zavaiter

--\--
В крови содержится много железа, оно находится в гемоглобине, что способствует переносу по кровеносной системе кислорода и углекислоты. Это очень важный, если не сказать, ключевой, компонент в обмене веществ организма живого существа.
Когда же кровь вытекает наружу, то происходят окислительные реакции, получается много оксида железа, FeO2, если не ошибаюсь. Так, вот именно им и пахнет моя подушка.
Вообще, в теле человека содержится довольно мало железа. Если собрать его, то выйдет разве что крохотный шуруп для маленьких часов. Хотя, это не важно.
Я открываю глаза. Половина моей подушки теперь окрашена в красный цвет. А слева на кровати лежит какая-то девушка.
Что за?..
Что она здесь делает? Кто это? Вспоминай!
Ах, да! Ее я вчера подцепил в клубе. Надеюсь, это единственное, что я подцепил.
Что мне с ней теперь делать?
Черт, лучше сейчас не думать вообще ни о чем. От малейшего напряжения мои мозги вскипают, а извилины содрогаются в конвульсиях. Вот они, последствия вчерашнего вечера.
Необходимо избавится хотя бы от одного последствия – этой девушки, но сначала, нужно что-то сделать с моим носом.
Вставив палец в нос, пытаясь задержать кровотечение, я направляюсь в ванную, ударяясь то ногой, то боком о дверь, шкаф и тумбочку. Меня ужасно шатает из стороны в сторону, а ощущение, словно я дряхлая старуха, что путешествует на корабле в шторм, к тому же с морской болезнью в придачу. Похмелье не просто даёт о себе знать, оно вопит, орёт так, что я не могу этого скрыть.
Вот я уже и в ванной. Я открываю кран с холодной водой и смываю кровь с лица.
Я поднимаю глаза и смотрю на свое отражение, чтобы удостоверится, что я чистый.
Не люблю смотреть в зеркало. Кажется, словно там, в зазеркалье другой человек, просто очень похожий на меня: с той же прической, с тем же шрамом на левой щеке от неудачной поездки на скейтборде в детстве, с такой же небольшой ямочкой на подбородке, с тем же пирсингом на лице. Кажется, словно это просто другой человек, которого наняли, чтобы играть роль моего отражения. И этот человек ужасно устал от этой роли. Поэтому каждый раз смотрит на меня с усталостью, отрешенностью и презрением. Он бы и рад уволиться, да вот податься больше некуда. Он, подобно титану, держит на своих плечах эту гнетущую ношу, выглядит даже старше меня самого.
— Знаешь, – говорю я ему. – Такое чувство, когда ты смотришь в зеркало и не узнаешь человека, что в ответ уставился на тебя.
Моё отражение, молча, уставилось на меня.
— Жизнь порой совсем не то, чем может казаться. Кто знает, может, дежа-вю – это реальная жизнь? Или, может быть, это всё не настоящая жизнь, а всего лишь воспоминания? – еле шевеля губами, говорит мне отражение.
— Что за бред? – переспрашиваю я у своего отражения, хотя, что может быть бредовее, чем разговаривать с самим собой.
— Ничего. Плохо, наверное, после вчерашнего? Убиваешь нас обоих.
И единственное, что объединяет нас в этот момент – то, что мы оба показываем друг другу средний палец.
Кровь всё не останавливается, и я начинаю искать вату. Забавно. Не так давно я пытался лишиться всей крови, теперь же беспокоюсь и пытаюсь ее оставить себе. Вот и всё. Дамба из ваты построена.
Открываю холодильник. Единственная надежда, которая никогда меня не покидала, это вера в то, что у меня в холодильнике магическим образом окажется еда. Но откуда же ей там взяться? Я никогда не любил готовить, ведь приготовление пищи, как правило, разводит столько грязи, а я этого не выношу. А благодаря тому, что мой материальный статус с недавнего времени укрепился, и деньги стали позволять мне постоянно питаться в кафе, я забыл о приготовлении пищи вообще. Но все почему-то надеюсь, что еда в холодильнике найдется. Она сама туда залезет, приготовится и будет мирно ожидать своей участи. Увы.
Холодильник отражает состояние окружающего меня мира: большая часть либо протухла, либо уже срок годности прошел, а годного к употреблению очень мало.
Надо всё это выкинуть. Сделаю это как-нибудь в следующий раз. Это типичная человеческая черта – жаловаться на что-то, не предпринимая ни малейшей попытки что-либо изменить.
Хорошо, что виски не пропадет. А я не пропаду вместе с ним. Его-то я и наливаю в тублерс и направляюсь обратно в спальню.
Может, предложить моей гостье, что так нежно посапывает на моей кровати, выпить? Угораздило же меня вчера в клуб пойти. Знал ведь, что это плохая идея. Что мне с ней делать теперь? Надо ее разбудить.
— Эй…
Черт, я даже имя ее не помню. Какое ужасное клише.
— Проснись и отправляйся к себе домой.
Незнакомка лишь машет рукой и дальше погружается в сон. Я перехожу к серьезным мерам, я сажусь на кровать и стягиваю с нее одеяло.
— Хочешь еще? – игриво спрашивает она.
— Вообще-то нет. Просто тебе пора уходить отсюда.
Она все еще никак не реагирует, и я вновь повторяю последние два слова. Трижды. С нарастающим ударением. Тогда она поворачивается и смотрит на меня своими большими карими глазами.
— Что это с тобой? Кровь с носа течет?
Она начинает тянуться ко мне руками, но я брезгливо не даю ей к себе прикоснуться.
— Слушай, а тебя дома никто не ждет? Может, тебе на работу надо?
Не то, чтоб она была некрасива или неприятна мне – напротив, она просто великолепна. Но мне неловко и я чувствую себя ужасно глупо. Я не знаю, что нужно делать в подобных ситуациях, ибо я в такой оказался впервые.
— Ты ублюдок. Воспользовался мною, а теперь сразу гонишь?
— Ты же не думала, что это любовь до гроба? Я просто был пьян вчера. Я обычно так не поступаю.
— Отвернись и я оденусь, уйду от тебя, раз ты так этого хочешь.
— Спасибо.
— Давай отворачивайся, – злостно говорит она, прикрываясь одеялом.
— Да ладно тебе. Я всю ночь видел тебя голой, а сейчас утром ты кричишь, чтоб я отвернулся.
Никакой логики у этих женщин.
Я вытаскиваю вату из ноздри. Кровь, похоже, больше не течет. Я отрываю взгляд от ваты и поднимаю голову. Не стоило этого делать. Теперь-то я выяснил, что у моей подружки неплохой хук правой.
— Черт! – кричу я, – только же кровь прекратилась. Зачем так грубо?
— А я тебя и не так ударю!
Я спешно встаю с кровати, рву вату на два куска и пихаю в каждую из ноздрей. Мало ли, из какой теперь кровь потечет. А так – наверняка.
— Всё. Всё. Никакого рукоприкладства, успокойся. Хочешь виски?
Она встает, поворачивается ко мне спиной и нервно одевается, что-то бурча себе под нос.
У нее на спине интересное родимое пятно, которое по форме напоминает силуэт Авраама Линкольна. В профиль. Курящего трубку.
— Слушай, а как давно у тебя это родимое пятно на спине?
Она застегивает лифчик, и надевает кофту, так и не ответив.
— А Линкольн курил трубку?
Не замечая ни меня, ни моих вопросов, она одевается и идет к двери.
— Вот, возьми деньги на такси, – говорю я и протягиваю ей банкноту.
— Не нужна мне твоя гуманитарная помощь. Засунь себе их…
Она выхватывает деньги, комкает их и сует мне обратно в ладонь.
— Ладно, ладно. Успокойся. Как хочешь. Засуну себе их в карман.
Только я собираюсь это сделать, как она вновь выхватывает их и отворачивается к двери, пытаясь открыть замки на двери, но тщетно.
— Может, поможешь? – сдается она.
Я открываю дверь и выпускаю ее. Я смотрю ей вслед.
— Удачи тебе! – кричу я.
Просто родители с детства привили мне хорошие манеры.
Какой же я идиот. Больше никаких походов в клуб. Запишу это в свой блокнот мудрых мыслей.
Я смотрю на часы: еще рано. Надо чем-то себя занять, я ложусь поудобнее и включаю телевизор. Там, на одном из каналов меня ожидает очередная порция мусора, ведь как когда-то сказал американский кинорежиссёр Вуди Аллен: «В Лос-Анджелесе мусор уже не выбрасывают. Его перерабатывают в телевизионные шоу». Я, конечно же, живу не там, но ведь шоу везде одни и те же.
Вот и сейчас по телевизору показывают шоу рода «Магазин на диване».
Пластмассовая студия, в которой пластмассовые люди предлагают товары из пластмассы.
Пластмассовая студия, в которой пластмассовые люди, которых, словно из ведра облили различными тониками, кремами, румянами, а затем ну шунты прикрепили на их лица пластмассовые улыбки.
Пластмассовая наживка в капкане из проводов, пластмассы и экрана.
Просто существует специальный завод, где по конвейеру плывут тела людей, а из них делают ведущих телешоу.
Ведущие в этой передаче такие счастливые. Они ведь, естественно, пользуются теми товарами, что предлагают нам. Да. Их жизнь невероятно легка теперь.
Мужчина лет пятидесяти. Наверно, актер неудачник. Мечтал попасть в Голливуд, но даже Болливуд его не принял. Вот и теряет он свои годы на этой передаче, довольствуясь подачками в виде возможности продемонстрировать свое актерское мастерство во второсортной рекламе. Изображает улыбку, которая все же похожа на оскал.
Рядом с ним женщина, Блондинка с длинноватым носом. Она видимо считает, что им может задеть камеру, поэтому голову опустила вниз и смотрит исподлобья.
У нее улыбка ребенка, которого поймали на дерзкой шалости.
Она смущена и напугана. Выглядит, как при первой покупке презервативов.
Она смотрит прямо на меня. Прямо в мои глаза цвета бутыли спрайта. Ну, если, конечно, немного осветлить пластик.
Нет. В ее руках не новый пылесос. И это не шланг.
Она протягивает мне веревку с петлей на конце. Прямо из экрана тянется рука, одетая в короткие пальцы и золотой браслет. Ее ладонь словно душит веревку.
Рука все ближе и ближе ко мне. Как фильм в 3D формате. Я уже готов откинуться, слегка испугавшись, назад, а потом облегченно вздохнуть, ведь всё это понарошку.
— Вы устали от назойливых будней? Вам надоел ваш начальник, которому невозможно угодить? Вы хотите все исправить, но не знаете как? Представляем вам новое ультра-крутое-супер-мега-средство – петля 2000.
Мужчина с идиотской улыбкой на лице надевает петлю на шею и улыбается еще шире. Скоро его улыбка сама станет петлей. А девушка всё продолжает говорить.
— Повешение – один из самых распространенных способов отправиться в мир иной. Был опробован Иудой еще давным-давно.
— Иуда рекомендует, – подхватывает ее напарник.

Привет всем и каждому на Пикабу!
Я набрался мужества и решил выложить на ваш суд и критику свое произведение, которое я написал будучи 18 лет отроду. Очень хотелось бы услышать здравые комментарии насчет моего труда.
Книга называется "В петле". Речь пойдет о юном писателе, о его жизни и о своеобразном видении жизни.
Пока что выложу первую главу. Надеюсь, Вам будет интересно.

P.S: На всякий случай выложу комментарий для минусов. Все-таки, если заминусуют рассказ, то его мало кто увидит, а следовательно, я мало и советов услышу в свой адрес.

Всем спасибо за внимание. =*

--\--

Когда летишь вниз с огромной высоты и даже не видишь дна пропасти, поневоле хочешь ухватиться за что-то и спасти свою жизнь, неважно нужна она тебе или нет. Это называется инстинкт самосохранения.
Говоря по сути, большинство людей живут либо из-за самообмана, отрицая свое существование и восхваляя свою уникальную жизнь, либо из-за сильно развитого инстинкта самосохранения – глупой упрямости и невозможности принять нужное, строгое решение, если требуется. Я имею в виду суицид.
Вот пришла моя очередь падать. Все такое темное вокруг, словно совсем ничего нет. Перед глазами начинают возникать картинки с самыми яркими памятными событиями моей жизни. Свист ветра переходит в голоса. Я слышу то, что мне говорили в течение моей недолгой жизни, слышу то, что я говорил.
Так же внезапно, как все это началось, так же все и затихает. У этой бездонной ямы вырисовывается «финишная лента». Что же тут скажешь? Я приближаюсь к ней. Ударяюсь телом о землю. Последний глоток воздуха как при удушье. Я умер?
Я открываю глаза.
Я нахожусь в очередной психиатрической клинике. Хотя в этот раз это называется центром реабилитации. Это место, за которое вашим родственникам придется каждый месяц выкладывать немалые суммы денег, зато вы себя будете чувствовать как на курорте. Так написано в брошюре. Ну, почти так. Если у них есть она, конечно. Отец поместил меня, надеясь, что здесь за мной будет хороший уход, ведь это одна из самых лучших клиник.
Здесь находится около ста человек, включая самих больных и медицинский персонал, что их обслуживает. Здесь помогают алкоголикам, наркоманам, людям, что не могут контролировать свой гнев, шизофреникам, инвалидам, что стали такими после неудачных операций или же из-за несчастного случая, помогают и выжившим самоубийцам. И это, естественно, не весь список. Это похоже на собрание религиозных фанатиков, что вроде и верят в бога, но состоят в разных сектах.
Все услуги оказываются за довольно немалые деньги. В основном здесь лечатся алкоголики – сменили дорогой виски и скотч на дешевые таблетки-плацебо. Различить их среди прочих постояльцев довольно легко – достаточно просто взглянуть на них. Лицо у них имеет устойчивый фиолетово-красный цвет. Как надутые воздушные шарики. Наркоманы. Безумно худые подобия людей с черствой мятой кожей. Она даже больше смахивает на половую тряпку, которой обтянули мясо с костями.
Если посмотришь на человека, что не контролирует свой гнев, то сразу его распознаешь – он легко выдаст себя криком «Что пялишься?!». Вспыльчивые люди проводят большую часть времени в кабинетах для релаксации. Не знаю, если бы меня туда поместили и заставили слушать весь этот бред, я бы стал еще более озлобленным. Для меня просто невозможно слушать монотонный голос, да еще и под однотонную музыку.
Еще они часто беседуют с психологами, которые выуживают все самые потаенные секреты, но делают это не для лечения, а чтобы скрасить скуку.
Жаль, но я здесь не врач, а пациент. Я отношусь к категории выживших самоубийц. Нас, таких здесь очень мало. Мы – вымирающий вид, как бы забавно это ни звучало.
Я одиноко лежу в своей палате. Уже даже начинаю смиряться с тем, что единственное, что я могу – просто лежать.
Сегодня день посещений. Так мне сказали утром. Было бы неплохо, если бы я мог кого-нибудь навестить, но так уж повелось, что навещать будут меня. Людей будет совсем немного. По правде говоря, всего лишь мой отец. Время, когда меня навещали фанаты моего творчества, прошло, а телевизионщики, эти шакалы с микрофонами, приходили всего пару раз.
Каждый раз, когда меня навещает отец, я вижу, что я не только самоубийца, но и убийца. Я рак, я болезнь, что засела в его теле, и с каждым днем расту, разрастаюсь и расширяюсь, отравляя ему жизнь. Я корабль с комом опухолей на борту, что закинул в него якорь.
Живя для других, ты забываешь как это – жить для самого себя. Мне очень жаль, что моего отца постигла такая участь. Я ведь хотел убить только себя. Каждый раз хочу сказать отцу «Уходи. Тебе нет никакого смысла приходить сюда. Это резонно так же, как поливать увядающий цветок». Но, так получилось, что ни говорить, ни двигаться я не могу. А еще я не могу умереть. Это ужаснее всего.
Я всегда знал, что если отнять у человека одно из чувств, то другие обострятся. Сейчас я испытываю это на себе: я не двигаюсь, я ничего не чувствую. Мне больше ничего другого и не остается, кроме как слушать и думать, и вспоминать.
Я отчетливо слышу шаги, стук четырех ног. Маловероятно, чтобы это был один человек, так что значит это мой отец и одна из медсестер.
Мой отец шагает вдоль длинного коридора в сопровождении тучной женщины шестидесяти лет.
По бокам от них расположены стены, окрашенные в темно-желтый цвет. На них кое-где висят искусственные цветы, в прибитых к стенам горшочках. Цветы искусственные, а вот земля в горшках почему-то настоящая.
Женщина еле переставляет ноги, и каждый раз звучит хруст, будто она наступает на осенние сухие золотистые опавшие с деревьев листья, но на самом деле никакой романтики здесь нет, так как это хрустят ее колени. На ее лице застыла карта ее переживаний с десятком морщинок. На лбу – засохшие реки. Под глазами – темные кратеры. Вокруг губ – холмы из желтой обвисшей кожи.
— Я совсем недавно на этой работе. Устроилась, чтобы помогать семье. Сейчас у мужа моей дочери проблемы с деньгами. А ей скоро рожать...
После каждого слова, она жадно глотает воздух, так, что кажется, она не дышала несколько минут.
— Не стоит провожать меня в палату. Я помню, где она находится, – перебивает ее мой отец. Отец ускоряет свой шаг, что является жестоким по отношению к этой бедной женщине, которой приходится мчаться за ним вперед. Весь коридор обрызган шумом ее тяжелого дыхания и хруста ее суставов.
— Извините.
Вдох.
— Я все понимаю.
Вдох.
— Вам ни к чему…
Вдох.
— Мои заботы. Это все… глупости. Есть ведь… проблемы и серьезнее.
Медсестра как-то нелепо щурится, сжимает глаза, слегка поднимает губы и с этим всем смотрит на отца. Даже представить себе не могу, что за эмоцию она хочет изобразить.
— Я понял, на что вы намекаете, – говорит мой отец, останавливаясь у двери в мою палату. Отец вздыхает, смотрит в ее большие глаза, что кажутся маленькими из-за толстых щек, что накрыли их одеялом.
— Нет. Простите. Я и не думала об этом, – она делает отрицательные махи руками и вот он, хруст локтей.
Она бы могла записывать неплохую музыку в стиле «хаус», если бы просто в определенное время хрустела коленями, локтями или же шеей.
— Ничего. Извините. Идите к себе. Спасибо за компанию и удачи вам и вашей дочери.
Хруст теперь плывет в другую сторону. Я имею в виду, вдаль от берега моего одинокого острова самоубийц.
Я ее знаю. Она часто приходит ко мне в палату, постоянно причитает и жалеет меня. Довольно хорошая женщина.
Через несколько секунд отец собирается с силами и отворяет дверь. Мне кажется, я даже слышу, как его глаза наполняются слезами. Он подходит ближе, и теперь я могу в этом удостовериться. Отец присаживается на мою койку, оглядывается вокруг и лишь потом опускается надо мной и смотрит мне прямо в глаза. Для меня этот взгляд кажется бесконечным.
— Зачем? – спрашивает он.
А я задумываюсь, что же он имеет в виду? То ли зачем я пытался свести счеты с жизнью, то ли зачем я все-таки остался жив.
Я закрываю глаза…