denisslavin
153К
рейтинг
11К подписчиков
16 подписок
412 постов
110 в горячем
Награды:
Easy Level
Каждый раз, когда на улице я вижу опустившегося бомжа, мне хочется верить в реинкарнацию. Мне хочется верить, что этот бомж - это та девушка, которая в прошлой жизни думала, что "мужикам легче". Ага, она наконец столкнулась с реальностью, не выдержала, начала пить горькую и опустилась ниже плинтуса. Провалила миссию на "easy level". И каждый раз, когда в новостях я читаю о женщине, забитой до смерти своим мужем-алкоголиком, или об изнасилованной фотомодели. мне хочется верить в злого волшебника. В злого джинна, который исполнил наконец желание того парня, который думал, что "если у тебя есть сиськи, все двери перед тобой открыты, только ноги раздвинь". Злой джинн исполнил желание этого парня, и тот начал "ноги раздвигать" и "дораздвигался". И он тоже провалил миссию на "easy level".
Мне хочется в это верить. Потому что я считаю, что жизнь это не игра, в которой ты можешь выбирать уровень сложности и только наслаждаться проведённым временем. Это не веселье, "фан" и вечный праздник. Эта штука посерьёзнее. Сохраняться здесь нельзя, и любая ошибка привёд к тому, что ты даже не успеешь увидеть надписи "Game Over" или "Потраченно". Это делает жизнь в любом случае сложной, на "hard level".
Мне хочется в это верить. Потому что я считаю, что жизнь это не игра, в которой ты можешь выбирать уровень сложности и только наслаждаться проведённым временем. Это не веселье, "фан" и вечный праздник. Эта штука посерьёзнее. Сохраняться здесь нельзя, и любая ошибка привёд к тому, что ты даже не успеешь увидеть надписи "Game Over" или "Потраченно". Это делает жизнь в любом случае сложной, на "hard level".
Стивен Кинг о сиквеле "Сияния"
Перевод интервью от ЖЖ-юзера
Как ни в чём не бывало
Они все хотят знать. Все задают один и тот же вопрос: «Что там было?» Моя жена постоянно спрашивала меня об этом. Как-то я перебрал слегка с выпивкой и рассказал ей. С тех пор она запрещает мне видеться с детьми. Не совсем с тех пор, конечно - пока развод, пока то да сё, пока что. Самое хреновое то, что я почти в порядке. Почти. Я могу нормально жить, могу есть, могу пить, ходить на работу. Да, порой кошмары снятся, но это ничего. А иногда в сознании вспыхивают короткие образы. Любая мелочь может стать первым звеном в цепочке, которая приведёт меня к тем воспоминаниям. Сейчас я просто заварил кофе.
Мы пробыли там каких-то пару дней. Это был лишь перевалочный пункт. Там была съёмочная бригада: две девушки и парень-оператор. Не знаю, о чём они хотели снять сюжет. Может быть, об ужасах войны и всё в таком духе. Может быть, обзор. Представь, какой ажиотаж вызвали две девушки среди молодых ребят, которые женщин последний раз видели полгода-год назад, может и больше. Стоило им выйти из палатки, тут же раздавались многозначительные свисты и воодушевлённые крики со всех сторон. Они не обижались. Скорее пугались немного, но всё равно улыбались. Первым же утром, как я прибыл в тот лагерь, я оказался около их палатки. Оттуда раздавался чарующий кофейный запах. Я так и стоял там, пока из палатки не выглянула…чёрт, я даже не помню как её зовут. Она испуганно поздоровалась. Я сказал ей, что от них приятно пахнет. Она сказала, что у них в палатке стоит кофеварка. Представляешь, самая настоящая кофеварка! Не то, чтобы я напросился к ним, но эта девушка была очень вежливой и она заметила, как загорелись мои глаза, когда она сообщила о кофеварке. Была ещё одна причина. Они хотели взять интервью у солдат, но согласились немногие, да и те не очень-то охотно отвечали на вопросы. Она пригласила меня к ним. В палатке никого не было. Она насыпала в машину зёрен и облокотилась на стол рядом. Я сел на стул напротив неё. Она задавала вопросы - в общем-то, самые безобидные, не знаю, почему другие смущались отвечать на них. Но всё-таки я старался быть сосредоточенным. Не хотелось ляпнуть что-нибудь лишнее. Чтобы не отвлекаться, я стал внимательно рассматривать кофеварку. Пока мы беседовали, я изучил все царапинки на белой поверхности чудо-машины, каждую потёртость. Потом мы выпили по одной чашке. Кофе был не очень, но лучше всего того, что мне пришлось пить последние полтора года. Тогда мы попрощались. Можно сказать, виделись мы тогда в последний раз. Можно сказать, что нет.
Спустя два месяца мы наткнулись на базу бандитов. Половину из них вместе с главарём удалось взять живыми. Сдались как миленькие. Зайдя в палатку их главного, я кофеварку сразу приметил. Сомнений у меня почти не было – та самая. Долго главного расспрашивать не пришлось. Пару месяцев назад, едва мы уехали из того лагеря, бандиты его атаковали. Нам об этом докладывали, сказал тогда один из моих ребят. Я этого не помнил. Главарь сказал, что они держат девчонок в землянке. Я взял его за шкирку и велел показать. Он повёл меня к колодцу. Рядом был замаскированный спуск. Аккуратно, следя за каждым движением говнюка, мы спустились. Воняло. Я слышал как попискивают крысы отовсюду. Было страшновато. Если честно, я действовал неоправданно рискованно, глупо, но какое-то чувство – чуть позже я понял какое – застилало мне глаза и гнало вперёд. Мы прошли по короткому узкому туннелю и вышли на небольшое пространство. Даже там было не вытянуться во весь рост, наверху я увидел решетку, сквозь которую едва пробивался свет. Сверху её трудно была заметить из-за травы и листьев. Здесь же лучики солнца выдавали это «окошко». Бандит сказал, что раньше они здесь складировали оружие, потом организовали схрон неподалёку.
В углу лежали два голых тела. Я бы не узнал в них тех двух молодых и красивых девчонок, если бы не кофеварка в палатке главаря. Грязные, избитые тела, пальцы на ногах одной из них – не той, что угощала меня кофе – уже начали потихоньку грызть крысы. Девочки лежали обнявшись, видимо, пытаясь согреть друг друга, да так и встретили свою смерть. Мы их наружу выставили. Как бандиты их увидели, так заулыбались как-то странно. Мы с ребятами на тела смотри, да на тех уродов поглядываем. Девочки стеклянными глазами в небо смотрят, уроды улыбаются. А мы смотрим то на тех, то на других. Думали мы, что дальше делать, понимаешь?
Я смотрел на тела девочек и думал о той кофеварке. Значит, пока они, избитые, запуганные, униженные и наверняка изнасилованные, отбивались здесь от крыс и пытались согреться, эти уроды наверху их кофе хлебали. Понимаешь? Рядом с тобой мучается и страдает человек, чья-то дочь, живое существо с эмоциями, характером, судьбою, надеждами, а ты… как ты можешь спокойно в этот момент… Понимаешь? Меня даже не то разозлило, что эти говнюки это сделали, а то, что это у них как-то буднично произошло, понимаешь? Спустились, избили, изнасиловали, пошли кофе пить – завтра по новой. Это ведь не люди, человек так не может, я думал. Без всякого сострадания, пусть и к собственной жертве. Я думал, можно даже ненавистному человеку что угодно сделать: руку сломать, уши отрезать, язык, глаза выколоть, кожу содрать – что угодно. Но ты после этого жить нормально не сможешь. Не сможешь сделать это и потом жить как ни в чём небывало. Я думал не смогу. А теперь я вроде ничего. Почти в порядке. Почти. Внутренне я содрогаюсь, ты даже не представляешь как. Но виду не подаю. Видишь, сижу и кофе пью. Как ни в чём не бывало. Я вот только думаю, может, и те уроды тоже только для виду улыбались, а сами… Не знаю.
Ещё кофе?
Мы пробыли там каких-то пару дней. Это был лишь перевалочный пункт. Там была съёмочная бригада: две девушки и парень-оператор. Не знаю, о чём они хотели снять сюжет. Может быть, об ужасах войны и всё в таком духе. Может быть, обзор. Представь, какой ажиотаж вызвали две девушки среди молодых ребят, которые женщин последний раз видели полгода-год назад, может и больше. Стоило им выйти из палатки, тут же раздавались многозначительные свисты и воодушевлённые крики со всех сторон. Они не обижались. Скорее пугались немного, но всё равно улыбались. Первым же утром, как я прибыл в тот лагерь, я оказался около их палатки. Оттуда раздавался чарующий кофейный запах. Я так и стоял там, пока из палатки не выглянула…чёрт, я даже не помню как её зовут. Она испуганно поздоровалась. Я сказал ей, что от них приятно пахнет. Она сказала, что у них в палатке стоит кофеварка. Представляешь, самая настоящая кофеварка! Не то, чтобы я напросился к ним, но эта девушка была очень вежливой и она заметила, как загорелись мои глаза, когда она сообщила о кофеварке. Была ещё одна причина. Они хотели взять интервью у солдат, но согласились немногие, да и те не очень-то охотно отвечали на вопросы. Она пригласила меня к ним. В палатке никого не было. Она насыпала в машину зёрен и облокотилась на стол рядом. Я сел на стул напротив неё. Она задавала вопросы - в общем-то, самые безобидные, не знаю, почему другие смущались отвечать на них. Но всё-таки я старался быть сосредоточенным. Не хотелось ляпнуть что-нибудь лишнее. Чтобы не отвлекаться, я стал внимательно рассматривать кофеварку. Пока мы беседовали, я изучил все царапинки на белой поверхности чудо-машины, каждую потёртость. Потом мы выпили по одной чашке. Кофе был не очень, но лучше всего того, что мне пришлось пить последние полтора года. Тогда мы попрощались. Можно сказать, виделись мы тогда в последний раз. Можно сказать, что нет.
Спустя два месяца мы наткнулись на базу бандитов. Половину из них вместе с главарём удалось взять живыми. Сдались как миленькие. Зайдя в палатку их главного, я кофеварку сразу приметил. Сомнений у меня почти не было – та самая. Долго главного расспрашивать не пришлось. Пару месяцев назад, едва мы уехали из того лагеря, бандиты его атаковали. Нам об этом докладывали, сказал тогда один из моих ребят. Я этого не помнил. Главарь сказал, что они держат девчонок в землянке. Я взял его за шкирку и велел показать. Он повёл меня к колодцу. Рядом был замаскированный спуск. Аккуратно, следя за каждым движением говнюка, мы спустились. Воняло. Я слышал как попискивают крысы отовсюду. Было страшновато. Если честно, я действовал неоправданно рискованно, глупо, но какое-то чувство – чуть позже я понял какое – застилало мне глаза и гнало вперёд. Мы прошли по короткому узкому туннелю и вышли на небольшое пространство. Даже там было не вытянуться во весь рост, наверху я увидел решетку, сквозь которую едва пробивался свет. Сверху её трудно была заметить из-за травы и листьев. Здесь же лучики солнца выдавали это «окошко». Бандит сказал, что раньше они здесь складировали оружие, потом организовали схрон неподалёку.
В углу лежали два голых тела. Я бы не узнал в них тех двух молодых и красивых девчонок, если бы не кофеварка в палатке главаря. Грязные, избитые тела, пальцы на ногах одной из них – не той, что угощала меня кофе – уже начали потихоньку грызть крысы. Девочки лежали обнявшись, видимо, пытаясь согреть друг друга, да так и встретили свою смерть. Мы их наружу выставили. Как бандиты их увидели, так заулыбались как-то странно. Мы с ребятами на тела смотри, да на тех уродов поглядываем. Девочки стеклянными глазами в небо смотрят, уроды улыбаются. А мы смотрим то на тех, то на других. Думали мы, что дальше делать, понимаешь?
Я смотрел на тела девочек и думал о той кофеварке. Значит, пока они, избитые, запуганные, униженные и наверняка изнасилованные, отбивались здесь от крыс и пытались согреться, эти уроды наверху их кофе хлебали. Понимаешь? Рядом с тобой мучается и страдает человек, чья-то дочь, живое существо с эмоциями, характером, судьбою, надеждами, а ты… как ты можешь спокойно в этот момент… Понимаешь? Меня даже не то разозлило, что эти говнюки это сделали, а то, что это у них как-то буднично произошло, понимаешь? Спустились, избили, изнасиловали, пошли кофе пить – завтра по новой. Это ведь не люди, человек так не может, я думал. Без всякого сострадания, пусть и к собственной жертве. Я думал, можно даже ненавистному человеку что угодно сделать: руку сломать, уши отрезать, язык, глаза выколоть, кожу содрать – что угодно. Но ты после этого жить нормально не сможешь. Не сможешь сделать это и потом жить как ни в чём небывало. Я думал не смогу. А теперь я вроде ничего. Почти в порядке. Почти. Внутренне я содрогаюсь, ты даже не представляешь как. Но виду не подаю. Видишь, сижу и кофе пью. Как ни в чём не бывало. Я вот только думаю, может, и те уроды тоже только для виду улыбались, а сами… Не знаю.
Ещё кофе?
Только слова
В трамвае стал свидетелем любопытной сцены. На сиденьях передо мной шестилетний мальчик долго канючил у своего отца какую-то игрушку и всё требовал отправиться в магазин. Когда стало понятно, что папа на уговоры не сдастся, мальчик в сердцах бросил:
- Я тебя ненавижу! - и отвернулся.
К честиотца стоит признать, что он смог сохранить спокойствие. Немного смущённый капризностью своего сына, он лишь спросил:
- А маму любишь?
- Люблю, - ответил мальчик.
- Ну, этого достаточно.
Спустя минуту другую мальчик, видимо, уже придя в себя, осторожно ткнул папу в плечо:
- Па-ап, - протянул он.
- Что?
- Извини, - прошептал он тихо-тихо. Видно, стыдно ему стало.
- Ничего, сына. Я ведь знаю, что ты не всерьёз.
- Ты не обиделся?
- Нет, конечно. Тем более, это ведь всего лишь слова.
- В смысле?
- Ну, вот сам посуди. Бывает, я тебя о чём-нибудь попрошу, а ты мне пообещаешь это сделать. Помнишь, я тебя попросил в комнате убраться?
- Да.
- Ты мне тогда что сказал?
- Что уберусь, - шмыгнул носом мальчишка.
- И не убрался, так?
- Так.
- Видишь. Так и теперь. Ты мне сказал, что меня...ну, не любишь, а на самом деле как?
- На самом деле, люблю, - мальчик, наконец, поднял голову.
- Вот. Слова - это только слова. Но будь с ними аккуратнее всё равно. А то ненароком обидишь кого. Маму, допустим. Это ведь только я у тебя такой умный и рассудительный, - рассмеялся папа.
- Я маму никогда не обижу.
- Ну и славно.
Мальчик на секунду задумался и снова обратился к отцу:
- Па-ап.
- Что?
- А ты когда-нибудь кого-нибудь обижал?
- Было дело, - задумался мужчина.
- Кого?
- Папу своего, например.
- Папу?
- Ну да, у нас с тобой это, видать, семейное.
- А что ты ему сказал?
- То же самое, что и ты.
- Что ты его ненавидишь? - испуганно спросил мальчик.
- Ну да.
- Но ты ведь тоже извинился потом?
- Да нет, - вздохнул мужчина. - Не успел.
Объявили остановку. После того, как двери закрылись и трамвай снова пустился в путь, мальчик сказал:
- Не расстраивайся, пап. Дедушка знал, что ты тогда тоже не всерьёз это сказал. Он тоже знал, что ты на самом деле его любишь.
- Надеюсь, - грустно улыбнулся мужчина.
- Точно тебе говорю. Он ведь был такой же умный, как ты, и это...рассудительный. Это у нас семейное.
- Да, семейное. И это тоже.
- Я тебя ненавижу! - и отвернулся.
К честиотца стоит признать, что он смог сохранить спокойствие. Немного смущённый капризностью своего сына, он лишь спросил:
- А маму любишь?
- Люблю, - ответил мальчик.
- Ну, этого достаточно.
Спустя минуту другую мальчик, видимо, уже придя в себя, осторожно ткнул папу в плечо:
- Па-ап, - протянул он.
- Что?
- Извини, - прошептал он тихо-тихо. Видно, стыдно ему стало.
- Ничего, сына. Я ведь знаю, что ты не всерьёз.
- Ты не обиделся?
- Нет, конечно. Тем более, это ведь всего лишь слова.
- В смысле?
- Ну, вот сам посуди. Бывает, я тебя о чём-нибудь попрошу, а ты мне пообещаешь это сделать. Помнишь, я тебя попросил в комнате убраться?
- Да.
- Ты мне тогда что сказал?
- Что уберусь, - шмыгнул носом мальчишка.
- И не убрался, так?
- Так.
- Видишь. Так и теперь. Ты мне сказал, что меня...ну, не любишь, а на самом деле как?
- На самом деле, люблю, - мальчик, наконец, поднял голову.
- Вот. Слова - это только слова. Но будь с ними аккуратнее всё равно. А то ненароком обидишь кого. Маму, допустим. Это ведь только я у тебя такой умный и рассудительный, - рассмеялся папа.
- Я маму никогда не обижу.
- Ну и славно.
Мальчик на секунду задумался и снова обратился к отцу:
- Па-ап.
- Что?
- А ты когда-нибудь кого-нибудь обижал?
- Было дело, - задумался мужчина.
- Кого?
- Папу своего, например.
- Папу?
- Ну да, у нас с тобой это, видать, семейное.
- А что ты ему сказал?
- То же самое, что и ты.
- Что ты его ненавидишь? - испуганно спросил мальчик.
- Ну да.
- Но ты ведь тоже извинился потом?
- Да нет, - вздохнул мужчина. - Не успел.
Объявили остановку. После того, как двери закрылись и трамвай снова пустился в путь, мальчик сказал:
- Не расстраивайся, пап. Дедушка знал, что ты тогда тоже не всерьёз это сказал. Он тоже знал, что ты на самом деле его любишь.
- Надеюсь, - грустно улыбнулся мужчина.
- Точно тебе говорю. Он ведь был такой же умный, как ты, и это...рассудительный. Это у нас семейное.
- Да, семейное. И это тоже.



