sudanado

(C) Леонид Каганов
https://lleo.me/dnevnik/2020/09/23 (с фото)

Катаракта — заболевание неприятное. Мало того, что хрусталик мутнеет и зрение с таким объективом все хуже и хуже, так еще распад хрусталика влияет на остальные ткани глаза. Катаракту надо вовремя оперировать. И в принципе, бабушке это надо было сделать давно. Но операция сложная, а возраст 80 лет — солидный возраст. Шли годы, наступило 90, зрение упало. К тому времени бабушка очень плохо переносила поездки на машине — ее страшно укачивало. Годам к 98 зрение упало совсем. Решили поузнавать про операцию. Пошли сперва государственным путем. Квест: взять направление на операцию из районной поликлиники. Ребята, это ад. Приехать в поликлинику, регистратура, часы ожидания, один врач, второй, «приходите в четверг сдать мочу», «вам надо флюроографию, но сегодня уже не работает»... Собрали в итоге всё, финальный окулист сказала: я вам не советую никакую операцию, вам же 97 лет! Лучше не будет, а может быть только хуже. Что ж, развернулись и ушли. Прошло еще какое-то время. Как-то в разговоре наш друг Влад Копп (модель для сборки) сказал мимоходом, что недавно прооперировал глаза, удалил катаракту и счастлив. Я расспросил подробнее и съездил в ту клинику, поговорил с врачами — мне ответили, что прооперируют без проблем в любом возрасте. И вроде бабушка уже собралась, но... Вот ведь психосоматика: как только назначают визит ко врачу, накануне очень волнуется, давление, сердце, все понимает, но ничего с собой не может поделать. Извините, говорит, не могу. Мне ведь уже 100 лет, не вынесу операции. Ну, что тут сказать? С пониманием. Прошло еще два года, за это время в той клинике по нашему совету успешно удалила катаракту наша родственница тетя Аня, но это более молодое поколение, конечно. И вот сейчас в сентябре зрение у бабушки пропало технически совсем. А вдобавок рука не чувствует, уши плохо слышат, и тут еще и глаза перестали видеть. Как жить? Очень жалею, — говорила бабушка, — что не согласилась на операцию раньше, пока были силы и здоровье, сейчас-то уже поздно — 102 года. Но если вдруг врачи считают, что не поздно... то я готова! Ах, готова? Тогда, пока не передумала, срочно-срочно! Всё заняло три дня.
Позавчера мы ездили на консультацию — ее за час обследовали на нескольких загадочных приборах, взяли анализ крови, кардиограмму и так далее. Выбрали перспективный правый глаз, левый посоветовали не трогать. Операцию назначили на утро следующего дня. Вчера — сделали операцию. Операция длится несколько минут, но подготовка к ней долгая. Во время операции в зрачке делают три микроскопические дырочки, дробят ультразвуком мутный хрусталик и смывают водой его обломки. Затем через дырочку вводят новый, и он там внутри расправляется. Глаз заклеивают на сутки. Так мы едем домой. Нет, бабушка не за рулем, просто машина праворульная:
И наконец сегодня — съездили в третий раз. Снять повязку и обследоваться. Обследование показало — операция прошла идеально, хрусталик встал на место как родной, никаких повреждений и воспалений тоже нет. Итог: зрение было 1% стало 15%, в 15 раз лучше. Врачи оставили близорукость -2 для ближних предметов, телевизор сказали смотреть в очках.
Телевизор! Она уже несколько лет не могла ни читать ни телевизор смотреть. Бабушка счастлива и лишь очень жалеет, что не сделала это раньше. Сказала так: если бы оставалось жить всего один день, все равно имело смысл сделать эту операцию.
Клиника называется «Окомед». И бабушка там была не самый пожилой пациент — врачам доводилось удалять катаракту и в 103 года. Большое спасибо докторам — Гуляеву, Малышеву, а также прекрасному нашему анастезиологу, который фактически был главным на этой операции в связи с возрастом пациента. Спасибо всему персоналу и медсестрам, всем, кто помогал с коляской и подъемом по лестнице, спасибо всему коллективу клиники — я никогда не видел столько прекрасных отзывчивых людей в одном месте.

Журналист Борис Туманов за десять лет в Африке насмотрелся всякого: видел чужих жён в неглиже, держа их пьяных от водки мужей; смотрел, как длинными шестами вытаскивают воду из залива крокодилов, ездил на Волге по пустыне, стирал руки в кровь в плюс пятьдесят, почти дотанцевался до дипломатического скандала. Сегодня он вспоминает, как стал свидетелем древнего обычая —женского обрезания.

Тут я, пожалуй, рискую окончательно шокировать своих читателей, но что было, то было. Мне довелось присутствовать при обряде (именно обряде), который по-научному именуется клиторотомия, а в обиходе — обрезание.

Чтобы вам была понятна атмосфера этого достаточно сложного ритуала, даю сначала его философско-экзистенциалистское, а также житейско-практическое обоснование, которое мне поведал исполнитель обряда.

«Клитор, — сказал он мне (выражался он, естественно, в других терминах типа «эта штучка»), — это остаток мужчины в женщине, это наш атрофированный половой член. От этого женщина становится нечиста, поскольку её истинная природа искажена присутствием мужского начала. Вот поэтому мы избавляем женщину от этой чуждой ей, скажем так, части тела, чтобы вернуть ей первозданную чистоту». Потом он хитро подмигнул мне и уже в менее высокопарных терминах пояснил практическую цель операции: «Ты же знаешь, что клитор — самое возбудимое место у женщины. Когда он у неё есть, ей всё время хочется мужчину. А наши мужчины часто и надолго отлучаются на охоту. И их жёны, будь у них клитор, обязательно грешили бы с другими мужчинами, например, с юношами, которых ещё не берут на охоту. А нам в деревне лишние разборки не нужны, нам нужно, чтобы все жили в мире».

Сама операция меня буквально заворожила (не потому, что я с ней был согласен, а своим простодушным, но эффективным варварством). Всё это далеко не так просто, как может вообразить непосвящённый человек. Но самое главное здесь то, что весь этот долгий ритуал по существу является блестящей медицинской операцией, основанной на многовековой практике народной медицины, включая даже обезболивающие эффекты.

Клиторотомии женщины, точнее, девочки подвергаются в детском возрасте, лет в семь-восемь. В день операции с самого раннего утра перепуганных девчонок с безнадёжно покорным выражением глаз заставляют танцевать до самого вечера, вплоть до самой операции. Не просто танцевать. Здесь всё рассчитано до мельчайшей детали. Они подчиняются специальному монотонному и однообразному ритму, который не меняется ни на секунду. Они танцуют по кругу, друг за дружкой, что не позволяет им сделать ни одного самостоятельного движения, которое могло бы разнообразить танец. И так — часами. Это, по сути, своеобразный наркоз, первая его стадия, когда в итоге девчонки просто отупевают и становятся менее восприимчивы к любым внешним раздражителям. Это совокупное воздействие элементарной физической усталости и автоматического однообразия движений.

Когда с точки зрения наблюдательного «жреца-хирурга» девчонки доходят, если так можно выразиться, до кондиции, начинается собственно операция. Выглядит она так. Дюжие старухи укладывают голую девчушку спиной на большой гладкий камень, рядом с которым сидит «хирург». Две тётки широко, до упора раздвигают ей ноги и прочно удерживают их в таком положении, лишая девочку возможности двигаться. Три или четыре другие тётки хватают девочку за руки, одновременно зверски щипая её за щёки, выкручивая нос и истошно, на запредельных децибелах вопя ей в уши. Это отвлекающее сочетание децибел и боли даёт, поверьте, достаточный анестезирующий эффект. Тем временем «хирург», не торопясь, берёт в руки, точнее, в пальцы, малюсенькое, сантиметра в три-четыре, слегка искривлённое (в форме своеобразного когтя) остро отточенное лезвие, нащупывает клитор, чтобы, не дай бог, не прихватить вместе с ним часть половой губы, оттягивает его, примеряется и одним точным движением отрезает.

После этого на девчонку надевают пышную длинную юбку из свежих листьев каких-то растений, обладающих, как мне пояснили, дезинфицирующим действием, и снова отправляют танцевать в том же ужасающе монотонном ритме вокруг костра, сложенного из этих же листьев и трав. (Дым тоже обладает целебным действием). И вот когда они протанцуют так ещё часа два-три (для вящего эффекта целебных листьев и для остановки кровотечения), их оставляют в покое, и их мамы, когда-то подвергавшиеся такой же операции, растаскивают дочерей по хижинам. К концу ритуала у камня громоздится небольшая кучка отрезанных клиторов.

На этом спектакль заканчивается, и на опустевшей поляне остаётся слегка обалдевший от увиденного автор. Это было в деревушке (не помню названия), которая находится к северу от Конго (Браззавиль), в тропических лесах Центрально-Африканской Республики (это там, где некогда правил бывший сержант французской колониальной армии, а затем «император» Жан Бедель Бокасса. Тот самый, который изредка ел не угодивших ему местных политиков. Между прочим, мой знакомый. Правда, он уже помер.

Текст: Борис Туманов
batenka.ru