Языковой резонанс
13 постов
13 постов
4 поста
В английском языке местоимение «I» всегда пишется большой буквой.
Для русскоязычного это звучит странно — у нас ведь нет слова, которое всегда «с прописной». Все случаи, когда русские слова вдруг получают большую букву, совсем другие — больше про уважение, стиль или традицию.
Я просто запомнил это правило — писать «I» большой, и не задавался вопросом почему. Но недавно, после разговора с ещё одним начинающим любителем английского, всё-таки решил покопаться: откуда это вообще взялось?
Происхождение этого правила до конца не ясно.
Одна версия говорит, что маленькая «i» терялась среди строк — выглядела слишком хрупко.
Другая — что в рукописях её путали с завитками, поэтому букву «подрастили» ради удобства.
А кто-то видит в этом символ: человек сказал «я» — и выделил себя. Поэтично, но, скорее всего, просто совпадение.
Честно говоря, я так и не понял, чем «I» реально удобнее по сравнению с «i». С точкой ведь видно лучше, чем без неё.
Наверное, это просто тот случай, когда язык живёт своей жизнью — и некоторые вещи мы просто принимаем, даже если не до конца понимаем.
А может быть, позже получится найти изображения реальных рукописей. Тогда будет наглядно видно, чем большая «I» читается лучше, чем маленькая «i».
Кому интересно, приходите также в мой Telegram‑канал (или дзен, где сейчас нужна поддержка для старта).
«Let’s...» — это что то вроде «давай... [что-то сделаем вместе]». Например: «Let’s go!» - «Пойдём!».
Когда мы учим английский, нас часто удивляет, что let’s буквально значит «let us» — «позволь нам».
Русское ухо тут сразу спотыкается: как это «позволь нам», если я обращаюсь к тебе и одновременно включаю тебя же в это «нам»? Выходит, я прошу тебя самого разрешить себе же самому участвовать в действии. Странность максимального уровня.
А если копнуть глубже, то можно услышать и другие оттенки: «пусть мы» или даже «дай нам». Здесь появляется мостик к русскому «давай», ведь «дай нам» звучит очень похоже.
Похоже, обе формулы когда-то опирались на идею «дать / позволить», но со временем стали самостоятельными словами со своим особым значением: «предложение сделать что-то вместе».
Вот тут интересный момент. Представим, что англоговорящий изучает русский и слышит:
— «Давай сделаем уроки».
Он может подумать: «Почему give? Что я должен дать?» Ведь дословно «давай» связано с глаголом «давать», и это звучит не менее нелепо, чем наше «позволь нам».
Поэтому:
для русского странность в том, что просишь у собеседника позволение самому себе;
для англоязычного странность в том, что ты вдруг что-то «даёшь», хотя речь идёт о совместном действии.
На самом деле обе стороны давно перестали замечать эту логику и так не рассуждают, для них let’s и «давай» в смысле «давай сделаем что-то» — это готовая формула, которую просто используют.
В английском let’s может звучать мягко и дружелюбно: Let’s go! — «Пошли!»
В русском «давай» иногда звучит более настойчиво: «Давай быстро!» (здесь уже не совсем «предложение»).
В английском нельзя сказать Let’s you go — это будет странно, потому что «us» подразумевает обоих. В русском же «давай ты» — нормальное предложение.
let’s и «давай» кажутся странными, если смотреть на них под лупой и разбирать дословно:
«позволь нам» или «пусть мы» звучит нелепо для русского;
«давай» в значении «предложение» выглядит загадкой для англоязычного.
Но если вспомнить оттенок глагола let «дай нам», то видно, что оба выражения выросли из одной логики «дать / позволить». Просто в каждом языке этот смысл пошёл своей дорогой и стал самостоятельной формулой.
Так что парадокс тут оборачивается мостиком: «давай» и let’s — это два разных пути, которые сходятся в одной идее совместного действия.
P.S. Спасибо комментаторам, которые достаточно быстро отреагировали. Благодаря им я понял, что не раскрыл тему, и оказался неверно понят. После этого существенным образом изменил свой пост.
Кому интересно, приходите также в мой Telegram‑канал (или дзен, где сейчас нужна поддержка для старта).
Когда мы слышим про апостроф в английском, чаще всего вспоминаем школьную классику:
I’m, you’re, we’ve.
Но на самом деле это не просто набор словарных сокращений — это целый механизм, который показывает, как живая речь ужимается до удобной формы.
Начнём с простого вопроса, который на деле не так прост: что вообще за знак апостроф?
Это буква? Нет. Знак препинания? Формально — да. Но на самом деле апостроф в английском языке выполняет особую роль:
заменяет пропущенные буквы (I am → I’m);
указывает принадлежность (the cat’s toy);
используется в устойчивых сокращениях и заимствованных выражениях (rock ’n’ roll, fish ’n’ chips).
Так апостроф работает то как "скрепка", соединяя буквы, то как "ножницы", вырезая куски слов.
I’m, you’re, we’ll — это всё привычные формы. Но вот интереснее:
he’s может означать he is или he has — и различие видно только из контекста;
o’clock — на самом деле древнее сокращение от of the clock (я об этом делал отдельный пост);
ma’am = madam. Вежливо, но сжато.
Среди сокращений есть более странные и любопытные штуки:
fo’c’sle = forecastle. Морское слово, которое до конца и не похоже на себя без сокращений.
В старом английском можно встретить формы типа tho’ (though) или ne’er (never). Сейчас они архаичны, но ещё всплывают в стихах или старых текстах.
В американской рекламе и поп-культуре апострофы часто используют специально, чтобы передать разговорный стиль: rock ’n’ roll, fish ’n’ chips, где and «усохло» до ’n’.
Есть и курьёзы: иногда апостроф ставят «по привычке», где его быть не должно. Это получило название greengrocer’s apostrophe — типа «apple’s, banana’s for sale».
На письме это начали использовать позже, чем в речи: сначала люди сокращали устно, потом для передачи этого на бумаге придумали универсальный значок.
Английский — язык с сильным акцентом на ритм и удобство произношения.
Сокращения позволяют говорить быстрее и плавнее.
На письме апостроф экономил место (реально важно для печатных книг и газет XVII–XVIII веков!).
Апостроф — не просто «чёрточка сверху». Это гибкий механизм языка, который то скрывает буквы, то соединяет слова, то показывает принадлежность. И именно поэтому он создаёт массу путаницы — ведь работает сразу в нескольких измерениях.
Некоторые любопытные сокращения я оставил на потом — про них будет отдельный пост.
И да, в следующий раз, когда увидите he’s, можете вместе с пиксельным котом подумать:
«А он has или is?!»
Кому интересно, приходите также в мой Telegram‑канал (или дзен, где сейчас нужна поддержка для старта).
Один замечательный человек в комментариях к прошлому посту про слово island подсказал ещё одну интересную языковую загадку. Оказывается, слово island вместе со словом peninsula образуют странную пару.
Ну вот, казалось бы, «остров» и «почти остров» — родственные, ясно же: один полностью окружён водой, другой почти. Именно так, «почти остров», буквально переводится peninsula, а фактически это значит «полуостров». В большинстве языков логично ожидать, что слова будут звучать похоже.
А в английском? Сюрприз:
«Остров» = island (слово со своими странностями, что я разбирал в отдельном посте, как уже упомянул).
«Полуостров» = peninsula (латинский заимствованный термин: paene = почти + insula = остров).
То есть родственные концепции в английском языковом мире превратились в совершенно разные слова. Логики никакой, но зато история и влияние других языков сделали своё дело.
Здесь чувствуется то же, что мы обсуждали про island: иногда слова обманывают наши ожидания, маскируют происхождение и играют с нашим разумом.
Вывод: английский язык — это как детский конструктор с кусочками из разных коробок: вроде всё на тему островов, а на деле детали могут быть из совершенно разных наборов.
P.S. По подсказке в комментариях... стоит помнить: у слова peninsula есть редкий синоним — half-island. Иногда его можно встретить в переводах или художественных текстах. Но в современном английском он почти не используется, поэтому основное слово остаётся именно peninsula. Суть языковой загадки от этого не меняется!
Кому интересно, приходите также в мой Telegram‑канал (или дзен, где сейчас нужна поддержка для старта).
В английском есть слова, которые ведут себя честно: собираются из кусочков, и всё понятно.
sunscreen = sun + screen → экран от солнца (слово, которое стало темой предыдущего моего поста)
football = foot + ball → мяч для ног
toothpaste = tooth + paste → паста для зубов
raincoat = rain + coat → плащ от дождя
Но не все слова такие простые. Например…
На вид — is + land. Кажется: «есть земля». Но это обманка. Вот реальный путь слова:
Древнеанглийский (встречается в текстах IX века): īegland.
īeg = «остров».
land = «земля».
→ Вместе буквально «остров-земля».
Среднеанглийский (XII–XIV века): форма упростилась до iland. Первую часть (īeg) перестали узнавать, она стала непонятной для носителей.
Параллельное влияние французского: через норманнское завоевание в язык попало слово isle (из латинского insula = остров).
XV–XVI века: писцы решили, что iland как-то «неправильно» пишется, и добавили лишнюю s, ориентируясь на французское isle. Получилось island.
В итоге:
Пишем: island
Произносим: [ˈaɪ.lənd]
«s» в слове немая, но сидит там по ошибке.
Вывод:
sunscreen и его друзья честные: всё читается и складывается прозрачно.
island — слово-обманка, живая иллюстрация того, как история создаёт в слове лишнюю букву.
Кому интересно, приходите также в мой Telegram‑канал (или дзен, где сейчас нужна поддержка для старта).
Есть выражения, которые кажутся настолько очевидными, что начинающий и не думает в них вчитываться. Настолько всё очевидно, и не ожидаешь подвоха. Вот, например: «солнцезащитный крем» — в русском это сразу два ключевых кусочка: солнце (sun) и крем (cream). И когда встречаешь английское sunscreen, мозг сам достраивает знакомую картинку: ага, всё логично, это и есть «sun’s cream» — крем солнца. По крайней мере, на слух.
Но стоит хотя бы просто внимательно прочитать — и очевидно, что что-то не так. На самом деле sunscreen — это вовсе не «крем солнца», а «sun + screen», то есть «экран от солнца». Крем здесь вообще ни при чём. Просто в английском акцент на функции («экранировать, защищать»), а в русском — на форме («крем, мазь»).
Вот и получается иллюзия: кажется, что оба ключевых слова совпадают. А на самом деле семантика совсем другая.
Это ещё один пример того, что создаёт ощущение, будто английский всё время играет с нами в загадки.
Кому интересно, приходите также в мой Telegram‑канал (или дзен, где сейчас нужна поддержка для старта).
В России ограничили звонки в Telegram и WhatsApp, предлагая пользователям перейти на отечественный мессенджер MAX. Аргумент от связанных с государством спикеров звучит как «наконец-то будет своё, удобное и под контролем». Но тут важно понимать: и Telegram, и WhatsApp, и MAX — все три являются централизованными системами. Разница лишь в том, где именно и кем контролируется центр.
Многие думают о децентрализации как о бинарном свойстве: система либо децентрализована, либо нет. На деле это набор аспектов:
Технический (распределённые серверы или один дата-центр).
Управленческий (один оператор/владелец или сообщество).
Юридический (подчинение одному государству или распределение юрисдикций).
Социальный (есть ли возможность свободного выхода, совместимость, открытые протоколы).
Чем больше элементов контроля сосредоточено в одном месте, тем централизованнее система. Когда государство не просто предлагает MAX, а блокирует альтернативы, это усиливает централизацию, лишая пользователей выбора.
Децентрализация — это не самоцель. Её ценность в том, что она снижает риски:
при сбое в одном центре система продолжает работать;
нет единственного «надсмотрщика» за коммуникациями;
выше устойчивость к цензуре;
пользователи могут выбирать разные сервисы и не зависеть от одного игрока.
Централизация, наоборот, концентрирует риски. Если единственный мессенджер «упал» — падает коммуникация всей страны. Если оператор решил ввести цензуру или слежку — у пользователей нет альтернативы.
Чтобы быть честными, у внедрения MAX есть и потенциальные плюсы:
государство может гарантировать интеграцию с госуслугами;
обеспечивать соблюдение локальных законов (например, по хранению данных);
иметь больше контроля над киберугрозами и фишингом;
теоретически — дать более предсказуемую юрисдикцию для бизнеса.
Но минусы перекрывают плюсы:
исчезает выбор, а значит возрастает зависимость от одного центра;
усиливаются риски цензуры и ограничения свободы выражения;
международная коммуникация усложняется (мир не пересядет на MAX);
инновации и конкуренция падают: один игрок не может развиваться так быстро, как экосистема из множества решений.
📌 Итого: государственный мессенджер может быть удобным дополнением для тех, кто хочет «официальный канал». Но как единственный разрешённый вариант он ведёт к ещё большей централизации. А значит — к росту уязвимостей и рисков для пользователей.
Сегодня многие обсуждают, «хороший» MAX или «плохой». Но это подмена темы. Такой спор был бы уместен, если бы MAX просто запустили и предложили рынку. Но реальность иная: государство системно блокирует конкурентов. Это не случайное событие, а политика, выстраиваемая годами.
В этой логике вопрос о том, удобен ли MAX, вторичен. Проблема не в самом продукте, а в ограничении выбора.
Пока блокировки частичные, те, кто ценит свободу, находят способы пользоваться Telegram и WhatsApp. Те, кому всё равно, переходят на MAX — и государство получает свою аудиторию.
Но если дойдёт до «белых списков» — когда в интернете доступны только санкционированные ресурсы, — речь пойдёт не о мессенджерах. Это будет вопрос о самом существовании свободной связи. Без неё мы теряем не просто привычные приложения, а возможность быть частью глобального обмена знаниями, идеями и культурой.
Эту способность делиться Вернадский называл ноосферой. Именно она сделала возможным современный мир. Блокировки же угрожают не удобству пользователей, а самому принципу человеческого развития через общение.
Кроме непосредственных рисков, связанных с внедрением MAX с помощью блокировки альтернатив, есть ещё опосредованные, связанные со складывающейся в стране спецификой функционирования информационных систем в целом. Но об этом как нибудь отдельно.
Цель этого блога — объяснять, что такое децентрализация и зачем она важна. Речь идёт не только о том, какие продукты удобные или неудобные, а о рисках и возможностях, которые несут централизованные и децентрализованные решения. Если этого не понимать, легко увлечься спорами о «качестве приложений» и пропустить главное: как именно устроена система и какие последствия это имеет для свободы и безопасности пользователей.
Моя личная миссия — донести это понимание прежде всего до своих близких. Но я понял, что лучший способ действительно достичь цели — не ограничиваться разговорами один на один, а делиться взглядами публично. Так мысль становится понятнее, а круг тех, кому она может быть полезна, шире.
Мой Telegram-канал — для тех, кто хочет быть ближе к децентрализации.
Это статья по мотивам вышедшей чуть раньше в этой серии «Почему "o'clock"? Странное слово, за которым скрывается история». Здесь я хочу разобрать дискуссию, возникшую в комментариях, указать на некоторую неточность в предыдущей статье, и раз уж на то пошло, дать больше подробностей об истории слова.
В комментариях многие отметили, что непонятно, о чём вообще статья — ведь смысл выражения 5 o’clock вроде бы и так очевиден, тут нечего раскрывать.
Если для кого-то смысл очевиден — это, конечно, прекрасно: значит, для вас статья оказалась очень простой. Но есть одно «но»… Очевидность иногда бывает обманчивой.
Один читатель в комментариях написал, что 5 o’clock — это, мол, очевидно «пять времени», потому что clock в одном из значений — это просто понятие «время». Получается, что для тех, кто это знает, всё просто, а я, не зная этого, написал целую статью. Признаюсь, когда я понял логику, о которой говорил комментатор, я засомневался: может, он и прав? Поэтому снова полез проверять информацию.
В итоге оказалось, что он, скорее всего, не прав. Но я благодарен ему за внимание к статье: получилась очень интересная дискуссия, и урок мне. В его претензиях к статье действительно было рациональное зерно. Проверка показала, что и я не всё понял до конца, и в моей статье закралась неточность.
Что я узнал: слово clock пришло из старофранцузского cloque («колокол»), связанного с отбиванием времени башенными часами. Сначала это было именно обозначение колокольного звона, а затем стало значить башенные часы, позже — настенные, наручные и карманные. Ещё позже — любой механизм отсчёта времени, например:
stopwatch (секундомер) — stopwatch clock в технических описаниях;
time clock (табельные часы для отметки рабочего времени);
biological clock (биологические часы);
shot clock (таймер атаки в баскетболе);
clock speed (тактовая частота процессора).
Но clock никогда не означало само абстрактное понятие «время» — для этого в английском есть time.
Что же было неверно в моей статье: я противопоставил часы и колокольный звон, а это некорректно — ведь изначально clock и было именно словом для колокольного звона. Правильнее сказать, что смысл выражения o’clock изначально противопоставлялся солнечным часам и определению времени «на глаз» по солнцу.
🕰 Эволюция слова clock
1️⃣ Средневековый французский язык — cloque («колокол»)
🔔 Отбивание времени на башнях.
2️⃣ Средневековый английский — clock = колокольный звон, по которому узнавали время.
3️⃣ Позднее Средневековье — clock = башенные часы (с колоколом).
4️⃣ Новая история — clock = любые механические часы (настенные, карманные, наручные).
5️⃣ Современность — clock = любой механизм отсчёта времени:
biological clock — биологические часы
time clock — табельные часы
shot clock — таймер атаки
clock speed — тактовая частота
⚠️ Никогда не значило просто «время» — для этого в английском есть слово time.
Я не профессиональный лингвист. Материал собран и изложен максимально аккуратно, но возможны неточности. Если хотите глубже разобраться в теме, лучше обратиться к учебникам, научным статьям и книгам специалистов.
Смысл статьи — это разбор вопросов, которые возникают у меня лично, и поиск ответов, в предположении, что я не один такой, и кому то ещё это может быть интересно, задаваться подобными вопросами и искать на них ответы.
Кому интересно, приходите также в мой Telegram‑канал (или дзен, где сейчас нужна поддержка для старта).