DoktorLobanov

Теория шести рукопожатий иногда приводит нас к абсолютно неожиданным результатам. Казалось бы, что общего у меня с героями советских фильмов «В небе «Ночные ведьмы» и «В бой идут одни старики», а в частности с Зоей Молчановой? Оказалось – планета наша маленькая, и разделяют нас с героями фильма даже не шесть, а всего лишь три рукопожатия.

Завершив работу над второй книгой военной дилогии, я решил больше не писать на эту тему. Слишком тяжело было выслушивать истории «детей войны», искать и записывать воспоминания последних свидетелей. Выдохнул, написал и выпустил пару юмористических сборников. Яркую и весёлую детскую книгу. Потихоньку мне перестала сниться колючая проволока в чёрно-белых снах.

А каждое утро мне на почту прилетало письмо от моей коллеги Натальи Харламовой. Обычная рабочая переписка. Новые лабораторные тесты, документы, новости компании. Фамилия, как фамилия. Такая же фамилия у известного советского хоккеиста, да и у российского юмориста тоже. Мало ли в Бразилии Педро.

Но однажды моей коллеге попалась на глаза обложка книги «Война девочки Саши». А фамилия у меня не самая распространённая. Поэтому прозвучал закономерный вопрос: «Твоё?»

Пришлось сознаваться.

И тогда Наталья рассказала мне историю своих дедушки и бабушки. Надежды Васильевны Поповой и Семёна Ильича Харламова. Прообраза Зои Молчановой, одной из «ночных ведьм» и консультанта фильма «В бой идут одни старики».

Про эту крылатую пару написано много статей. На многочисленных фотографиях они монументальны, в броне медалей и орденов. Для Натальи они были дедушкой Семёном и бабушкой Надей. Со своими историями, посиделками на кухне, воспоминаниями за чаем.

Брак их был необычным с самого начала. В 1942-м году ПО-2 лётчице Надежды Поповой был подбит. Ей удалось посадить самолёт на «нашей» стороне фронта, и девушка отступала вместе с пехотой. Рядом с ней в тыл шёл такой же подбитый лётчик Семён Харламов. В дороге и познакомились. Две недели топали нога в ногу, пока Надежда не выбралась к своему аэродрому.

- Я увидела его раненым, перебинтованным, - вспоминала Надежда Васильевна. – Один из осколков попал в лицо, повязка прятала нос. И я ещё подумала, что под этой повязкой он, наверное, очень некрасивый из-за своих ран. Потом разговорились, почувствовали, что интересны друг другу. Ночами сидели рядом и читали по памяти стихи.

Потом были фронтовые письма-треугольнички. А в 1945-м символичная совместная надпись на стене Рейхстага: «Я – Надя Попова из Донбасса. Я – Семён Харламов – из Саратова». Ну чем из Рейхстага не ЗАГС?

- Меня сбили в тяжёлом бою с четырьмя вражескими самолётами, - рассказывал Семён Харламов. – Еле дотянул до своих. Сижу на берегу Терека, злюсь сам на себя, на врагов, на самолёт. Вижу – еле тянется сильно битый ПО-2. Дым такой, что с земли видно. Лётчик выводит его с территории врага из последних сил. Пару раз думал – не удержит, упадёт. Но молодец, вытягивал каким-то чудом. Я искренне восхитился мастерством коллеги, и когда он-таки рухнул на нашей стороне – бросился к самолёту. Гляжу- а из кабины выбирается тоненькая девушка. Молодая совсем. Глазищи злые, почти чёрные, губы искусанные. Я – к ней. Поздравлять и восхищаться. Так и познакомились.

Штаб Харламова стоял в Тбилиси. Сам лётчик рвался воевать под Сталинград, но его направили в Грозный, а точнее в станицу Слепцовскую. Немцы дрались за Кавказ.

Однажды под вечер на их аэродром стал садиться фанерный ПО-2.

- Что это за чудо? – удивился Харламов.

Ему рассказали, что совсем рядом базируется девичий полк ночных бомбардировщиков. У Семёна забилось сердце. Он подумал, что снова встретит свою Надежду.

Надежда Попова:

- Прибежал он тогда, хвастается. Мол дали ЛаГГ-3, буду на нём летать. А я гляжу на него и почти не узнаю. Он в первую встречу в бинтах весь был, несчастный такой. А тут – здоровенный, краснощёкий, от ран и следа не осталось. Снова с ним сидели, рассказывали друг другу о войне, пели песни. А тут мне команда – «Взлёт!». Надо бежать. У меня яблоки были в кабине, уж не помню откуда. Так я ему все и отдала.

На следующий день самолёт Харламова сбили над Сунженской долиной. Он сильно обгорел, едва добрался до деревни. Местные жители довезли его до госпиталя. После госпиталя Семёна отправили и с заданием в Баку.

***

- Шёл я по набережной, - рассказывал он. – А навстречу девушка. Я пригляделся – Надежда! Не поверил сначала. Не бывает таких чудес! Девушка всё ближе – точно она!

- А я иду усталая, чуть ноги переставляю. - вспоминала Надежда Попова. – Бомбили всю ночь. Потом ещё день до Баку летели. Красота вокруг – а я ничего не вижу. А тут налетает кто-то, хватает, тормошит.

Поднимаю глаза – он.

- Пойдёмте, - говорит, на танцы.

Потом пригляделся:

- О, у вас уже орден Красного знамени. Не угнаться за вами.

Пошли с ним вечером в Дом Офицеров. Кругом все блестящие такие, погоны сверкают. Музыка играет, от золотых пуговиц глазам больно. А у нас одежды толком не было. В чём были, в том и пришли. Потрёпанные такие. Семён говорит: «Неуютно как-то, косятся все. Пойдём лучше к морю».

Мы пошли.

Снова разговаривали взахлёб. Вспоминали погибших товарищей. Мечтали о том, что встретимся, когда война кончится.

Снова письма. Читали друг про друга в газете «Сокол». На Голубой линии отличилась Надежда Попова, под Севастополем, над Белоруссией и Польшей достойно воевал Семён.

В последний год войны их разделяло всего несколько километров, но преодолеть их не было никакой возможности. Они даже летали на один объект – остров Рюген. Только он в разведку – днём, а она – ночью.

В День Победы он нашёл её. Предложил поехать в поверженный Берлин. Она с радостью согласилась.

- Мы ехали по улицам, заваленным обломками. Мимо разрушенных домов, мимо разбомбленной жизни. Впереди показался Рейхстаг, весь исписанный нашими солдатами. Я уже не могла дотянуться до свободного места, тогда Семён меня поднял и помог вывести: «Надя Попова из Донбасса». И сам расписался рядом.

Почему «ночные ведьмы»?

Надежда Васильевна вспоминала, что войну они начинали на лёгких бипланах ПО-2 (У-2). Самолёт мог нести всего две бомбы, поэтому приходилось постоянно возвращаться на свой аэродром. За одну ночь Надежда совершила 18 вылетов. Летали на очень низкой высоте, только в темноте. В самолётах была плохая связь, отсутствовали парашюты.

Лёгкий фанерный фюзеляж, не слишком современный мотор. Подлетая к месту бомбардировки, лётчицы глушили двигатель и планировали. Сбросив бомбы – запускали моторы и летели домой. Немцы ненавидели звук их моторов. Говорили, что лётчикам люфтваффе обещали Железный крест за сбитую «ночную ведьму».

Когда Леонид Быков взялся за написание сценария к фильму «В бой идут одни старики», он привлёк в качестве консультанта Семёна Харламова. Его жена, Надежда Попова стала прообразом сразу для двух героинь. Она и Зоя Молчанова и немного Маша Попова. А сам Семён Харламов подарил некоторые свои черты Рустаму Сагдуллаеву, по прозвищу Ромео. К счастью, в отличие от своих кинематографических образов, Семён и Надежда не погибли в многочисленных воздушных боях, а поженились и прошли долгий совместный путь.

***

После войны «ночные ведьмы» поддерживали отношения. Каждый год, 9 мая, встречались у Большого театра, в Москве. С грустью замечали, что их становится всё меньше.

В 1990-м году генерал-полковник авиации Семён Харламов умер. Вскоре изменилась и страна, которую защищали «ночные ведьмы». Семья Надежды Поповой осталась в Беларуси, сама она оказалась за границей, в России. Отказывалась переезжать, чтоб не оставить могилу мужа.

В середине девяностых из Германии Надежде пришло письмо от некого Фридриха Фертига. Он вспоминал, что был солдатом вермахта, и в 1942-м году с ужасом вслушивался в ночное небо, ожидая «швейные машинки», как они между собой называли беззвучные фанерные бомбардировщики. Фридрих признавал храбрость военных лётчиц. Благодарил Надежду за участие в освобождении Германии от фашизма. Неожиданное признание от бывшего врага.

Рассказ из сборника «Обрывки и отрывки»

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

Мой новый герой – врач-травматолог Георгий Владимирович (имя изменено во избежание и на всякий случай). Георгий Владимирович из тех врачей, которых медицинская судьба помотала по всему бывшему Союзу. Он служил в армии в степях, собирал пациентов в Тюмени, продолжил практику в Беларуси. Там же вышел на пенсию и остался в небольшом районном городе.

В свои «слегка за 70» - это бодрый человек, с ясным сознанием и кучей разнокалиберных историй, охватывающих без малого полвека медицинской практики. Да, сейчас он на пенсии, но нередко ещё заходит в родное отделение, по зову души помогает своим «молодым» коллегам. И радуется, что его слушают, что ценят.

Для меня Георгий Владимирович – в первую очередь незаменимый источник травматологических историй. Тут и драма, и юмор, и понятный мне врачебный цинизм. Не мог пройти мимо. Не имел права. И, собирая материал для шестого медицинского сборника, заехал в райцентр на западе Беларуси.

Привидение

Летом 19… года у нас был сумасшедший график работы. Врачей не хватало, поэтому дежурить приходилось ночь, на день уходить домой, а потом опять заступать на сутки. Голова от такого графика гудела, мы всё норовили побыстрее закончить бумажные дела и прикорнуть хотя бы на диванчике, в ординаторской.

И вот в одну из таких ночей привезли к нам в отделение молодого бригадира строителей. Помню, что удивился его возрасту. То ли 22 года, то ли 23, а уже бригадир. Специалист, монтажник отопительного оборудования.

И этот специалист решил установить у себя в бане какой-то бак улучшенный и доработанный его собственными руками. Установил, позвал друзей. Они выпили немного и решили установку опробовать. Затопили баню, залили воду.

Бак не выдержал, когда в помещении находился только сам хозяин. Уж не знаю, уместно ли тут добавить «к счастью», потому что альтернативой были бы не одно, а пять ошпаренных тел. Обширный ожог. Лицо, грудная клетка, ноги. Всего около 45% поверхности тела. Пациент в шоке, состояние тяжёлое. В приёмной с ним жена, кто-то из приятелей, так неудачно заглянувших в баню. Бригадир со всеми разговаривает, даже с женой шутить пытается. Но это у ожоговых бывает. Это он пока в шоке, а шок бывает и на сутки затягивается. Потом грузиться начинает.

Объясняй потом родственникам, почему в приёмной пациент шутил и разговаривал, а через трое суток умер.

Но пока не до объяснений. Надо спасать. Отогнали жену с приятелями – бригадира – в отделение. Плазма, инфузионная терапия. Всю ночь с ним возились. А он с нами разговаривает всё меня расспрашивает, поправим ли мы ему лицо. Мол, если страшным останется, то его жена разлюбит.

И понимаю я, что молодой, здоровый парень, не верит в серьёзность произошедшего с ним. Кости- руки целы, а что кожу обжёг, так это же пройдёт, верно?

Под утро сдаю я смену и предупреждаю утреннюю бригаду, что пациент тяжёлый, может развиться психоз, а уж что в этом психозе бригадиру почудиться, тут уж только его фантазия знает. С тревожным сердцем ухожу домой.

Вечером заступаю снова – так и есть, сбылись мои самые худшие ожидания. Днём пациент загрузился, начал себя неадекватно вести. Глаза из-под повязок видно, хоть и плохо. И вот эти глаза бегают из стороны в стороны, пальцы дёргают и дергают простыню. То соберут в складочки, то расправляют, то вытянут из-под матраса краешек и в трубочку сворачивать начинают. Верный признак.

Я шепотом говорю медсёстрам:

- Девочки, готовьте лямки. Фиксировать будем.

А он это услышал, наверное. Или из-за моего прихода запустился. Вскочил, закричал на всё отделение, бросился к дверям. Надо его хватать, а за что хватать-то? У него кругом ожоги, сплошное красное мясо под повязками.

Медсестра ему как-то в ноги бросилась, сдержала. Я его за бока хватаю, волоку обратно к койке. А он в психозе сильный. Да он и в жизни здоровее меня, рабочий-строитель. А тут ещё утроились силы. Нас с медсестрой как котят за собой тащит.

Мы тоже кричим, зовём помощь. Прибежали ещё медсёстры. Даже пациенты из соседней палаты, которые более-менее ходячие были подтянулись. Толпой кое-как уложили бригадира, начали приматывать лямками к койке.

Это сейчас новые койки. Специальные. А тогда обычные были. Две спинки и между ними железный панцирь. И матрас сверху. Примотали его руки к спинке. А он вдруг снова взвился, выкрутился, оставляя в повязках куски кожи и – к окну. Прыгать хотел.

К счастью я у него на дороге стоял. Снова хватаю его, снова тащу к койке, снова укладываем. Крики, хрипы. Не травма, а психиатрия.

К полуночи затих он. Мы с дежурной медсестрой на посту сидели, бумажки заполняли. А меня всё запах донимал. Я же его за обожжённую кожу хватал, за плечи. Да в той давке и суматохе, уже за что попало хватал. И вот сижу, бумаги заполняю, а ладони мои палёной кожей пахнул. Я уже и руки три раза мыл, и убеждал себя, что это фантазия разыгралась. Да где там. Пахнет и всё тут.

И вдруг слышим – из коридора стук какой-то металлический. Клац-клац-грох!

Переглянулись с медсестрой. Показалось?

Снова клац-клах-грох!

Нет, не показалось. И надо посмотреть, а страшно почему-то. Больница спит, в коридорах полумрак, только дежурные лампы светят. И тут такое.

Клац-клац-грох!

Выглянули. В дальнем конце коридора стоит призрак. Белый весь, края простыни колышутся. И руки раскинул, словно распяли его.

Это мне в первую секунду показалось, что призрак. А уж потом я в полутьме разглядел, что это бригадир наш встал. Ну как встал. Просунул ноги через прутья нижней спинки, завалил койку, встал на ноги. И идёт по коридору, с койкой на спине, и к спинкам этой самой койки привязанный.

Попробуйте повторить трюк? Не получилось? Куда уж какому-нибудь Гуддини.

Снова звали мы подмогу. Укладывали пациента. Привязывали ножки койки к шкафчику. Кололи препараты. Укладывали, уговаривали, успокаивали.

На четвёртый день он умер.

И я никак не мог объяснить его молодой, двадцатилетней жене, почему муж, который шутил и разговаривал с ней в приёмном, никогда больше не заговорит.

Рассказ из сборника «Шесть часов утра»

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

Постоянным читателям, я напомню, что недавно в руки ко мне попал дневник Тамары Станиславовны Лямишевой, которая с 1958-го года работала акушеркой в г.Орше и Оршанском районе. Истории из этого дневника – страница истории медицины, воспоминания живого свидетеля. Несколько рассказов я уже выкладывал в сеть. Целиком «Тетрадь акушерки» войдёт в очередной медицинский сборник, который выйдет летом 2022 года.

А пока – новый расшифрованный рассказ из середины прошлого века

Подарок на майские праздники.

В конце пятидесятых в Орше через железнодорожные пути построили мост. Большой, красивый. Очень интересно с него было наблюдать за движением поездов, сутолокой на привокзальной площади. Для нас тогда этот мост в новинку был. Ходили на него гулять.

Через пути переходить было легче и быстрее, но опасно. Постоянно ходили пассажирские и товарные составы и бывало такое, что какой-нибудь торопыга зазевается и попадает под поезд. С постройкой моста бегать через пути стали гораздо меньше, но совсем не перестали – было лень подниматься по ступенькам.

За вокзалом был рынок, а перед мостом – междугородняя автобусная станция. Станция – звучит очень громко, а на самом деле это был крошечный павильончик и рядом с ним такая же дощатая касса с окошком для продажи билетов. Павильончик был постоянно набит людьми. Кто-то сидел на немногочисленных скамейках, кто-то прислонялся к стене, а некоторые устраивались прямо на полу, возле своих рюкзаков и сумок. В нескольких шагах от кассы начиналась липовая аллея. Там тоже стояли скамейки и часто ожидающие автобуса сидели под липами. Весной и летом там было гораздо лучше и приятнее чем в павильоне.

2 мая мы с подругой пошли на рынок. Купили какие-то мелочи, обновки, я уже не помню точно. Шли обратно по мосту, почти гуляли. Тепло, солнце светит, под ногами неспешно катит огромный товарный поезд. Мы приостановились, фантазируя, куда он едет, и как бы нам хотелось вместе с этими вагонами под стук колёс умчаться куда-то в дальние края.

С моста была видна и липовая аллея. И тут я заметила, что посреди аллеи на скамейке сидит одинокая женщина. Неприлично как-то сидит, ноги расставила, наклонилась, как будто её тошнит. Я ещё подруге заметила, что пьяная, наверное. Вон как некрасиво расположилась. Настроение у нас от этого зрелище почему-то пропало.

Спустились мы вниз, к павильону, а там толпа. День выходной, весенний. Все едут на рынок. Потолкались мы возле кассы. Мужчины курят, женщины ругаются из-за каких-то покупок. Шумно. Решили мы по аллее пройтись. Всё равно до автобуса ещё больше часа. Идём неспешно, разговариваем. До скамейки с «неприличной женщиной» остаётся шагов десять. Смотрим, к сидящей ещё одна женщина подходит, спрашивает что-то. И тут же подскакивает, как пружина, машет руками, бежит нам навстречу:

- Девочки, там роды! Она рожает! Что делать?! Помогите!

И показывает на «неприличную», тащит меня за рукав. А рожающая тем временем сползла со скамейки, добралась до электрического столба. Столб на высоту человеческого роста обмотан проволокой, так она вцепилась в эту проволоку и тужится. Видимо так ей легче было.

Подбегаю я к этой несчастной, прошу её пройти со мной в кассу или в ближайший магазин. Куда там. Дышит она часто, лицо всё в поту и слезах, глаза белые от боли и страха, безумные. Трясётся вся. Чуть ли не силой отрываю её от столба. Пальцы приходится п одному отгибать, а проволока эта треклятая колется.

Тут и подруга моя подошла. Вместе мы кое-как рожающую от столба оторвали. Подхватили на руки, отнесли на скамейку. Положили.

Подруга с нашей невольной помощницей встали по сторонам, кое-как прикрыли нас от толпы на автобусной станции. Пациентка моя не в себе. Стонет, трясётся, хватает меня за руки. Пытаюсь у неё спросить хоть, что-то, но не отвечает, только хрипит, мечется. Затылком ещё так страшно о деревянное сидение скамейки стучала, я всё боялась, чтоб она не повредила себе.

Тут, посреди липовой аллеи, на деревянной скамейке я и приняла мальчика. Пуповину на палец намотала, ребёнка положила на грудь матери, ноги её кое-как платком прикрыла. Подругу отправила за «скорой».

Слышу – едут, да так быстро, с сиренами. Неужели подруга за минуту телефон нашла? А оказалось, что нашу суету в аллее заметила толпа на станции. Кто-то уже сбегал, вызвал врачей. Человек тридцать столпились у заборчика аллеи. Стоят, смотрят, затаив дыхание. Не слышно их. Да и нам, честно говоря, не до зрителей было. И у меня, и у роженицы другие заботы.

А зрители забыли и про автобус, и про билеты, которые купить надо. Никому уже никуда ехать не надо. Я к толпе повернулась, прикрикнула на них, пристыдила.

- Чего, - говорю. – уставились?! Своих дел нет?

Зашептались, подались назад, но не ушли. Тогда я плащ с себя сняла и прикрыла роженицу. А тут и машина подъехала. Фельдшер со скорой помог мне отделить новорожденного и поехали мы в больницу.

Утром пришла я в своё отделение и сразу к своей привокзальной пациентке. Та уже отошла от шока, благодарила меня за помощь.

А я ругаю её за то, что она в таком состоянии по улицам ходит да автобусами ездит, а не в больнице лежит. Она разрыдалась и рассказала мне свою историю.

Год назад познакомились с парнем. Любовь до гроба и всё такое. Обещал жениться, но как дошло до беременности – тут же исчез. Сказал напоследок, что ни она сама, ни ребёнок ему не нужны, он молодой ещё. Сел на автобус – и укатил. А тогда ни телефонов, ни компьютеров не было. Уехал – и с концами. Ищи его. Писала ему письма на адрес, который знала. Никто не отвечает. А живот растёт, уже и не спрячешь его, от людей не скроешь.

Родные женщины тоже её не поддержали. Нагуляла, мол. Позволяла всякое до свадьбы. Тогда нравы жёсткие были. Кому, говорят, ты теперь нужна? Чуть из дома не выгнали. Если бы не беременность – отец и побил бы. В отчаянии она решила, что уйдёт рожать в лес. Родит, а ребёнка закопает.

Когда начались схватки, она бросилась за город, но добралась только до вокзала. Точнее до скамейки на привокзальной аллее. Там нас судьба и свела.

Полдня мы с ней просидели, всё разговаривали. Она плакала, ругала себя за глупость, за наивность. Я очень боялась, что в таком состоянии она с ребёнком или с собой что-нибудь сделает. Но когда принесли новорожденных кормить, и она увидела, как сын к ней тянется, то в лице поменялась. Схватила мальчика, прижала его к себе и сказала, что теперь она лучше сама умрёт, чем даст сына в обиду.

Через несколько дней выписывали её. Забирать приехали родители. Суровая пожилая женщина с поджатыми губами. И седой мужчина с угрюмым лицом. Наша роженица вышла к ним навстречу с гордо поднятой головой. Ребёнка держала, как винтовку, наперевес.

Я пожелала ей удачи.

Через три года я снова её встретила. Приехала в нашу больницу рожать второго ребёнка. И на этот раз привёз её муж. Тот самый неверный парень. Она рассказала мне, что через пару месяцев после родов он одумался, вернулся. И, увидев сына, бросился просить у неё прощения. И она простила, хоть и нелегко ей это было.

К сожалению, второй ребёнок не выжил. Как мы ни старались, но девочка родилась мёртвой. Я уже не помню точного диагноза, но при том уровне нашей больницы, мы и не могли справиться.

Женщина сильно плакала, просила прощения у дочери. Говорила, что это её Бог наказал за плохие мысли о сыне, за то, что тогда она хотела его убить.

Ещё через несколько дней приехал муж и забрал её.

Больше я её не видела, но хочется верить, что у этой семьи всё хорошо сложилось.

ПС. Уважаемые читатели, как я и обещал, сообщаю. На сайте Литрес появилась аудиоверсия сборника «Палата номер пять».

Ссылка https://www.litres.ru/pavel-gushinec-23932944/palata-nomer-p...

Рассказ из сборника «Шесть часов утра»

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

Уважаемые читатели, как я и обещал всем подписчикам - сообщаю)))

Каким бы ни был 2021 год, но завершить его нужно позитивом. В издательстве "Четыре четверти" вышла моя очередная книга "Обрывки". Первая часть дилогии (или трилогии, я ещё не решил))) . 11-я книга в моей писательской карьере. Третья книга в 2021-м году. Новый подход к юмористическому рассказу.

И традиционный реверанс в сторону сайта

Сегодня дежурство в приёмном на редкость спокойное. Четверг, середина недели. Всем лень и некогда болеть, драться и калечить друг друга, принимать химические жидкости несовместимые с организмом. День проходит в скуке и полусне. Мы с Виталиком, санитары отделения, и вовсе не вылезаем из-за своей занавески. Сидим на диване, бесконечно шлёпаем по его дерматину засаленными картами. Счёт в турнире приближается к трёхзначному числу. Мы уже потеряли к картам интерес, но заняться решительно нечем.

Жидкий поток поступающих больных иссяк ещё в 11 утра. Все они были ходячие и наша с Виталиком помощь не понадобилась. Ещё вчера из терапевтического отделения выписали пациентку 150 кг весом, которую надо было таскать с третьего этажа в подвал на рентген и ФГДС. Переломанные из травмы тоже как-то обошлись без нас. В обед мы лениво сходили на кухню за кастрюлей борща для приёмного отделения. После обеда Виталик пошлялся по этажам, приставая к медсёстрам, но девчонки поголовно были не в настроении, и он вернулся играть со мной в карты.

Скучно и лень. День тянется, как расплавленная на солнце резина.

После восьми вечера на столе медсестры приёмного Наташи задребезжал телефон.

- Санитаров? Сколько? Обоих? А он буйный, кусается?

Наташа с нехорошей усмешкой посмотрела на нас. Мы с Виталиком насторожили ушки.

- Ну смотрите. Сейчас скажу им.

И, уже положив трубку телефона:

- Собирайтесь, лентяи. Надо пациента в Задвинье везти.

Задвинье – это район Полоцка. Старинный город традиционно делится Западной Двиной на две части. Верхний город, увенчанный белыми стрелами Софии. Там вал Ивана Грозного, пробитый в самое сердце чашей стадиона. Там мост, по которому отступали наполеоновские войска, остатки зданий кадетского корпуса. Там стоянка первобытных людей. За забором базилики, искалеченной императором Петром мрачнеет наша первая городская больница. А на другом берегу серые пятиэтажки Задвинья. Кварталы советской постройки, перемежаемые унылым частным сектором. В древние времена там были какие-то слободы, выселки. Да и теперь там не слишком весело. А ещё Задвинье – это психиатрическая клиника. Психиатрия недалеко, если уметь шагать по серым двинским волнам. Её почти видно. Но ехать приходится в обход, через бетонный мост, по городским улицам.

А если зовут нас, значит кто-то из пациентов Задвинья попал к нам в больницу с переломом или обострением язвы. Его пролечили и сейчас возвращают в объятия постоянных врачей.

- Кто там? – осторожно спрашивает Виталик.

- Кусается, плюётся и мажет санитаров дерьмом! – делает страшное лицо Наташа.

- Вот и езжай сама, - не остаётся в долгу Виталик.

- Да ладно, пошутила я, - Наташе лень с ним пикироваться. – Псих какой-то. Тихий.

- А чего они свою бригаду не пришлют?

- Некого. На всю больницу только трое санитаров остались. И все в буйном. Не могут их оторвать. Мало ли.

Привычное дело. В Задвинье санитары долго не задерживаются. Кому охота за копейки смотреть на всё это. Тут в обычно больнице иногда прилетает. А уж среди психов…

Набрасываем на халаты синюшные телогрейки с вышитыми на спине буквами «ПЦГБ», тянемся по лестнице в отделение.

- Не лети, - Виталик останавливается между пролётами, забирается на огромный, шириной почти в метр подоконник, открывает рассохшуюся форточку.

- Покурим.

Я восхищаюсь его наглостью, его уверенностью в себе. Виталику сам главврач не брат. Он и его пошлёт подальше, если вздумает цепляться. Неторопливо дымим помятыми «астринами». Табак плохо утрамбован, его шелуха попадает в рот, приходится отплёвываться.

Наверху хлопает дверь в отделение. Слышится раздражённый женский голос:

- Виталик, …мать! Вы куда делись? Машина ждёт, а они тут курят.

- Счас, - Виталик невозмутимо, нарочито неторопливо делает последнюю затяжку, выбрасывает окурок в окно. Сползает на клетчатый пол.

«Псих» - щуплый мужичонка в каком-то непонятном и немного смешном ворохе одежды. Сидит на стуле, возле поста медсестры. Ноги вместе, глаза в линолеум, на коленях – потёртая сумка. Рядом – сопровождающая из Задвинья – некрасивая костлявая медсестра. Смотрит на нас сердито.

- Где вы шляетесь? Мне тут до вечера сидеть?

Виталик расплывается в своей неизменной улыбке.

- А что? Тепло, светло и вкусно кормят. Отчего не посидеть.

- Придурок,- фыркает медсестра, но уже не так зло.

- Я Виталик, - поправляет её мой напарник. – Но для вас – можно и придурок.

Постовая Анечка, место которой заняли задвинские фыркает. Медсестра из психички тоже почти улыбается. Только пациент сидит неподвижно и смотрит в одну точку где-то у себя под ногами. Его почему-то жалко.

- Пойдём, Зайцев, - говорит ему медсестра. – Домой пора.

Зайцев с готовностью вскакивает. Семенит по коридору так быстро, что мы едва за ним поспеваем. Спускаемся во двор по серой бетонной лестнице, затертой тысячами ног. Мимо массивного сейфа, у которого я когда-то отходил после получения зарплаты. Мимо дежурных «покойницких» носилок. Во дворе промозглый ноябрьский ветер лупит нас в лица смесью дождевых брызг и мелкой цементной крошки. Зайцев испуганно прикрывается сумкой. Мы грузим его в тёмно-коричневую «буханку» с красными крестами на боках, садимся напротив на неудобные скамейки.

- Держитесь, хлопцы! – кричит нам водитель. И с лязгом трогает с места.

Предупреждение своевременно. Раздолбанную машину бросает по выбоинам в асфальте. На перекрёстках, перед светофорами водитель старается тормозить аккуратно, но нас всё равно бросает вперёд. Зайцев валится на бок, чуть не теряет свою сумку, испуганно охает.

- Американские горки! – торжествующе орёт Виталик.

Даже сейчас ему весело.

Зайцева выгружаем во дворе психиатрической клиники. Сопровождающая медсестра уводит его в здание с обшарпанными жёлтыми стенами.

- Когда назад поедем? – спрашивает Виталик у водителя.

- Поболтайтесь тут с полчаса, - отвечает тот. – Надо какие-то бумажки забрать.

- Без проблем, - Виталик кивает мне и топает вслед за пациентом в здание.

- Ты куда? – испуганно спрашиваю я.

- А что? Торчать тут под дождём? Пошли, с местными медсестричками побалакаем.

- В дурку?

- Ну в дурку? И что? Не больница что ли? Везде люди. Пошли, не ссы.

И мы пошли. И уже через пять минут Виталик сидел в сестринской, дул из чужой чашки горячий чай, хрустел сушкой и смешил курносую девчонку в белом халате. Мне тоже сунули в руки стакан с чаем, позволили занять краешек продавленного дивана.

- Как тут у вас? – спрашивает Виталик. – Весело?

- Веселее некуда, - отвечает курносая. – Припёрлись вчера студентки из медучилища и в третью палату. А там у нас Михайловна, второй месяц, как из деревни забрали. Ну, стандартный случай – соседи травят, председатель – немецкий шпион, корова проповеди толкает. Шиза. При этом толковая бабка. Студенты к ней:

- Как живёте? Чем болеете? Чем вы на пенсии занимаетесь?

Михайловна невозмутимо:

- Телевизоры вяжу.

Девки дуры хихикают.

- Ну да, телевизоры. А холодильники не получается?

Михайловна на них посмотрела, как императрица на червей:

- Девочки, кто из нас сумасшедший? Телевизоры я вяжу. Сети такие для рыбалки.

Виталик ржёт. Курносая хихикает. Мне почему-то не смешно. Стакан обжигает пальцы, чай спалил мне всю слизистую на губах и языке. Теперь я занимаюсь тем, что ощупываю этим языком повреждения.

Виталик угощает курносую сигаретой, выходим на крыльцо покурить. Посреди двора стоит скамейка, на которой виднеется скорченная женская фигура.

- А это кто?

- А-а, - курносая машет рукой. – Филиппова. Тоже деревенская, из Экимани.

- Тоже соседи травят?

- Не, с этой грустно. Залетела от какого-то тракториста, тот жениться отказался. Сделала аборт в нашей гинекологии, у Ковова. А на почве этого аборта тронулась. Сидит, со своим дитём разговаривает. Жалко бабу. Но что поделаешь.

От новой истории мне становится тоскливо. Ещё и дождик накрапывает, вымачивая покрытый трещинами асфальт, превращая в грязь осенние клумбы, смывая остатки листьев с торчащего в углу вяза. Курносая чувствует повисшую между нами паузу и пытается загладить впечатление от своего рассказа.

- А во втором отделении забавный товарищ лежит. Думает, что он летать умеет. Просит его к койке привязывать. Мы привязываем, так он выгибается, упирается пятками и затылком, получается такая дуга. И висит чуть не часами. Откуда только силы берутся. Кричит, что задница его к небу стремится.

- А вдруг вправду улетит? – хмыкает Виталик. – Может он экстрасенс какой-то. Типа Кашпировского.

Они с курносой ещё о чём-то болтают. Виталик подвигается к девушке поближе, уже по-хозяйски лапает за талию. Медсестра не возражает, опять хихикает. Я чувствую себя лишним.

- Хлопцы, вы тут?! А я вас ищу!

По лужам к крыльцу шлёпает наш водитель.

- Забрал все бумажки. Можно ехать.

Курносая смотрит не него недовольно. Виталик что-то шепчет ей в розовое ушко, и та согласно кивает. Лезет в карман за ручкой. Виталик протягивает её свой проездной и медсестра пишет на краешке номер телефона.

- Поехали уже, - ворчит водитель.

И я почему-то ему благодарен.

Через полчаса мы сохнем у батареи приёмного. Телогрейки висят на вешалке и пахнут псиной. Снова диван, снова карты шлёпают по дерматину.

- Симпатичная Катька? – спрашивает у меня Виталик.

- Какая Катька?

- Ну, из дурки. Ничё такая, да?

- Ничё, - соглашаюсь я.

Виталик довольно ухмыляется. Счастливый человек. И в карты ему везёт.

За окном снова дождь, ветер лупит в окно. До утра ещё пять часов. И спать совсем не хочется.

П.С. Рассказ основан на реальных фактах, все фамилии и имена, кроме Виталика, изменены. Да, Виталик тот самый, из «Девяностых в районной больнице».

Рассказ из сборника «Шесть часов утра»

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov

Мои коллеги, работающие в различных клинико-диагностических лабораториях страны, нередко завидуют врачам-лечебникам.

- У них столько интересных историй, случаев. Им всегда есть что тебе рассказать. А у нас – сплошные пробирки, мазки, копрограммы. Юмор такой специфический, что поймёт только специалист из такой же лаборатории.

Но недавно заглянул ко мне в кабинет врач лаборатории Юра и торжественно выложил на стол несколько исписанных листков.

- Вот. С историей массовой битвы санитаров с вдвшниками в приёмном это не сравнить, но интересные случаи есть.

Перечитал я записи. Ну да, юмор действительно специфический, лабораторный. Источник этого юмора – безусловно пациенты наши любимые. Ну куда же без них. Попробую превратить эти истории в небольшой кусочек литературы.

***

Пару месяцев назад позвонил в лабораторию один любопытный.

- Подскажите, вы анализ мочи делаете?

- Конечно, - отвечаем. – Приносите.

- У меня несколько специфическая просьба, - замялся клиент.

Девушка лаборант успела покраснеть, но звонивший тут же принялся объяснять.

- У меня в подъезде всё время кто-то стенку подмывает. Ну вы понимаете. В одном и том же месте. У меня подозрения есть, но поймать никак не могу. Я достану его мочу, и со стены соскоб сделаю. Вы можете по ДНК определить тот ли самый это человек?

И был очень разочарован, что ему отказали.

***

Разница в цене между человеческими и ветеринарными анализами может ввести в грех обмана любого любителя животных.

Как-то исследует лаборант анализ кала гражданина К. на предмет всяких гельминтов, и вдруг обнаруживает странные включения. Остатки бумаги там, целлофана, небольшие щепки. Ну ладно щепки, с кем не бывает. Студенты, вон, гранит науки грызут. Но принимать по утрам небольшую дозу целлофана, не каждый станет. Закралась в душу лаборанта сомнение. А вся сомнения у нас валят на нарушения преаналитики (то есть процесса сбора и доставки биоматериала) и передают специально обученным людям, которые уже звонят и надоедают пациентам.

Позвонили и по этому случаю. Оператор долго думал, как сформулировать вопрос:

- Не употребляли ли вы случайно целлофан?

Но наконец решил спросить в лоб.

- Подскажите, как вы собирали биоматериал на анализ?

Гражданин К., не моргнув глазом, принялся рассказывать, как собирал, как производил, что ел накануне.

- А в чём, собственно, вопрос?

Ему и рассказали, что нашли в анализах.

- Ну-у-у, - замялся пациент. – Вообще-то.

- Это не ваш биоматериал? – спросил оператор.

- Не мой, - признался К. – Анализы для собак такие дорогие, ну вы понимаете? Это материал от моего пса. А этот паразит как раз накануне в помойку забрался и видимо что-то сожрал.

- Понятно, - вздохнул оператор.

- Ну хоть гельминты в анализах не обнаружены? – с надеждой спросил К.

- Гельминты не обнаружены. Древесина обнаружена, - ответил оператор.

***

А одна предприимчивая дама умудрилась подсунуть вместо крови своего ребёнка кровь любимого котика. Купила пробирку и принесла биоматериал на анализ. Заряжают лаборанты кровь в аппаратуру, а по результатам получается, что ребёнок то ли мутант, то ли рептилоид с другой планеты. Короче с такими анализами не живут.

Снова передают вопрос в спецотдел. Дама долго не признавалась, юлила, требовала с лаборатории результаты. Правду в конце концов узнали, и пришлось аппарат несколько раз промывать, а то умные японские мозги не могли в себя прийти.

***

А в сентябре приносят в лабораторию традиционные подарки – анализы кала детей разного возраста для устройства этих самых детей в детские дошкольные учреждения.

Стандартно смотрят на яйца аскарид, проверяют соскобы на энтеробиоз. Ну я прочие удовольствия лаборантской профессии.

Анализирует врач очередной биоматериал, а оттуда смотрят на него непонятные существа. Толстенькие такие, короткие, белёсые. Врач удивился, не узнав гостей «в лицо». Полез сначала в справочники, потом в Гугл. Среди известных науке паразитов похожих не обнаружилось. Позвал врач более опытных коллег. Те так же развели руками. Запахло научным открытием и Нобелевской премией. Ну это кроме того, чем постоянно пахнет в этом отделении лаборатории.

«Гостей» промыли, выложили аккуратно на чашке Петри, сфотографировали. И даже мне фотографию прислали, похвастались.

Оживление длилось до тех пор, пока кто-то из врачей не догадался заглянуть в другие справочники. А при помощи этих талмудов «гости» были-таки опознаны. Оказались они личинками сырной мухи. В условиях мегаполиса, промышленного изготовления продуктов питания случай крайне редкий, даже уникальный. Позвонили родителям пациентки, и те не стали скрывать, что лето та провела у любимой бабушки в деревне. А у бабушки – мелкий бизнес. Производит она из молока любимых коров сыр, сметану и другие полезные для организма продукты. Ими она и откормила за лето единственную внучку.

Сыр, безусловно, полезный продукт. Но с гигиеной в условиях домашнего изготовления всё-таки не очень хорошо. Насекомые проникли на бабушкину кухню, отложили яйца в сыр, а этим сыром любящая бабушка накормила внучку. В кишечнике из яиц вылупились личинки. У пациентки, конечно, заболел живот, но родители списали всё на изменение рациона после приезда из деревни.

Говорят, в Сардинии из сыра при помощи личинок сырной мухи готовят какое-то очень специфическое блюдо касу марцу. Наверное, вкусно. Но у нас ребёнка пришлось лечить.

Ничего мы не понимаем в средиземноморской кухне.

Рассказ из сборника «Шесть часов утра»

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov