать на стену. – Что это такое?

Наконец я проделал проход, в который смог бы пролезть. Я тяжело дышал, но усталости будто бы и не чувствовал. Меня всего трясло, я не верил в то, что видел и побаивался собственного желания туда заглянуть. Обернувшись на окно в коридоре, на ветхие домишки, залитые лунным светом, я силился понять, сколько времени я здесь торчу, пытался придумать хотя бы одну причину, из-за которой мне стоит поторопиться вернуться домой.

Лёшка давно хотел это сделать, но всё никак не мог решиться. Шутка ли, подойти к девочке, да не к простой, а той, которая тебе нравится, и предложить ей дружить? Некоторые взрослые годами решаются на подобные шаги, а что уж говорить, если тебе всего девять лет? Нет, такой поступок должен быть тщательно продуман, десятки раз прокручен в голове и представлен в деталях. Затем должен быть составлен план, который просто обязан забыться и вылететь из головы как раз в тот момент, когда будет произнесено первое слово. Всё именно так и произошло.

– Давай дружить? – выпалил Лёшка, стоя по стойке смирно перед той самой девочкой, которая сидела на скамейке и собирала в ведёрко песочные принадлежности..
Сегодня он просидел в засаде окола часа, выбирая удобный момент, когда её подружки, наконец, отлипнут от неё и, и он сможет поговорить без свидетелей. Засадное место было не самым удобным – Лёшка сидел за мусорными баками, но зато с этой позиции просматривалась вся детская площадка, от качелей до горки.

– А зачем ты прятался за мусоркой? – хитро прищурившись, спросила девочка. – Я тебя видела.
Лёшка как-то сразу обмяк – мало того, что он забыл план знакомства и все слова вылетели из головы, так он, как оказалось, еще и умудрился провалить этот план до начала операции.
– Это был не я, – сказал он первое, что пришло ему в голову, попутно подумав о том, что он больше никогда в жизни не будет говорить первое, что приходит в голову, потому что, как правило, это оказывается какой-нибудь чушью. Лучше говорить хотя бы второе, что приходит в голову.

Девочка оказалась довольно дипломатичной особой и не стала ловить Лёшку на лжи. Тем не менее, она снова поставила его в тупик, задав следующий вопрос:
– А ты умеешь дружить?

Лёшка снова чуть не выпалил первое, что пришло в голову, но тут же остановил сам себя и дождался второй мысли.
– А как это – уметь дружить?
– Как же ты собрался дружить, если даже не знаешь – как это делать? – искренне удивилась девочка.
– Я думал, что не нужно ничего уметь. Просто дружишь и всё.
– Ты что?! Это целое искусство! – выдала девочка фразу, которую, скорее всего, подслушала у родителей. – Хочешь научу?
Лёшка кивнул.

– Есть три правила дружбы. Самое главное правило – это уметь молчать, – произнесла девочка, – но не просто молчать, а молчать так, чтобы не было скучно. Ты так умеешь?
– Не знаю, – пожал плечами Лёшка, – давай попробуем.
– Давай. Раз, два, три, начало игры.

Лёшка присел на скамейку рядом с девочкой и стал рассматривать камешки на земле под ногами. Скоро ему наскучило это занятие и он собрался посмотреть на что-нибудь другое, но вовремя вспомнил главное правило дружбы и снова уставился на камешки, изо всех сил убеждая себя в том, что это совсем не скучно. Впрочем, через некоторое время он даже увлёкся этим делом – он пытался найти два одинаковых камешка, но оказалось, что это не так уж и просто.

– Всё, – наконец, прервала его безуспешные поиски девочка, – ну что, тебе было скучно?
– Сначала немножко было, – честно признался Лёшка, – а потом перестало.
– И у меня так же, – улыбнулась она, – Теперь второе правило. Чтобы дружить, людям должно быть интересно друг с другом. Тебе со мной интересно?
– Пока ещё не понял.
– И я тоже пока ещё не поняла.
– А как понять?
– Не знаю, – пожала она плечами, – вот тебе что нравится?
Лёшка хотел сказать, что ему нравятся велосипеды, море и футбол, но вместо этого почему-то сказал, что машинки, костры и заварное пирожное.
– А мне нравятся музыка, рисование и скакалка, – сказала девочка.

Повисла долгая пауза. Лёшка посмотрел на девочку и вздохнул.
– Получается, что нам с тобой не будет интересно друг с другом?
– Почему?
– Потому что нам нравится разное.
– Наверное, – вздохнула и она.
– А еще какие-нибудь правила есть? – с надеждой в голосе спросил Лёшка.
– Да, есть ещё одно – если дружишь с кем-то, то ему нужно всегда говорить правду.
– И здесь не подходит, – совсем расстроился Лёшка, – на самом деле мне не очень нравится заварное пирожное. Оно слишком сладкое. И за мусоркой на самом деле сидел я.
– Получается, что ты меня обманул?
– Получается...

Девочка поджала губы. Было видно, что она тоже очень расстроена. Ни одно из правил дружбы в полной мере выполнено не было.
– Жалко, – после долгого молчания произнесла она, – я уже подумала, что мы точно подружимся.
– Я тоже, – разочарованно пнул ногой камешек Лёшка, – не успели подружиться, а теперь придётся раздруживаться.
– Да уж... Совсем не хочется раздруживаться, скажи?
– Угу...

Дети снова замолчали, пытаясь придумать хоть какой-нибудь выход из создавшейся ситуации, но всё было тщетно – правила есть правила и настоящая дружба не может существовать без их тщательного соблюдения.

– А если мы раздружимся, то нам придётся стать врагами? – спросил Лёшка.
– Почему?
– Ну как... Есть друзья, есть враги, а есть незнакомые. У нас дружить не получается, но мы уже знакомые. К тому же, если мы раздружимся, то получается, что мы с тобой станем врагами.
– Во дела... – покачала головой девочка и произнесла ещё одну подслушанную взрослую фразу, – Жизнь – жестокая штука, скажи?
– Это точно, – подтвердил Лёшка.
– Интересно, а враги по правилам могут проводить вместе время?
Лёшку вдруг осенило.
– Конечно! Они только и делают, что думают друг о друге, а еще мечтают поскорее встретиться.
– Правда? – глаза девочки загорелись.
– Да! А еще они никогда не забывают друг о друге и всегда готовы прийти на помощь, потому что если не будет врага, то жизнь будет скучной.
– Ух ты! – захлопала девочка в ладоши. – Тогда давай скорее раздруживаться и становиться врагами!
– Давай, – улыбнулся Лёшка и легонько толкнул девочку в плечо. Она тут же ответила ему тем же.
– Всё? Враги?
– Самые лучшие враги на свете!

Два новоиспечённых врага еще долго сидели на скамейке и разговаривали о разном: о кострах и скакалках, о море и музыке, даже об одинаковых камешках и о том, как сильно воняет у мусорных баков. А когда стемнело, они разошлись по домам, чтобы завтра встретиться вновь – как оказалось, вражда быстро проникла в их кровь и они уже не могли друг без друга. Однажды они даже поссорились из-за какого-то пустяка, но быстро сообразили, что враги и так находятся в постоянной ссоре и никак не могут сделать это еще раз, поэтому больше никогда не дулись друг на друга. А как иначе? Правила есть правила.

©ЧеширКо

Андрей Андреевич жил в доме номер восемь дробь один по улице Мира. Это была обычная старая девятиэтажка с облупленным фасадом и подъездом, покрашенным по линии на уровне плеч – белый верх, синий низ. Андрей Андреевич жил на седьмом этаже и больше всего на свете он любил рассматривать чужие окна. Конечно же, в первую очередь его интересовали не сами окна, а то, что происходило за ними.

Каждый вечер он садился за стол в своей кухне, неспеша ужинал, а затем, достав из тумбочки бинокль, который он каким-то образом ухитрился украсть в театре еще в годы своей молодости, принимался за своё излюбленное дело.

В первую очередь он просматривал окна жильцов дома номер восемь дробь два, но это он делал наспех и больше ради проформы, так как это строение примыкало к его дому перпендикулярно и из-за маленького угла обзора в его окнах редко можно было рассмотреть что-то интересное. Следующим объектом наблюдения становился дом номер восемь дробь четыре (тоже не особо интересный по тем же причинам). И лишь после осмотра этих домов Андрей Андреевич приступал к десерту – наблюдением за окнами дома номер восемь дробь три. Этот дом был удобно расположен прямо напротив, что давало возможность рассмотреть не только мелькающих в окнах людей, но даже детали интерьера некоторых квартир.

Сложно сказать, что именно так привлекало Андрея Андреевича в этом занятии. Может быть, тотальное одиночество, может, природная любознательность, а вполне возможно, что и банальный скверный характер. Сам Андрей Андреевич не считал своё увлечение зазорным и вполне справедливо считал, что если кто-то не хочет, чтобы за ним наблюдали, то он в первую очередь купит себе плотные шторы, а не новенький телевизор, как тот пижон с девятого этажа. И действительно, в некоторые квартиры он не мог заглянуть, так как их хозяева с наступлением темноты сдвигали шторы, и лишь слабое свечение сквозь ткань говорило о том, что за ней живут люди.

Такие «хитрецы» сильно раздражали Андрея Андреевича. Его коробило, что он не может заглядывать в их квартиры:

– Ишь ты, умники какие! – цокал он языком и неодобрительно покачивал головой, переводя взгляд на соседние окна.

Конечно же, о странном хобби Андрея Андреевича скоро прознали во дворе. Несколько раз с ним пытались провести разъяснительные беседы, но они не возымели никакого эффекта.

– А что, это запрещено законом? – выкатывая глаза и вытирая со лба маленькие капельки пота, пыхтел Андрей Андреевич.

Бить тщедушного наблюдателя никто не хотел, потому как всем было известно – люди такого типажа начинают писать заявление о побоях еще за несколько дней до драки. Поэтому в конце концов на него просто махнули рукой, а окна дома номер восемь дробь три по вечерам стали усиленно закрываться плотными шторами, обогатив местного портного, который арендовал маленькое помещение на первом этаже в торце дома номер восемь дробь два.

И в этот момент Андрей Андреевич вдруг осознал себя мессией.

Он понял, что в одиночку смог сломать уклады и образы жизней целого дома! А это, на минуточку, не два, и даже не двадцать человек, а не меньше сотни! Более того, он изменил их жизни к лучшему – их квартиры стали уютнее и безопаснее. Теперь никто не сможет просто так взять и вторгнуться в их личное пространство своим любопытным взглядом.

– Вот так-то лучше... – важно кивал он, уткнувшись взором в очередное зашторенное окно. – Сколько мне нужно было на вас смотреть, чтобы вы, глупцы, наконец, осознали элементарные истины?!

Андрей Андреевич перестал бояться выходить во двор и теперь разгуливал по нему с таким важным видом, будто бы спас человечество от неминуемой гибели. С ним никто не здоровался, но Андрей Андреевич принимал это как должное – ведь каждый мессия в своё время проходил через ненависть глупой толпы. Он смотрел на людей и в его слегка печальном взгляде, помимо благосклонности и снисхождения, можно было увидеть и легкое сожаление, ведь эти неразумные сами не знали, что творили...

Но однажды произошло ужасное.

Плотно поужинав, Андрей Андреевич по традиции прильнул к окулярам, чтобы осмотреть свои владения. Все окна дома напротив были зашторены, как и полагалось.

Кроме одного.

Одинокое окно на шестом этаже, словно обезумевшее ночное солнце, горело жёлтым огнём. Не прошло и десяти минут, как Андрей Андреевич уже стоял перед дверью наглеца с пальцем, будто бы прилипшим к кнопке звонка.

– Да перестаньте уже звонить! – открыв дверь, поморщился хозяин квартиры – парень лет тридцати.
– Вы, наверное, недавно здесь живете? – издалека начал Андрей Андреевич.
– Да, сегодня только заехал. А что?
– А то, что в этом доме принято занавешивать вечером окна.
– Это почему еще? – удивился парень.
– Потому что все так делают. А вы что, особенный что ли?
– Ну и пусть занавешивают, а я не хочу.
– Ах, не хотите? – раскраснелся от возмущения Андрей Андреевич. – Тогда будьте готовы к тому, что за вами каждый вечер будет кое-кто очень пристально наблюдать. За каждым вашим шагом, каждым движением, каждым перемещением по квартире. Ничего не утаится от его глаз.

Молодой человек нахмурился и, повернувшись, бросил взгляд на свои «оголённые» окна.
– Вы сейчас серьёзно говорите?
– Более чем.
– И кто за мной будет наблюдать?
– Я.

Пауза затянулась настолько, что ей позавидовал бы весь актерский состав МХАТа.

– Вы больной что ли? – наконец вымолвил хозяин квартиры.
– Нет, я всего лишь хочу вам помочь, вразумить вас и...
Андрей Андреевич не успел закончить свою проповедь, потому что дверь захлопнулась прямо перед его носом. Посетовав на глупость очередного неразумного агнца, он направился домой. В ту ночь он плохо спал – ворочался с боку на бок и иногда вскакивал с постели, чтобы проверить – не образумился ли юнец? Но свет из квартиры на шестом этаже продолжал издевательски выплёскиваться в темноту ночи.

С этого дня Андрей Андреевич начал заметно сдавать. Он стал реже выходить на улицу, а когда он там всё же появлялся, его взгляд был мрачен и угрюм. Пальцы рук стали подрагивать, участились головные боли и даже забарахлила поджелудочная. Ежедневный вечерний осмотр уже не приносил ему удовольствия, как раньше. Перед тем, как приложить бинокль к глазам, он подолгу сидел у окна, покачиваясь на стуле и нерешительно теребя пальцами край скатерти. Затем он все же решался и устремлял свой мессианский взгляд на жилище недостойных. И каждый раз вздрагивал, натыкаясь на незашторенное окно на шестом этаже. Мессия никогда не опускался до ругани и мата, но с каждым днем ему становилось всё сложнее себя сдерживать.

Однажды Андрей Андреевич так перенервничал, что угодил в больницу с подозрением на инсульт. Диагноз, к счастью, не подтвердился и, вернувшись домой, он первым делом подошёл к окну. Прильнув к стеклу, он долго смотрел вдаль, а затем, прикрыв глаза, горестно вздохнул – в квартире на шестом этаже по прежнему не было штор, а из окна ему приветливо махал рукой силуэт её хозяина.

Это была последняя капля, перевесившая чашу терпения. На следующий день Андрей Андреевич выставил свою квартиру на продажу, а через месяц, отдав ключи новым хозяевам, выехал из неё в неизвестном направлении. Он уезжал с тяжелым сердцем, понимая, что все его труды были напрасны, и стоит ему исчезнуть, как неразумные снова распахнут свои окна на радость любопытным и зловредным взглядам. Впрочем, именно так и произошло. Узнав о том, что назойливый наблюдатель уехал, жильцы дома номер восемь дробь три облегченно выдохнули и перестали зашторивать окна по вечерам.

Но надежда теплилась в душе Андрея Андреевича. Он знал, что каждый мессия хоть раз, но изгонялся глупым стадом, не знающим цены добра и зла. Он верил, что в другом месте его труд обязательно оценят по достоинству, хоть и придется начинать всё с самого начала.

К слову, хозяин квартиры на шестом этаже тоже съехал через некоторое время. Новые собственники жилья в целом были довольны покупкой. Единственное, что их поначалу немного смущало – легкий запах серы в комнатах, а особенно на кухне. Но со временем и он выветрился.

©ЧеширКо

В последние годы Костя полюбил проводить время внутри себя. Когда окружающие люди начинали давить на него со всех сторон необоснованными претензиями, глупыми замечаниями и надуманными обвинениями, он лишь пожимал плечами, как бы говоря: «Что ж... Раз вы так этого хотите, то я пошел». И он действительно уходил, хотя некоторым людям могло показаться, что на самом деле он никуда не ушел, а лишь слегка прикрыл глаза и погрузился в раздумье. Но Кости здесь уже не было. Он был в себе. Внутри Кости была небольшая комнатка, оборудованная так, чтобы ему ничего не могло помешать оставаться внутри себя сколь угодно долго.

В углу комнаты находился стол, на котором стояли чайник, сахарница, любимая кружка Кости, упаковка чая и банка растворимого кофе. Справа от дивана расположился шкаф, доверху забитый книгами, а с другой стороны на полу стоял проигрыватель, от которого к дивану тянулся длинный провод наушников. Рядом с проигрывателем на полу лежали несколько флешек с любимой музыкой. Одна из них всегда была вставлена в разъем.

Оказавшись в себе, Костя первым делом запирал массивную металлическую дверь на ключ, чтобы никто не смог вломиться в его храм спокойствия без разрешения, затем кипятил воду в чайнике, наливал её в кружку и, приготовив напиток, разваливался на диване. Иногда он слушал музыку, в другие дни читал, а иногда просто лежал и смотрел в потолок, слушая, как снаружи кто-то глухо продолжает выплескивать на него свою желчь. Но Косте уже было все равно. Он уже давно взял за правило не реагировать на внешние раздражители, оказавшись внутри себя.

В тот день, выслушав кучу каких-то глупых упрёков от начальника отдела, в котором он работал, Костя спустился в комнату, запер за собой дверь и облегченно выдохнул, прижавшись к ней спиной. Снаружи всё ещё раздавались какие-то вопли и крики, но Костю они уже не волновали. Он был в безопасности. В комнате он провел около часа и, когда ор снаружи прекратился, Костя решил выйти наружу, потому как рабочий день подходил к концу На прощанье окинув взглядом комнату, он подошел к двери и вставил ключ в замочную скважину. Привычным движением провернув его в замке, Костя не открыл дверь, а так и остался стоять перед ней с обломком ключа, зажатым в пальцах.

Такого он точно не ожидал. Лезвие обломанного ключа осталось в замке, выступая из него на какие-то доли миллиметра. Несколько минут Костя безуспешно пытался подцепить его ногтями, но от этих махинаций тот лишь глубже уходил внутрь. Когда количество попыток перевалило за несколько десятков, Костя решил, что нужно менять тактику. Внимательно осмотрев комнату, он не обнаружил ничего, что могло бы ему помочь справиться с этой непростой задачей, так как было бы странно хранить в комнате для отдыха набор инструментов, а разбирать проигрыватель для поиска подходящей детали совсем не хотелось. И в этот момент в голову Кости пришла замечательная мысль. Нужно вытащить из какой-нибудь книги пару скрепок и, распрямив их, попробовать вытащить лезвие. На поиск подходящей книги ушло около получаса – оказалось, что все они склеены или сшиты, и никаких скрепок в них даже не предполагалось. Наконец, удача улыбнулась Косте и на самой верхней полке он обнаружил тоненькую детскую книжку, страницы которой были соединены скрепками. Аккуратно разогнув и вытащив это сокровище из книги, он снова принялся пыхтеть над замком, пытаясь поддеть обломок ключа и вытащить его из личинки.

Наконец, ему удалось и это. Обломок вылез из замка и упал на пол, как-то печально звякнув. Костя хотел уже обрадоваться и издать какой-нибудь победный клич, но только сейчас понял, что это лишь начало его испытаний. Открыть дверь обломком ключа не представлялось возможным, а дубликата у него не было. Костя оказался заперт в себе. Место, где он искал спасения, оказалось ловушкой.

Костя совершенно не переживал за то, как окружающие отреагируют на его долгое отсутствие. Тело вполне сносно могло существовать и без его непосредственного управления. Да, для людей, контактирующих с ним, Костя будет казаться рассеянным и заторможенным, но с основными задачами оно будет справляться машинально. Больше Костя переживал за себя. Остаться запертым в себе навечно – та еще перспектива...

– А почему навечно? – принялся рассуждать он вслух. – Кто-нибудь же всё равно меня спасет?

Опустившись на пол и прислонившись спиной к двери, Костя стал перебирать в памяти имена своих друзей и знакомых, и с ужасом осознал, что никого из них он никогда не подпускал к себе настолько, чтобы те могли узнать о существовании его внутренней комнаты. Всех друзей Костя всегда держал на расстоянии, всячески оберегая свой внутренний мир от внешнего вмешательства. А это означало только одно – ни у кого из них не было запасного ключа...

***

Тем временем, тело Кости вышло из офиса и, дождавшись на остановке нужный автобус, вошло внутрь. Выбрав место у окна, оно прислонилось головой к стеклу и бездумным взглядом стало смотреть на проезжающие мимо машины.

***

Костя сидел на полу комнаты и перебирал в памяти имена всех, с кем когда-либо был знаком, но никак не мог вспомнить ни одного человека, с которым был близок настолько, чтобы впустить его в свой внутренний мир. Нет, такие люди, конечно же были. Например, Света – его бывшая девушка. Когда-то давно он подарил ей запасной ключ от комнаты, но когда их отношения закончились, он забрал его и поменял замок. Или Диана – но когда пришлось расстаться и с ней, она просто швырнула ключ куда подальше и напоследок сказала, что в его комнате воняет, а книги и музыка – отвратительные, и она никогда ими не наслаждалась, а терпела, стараясь не обидеть Костю.

Кто же еще? Родственники? С ними он почему-то виделся очень редко, пропадая на работе. У них тем более не будет ключа. Коллеги? Нет, конечно. Друзья, как выяснилось, тоже не имели доступа к комнате.

Костя протяжно выдохнул, закрыл глаза и, откинув голову назад, упёрся затылком в дверь.

***

Тело Кости вышло из автобуса на остановке и направилось к дому, механически перебирая ногами. Его взгляд остекленел, спина ссутулилась, а руки безвольными плетьми болтались вдоль туловища в такт шагам. Прохожие косились на него и интуитивно старались обойти стороной – неизвестно, что от такого можно ожидать и что у него на уме.

Зайдя в свой двор, тело Кости подошло к подъезду и уже собралось открыть дверь, но чей-то тонкий голосок его остановил.

– Здрасти, дядь Кость!

Тело обернулось. На детской площадке, в песочнице, сидела девочка лет семи и махала ему рукой. Тело Кости знало ее. Это была Настя – дочь его соседей с лестничной площадки.

– Привет, Настя. – автоматически махнуло рукой в ответ тело.
– А вы умеете лепить паски?
– Паски... – нахмурилось тело, вспоминая значение слова. – Не уверен, что я...
– Идите сюда! Я вас научу!

Тело получило указание и двинулось в сторону песочницы. Присев на её край, оно равнодушно посмотрело на девочку.

– Сейчас я вам всё покажу. Берите формочку и насыпайте в неё песок.

С этими словами она вложила в руки тела Кости форму и, схватив лопатку, принялась её наполнять. Когда та заполнилась, она подняла со дна песочницы, видимо, специально припасенную для этих целей, бутылку с водой и, открутив крышку, налила немного воды в формочку. Все это время она болтала без умолку.

– У меня разные есть. Это просто стаканчик, эта с божьей коровкой – моя любимая, эта с зайчиком. Вот. Теперь нужно сказать: «Паска, паска получись, если не получишься – мама с папою придут и по попе надают». А потом переворачиваете и обязательно нужно три раза постучать. Сейчас я тоже сделаю, а у кого лучше будет, тот и победил.

Тело Кости посмотрело на формочку и машинально повторило:
– Паска, паска получись...

***

Из горестных раздумий Костю вывели какие-то звуки из-за двери. Он вскочил на ноги и прислонил ухо к металлу. За дверью кто-то был, и этот кто-то, кажется, ковырялся в замке.

***

– Два-один! – захлопала в ладоши Настя, когда её очередная паска оказалась явно лучше, чем у дяди Кости. – Но вы не расстраивайтесь! У вас тоже хорошо получается! Классно, что вы захотели со мной поиграть, а то всех уже домой загнали, я тут одна осталась. А у вас дома есть кошка?

Тело Кости не успело ничего ответить, потому что девочка не дала ему ни секунды на ответ.

– А у нас есть. Ее зовут Клеопатра, но папа почему-то называет ее Фроськой, – девочка засмеялась так искренне, что тело Кости тоже улыбнулось уголком рта. – А еще мы летом поедем на море. Вы были на море? Там так классно! У меня есть круг, но он мне уже маленький. Интересно, а облака мягкие или твердые? Как вы думаете? Мне кажется, что мягкие, а мама говорит, что они никакие. А я ей сказала – никакие, как рисовая каша? А она на меня так посмотрела...

Девочка изобразила строгий взгляд и даже уперла кулаки в бока для наглядности. Уголок тела Кости растянулся еще больше.

– А самая противная каша знаете какая? Ну, скажите, скажите!

Тело Кости пожало плечами.

– А! Вспомнила! Мы один раз с папой ехали из садика на нашей машине, а он рулит и говорит: «Ну и каша на дороге... И никто не убирает». А я ему говорю: «Пап, ты же голодный, давай остановимся и поедим!»

Девочка снова расхохоталась таким заразительным смехом, что тело Кости не выдержало и тоже засмеялось вслух.

***

И в этот же момент дверь распахнулась. На пороге стояла Настя.
– Ого! – удивился Костя. – А откуда у тебя ключи?
– У меня их и нет, – пожала плечами девочка, пряча за спину ладонь с зажатой в ней заколкой для волос, – просто увидела, что вы грустный идёте, вот и решила вас немножко развеселить. Ладно, мне домой пора. До свидания, дядь Кость!
– До свидания, – кивнул Костя, – и спасибо!
Но девочка его уже не слышала. Она подбежала к подъезду и, встав на цыпочки, принялась набирать номер квартиры на домофоне. Костя поднялся, отряхнул песок с брюк и посмотрел на небо. По нему плыли мягкие облака.

Костя не стал меньше уходить в себя, но с тех пор он перестал закрывать дверь в свою внутреннюю комнату на ключ. Во-первых, это оказалось опасным, а во-вторых, какой смысл в замках, когда на свете есть такие маленькие взломщики, способные открыть любую дверь в мире? Да и вообще, вдруг кто-нибудь захочет обсудить цвет воды, музыку леса или запах ветра, а у него заперто? Нет, для таких важных дел его дверь всегда должна быть открыта.

©ЧеширКо

Таня не поняла моей остановки и продолжала тянуть за руку, увлекая за собой и поторапливая. Я тяжело шагнул внутрь дома.

– А вот и мои ребятки! – весело сказал Виктор и я тотчас понял, что передо мной уже не Виктор. Он сидел за столом и скованно улыбался.

Ума и Тина сновали с тарелками, накрывая на стол. Всё было довольно обыденно, если не считать моего сородича, что забрался в отца Тани.

Я не стал ему подыгрывать, и менее всего мне хотелось, чтобы он сейчас находился здесь.

– Я хотел бы вас кое о чем спросить, – сказал я как ни в чем ни бывало, указывая на дверь, – мы можем отойти на минутку?

– Конечно, мой мальчик, – сказал незнакомец в теле Виктора и поднялся со стула. – Тина, детка, выйди с нами на минутку.

– Нет, Тина останется, – сказал я тоном не допускающим возражений.

Незнакомец в теле Виктора взглянул на меня своим отсутствующим взглядом и попытался дружелюбно улыбнуться.

– Хорошо, Тина остаётся.

Как неумело, как неестественно он говорит, он едва ли лучше Хотэра использует в своей речи интонацию, а эта мимика… Теперь понятно, почему люди так реагировали на меня то, первое время, когда я только учился.

Я не хотел говорить при семье вслух и спросил, используя вибрации:

– Что тебе здесь нужно?

– Девочка. Тина.

– Ты из тех, кто похищает людей? – я шагнул назад к двери.

– Верно, но кажется мне попалась рыбка покрупнее, – он медленно направился ко мне. – Одэри дой Тоэ, кто бы мог подумать, что я найду тебя здесь.

– Ты это о чем? – вырвалось у меня, и я вновь отступил назад, перешагивая порог.

Незнакомец сунул руку за спину, и не успел я глазом моргнуть, как он направил на меня пистолет.

– Теперь девчонка мне не нужна, – лицо Виктора нелепо улыбалось мне, – ты пойдешь со мной, хочешь ты того или нет.

В руке у него был обычный с виду кольт, но я видел тонкие прозрачные колбочки вдоль его ствола – это лазер, он не человека хочет сейчас убить, а меня поджарить вместе с ним.

– Что происходит? – пискнула Таня, пятясь к сестре. Вся семья сейчас испуганно смотрела на нас, стоящих у двери.

– Всё в порядке, – сдавленным голосом сказал я им. – Нам нужно немного поговорить снаружи.

– Папа, опусти пистолет, это же Дэвид, – подала голос напуганная Тина.

Я вышел наружу, пятясь назад, боясь повернуться к нему спиной. Я не мог поверить в происходящее, не может быть, чтобы Тина стоила меньше, чем я, раз он так быстро переключился на меня.

– Неужели семь тысяч того стоят? – сказал я ему голосом Дэвида. – Я обещаю, что доставлю тебе проблем на куда большую сумму, – я сжал кулаки.

– Семь тысяч?! – он хрипло расхохотался и вытянул руку, целя мне пистолетом меж глаз. – Семь миллионов, дружок. Ты что-то напутал.

Семь… миллионов? Так Арон врал мне! Но зачем?

– Пап, что ты делаешь? – вмешалась Таня, стоя на пороге и наблюдая, как мы направляемся по дорожке к машине Виктора.

Я смотрел на неё испуганное светлое личико. Наверное, я вижу её в последний раз. Меня посадят в машину и будут тыкать лазером в голову всю дорогу, пока не сдадут властям, но произошло то, чего я никак не ожидал.

– Брось пистолет! – Ума сдвинула детей с порога и сейчас целилась в Виктора револьвером, прикрываясь дверью как щитом.

И я и мой неизвестный похититель на мгновение опешили. Ума выглядывала из-за двери, держа дрожащей рукой пистолет, напуганная не меньше детей и внимательно разглядывала меня и Виктора.

Я не мог поверить глазам – она целилась в Виктора, она готова была убить мужа, чтобы спасти меня. Меня! Малознакомого мальчишку, опустим тот факт, что и меня – Одэри вместе с ним, ведь обо мне она не догадывается.

– Как моя фамилия? – спросила Ума у Виктора, всё ещё целящегося в меня.

– Райт, – тут же ответил незнакомец, поглядывая на неё через плечо.

– Не эта, девичья. Какая у меня была фамилия до того, как ты взял меня в жены?

– Амерс.

– Когда мой день рождения?

– Двадцать шестое сентября.

Он подготовился, понял я, но недостаточно хорошо, я знал, что его выдало, и должно быть Ума тоже заметила, что это не её муж вернулся домой с работы.

– Ты помнишь тот день, когда ты впервые признался мне в любви? – продолжала допрос Ума.

Незнакомец в теле Виктора скорчил гримасу гнева.

– Чего мы с тобой тратим наше время? – обратился он ко мне, отправив сигнал с вибрациями. – Шагай!

Виктор пошел на меня, а я пятился к машине.

– Стой! – приказала ему Ума. – Немедленно остановись!

Незнакомец уходил дальше от дома, не обращая на неё внимания. Ума в домашних тапочках выскочила на улицу за ним, продолжая целится ему в спину.

Мой похититель послал мне сигнал:

– Лезь в машину, или тебе подсказать, что я сделаю женщиной, если не подчинишься?

Я покорно открыл дверь автомобиля. Незнакомец в теле Виктора начал обходить его внедорожник и тут грянул выстрел. Ума, добежавшая до середины дорожки, выстрелила ему в руку, желая выбить пистолет, но пуля скользнула по его плечу. Виктор охнул и вскрикнул, хватаясь за руку и зажимая рану. Промедление бы стоило нам всем жизни, и я рванул к телу Виктора стараясь сбить его с ног. Мы оба повалились на газон и мне удалось вырвать из его руки пистолет, ударив кулаком по его ране. Виктор закричал, хватаясь за руку, но я не дал ему возможности вновь получить контроль над ситуацией.

– Нет! – закричал я Уме, что побежала к нам. – Назад! Назад! – Я отошел от Виктора, чтобы тот не смог отнять или выбить у меня свое оружие и целился в него. – Не подходите к нему – это опасно.

Тогхо внутри Виктора переселится в неё, если та подойдет. Я хорошо понимаю, как ему сейчас больно, и как он хочет вырваться, но стоит ему хоть на миг выйти из тела, и я выстрелю в него. Он уже понял, что мне дорог этот человек, раз я ещё не убил его и не станет торопится покинуть тело Виктора.

– Что происходит, Дэвид? – спросила плачущая Ума. Девочки выглядывали из-за двери и, кажется, не они одни – выстрел и крики наверняка слышала вся улица.

– Это не Виктор, – только и мог сказать я, тяжело дыша и держа незнакомца на прицеле.

– Он был странным весь вечер, – Ума смотрела на мужа, уже не грозя ему пистолетом. – Почему он целился в тебя?

Я не мог ей сейчас рассказать – я должен был спасти Виктора.

– Я отвезу его в больницу, – сказал я, хотя и не упомянул, что сначала разделаюсь со своим сородичем.

– Я могу…

– Нет! – я жестом остановил её. – Не подходите или станете такой же. – Это окончательно сбило её с толку. – Я знаю, что с ним, – признался я. – поверьте мне. Я все вам расскажу, но сначала нужно ему помочь.

Ума сняла с себя фартук и кинула мне, а я кинул его Виктору.

– Приложи покрепче к ране, – сказал я незнакомцу. Тот послушался, продолжая лежать на траве и злобно поглядывать на меня.

– Я вызову скорую помощь, – сказала Ума, разворачиваясь к дому.

Этого тоже нельзя делать.

– Я сам его отвезу.

– Ты? – удивилась она.

Я сделал виноватое лицо.

– Я ведь тоже не Дэвид. Настоящий Дэвид не пришел бы в этот дом и не познакомился бы с вашей дочкой, вы ведь знаете семейство Хэдери. Я занял его тело также, как и кто-то другой занял тело вашего мужа. Я не знаю его, правда не знаю, но смогу его оттуда выгнать, обещаю.

– Кто ты такой? – Ума смотрела на меня скорее недоверчиво, чем испуганно.

– Я ваш друг. Я тот Дэвид, которого вы знаете.

Я послал сигнал незнакомцу, приказывая встать.

– И что же ты собрался со мной делать, – хрипловато проговорил Виктор, криво ухмыляясь и ещё больше выдавая себя перед Умой и девочками.

– Лезь в машину или я попрошу миссис Райт и ногу тебе подстрелить.

Он подчинился, а я обошел машину и, сев за руль, потребовал ключи. Он отдал их мне, посмеиваясь надо мной.

– И куда же мы едем, дружок? Не к нашим ли сородичам, чтобы я мог там пересесть в чужое тело и «спасти» твоего Виктора. А может ты хочешь меня убить, а? Ну давай, хочу посмотреть, как ты это сделаешь.

Путь к моим сородичам мне закрыт, подумал я, ведь преступник для них я, а не этот похититель детей, черт возьми – этот мир совсем рехнулся. Кажется, самое время снова звонить Арону. Узнать бы ещё, зачем он лгал мне. Вляпаюсь ли я ещё больше если позвоню ему? У меня нет выбора, я должен доверится ему, мои дела и так хуже некуда.

Я жутко нервничал, меня подмывало позвонить прямо сейчас, но с телефоном и пистолетом за рулем – это уже слишком. Я поехал по дороге в ту сторону, откуда пришел. Незнакомец развалился на сидении, зажимая рукой рану и ухмылялся мне. Очевидно Виктор наткнулся на него после работы, этот тогхо даже не переодел его из его делового костюма в домашнюю одежду, когда сел с ним за стол. Он хотел увести девочку, но когда? Сразу после ужина? Что бы было, если б я отказался заходить, когда Таня предложила выпить чай? Мне сейчас не об этом следует думать.

Неудачливому похитителю не понравилось, что я повез его в неизвестном направлении, но ничего поделать он не мог. Я остановился у многоэтажного дома где жил Арон, потребовал, чтобы незнакомец вылез из машины и вышел сам, держа его под прицелом. Отправил пару сообщений с телефона, попросив Арона спуститься с оружием. Уже сильно стемнело и людей на улице было мало, мы сидели с моим похитителем на скамейке, где я мог незаметно для других людей целить ему в бок.

Арон спустился быстро, притормозил возле нас, и я заметил замешательство на лице Виктора.

– Хочешь его выгнать? – подытожил все мои отправленные ему сообщения Арон, поглядывая на неизвестного.

Я кивнул.

Отец Тани скривил губы, хмуро уставившись на Арона, но тот показал ему свой пистолет и кивнул головой на автомобиль, в котором мы приехали.

– Я возьму пока его автомобиль? – покосился на меня Арон. – Я отвезу твоего приятеля в больницу, машину оставлю там же, на парковке.

– Что ты с ним сделаешь? – спросил я.

Он не ответил. Я смотрел им вслед и на душе у меня было прескверно. Я не знал, что делать и что я уже натворил. Я не мог больше доверять Арону, ведь он обманул меня. Зачем ему было лгать мне? Но что мне остается делать. Я взглянул на оружие в своей руке и пошел наверх в его квартиру.

Уснуть я не мог, я лежал на диване и сколько ни смотрел в книгу, смысл строк мне не поддавался, я читал один и тот же абзац раз за разом.

Стоило ли мне прибегать к помощи Арона? У меня просто не было другого выхода, я никак не смог бы заставить незнакомца перелезть в другого человека или хотя бы заставить выбраться из Виктора, пока лазер был у меня. А избавься я от оружия, и моя жизнь и жизнь Тины вновь была бы под угрозой. Я прекрасно понимал, что Арон и тот похититель коллеги, а что, если он просто отпустит его сейчас – отвезет обратно к Райтам. Хотя, может они и не коллеги, засомневался я, может как раз наоборот, я привел к Арону его же конкурента под дверь, то-то этот похититель людей смотрел на Арона волком. В любом случае, я бы не выбрался из этой ситуации живым без него. Я бы позволил себя схватить с той призрачной надеждой что этот тогхо не вернется за девочкой, или же мне бы пришлось убить отца, чтобы спасти его дочь.

Арон вернулся ближе к трем ночи.

Я тотчас метнулся в коридор и спросил его:

– Что ты с ним сделал?

Он посмотрел на меня, как на дурака.

– Отпустил.

– А как же…

– Твоего приятеля я отвез в больницу, как и говорил. Без нашего с тобой приятеля внутри него – не волнуйся.

– Что, если он вернется? – спросил я. – За мной или за девочкой.

– Потому я и спросил тебя тогда, что ты намерен делать?

Арон разулся и пошел на кухню, оставив меня стоять, повесив нос, в коридоре.

– Я должен бежать, – сказал я, выглядывая на него из коридора.

– Тебе денег одолжить? – небрежно спросил он.

– Да, – буркнул я. – Но они не для меня. Я отдам их Райтам. Пусть уезжают отсюда.

– Что же ты так влюбился в них, оставил бы ты их в покое. Ты же понимаешь, что у них от тебя одни только беды будут, куда бы они с тобой не отправились.

– Я и не собирался с ними идти.

Он не прав, подумал я. У них украли бы ребенка, если бы не я.

– Почему ты солгал про семь тысяч?

Я поглядывал на него исподлобья холодным взглядом.

– Потому что хотел тебя сдать, – просто ответил он, продолжая смотреть на меня, как на глупого ребенка, коим я и являлся. – Скажи я тебе, что ты стоишь миллионы, ты бы не бросился от меня бежать? Я всё выжидал момент, но он так и не настал.

Арон сказал, что вывез тогхо сидящего в Викторе в другой город, где тот переселился в другого человека, и у меня есть день-другой чтобы смыться. Этой ночью я почти не сомкнул глаз, размышляя, что мне делать дальше.

Утром я спросил Арона:

– Так ты одолжишь денег для Райтов?

Арон нехотя отвлекся от телевизора.

– Я дам тебе немного, а куда девать их – сам решишь, – он лениво поднялся с дивана и выволок из шкафа огромную сумку, бросив её у моих ног и вернулся на прежнее место к своему шоу по телеку.

– Но ты отдаешь всё, – охнул я.

– Я себе ещё напечатаю, – отмахнулся он, смотря на экран.

Я знал, что у него будут проблемы из-за этого.

– Я всё тебе верну, я же – тогхо, – сказал я, не слишком уверенный в своих словах.

– Ты-то? – усмехнулся он, точно я рассмешил его гримасой. – Ты больше человек, чем тогхо. Пообещай мне, что я сейчас покупаю себе друга и товар обмену и возврату не подлежит. – Я заулыбался, и мне даже захотелось броситься и обнять его за шею, но я вспомнил, что я всё еще тогхо и сдержался. – Можешь оставить оружие при себе, при том условии, что я никогда не стану твоей мишенью.

– Спасибо, друг, – продолжал широко улыбаться я, точно сейчас снова было рождество у Райтов. Я попробовал поднять сумку и понял, что мне это не под силу. Видя мои старания Арон лишь рассмеялся.

– Так и быть, подвезу тебя к твоим Райтам.

Мы ехали по городу, а я всё перебирал в голове слова, которые буду говорить Тане и остальным.

У семьи эта ночь тоже выдалась бессонной, они только вернулись из больницы, но, не смотря на усталость, мне были рады.

– Ты расскажешь нам в чем дело? – спросила Ума, когда Арон оставил сумку у их обеденного стола и ушел.

– Я ухожу, – признался я. – И вам тоже следует уехать.

Девочки и их мать смотрели на меня, точно до них не доходил смысл моих слов.

– Уехать? – удивилась Таня.

– Да уехать, за Тиной могут вернуться, как вернутся и за мной. Я оставлю вам деньги, их хватит на первое время, чтобы освоиться, – тараторил я, вспоминая подготовленные слова. – Если снова произойдет что-то подобное, если один из вас начнет себя странно вести – не идите с ним никуда, хорошо? Я бы хотел вам всё рассказать, но боюсь, вы мне не поверите.

Я почувствовал, что могу вот-вот расплакаться, и поторопился уйти. Когда я уже подходил к машине Арона, Таня окликнула меня, но я обернулся, лишь когда сел в машину, и мы поехали. Я – трус, я снова сбежал.

– Куда мы едем? – не понял я, видя, как тот свернул на трассу, ведущую из города.

– Ты веришь мне?

Мне бы очень этого хотелось.

Я кивнул.

– Тогда мы едем за твоим новым телом, – сказал Арон, ухмыляясь с сигаретой в углу рта.

– Ты поможешь мне найти другое тело?

– Ага, именно.

Я вновь ему доверился, в конце концов я был обязан ему слишком многим.

Мы приехали в другой город, один из многих крошечных городков, разбросанных по этой каменной пустыне. Машина остановилась у высокого забора, ограждавшего четырехэтажное белое длинное здание, весьма неказистого вида, стены которого давно не ремонтировали и краска, и шпаклевка на них осыпались.

– «Психиатрическая больница»? – прочитал я и недоуменно заморгал, глядя на Арона.

– Тебе там будет лучше, – сказал он серьезно и видя, что я не на шутку напугался, громко рассмеялся. – Ты бы видел своё лицо, – посмеивался он. – Как я и говорил, ты уже не тогхо, а самый настоящий человек – такие эмоции не подделать.

Я был недоволен, мне не нравилось, что он меня сюда привел, и я не понимал зачем мы здесь.

– Пошли, – позвал он и направился к воротам.

Арон показал пропуск сторожу, и мы вошли на территорию лечебницы. Мне было не по себе. Я чувствовал подвох, но слепо плелся за Ароном, как и когда-то пошел за Огэдо. Надеюсь, теперь мой друг меня не подведет, если он конечно считает меня другом. Но у меня всё еще при себе пистолет, и я всё еще не собираюсь сдаваться без боя.

Двое мужчин из охраны у дверей узнали Арона, хотя по их лицам и не было видно, что ему здесь рады. Он обоим предъявил свои документы и его пропустили в здание. Один из них остался на посту, а второй повел дальше, отпирая перед нами двери.

– Вчера я твоему приятелю именно здесь достал нового человека, – махнул мне Арон на общий зал больницы, где толпились сами пациенты в бледно-голубых ночных рубашках.

Мне здесь не нравилось, как и не могло понравится любому другому, которого привели сюда в полном неведении. Здесь странно пахло: лекарствами и самими больными, медсестры и другой персонал клиники, поглядывали на нас, как на нежелательных гостей, которых хочется поскорее выставить за дверь. Душевнобольные и того хуже, я много читал про них, но столкнувшись с ними нос к носу они меня пугали куда больше, чем на страницах книг. Они издавали странные звуки, несвойственные человеку, кричали или плакали. Толстая старуха на стуле в углу смотрела в никуда, точно была слеплена из воска, лысый худющий мужчина размахивал руками, точно отмахиваясь от пчел, старик сидящий у телевизора, громко ругался, но речь его была бессмысленной и бессвязной.

– Если тебе эти не нравятся, можем прогуляться по палатам или заглянем к особо буйным.

Я должен выбирать среди них? – хотел было воскликнуть я, но вдруг понял – пусть сознание их и неисправно, но тела многих из них всё ещё пригодны для жизни, и жизнь этих людей я не сломаю – я улучшу её, по крайней мере постараюсь это сделать. Когда я выбирал для себя человека в прошлый раз, то исходил и из личных качеств, сейчас же мне уже не нужно быть актером, я могу быть тем, кем являюсь я сам.

Я всё смотрел на пациентов, но каждый был один другого хуже: старые, больные, слепые…

– Лучше ты бы привел меня в тюрьму, – скривил я губы.

– Дружил бы с кем-нибудь из столицы, то выбирал бы хоть сирот, хоть заключенных, а пока у тебя есть лишь я, довольствуйся этими или уходи, – равнодушно отрезал Арон.

Мы отправились смотреть пациентов в палатах. Хмурый охранник, что ходил за нами от самой входной двери, показывал нам только тех больных, у которых не имелось тяжелых или неизлечимых болезней. От некоторых окошек в дверях я сразу отходил, у некоторых задерживался, иногда подолгу. В одном из коридоров тощий мужичок с веселым приветливым лицом тут же узнал Арона.

– Привет старина. А я всё думал, куда ты запропастился, мне сказали, что тебя выписали.

– Верно, выписали, зашел вот тебя повидать, – улыбнулся он ему в ответ, но хмурый работник больницы отпихнул больного с их дороги, и мы пошли дальше.

– И твоё тело отсюда? – удивленно взглянул я на Арона, а тот лишь загадочно усмехнулся.

Я обходил коридор за коридором, пока вдруг не увидел именно то что мне нужно. Пациент не был красивым или крепким, и я знал, что этот человек не здоров, но мне было всё равно. Я смотрел на него и чувствовал тоже самое, как когда я увидел Таню – точно знал этого человека уже давно. Его лицо станет теперь и моим лицом, а его глаза теперь вновь увидят мир за пределами больницы.

– Что будет с Дэвидом? – обернулся я к Арону.

– Ему сделают укол снотворного, и я отвезу его к нему домой.

Я взглянул на свое отражение в стекле двери и мне стало горько расставаться с ним. Передо мной очередной малыш Джори, жизнь которого я испортил. Что же, пусть ненадолго, но я улучшил твою жизнь, Дэвид. Я бы рад остаться, но у тебя всё ещё остается твоя жизнь, и я не имею права проживать её за тебя. Я вновь взглянул на пациента за стеклом.

– Я готов, – вздохнул я в последний раз этими легкими.

Я вышел из больницы его ногами, хотя поступь моя была нетвердой, должно быть из-за лекарств. Мы остановились с Ароном возле машины, и я подержал за руку Дэвида, которого усадили в машину, он спал и ему было всё равно, но мне нет, я крепко обнял Арона и знал, что он поймет мои чувства, поймет, как понимаю их я именно сейчас, а не как год или два назад.

– Может скажешь своё имя? – спросил я Арона.

– Хотэо, если для тебя это важно.

– Я всё ещё могу звонить тебе? Просто так, чтобы поговорить.

– Звони, – пожал Арон плечами. – Моё предложение ещё в силе, мы могли быть неплохой командой.

– Я лучше буду держаться подальше от своих сородичей.

– Как хочешь, знаешь, иногда ты незаметнее всего именно тогда, когда ты у них под носом, – усмехнулся он и полез в карман за сигаретой.

– Спасибо тебе за всё, – я протянул ему руку на прощание, но он лишь улыбнулся моему жесту.

Арон нагнулся к Дэвиду в машине и достал у него из кармана мой лазер, а я совсем забыл про него. Арон сунул его мне в протянутую руку.

– Я признался тебе, – сказал он, – я хотел легкой наживы, получить награду за твою голову, но не сделал этого. Да я знал про Тину, но не думал, что кто-то будет так далеко забираться ради неё, зная, что это мой регион для ловли. Раз ты теперь с людьми, значит, мы не союзники, может так случится, что я вновь появлюсь на твоей дороге и, надеюсь, мы и тогда останемся друзьями.

И я отправился навстречу новой судьбе. Денег я прихватил немного, но на первое время хватит. Больница выписала мое новое тело, признав полностью исцелившимся. Я не стал искать дом, принадлежавший владельцу моего нового тела, а отправился искать новый на просторах этой страны. Я отправился на Землю, желая стать богаче и получить доступ к новым ощущениям и удовольствиям и я, если можно так сказать, получил желаемое.

Через три года я не смог устоять и приехал в Надежду Силевьи из-за Дэвида и Тани, и всех остальных семейства Райт. Хотэо мне сказал, что они вернули ему его деньги и не стали уезжать, ведь там их дом.

Я первым делом отправился на их улицу, вновь посмотреть на дом, что так любил. Затем заглянул к Хэдери – их дом мало чем изменился с тех пор. Я расспросил у одного из братьев Дэвида, как тот мальчик сейчас. Он рассказал мне всё с самого начала, как сперва Дэвид изменился и перестал приходить домой, а затем и вовсе оказался в больнице с провалами в памяти. Каково было моё удивление, когда мне поведали, что Райты даже там навещали мальчика и тот их помнил. Он продолжал с ними дружить, а сейчас, если верить его брату, он встречается с Таней. Он далеко не отличник, и теперь Таня ему помогает в учебе, но он старается и делает успехи. Ну что же, хоть чью-то жизнь я не пустил прахом.

Я наведывался к Мадэрам, но, и дом Клайва и дом Рины сейчас принадлежат другим людям. Кроме того, что они переехали, я о них так ничего толком и не узнал, сколько не спрашивал у соседей.

Хотэо уехал через полгода после того, как мы расстались. Как я понял, его услуги, как и всех остальных ловцов людей, здесь на Земле больше не нужны, и он возвращается на родину. Сейчас я чувствую себя обычным человеком, хотя и знаю, что это не так. Где-то внутри я всё ещё тогхо, должно быть, единственный тогхо сейчас на всей Земле, забытый всеми беглец и преступник. У меня появилась собственная семья – мои новые сородичи, а также многочисленные друзья и хорошие знакомые, но мне по-прежнему хочется поговорить с кем-нибудь, с кем-то, кто поймет меня без слов, а одними лишь вибрациями.

Автор: @anna.rey