TheDmitriyDDD

ДЕРЕВНЯ РОДНИКИ КУРСКАЯ ГУБЕРНИЯ

Глава 4. Односельчане: Азарковы- Азарчиха, Сибиряковы,

Егорик, Васюк Денисов, Гудь, женитьба Ёрушки. Смерть отца.

Кроме моих родственников хочется рассказать и об односельчанах, тех, которые жили недалеко от нас. Это отличные труженики и интересные личности, они запомнились мне и я всех их люблю и уважаю.

Бабка Азарчиха, и её дочери Валя, Паша и Катя, и сыновья Гришка и Михаил. Они, после войны, построили единственный в деревне кирпичный дом, что говорило об их большом благосостоянии. Возле дома сад, ограждённый высоким забором. Вся деревня взирала на эту постройку как на невероятное чудо, хотелось пройти мимо и посмотреть. Мимо их дома и забора проходила дорога, а через неё, до самого болота тянется огород. За ним начиналось болото, там громоздились кучки торфа. Азарчиха была единственной повитухой в деревне, у всех деревенских рожениц принимала роды и не только. К Азарчихе, приходили из нашей деревни и из других районов. Шептались, шли к ней в основном молодые женщины, но было, что и деды и бабки, и еще много реже разного возраста мужики из колхоза.

Недолго до моего рождения, в 1936 году в СССР вышел закон о запрете абортов. Позже, работая в органах МВД, расследуя разные уголовные дела, я много раз сталкивался с не профессиональными и ужасными последствиями частного принятия родов и такими же сделанными абортами, и подобными конечно в разных областях деятельности преступлениями, что преследовалось советской властью. Это конечно не было самым главным преступлением в СССР.

Читая сборники для сотрудников внутренних дел, для служебного пользования, так называемые ДСП, которые представляли из себя фактические детективы, без прикрас и фантазий, жуткие, кровавые подробности фактов и обстоятельств разных неблаговидных поступков советских людей в местах, начиная от Владивостока до Калининграда, от которых волосы поднимались дыбом, и далее успешный подробный процессуальный ход расследования таких дел, я потихоньку, их складировал в туалете, на полке, выше сливного бочка. Позже, мой сын, когда подрос, вставал на унитаз, доставал очередную серенькую книжонку ДСП, и читал ее.

Но тогда, бегая босяком, в истрепанной рубашке и остатков штанов переживших зиму, я смотрел вместе с мальчишками на Азарчиху и ее дом, как на необычное завораживающее яркое явление, и нужно сказать, к Азарчихе тогда ни кто претензий не предъявлял, все ее уважали, и шли к ней за помощью. Может быть она знала, что и как делала.

Дашечка. Через ложбинку, в пятистах метров от хаты Азарчихи стояла на пригорке, Добротная хата Дашечки. Дочь Галина, красивая женщина в расцвете своих тридцати лет, у неё был сын Ломакин Толик. Он был моим ровесником и я с ним дружил.

Во время войны, в деревне был расквартирован полк, и в хате Дашечки на постое были солдаты, красноармейцы. Галина, заманивала своих подруг, делала вечеринки с выпивкой, песнями и танцами. После этих гулянок через некоторое время подруги становились беременными. Когда наши войска отступили, пришли немцы, они заняли наш район, а в нашей деревне было всего два немца и два полицая. Гришка Азарков, он был моим крёстным отцом, стал полицаем. В хате Дашечки, её дочь Галя продолжала делать вечеринки и принимались молодые деревенские женщины, танцевали с полицаями и немцами. Галина продолжала заманивать деревенских женщин. После таких гулянок, в своё время некоторые женщины рожали детей. После войны, вернувшиеся с фронта, их мужья обнаруживали в своей семье, приплод детей. Возникал конфликт, мужья покидали свои семьи, уезжали из деревни.

Муж Галины с войны не вернулся. Дашечка, слыла деревенской колдуньей. В деревне верили, что она напускает порчу на скотину, заколдовывает людей, привораживает влюблённых. С Толиком мы пасли стада гусей. Сразу как ушли немцы, он уехал с матерью в Ленинград, куда их увёз новый муж Галины. Дашечка доживала свой век в большой хате.

Вера Сибирякова, старшая дочь Дашечки, была отдана замуж в семью Сибиряковых. Муж её не вернулся с войны. Её сын Иван, закончил 10 классов, поступил в военное училище, дослужился до полковника, жил с семьёй в районном центре Поныри Курской области. Сибиряковы, все выделялись большой копной рыжих волос на голове. Дочь Тамара, огромная девочка и сын Женька. Он был толстым не по летам, большим мальчиком. Говорили, что у него детское ожирение и гигантизм. Он быстро рос, полнел, и умер в восемнадцатилетнем возрасте.

Семья Денисовых. Егорик Денисов носил родимое пятно на лице. Нижняя губа была также поражена большим родимым пятном, разбухшим до размеров средней величины яблока. Правая нога согнута и не разгибалась в колене. Он хромал и ходил всегда с костылём. Как работник в колхозе он был шустрым, общительным и весёлым, всегда шутил, заразительно смеялся, ни чуть не стеснялся своего уродства. Работал в колхозе конюхом. Лихо ездил верхом на лошадях и возчиком на телегах. Он удачно женился, привёл в свою хату жену, Полину из соседней деревни. Девушка небольшого роста, симпатичная и стройная, несмотря на его уродство, вышла за него замуж. В деревне, после войны, было мало мужчин. Полина родила ему сыновей и дочерей. Все дети Егора были очень красивыми. Володя, сын Егорика, высокий красивый парень, женился на деревенской девушке Нине Кологоновой. Сперва стали уезжать из деревни ребята. Девушек тоже становилось всё меньше, некого было выбрать в жёны, все разъехались по городам: Курск, Орёл, Москва. В деревне остались несколько подростков, и их стареющие бабушки и дедушки. Недавно созданный колхоз «Победа» стал разваливаться.

Васюк Денисов, брат Егорика, местный дурачок. Смуглый, с красивыми вьющимися и не стриженными чёрными волосами, он ни кому не давал их стричь, чернявый и красивый мужик. Зимой и летом всегда был одет в одну и ту же одежду, никогда не стиранную, с ароматом немытого тела. Васюк был очень добрым и сильным. Любил трудиться на тяжёлых работах. Никогда не отказывал, когда его просили о помощи, и сам вызывался. Когда его хвалили, он готов был свернуть гору. Часто его спрашивали:

- Вась, ты когда жениться-то будешь? Небось присмотрел себе красавицу? Скажи кто она, твоя любимица? И когда свадьба-то будет? Эх и погуляем.…

- Люблю Вальку Азаркову, она письма носит, хорошая жена ….

- Вася, так она уже замужем!

- Ну и что, - говорит Вася, наморщив лоб. - немного подожду…. Она скоро холостой будет…

Все хохочут, а Вася недоумённо смотрит на них, жалко улыбается идёт продолжать работу. Над Васей смеялись по-дружески, он не обижался.

Вася умер во сне, ему было тридцать три года. Он перетаскивал тяжелые мешки с тока, грузил в машину, спешил, захолили тучи, мог пойти дождь. Вася устал, лёг отдохнуть на соломе, и больше не проснулся.

Вася говорил правду. Валя почтальонка через год после его смерти стала вдовой. Её муж, Иван Дудин, внезапно заболел, его увезли в больницу и там он через день умер. У него были уже взрослые дети.

Нина Кологонова, среди подрастающих девушек, была хозяйственной и разумной девушкой. Хорошо училась, работала в сельсовете. Она вышла замуж за Володю, красивого парня, сына Егора. Володя с детства был усердным работником, стал бригадиром, а потом и председателем колхоза, он учился до десятого касса. После ухода на пенсию моего отца, председателя. А Нину выбрали секретарем сельского Совета.

Виктор Комарёв, низкорослый, коренастый и добрый мужик, жил в большой хате, вместе со своей очень большой семьёй. Умер рано, когда ему было лет сорок. Всему причина, тяжкий крестьянский труд, и увлечение алкоголем. Лет через десять после его смерти, он вдруг пришёл к моему отцу во сне, на большое картофельное поле и зовёт его:

- Пойдём, Кондратьичь, картошку копать, вон на ту горку, - говорит он, - бери лопату и пойдём. Да позови и Володю, пусть и он с нами идёт….

- Да я то пойду, - говорит отец, - а вот насчёт Вовки, не знаю. Может пойдёт, а может и не захочет, он теперь взрослый, сам себе хозяин….

Когда Володя приехал проведать отца в больницу, отец рассказал ему этот сон. Володя не придал ему никакого значения. В районную больницу, отца приняли в начале февраля 1989 года, на лечение. Ему шёл восьмидесятый год. Утром он проснулся, умылся и, почувствовав слабость в теле, опять лёг в постель. Сосед по койке, молодой парень, сказал ему:

- Батя, может вам принести завтрак, или вы сами пойдёте?

- Принеси, если не трудно, - ответил отец.

Когда он принёс завтрак, отец уже скончался. Сообщили брату - Володе и просили забрать отца, для похорон. Володя приехал, его пригласили в морг. Он вошёл в камеру. Пришёл работник морга, подошёл к стенке и открыв шкаф, выдвинул большой ящик, в котором лежало тело мертвого отца. Володя взглянул на отца, потерял сознание и упал на пол.

Врач, оказал ему медицинскую помощь и он пришел в себя. После похорон отца, Володя рассказал мне этот сон.

В это время я служил в городе Якутске, и все узнал много позже, когда смог добраться на большую землю.

На горе, в начале Петрушкового хутора, слева от проезжей дороги, стояла большая хата, огромный и хорошо ухоженный сад, пасека и огород. Участок спускался с горы в Косик, где сходись два ручья. Здесь жил мужик по кличке Гудь, с женой и сыном Ёрушкой. Состарившись Гудь начал гонять свою жену по косогору. Он бегал за ней с палкой, или с граблями и даже с косой. При этом он громко кричал, ругал её, она с кем-то ему изменяет. Жена убегала в кустарник и пряталась за сараями от преследователя. Крики раздавались по пустырям и были слышны возле нашей хаты, на расстоянии больше километра. Вокруг никаких соблазнителей не было. Деревня опустела, основная часть мужчин не вернулись с войны, а из тех, кто вернулся, многие разъехались по городам и устроили себе более комфортную жизнь в городе. Молодежь, глядя на старших, ехали вслед им. В древне оставались старики и старушки. Вскоре Гудь умер. Ёрушка, сын Гудя, парень вышел всем хорош: и красив, и работящий, и хозяйство своё любит и приумножает. Вот только ростом не вышел. Мать хотела найти ему невесту и поженить, но невесты тоже все выехали из деревни в город. Воля и её сестра Маруся, жили напротив хаты Гудя, на другом берегу ручья. Только Волина хатка, была маленькой, в ней она жила одна, а сестра её Мария, редко показывалась в деревне. Воля выйдет, покопается в своём огороде и пять в хату. Кроме маленького огорода, ни сада, ни ограждений. Имя её Оля, но по-деревенски, называли Волей. Весной, к ней приехала младшая незамужняя сестра, Маруся, крупная, крепкая, цветущая девушка. Она работала в колхозе, сперва на полях, а потом стала дояркой. В городе она не прижилась, её всё тянуло домой, к сестре Ольги. Хоть у Оли и тесно было, но «в тесноте, не в обиде», судьба и земля зовёт, значит надо ехать.

Мать Ёрушки шла мимо, увидела Волину сестру Марию, остановилась и зашла к ним. Похвалила Марусю, какая она красивая и весёлая.

- Вот, пришла к вам на посиделки - говорит… ,

- Раз пришла, садись, чай будем пить. Какие посиделки без чая.

Раньше крестьяне про чай и не знали, но после войны, когда многие уехавшие в города, приезжали к своим в деревню, привозили много городских вещей, в том числе стали привозить и чай. Разговорились вспоминали свою молодость. Пришла почтальонка Валя Азаркова, отдала газеты и присела на крыльцо отдохнуть. Мать Ёрушки расплакалась, когда разговор дошёл до её сына, она заплакала.

Ёрушка, уже больше тридцати лет ему, а он не вырос и никто замуж за него не идёт.

- Да, плохо дело, - говорит Валя. - Вон смотрите, Егорик-то Денисов, губатый и хромой, а нашёл ведь в деревне Телегино, девку, статную и неглупую. Она пошла замуж за Егорика, в их деревне тоже мужиков не стало, вот и живёт, детей, каких нарожала. И мальчики и девочки – красавцы!

- А что Егорик, мужик, как мужик. Всё мужское у него есть, и даже

больше, чем надо – сказала Валя, поминая его губу и все захохотали, - А сосватала их Дашечка, может к ней сходить, поговорить, а вдруг поможет.

Спросили Марусю, пойдёшь ли за Ёрушку?

- А что, он мне нравится. Красивый, работящий, а что малого роста? Ну и что? Я согласна! Пусть Дашечка поговорит с ним, пойдёт ли он за меня.

Через неделю Ерушка был сосватан, он знал Марусю и с Волей, сестрой Маруси он хотел породниться. Сыграли весёлую свадьбу, вся деревня гуляла. Стала Маруся хозяйкой Гудёвым добротным хозяйством, хатой и садом. Хата Ёрушки, лучшая в деревне. Ёрушка, подтянулся, сапоги себе в городе купил на толстой подошве, чтобы смотреться повыше. А Маруська радуется, и говорит всем, что Ёрушка у неё, настоящий мужик, и на работе в колхозе, и дома, на огороде, и… в постели.

У моей сестры Нины была подруга по имени Напка. Жила с матерью старушкой в маленьком деревянной хате, обмазанной глиной и побелённой извёсткой. Мать её ни с кем не общалась, жила затворницей и усердно молилась богу. В колхозе они с матерью не работали, были единоличниками. На танцы возле нашей хаты приходила и Напка. Чаще всго она танцевала с Микалоном. Он приезжал из города, в костюме, в хромовых сапогах и соблазнял деревенских ребят и девушек, ехать в город на заработки. - Что здесь сидеть, - говорил он, - тут же одни старики доживают, надо ехать в город, там есть и работа, и деньги, и есть куда пойти, повеселиться. Напка очаровала его и они поженились. Микалон увёз Напку с её мать в город. Хата их обветшала, её разобрали соседи на свои нужды.

Мой сын Дима, рассказал мне. Зимой ребята играли в хоккей. Костюмов для выхода, не было. Да и коньки то были только у одного Кольки Мосяка, была куртка, а у остальных – обычные фуфайки. В то время «гремела» команда хоккеистов Канады. Вот Колька, приятель Димы и решил удивить ребят. Он белой краской написал название на спине своей куртке. Хотел писать «КАНАДА», но промахнулся, пропустил одну букву, и получилась: «КАНДА». Все смеялись, стали Колю звать его : Канда.

Соседями нашими были Мосяки - из этой семьи был у меня приятель Юрка Вялых. Отца его звали Максим, а в деревне ему дали имя Мосяк. В их семье было одиннадцать детей и все мальчики: Миша, Колька, Васька, Юрка, Гришка, Петька, и ещё пятеро, уже взрослые жили в городе. Отец поочерёдно устраивал их на работу, кого на железную дорогу, кого в милицию, в пожарную часть, некоторых и в учебные заведения.

У Витьки Седуха брат жил в Москве. Витька поседел после взрыва, когда погиб Пашка эвакуированный. Витька тоже был в этой кампании, но при взрыве его только слегка контузило. Он долго не мог слышать, стал глухим. Слух постепенно восстановился, но волосы на голове стали седыми. Поэтому его и прозвали Седух. Говорил он после этого случая плохо, заикался, шепелявил, некоторые слова не мог выговорить. Он окончил, четыре класса и больше нигде не учился. Работал в колхозе конюхом дружил с моим братом Николаем, хотя и был года на три старше его. Седух взял себе в жёны Светлану Потагарову. Она была моложе Седуха, красивая девочка. Он был лет на десять старше её. К Седуху приезжали москвичи, родственники, семьёй. Брат Витьки Седуха, Василий, высокий и худой как жердь, его жена Люба и двое детей. Жили они бедно, как впрочем и все простые люди. Но в деревне, намного беднее и колхозники смотрели на москвичей, как на богачей.

Городские люди, мало бывали на солнце. В деревне, они облюбовали поляну, и не стесняясь колхозников, раздевались и загорали. Деревенским людям такое поведение было в диковинку и производило на них неизгладимое впечатление, люди специально собирались посмотреть на почти голых москвичей.

Пашукова Надежда, вдова, её муж тоже не вернулся, погиб на войне. Крупная женщина, властная, работала в колхозе в основном, то бригадиром, то заведующей колхозной фермой. Её в деревне воспринимали, как начальника. Она жила с дочерью Дуняшей.

Многодетная семья Волокушиных, три сына и две дочери, жили в большой и ухоженной избе, с красивыми оконными рамами. Они не были похожи на наших колхозников. Все чернобровые, с курчавыми волосами, чернобровые, стройные и высокого роста. Они приехали откуда-то с юга, облюбовали наш хутор «Становские дворики», построили красивую и просторную избу, с пристройками. Одежда у них была тоже не как у колхозников, которые все ходили в ватниках или фуфайках.У них были пальто из черного толстого сукна. Жена и девочки носили красивые платки и шали. Мальчики ходили в костюмах.

Остроуховвы, муж, жена и один маленький сын Иван. Они построили, свою хату, рядом с избой Волокушиных, как будто нарочно, чтобы сравнить очень плохое с очень хорошим. Времянка Остроуховых, стояла на пригорке, отдельно от других строений и вокруг никаких посадок, не больших и не маленьких деревьев или садовых. У этой семьи не было ни своего хозяйства, ни скота. Иван, маленький, худой, плохо одетый и согбенный мальчик, с виду как испуганный. Сейчас я его вспоминаю, но тогда, я тоже был таким же и не лучше его, и выглядел худым и некрасивым. Однажды меня кто-то сфотографировал. Мне передали фотографию. Я посмотрел, себя я узнал, у нас в хате было большое зеркало в хорошей резной рамке. и я видел себя в нём и не реагировал на свой жалкий вид. Но на фото, я не шевелился и можно было рассмотреть самого себя со стороны, какой я был на самом деле.

Я был без одежды, на мне были одни короткие штанишки. Вид у меня на фото, был очень плачевный, на меня смотрел мальчик до того худой, что кости выпирали из-под шкуры. Я ужаснулся. Мне стало так жалко этого мальчика на фотографии, что я горько разрыдался и долго плакал. Вскоре Остроуховы уехали по вербовке на заработки, куда-то далеко в Сибирь и больше я их никогда не видел.

ДЕРЕВНЯ РОДНИКИ  КУРСКАЯ ГУБЕРНИЯ

Глава 3. Семья Рюминых. Дедушка Антон, Бабушка Наталья.

Дочь Гашка. Дочь Нюра. Сын Даниил. Ранение соседки Милки.

Мой Дедушка по матери, Антон Семенович Рюмин, большой, благообразный старик, садовод и пчеловод. Бабушка по маме  Наталья Уколовна. Оба грамотные, книгочеи и богобоязненные люди. Они евангелисты. Имели большой сад и пасеку.

Их дети, Агафья, по-деревенски Гашка, и Анна, (Нюрка), и сын Данила, который был призван на войну и пропал без вести. Только в 2010 году Нина Николаевна, моя сестра, нашла информацию о Данилке, родном моём дяде, брате моей матери: «Рюмин Даниил Антонович, 1908 года рождения, Поныровский район, Курской области, лейтенант, 15 сентября 1942 года, умер от ран, захоронен в Ленинградской области, Мгинский район, д. Антоновское».

Антон Семенович пользовался всеобщим уважением, как садовод, пчеловод, отличный плотник и столяр. У них был большой сад и пасека. Пчел в деревне водили немногие крестьяне, им некогда было. В основном старики, которым уже не надо было ходить на колхозные работы. Жили они на Становском хуторе. Хуторок из восьми дворов стоял на пригорке, а дальше лес, балки и соседние деревни: Телегино, Сороковое. Правее, через Большак, было огромное село Становое, откуда в нашу деревню Рваное Болото переселились хуторяне. В селе была большая церковь, куда ходили наши деревенские по большим праздникам.

Дедушка Антон Семёнович, в конце своей жизни попал в неприятную историю, он подстрелил из винтовки Милку и попал в тюрьму. Соседка Милка, воровала солому из колхозных скирдов. Ночь была лунная и очень светлая.

Вдруг залаял их пёс Бобик. Он рычал и лаял, рвался с цепи. Дед вышел на крыльцо, пытался успокоить Бобика, но тот, почуяв, что пришёл хозяин, ещё больше прибавил прыти, бросался и рвался с цепи в сторону поля, за которым чернела полоска леса. Луна светила ярко. Всё вокруг было белым бело, снег покрылся ледяной корочкой и, как зеркало, отсвечивал лунной дорожкой. Небо высокое и чистое. Дед Антон смотрел в поле, он думал, что Бобик, наверное, чувствует волка, но на снежной чистой равнине ничего и никого не было видно, кроме большого стога соломы в конце поля. Бобик продолжал рваться и лаять именно по направлению к стогу. Дед стоял и смотрел в поле. В голове у него промелькнуло, что у него на чердаке спрятана немецкая винтовка «на всякий случай». Дед уже хотел идти в избу, как вдруг различил дальнозоркими глазами, как от стога соломы, отделилась чёрная точка, и поползла, как ему показалось, в сторону перелеска. «Это волк! Надо достать его!» подумал дед. Волки ходили в деревню частенько. Они забирались в овчарню и резали овец. Всего три дня назад, волк залез на двор соседей Денисовых и зарезал овцу. Дед влез на чердак и откопал, спрятанную в сене винтовку. Снял с неё обмотки, зарядил патроны и вышел во двор. Чёрная точка не успела далеко отойти от стога соломы. Дед прицелился и выстрелил в неё. С поля раздался человеческий крик. Дед испугался, что это за оборотень? Был волк, а при попадании в него пули, превратился в человека. Дед стал на самодельные лыжи и пошел в поле. Когда подошел к шевелящему нечто, то увидел, что лёжа на снегу, пытается освободиться от охапки соломы, и от боли его соседка Милка. Дед, как говорится, глазам своим не верил. Да, это была Милка. Она старалась встать, но раненая правая рука, мешала ей подняться. Ей не на что было опереться.

Дед подбежал к Милке, оттащил охапку соломы в сторону и поднял Милку на ноги. Пуля попала в правую руку в районе локтя. Дед своим шарфиком перевязал руку Милки.

Милка, жила без мужа, он не вернулся с войны. У неё две девочки. Чтобы прокормиться, она держала своё хозяйство, корову, двух овечек и птицу. Сено косить было некому. До выгона скота на траву, было ещё больше месяца, приходилось искать солому на полях. Колхозники тайком таскали с поля солому для своего двора. Солому резали острой косой, мешали с отрубями, запаривали её, чтобы она была мягче, добавляли немного отрубей, и давали скотине. Дед привёл Милку домой, снял с руки шарфик и перевязал ей руку, бинтом.

Сообщили о ранении в милицию. Приехал, следователь и участковый уполномоченный. Милку отвезли в районную больницу. Деда Антона Семёновича, увезли, арестовали и водворили в камеру предварительного заключения, КПЗ. Дед во всём признался и помогал следствию, своими показаниями. Его привлекли по двум статьям: за незаконное хранение огнестрельного оружия, и неосторожное причинение телесных повреждений, без умысла на убийство потерпевшей. Суд назначил два года лишения свободы. Дед был уже старый, ему минуло восемьдесят лет. Через семь месяцев его освободили и отпустили домой.

В августе, люди работали на полях и дома никого не было, все были на колхозных работах. Я случайно забежал домой и на подходе к дому встретился с высоким стариком, он подходил к нашей хате. Был солнечный день. Солнце хорошо освещало улицу, бросая тени ракит на дорогу. Участок дороги возле хаты затенили ракиты. Я испугался, увидев в тени ракит старика с белой бородой и с чёрным лицом. В правой руке он держал большую суковатую палку, на которую опирался. Дед возвращался домой из тюрьмы, шёл мимо хаты, в которой жила его дочь Аксинья. До своего дома, ему надо было идти, ещё километра два. Остановился передохнуть, сел на ступеньки крыльца. Он не был похож на того, большого, доброго садовода и пчеловода, которого я знал. Дедушка попросил воды попить. Я принёс ему литровую алюминиевую кружку с водой. Он спросил:

- Где мать с отцом?

- В колхозе, на току, все в поле – ответил я.

Дедушка отдохнул немного, встал и опираясь на палку, медленно пошёл домой.

Родители моей матери, жили в хорошем деревянном доме, имели большой сад и пчелиную пасеку. Нас, детей Аксиньи, они встречали не очень приветливо. Однажды мать привела меня и Николая в гости к бабушке и дедушке. Бабушка Наталья привела нас в переднюю комнату, посадила нас за большой обеденный стол, покрытый чистой скатертью. Она принесла в чашке мёд, положила рядом две деревянные ложки и штук пять яблок. Приняли они нас, без каких то обниманий, никакой ласки. Это был первый и последний раз когда я был у них в гостях.

Дедушка и бабушка к нам не ходили и нас никогда не звали к себе. Напротив, их дочь Гашка и её дети, Сергей, Клава и маленький Федя, жили рядом, были обласканы дедушкой и бабушкой, и были как у себя дома. Дед Антон был отличным плотником, пчеловодом и садоводом. Он распиливал брёвна на доски, мастерил на верстаке ульи для пчёл, по заказам делал столы, скамейки, кровати и даже иногда гробы. Любимая дочь Гашка, умерла рано, в 42 года, долго болела тяжёлой болезнью. Муж вернулся с войны, но жить в своей семье не стал. Ему уже рассказали, что его жена родила сына Фёдора от немца. Муж уехал в районный посёлок Поныри, там жил, работал и нашёл себе другую семью. Их дочь Клавдия, вела разгульный образ жизни, потом вышла замуж за Николая Гольца, но он был такой же гуляка, знал похождения Клвдии, брак их не состоялся и вскоре распался. Клавдия долго не горевала, уехала в Горловку и там вышла замуж.

Наконец-то в шестидесятых годах, стали давать крестьянам паспорта. Деревни стали пустеть, и молодёжь поспешно уезжала в города, на заработки.

Мой двоюродный брат, Сергей Заугольников. Сын Гашки, высокий, и красивый парень, тоже уехал в город Горловку. Волосы у него светлые и курчавые. Мне он почему-то напоминал по своей внешности и поведению Лермонтова. Поведение его было важным и благородным. У девушек он пользовался большим вниманием. Сергей женился на Шуре, красавице из нашей деревни. Сергей с Шурой переехал в Горловку, жили там своим домом, у неё родился сын Саша. Сергей работал в шахте, заболел легочной болезнью, которую нажил в шахте и вскоре умер в молодых летах. Фактически он погиб от газа и угольной пыли. Шурка пережила его на тридцать лет и умерла, в 2010 году. Люба, дочь Сергея и Шурки, вышла замуж за старого холостяка. Люба работала на корабле, была поваром и там нашла себе мужа, Сашку. После оставления работы на судне и плаваний по морям, Сашка и Люба устроились жить в Горловке. Саша, как челночный работник, ездил на работу в Москву, строил там церкви и дома. Однажды жарким летом, отдыхал на пляже, выпили с друзьями, он пошёл к речке купаться и утонул.

Однажды, в 1948 году, мы возвращались из школы после сильного ливня. Мы учились тогда в четвёртом классе. Наши тропки через Косик, носле сильного ливня, были залиты водой и нам пришлось переходить в брод быстротекущий широкий ручей. Я стал переносить девочек одноклашек через ручей. Самая полная и тяжёлая девочка, моя двоюродная сестра, Клавдия, оставалась последней. Я подошёл к ней, и говорю:

- Клава, давай тебя перенесу через ручей…

- Я сама перейду, иди, а то, последние свои штаны порвёшь! – язвительно ответила она мне. Она намекала мне, что я из бедной семьи, а себя, высокомерно считала девочкой из богатой семьи.

Её ответ, как лучом осветил наши отношения, показала, как она, а значит и вся её семья, вместе с бабушкой и дедушкой, брезгливо смотрели сверху на всех членов моей семьи. Я внезапно ощутил озноб в спине.

После окончания школы она не пошла никуда учиться, работала в колхозе, крутила романы с местными женихами. Когда повзрослела, работала на железной дороге. Говорили, что на тяжелой работе она подорвала своё здоровье…. Уехала в Горловку и там вышла замуж….Мы с сестрой Ниной были в Горловке в 2010 году, в гостях у сестры Шуры. Нина предложила мне поехать к Клавдии, повидаться, сестра ведь. Но я помнил её отношения ко мне в детстве, мне не захотелось её видеть и я отказался.

Анна Антоновна Рюмина, младшая дочь Антона Семёновича, и моя тетя, родилась в 1925 году.

Позже, выйдя на пенсию, я, работал в 1989 году начальником отдела материально-технического снабжения в ЮЯ ТИСИЗе, в г. Нерюнгри, Якутской АССР, у меня случилось путешествие. В мае месяце, меня направили в командировку на Украину, на обратном пути, я заехал к тёте Нюре. Вернее «залетел» на маленьком самолёте, «кукурузнике» через Челябинск в город Североуральск.

И узнал историю родственников. Она, тетя Нюра, рассказала мне, о том, что у её родителей было трое мальчиков Пётр, Степан Данилка и три девочки Ксения, Гашка и Анна, и сын Данила. Были ещё два сына о которых я не знаю. В первые месяцы войны, в 1941 году, сын Степан и Петр, в возрасте около 15-ти и 13-ти лет ушли из дома, куда неизвестно, а Данилку призвали в Армию, когда началась война.

- И не от хорошей жизни ушёл Степан и Петя, отец слишком строго относился, да и нас, дочерей, отец не миловал, старался скорей выдать замуж, неважно за кого - сказала тётя Нюра, уже засыпая..

О своей жини, тётя Нюра рассказала мне поздно вечером, через три дня, как я приехал к ней. Всю кошмарную историю её, с мужем и детьми я описал потом позже.

дед, Кондрат Стефанович

ДЕРЕВНЯ РОДНИКИ  КУРСКАЯ ГУБЕРНИЯ

Глава 2. Семья . Дедушка, Бабушка.

Отец. Мать. Братья и сёстры.

Дедушка, Кондрат Стефанович, служил солдатом в царской армии около одиннадцати лет, воевал на Дальнем Востоке во время японской войны. После выхода в отставку, работал на шахтах Донбасса, в городах Горловке, Никитовке, Артёме. Вернулся в свою деревню, в Хаповку, которая располагалась по двум берегам огромного глубокого оврага. Избы стояли очень тесно друг к другу.

Поэтому позже дедушке пришлось поселиться на Рваном болоте. Когда-то он построил своей семье просторную, тёплую и удобную хату, выкопал и обустроил большой погреб, который служил хранителем продуктов питания и заодно как холодильник. За садом, в поле построил большую ригу, хранилище сена и соломы. Теперь дед состарился, всем заведовал сын Николай Кондратьевич, а дедушка, теперь жил как бы сам по себе. Меня он выделял среди других внуков, был со мною ласков и он брал меня в походы за водой, за торфом и косить сено. Из Курска он привозил гостинцы: конфеты или пряники, или какие-нибудь игрушки. Он называл меня не так как все, меня он звал Митя, я ходил с ним на покос или на перекладку торфа. Детям давал гостинцы не сразу, а только по праздникам.

- Митя, - поучал меня дедушка, - ты не бросай школу, старайся учиться. Я вижу, что голова у тебя варит. Хотя отец и гонит тебя в колхоз, а ты в колхоз иди только летом. А зимой грамоте надо учиться, чтоб человеком стать. Слушай больше, а говори к месту, что обещал, исполни. Знай, что исправить ошибку, труднее, чем сделать, а если сделал не то, её нельзя исправить, а это может повлиять на твою жизнь в плохую сторону.

Своими редкими и короткими фразами, дед воспитывал меня в духе справедливости, честности, поддерживал моё желание учиться. Дома он постоянно молчал. Осенью идут дожди, дует пронизывающий ветер. Ночь нескончаемо длинна и темна, пока не выпал снег, тьма властвует везде и в хате, и на дворе. Проснёшься среди ночи и от свиста ветра и шума дождя за окном кажется, что кто-то топчется, плачет и просится в избу. Все спят, я стараюсь разбудить деда, толкаю его, вроде нечаянно, чтобы дед проснулся.

- Чего-т-те, Митя, - ворчит дед, неохотно просыпаясь, - спи, ишо рано… Гм…ят-т-требо твоё лопни…

Дед пошарил рукой в печурке, взял заготовленную с вечера самокрутку и кресало с фитильком, высек с двух ударов искры, от них загорелся фитиль. Дед прикурил, затянулся и осветил свою всклокоченную бороду. Чувствуя спокойствие деда, я радовался: «Как хорошо, что у меня есть дед, он ничего не боится, он рядом, в обиду не даст, с дедом можно ничего не бояться!».

Зимой пошёл снег, всё побелело, стало веселее. Ночи уже не казались такими тёмными. Днём бегаешь по снегу, катаешься с горки на санках, принесёшь домой из сарая торф для печки. Вместе с дедом, кидаешь с чердака сено и солому, раздаёшь корм корове, овечкам. Вечером принесешь, поклевать курам, уткам и гусям и довольный, заберёшься на печку погреться и незаметно уснёшь.

Днём в избе бабушка прядет пряжу из овечьей шерсти, мать вяжет чулки. Дедушка сидит у слухового окошка, и приоткрыв его, курит и тихо напевает про себя, слышно и только:

- Эге-ге-ге-ге, - бесконечное эгегеканье тянется без конца и без слов.

- Что ты всё гекаешь? – сердится бабушка, - хоть бы какую песню спел, а то заладил, «эгеге, да эгеге…»

Дедушка продолжает, не обращая на бабушку никакого внимания, как будто и не слышит. Я знал, что он пел свою шахтёрскую песню, про молодого коногона, которого несли из забоя шахты, с разбитой головой….

Гудки тревожно загудели, Народ валит густой толпой, А молодого коногона Несут с разбитой головой…. Дедушка часто сидел у слухового окошка, выходившего во двор, курил и о чём-то думал. Он был загнан в какие-то рамки, в обстоятельства, ограничивающих его физическое и умственное движение, особенно в зимнее время. Я тогда его не понимал. Дедушка молчал или, забирался на печку и спал. Отец приходил поздно, часто ссорился с ним, упрекал, почему, получая пенсию, он не даёт ему деньги. Расхаживая по избе, размахивая руками, отец долго ругался, старался внушить деду, что он должен отдавать свои деньги на расходы по хозяйству. Дедушка, получал пенсию, как бывший шахтёр, деньги тратить не на что было в деревне, где никакого магазина не было. Когда осенью было всё убрано и готово к зиме, никому ничего не говоря, дед уезжал в Курск, и жил там недели две. Его сыну, моему отцу конечно, это было не по нутру. Дедушка не был хозяином. Он не мог по собственной инициативе что-то сделать, ремонтировать сарай, или что-то построить своими руками. Руки были связаны. Ему разрешалось только окучивание грядок, перекладывание кучек торфа для просушки, принести воды на коромысле, ворошить сено, и найти клочок земли, где можно было скосить траву. Дед всё это делал, окучивал картошку на грядках. На тачке привозил скошенную траву за клуней по стерне, после уборки гречихи, ворошил и запасал на зиму охапки сена. Потом приходил, ложился на маленькую копну и отдыхал. Другой его заботой было посеять и вырастить для себя и своего сына табак. Табак развешивался на верёвке в тени, чтобы не выгорел на солнце. После высушки его, измельчал простым ножом листья, и табак превращался в «махорку». Махорку сыпали в кисет, небольшую холщевую сумочку. Табак имел приятный запах, пока его не раскуривали.

Бабушка. Домна Егоровна, урождённая Сухорученкова, родом из деревни Матвеевка. Она, крестилась, и молилась, но не ходила в церковь даже по большим церковным праздникам. Очень была недовольна своим сыном, за то, что он женился против её воли, на Аксютке, тогда как она сватала его к девице из деревни Матвеевка, откуда сама была родом. Свою невестку не любила, постоянно находила повод для ссоры. Отсюда и суровое отношение к своим внукам. Гоняла нас хворостиной, и ругала:

- Вот тебе! Вот тебе, Рюмкино отродье! Попадешься, ещё получишь!

Дети боялись, и завидев её издали разбегались с визгом. Называли её между собой - «Жезла». Высокая, сухая, одетая в темно-серую кофту и длинную юбку такого же цвета, на голове чёрный платок. В руках у бабушки всегда была длинная хворостина, которой она больно стегала попавшего на глаза шаловливого внука или внучку. О бабушке Домне нечего доброго вспомнить, как будто и не было её в нашем далеко несладком детстве.

Да и самого детства у нас не было, с ранних лет мы начинали работать по хозяйству, потом шли на огород, сеять и полоть, помогать матери на уборке урожая, собирать и складывать снопы. Много пололи грядки сахарной свеклы, грядки которой выделялись каждой колхознице. Но трудодни детям не писали.

Отец. Николай Кондратьевич, коммунист, участник Великой Отечественной Войны На войну его призвали в июне сорок первого года, Хотя он был признан негодным к строевой службе. Был рядовым солдатом, на третьем месяце войны был ранен, лечился в госпитале в городе Куйбышеве. Во время выздоровления, несколько месяцев, работал на военном заводе. Потом воевал до последнего дня войны.

Отец был награждён орденами и медалями. По молодости, он тоже, как и его отец Кондрат, мой дед, работал на шахтах Донбасса, приехал в деревню, женился и, занимался крестьянским трудом. Работал в колхозе, после войны стал бригадиром, потом председателем колхоза «Победа».

Мне и брату Николаю, отец не разрешал брать в руки молоток, пилу, косу, не подходить близко к лошади, боялся, что можем пораниться, он не переносил вида крови.

Мама. Ксения Антоновна, среднего роста, запуганная и загнанная свекровью, рано состарилась. Образование начальное получила в ликбезе. Она не читала ни газет, ни книг, но имела широкий кругозор и чистый женский разум. У неё было много забот о своих семерых детях, и ещё бежавших от войны к нам из Украины трёх сестер мужа, и у каждой из них было по три ребёнка. Мать готовила еду на всех, ткала полотно, шила из него на машинке «Зингер» одежду, рубашки и штаны детям. Она была умная, красивая, имела многих подруг не только в своей но и в соседних деревнях. Хорошая память помогала ей помнить все события, происходившие в её жизни о своих родителях, много рассказывала о них. В колхозе она работала на полях, вязала снопы, складывала их в крестцы, а потом в скирды, доила коров. Растила нас семерых детей. труженица тыла, награждена медалями Материнская слава. Дети в основном были предоставлены сами себе. Старшие смотрели за младшими, а как исполнялось четыре-пять лет, мы шли помогать взрослым, по хозяйству, пасли свих гусей, и нанимались пасти у кого не было своих пастухов, шли работать и на колхозную ферму. Ласки и доброты мы были лишены в семье и не получали, ни от отца, ни от бабушки. Матери не хватало времени на то, чтобы приласкать ребёнка, свекровь это не не поощряла. Мать редко ходила в церковь и молилась, когда её никто кроме детей не видел. Однажды, на Пасху, мама взяла меня в церковь на всенощную. Там, у стены, под окном, я просидел всю ночь, пока мать молилась, и святила пасху и крашеные яйца. По вечерам к маме приходили соседки на посиделки. Женщины брали с собой пряжу, спицы и вместе занимались вязанием, «отводили душу» разговорами, обсуждали свих односельчан, события которые происходили в нашей или в соседних деревнях. Эти события, все давно знали и не раз о них говорили, но каждый раз слушались с интересом, вспоминали и пересказывали, уточняли и дополняли новыми подробностями.

К маме изредка приходила и даже ночевала у нас в хате нищенка Махора Становская. Она ходила с большой сумкой и собирала всё, что подадут. Ей давали хлеб, что-нибудь из овощей или фруктов. Махора обходила окрестные поселения и приносила новости, где и что происходило. Мама кормила её, давала ей возможность, отдохнуть у нас на лежанке и отоспаться. Привечала мама и хромого калеку Колю Глебовского. Обычно летом, он проходил по деревне, он был «не в себе». Молодой парень, не более семнадцати дет. Он сильно хромал на левую ногу, повредил её во время войны, на подрывной мине. Завидев его, за ним бежали деревенские ребята, гнали его палками и камнями. Коля, хромая больной ногой, бежал по дороге, сворачивал куда-нибудь в поле и кричал:

- А нога ещё болит! А нога ещё болит!

Мама, однажды увидев погоню ребят за Колей, разогнала их, а Колю привела домой, дала ему место отдохнуть, покормила, дала кусок хлеба в сумку, на дорогу. Ребята подростки, которые гоняли Колю Глебовского: Дивука, Маврюк, Волокуша, Василин, - были из многодетных семей. Они не любили нищих попрошаек. Обсуждали мама делает доброе дело, а от моей бабушки получала скандал, она часто её ругала.

- Самим нечего есть, а ты хлеб бродягам раздаёшь! – кричала она.

Мама говорила: - Я сама ничего не могу есть, когда вижу убогих и голодных.

У меня были четыре сестры: Нина. Рая. Шура. Зина. Старшая сестра Нина, Родилась она в апреле 1934 года, она первая пошла в школу и училась у беженки Антонины Семёновны. В деревне учительницу звали по отчеству: «Семёниха». Нина с малого возраста участвовала в полевых работах в колхозе. Она очень любила своих маленьких сестер и братьев и не только любила, но и ухаживала за нами малышами, заботилась о всех нас братьев и сестренках не только в детстве, но и по взрослой жизни.

С семи лет она работала на колхозных полях вместе с матерью. Как участница трудового фронта, она получила от государства наградные медали и небольшие льготы.

Она устраивала на работу в Горловке Николая, Зину, Раю, Шуру и брата Володю. Самая младшая сестра Зина, тоже уехала в Горловку, вышла замуж за Гончарова Сашу, офицера милиции.

После войны появились на свет сёстры Шура и Зина, и брат Володя. Проходя по полям и оврагам следом за стадом гусей, я брал с собой младших Шуру, Зину и Володю, водил их в лес, по полям, и около ручья. Мне хотелось, что бы они знакомились с природой, узнавали всё то, что я уже знал сам. Я старался учить их правильно говорить слова. Зине не поддавалось произношение некоторых слов и буква «р». Малыши звали меня Братик.

Много позже, сестра Нина с мужем Григорием, брат Николай и его женой Нина, сестра Зина и со своим сыном Сашей перебрались ко мне, в Карелию, где я к тому времени служил в г. Суоярви, в РОВД, оперуполномоченным, мне пришлось устраивать их на работу.

Зину устроил на птицефабрику, она была недовольна, и всегда выговаривала мне:

- Устроил меня на работу в курнике!...

Получая от Нины внимание и реальную помощь, Зина не ладила со старшей сестрой.

Сестра Раиса, родилась перед войной, в сороковом году. После войны появились на свет сёстры Шура и Зина, и брат Володя. Проходя по полям и оврагам следом за стадом гусей, я брал с собой младших Шуру, Зину и Володю, водил их в лес, по полям, и вдоль ручья. Мне хотелось, что бы они знакомились с природой и узнавали всё то, что я уже знал. Старался и учил их правильно говорить слова. Зине не поддавалась произносить букву «р». Сестрёнки звали меня Братик.

Рая родилась в августе сорокового года, за год до начала войны, она была четвёртым ребёнком. Ей тяжело было учиться, она всегда худая и необщительная. Когда повзрослела, появились женихи, но она их боялась. На тридцатом году жизни, вышла замуж, за рабочего, Шестакова Василия. Когда Рая сказала, что она беременна, муж уехал от нее из Горловки. У Раи родилась дочь, назвала её Инна. Девочка выросла красивая и крепкая, хорошо училась. На Раю отрицательно повлияли страшные военные годы. Рёв низко летящих самолётов, стрельба и взрывы, бросание нас в яму, всё это подействовало на психику маленького рбёнка. Страшнее всего было, когда началась Курская битва. От нашей деревни, до села Прохоровки, где разворачивалась крупнейшая битва, всего 25 километров. Днём и ночью в небе шли бои, слышались взрывы снарядов и бомб.

Сестра Александра, родилась через год после войны. Она окончила семь классов, работала немного в колхозе. Нина пригласила её в Горловку, там она вышла замуж, устроилась на работу, у неё родились два прекрасных сына Юра и Дима. Тётки после войны уехали от нас. Катя и Манька уехали в Горловку, Ана, во Владивосток. После их отъезда семья наша уменьшилась до двенадцати человек. Брат. Николай, закончил четыре класса, не изъявил желания учиться дальше, да и можно смело сказать, возможности такой не было. Семилетняя школа находилась в восьми километров от нашей хаты. Средняя школа находилась в 18 километров от нашей деревни. Ходить туда трудно из-за дальности, голода, отсутствия обуви и одежды.

Николай, был со мной не в ладах, он приходил из школы, и не снимая одежду, бросался к столу. Я нервничал и бесился, что опаздываю, мне надо бежать в школу, одежда: резиновые сапоги, кепка, фуфайка, у нас была одна на двоих. Уже выпал снег и было холодно. В конфликт вступала мать, с помощью рушника, разрешала ситуацию. Коля в итоге снимал одежду и бежал на печку, я хватал её и, полуодетый и босой, выбегал наружу, бежал до Волиной хаты, под прикрытием кустов, одевался, устремлялся в школу. Однажды он разорвал книгу которую мне дала прочитать моя учительница - «Морские рассказы» Новикова Прибоя. Я читал, лёжа на печке. Книжка выскользнула у меня из рук и упала на лавку. В это время Коля что-то мастерил из дощечек. Книга упала и Колино изделие рассыпалось, а дощечки упали на пол. Брат, рассвирепел и со злостью разодрал книгу пополам. Я заплакал, вмешалась мать, Коля убежал, а мне досталось два удара рушником, оно было и не больно, но обидно. Мне потом пришлось кое-как склеить переплёт книги, получилось очень некрасиво. Отдавая книгу учительнице, я сгорал от стыда. После этого случая учительница перестала давать мне книги для чтения дома.

Николай работал в колхозе пастухом. Когда, в 90-х годах колхозы развалились, он под уговоры Нины, переехал в город Горловку. Нина уже была там и работала крановщицей на стройках. Николай женился и поступил на работу на завод ЖБИ, где работал вязальщиком металлических тросов до пенсии. Приезжал к нам из Горловки с Ниной, своей женой, был в отпуске, а деревенский парень Колюшка, бывший приятель Николая с детства, шутя обнял его жену Нину и сказал, «Какая Хорошая у тебя жена!». Коля бросился на него и они чуть не подрались. Коля, жил в Горловке, он великий трудяга, и будучи больным пенсионером, таскал на спине тяжёлые мешки с травой, на перевязи через плечо. Косил траву, добывал отсевки на токах, завёл большое хозяйство: гуси, утки, куры, индюки, свиньи, пасека и злую собаку. Своим тяжким трудом, заработал себе грыжу. Однажды пошёл за травой, поднял мешки, чтобы перекинуть их на плечи, от боли упал. Долго лежал, унял боль, тяжело поднялся, затянул грыжу широким ремнём и пришёл домой. Жена вызвала скорую помощь. Николаю сделали операцию, он поправился, но при таких трудах для дома и семьи, продолжал таскать на своём горбу, грыжа вскоре опять открылась. Собака у них всегда злая и на цепь не привязана. Николай любил с детства хозяйничать, он в Горловке мастерил пчелиные ульи, выращивал овощи и птицу, а потом жена Нина всё раздаёт своим зятьям. Они приезжают в деревню к тестю, как на базу. Набирают продукты и мёд и везут к себе домой. Я спросил Николая, помогают ли они ему на хозяйстве, Николай отмолчался. Всем правила жена Нина. Вторая дочь Николая, Лариса, тоже замужем, имеет свою квартиру, а Людмила живет в городской квартире Николая. У Николая деревенский дом в Горловке, оставшийся по наследству от родителей его жены Нины Ивановны, в тяжкой судебной тяжбе, отвоёванный у её родного брата. Николай завёл маленькую пасеку, из пяти ульев. К нему на пасеку, прилетает рой пчёл. Николай пересаживает пчёл в свободный улей.

Так бывает почти каждый год, говорит Николай, за лето один, а то и два роя прилетает, он их сажает в свободные ульи.

Николай умер в 2010 году, в Горловке. Поехал на автобусе получать пенсию, в автобусе, началась агония и он умер до приезда скорой помощи.

Младший брат Володя, закончил семь классов, поступил в ветеринарное училище. Окончил учёбу с успехом, работал в колхозе ветеринаром. Володе помогли найти жену в деревне Липки. В Армию не призывался, он был негоден к военной службе. Отец всё время попрекал Володе, что он женился на Надьке. Она и вправду была очень странная, пряталась, когда кто-нибудь приходил к ним. Все садились за стол, а Надя пряталась в чулане, и никто не мог её вытащить оттуда. Родились три дочери. Все стройные и красавицы. Вскоре, жизнь изменилась. Деревня опустела так, что стало невозможно работать, после того как советская власть пропала, а вместе с нею, перестали существовать и колхозы. Появились «новые русские», называемые бизнесменами и олигархами, а фактически это были выходцы из преступной среды. Они захватывали, государственное имущество и земельные участки, стали угрожать Володе. Сестра Нина, в 92 году, уговорила его переехать в Горловку. Ему пришлось уехать, там нашлось ему место младшего ветеринара, в Северском районе. Вскоре его наставник, старший ветеринар уехал, Володя занял его место, поселился в кирпичном доме, где был хороший сад, обзавёлся хозяйством: корова, свиньи, куры и гуси. Деревни на Украине стала постепенно пустеть. Молодёжь разъезжалась по городам, в поисках заработков.

У Володи родилась четвертая дочь, самая красивая и продвинутая девушка. Она очень любит своего отца и защищает его от матери Нади, которая, когда Володя приходил домой пьяным, колотила его коромыслом. В отличие от своих трёх старших сестёр, младшая хорошо говорила на украинском языке, она училась в украинской школе. Она очень удивлялась тому, что кода ездила на практику, их кормили, и много еды выбрасывалось, а кругом голодали люди. Дочери подросли, Надя перестала бояться гостей. В доме беспорядок, вещи валяются на грязном полу, зеркало засижено мухами, они роем летают по дому, ни Володя, ни Надя не обращают на это никакого внимания. - Где мой носок? – кричит Володя, вставая с постели после похмелья.

Надя среди разбросанных вещей ищет носки, обувь и подаёт их Володе. Он, как и в деревне Рваное Болото, употреблял много спиртного. Его профессия ветеринара, лечить скотину, а оплату за эти услуги приходилось получать в виде ужина и обильной выпивки. Конечно, можно и не пить. Но не хватало воли.

РОДНИКИ

Глава 1. Рваное Болото. Ручей и родники.

Грозы. Родительский дом. Огород.

Печка. Голод и холод.

Деревня Рваное Болото располагается по берегам ручья. Ручей бежит по торфяным, болотистым и сенокосным лугам. На болоте, под полутораметровой толщей чернозёма, залежи торфа, его добывают жители деревни, оставляя выработанные канавы, которые быстро зарастают густым кустарником. Копка торфа уничтожает сенокосную часть широкого луга, где люди косили сено, пока это было возможно.

Деревня образовалась во времена Столыпинской земельной реформы в начале двадцатого века. Крестьяне, жили в тесноте больших сёл и деревень, где с крыльца одного дома можно было переступить на крыльцо соседнего. Им стали выделялись земельные участки на незаселённой земле, которая называлась в народе Рваное Болото. Постепенно стали возникать хутора, которые со временем образовали деревню. Переселенцы из большого села Становое, первые образовали Становской хутор. Другие Хуторки постепенно формировали выходцы из соседних деревень и назывались Петрушковы, Прудовые, Полетаевы, Комарёвы и другие. Их названия соответствовали названиям окрестных сёл и деревень, из которых переселялись семьи или по фамилии или имени того, кто был первопоселенцем.

Ручей и родники. С запада на восток протекал ручей, по берегам которого из земли бьют родники, пополняя ручей свежей водой, некоторые из рулников стали колодцами для поселенцев. После Великой отечественной войны, деревня была переименована, получила название Родники. Однако большинство жителей продолжали называть деревню по-старому. Весной, в паводок, ручей переполнялся вешней водой, превращался в настоящую полноводную реку. Затоплялись луга и канавы, сносились самодельные мостики-переходы через ручей. В течение весенних месяцев, невозможно было пройти ни на почту, которая находилась в четырёх километрах в другой деревне, ни на железнодорожную станцию, прерывалась связь со своими ближними соседями. В паводки, для школьников начинались каникулы. Люди были отрезаны от внешнего мира.

В летнее время, случались сильные грозовые ливни. На небесах разворачивалась настоящая битва грозных сил природы. Огромные грозовые тучи, как громадные танки, бороздили небо. На бугры, косогоры и овраги изливались ливневые потоки воды, образовывая овраги.

Наша хата, в землю, крыша была покрыта толстым слоем соломы, вымоченной в глине, соломенная крыша покрылась зелёным мхом. К хате примыкал двор для скота. Сад с яблонями, вишнями и грушами, и раскидистые ракиты и высокие тополя окружали огород и хату.

Хата была уже довольно старой, но тёплой и уютной. В хате имелась большая, теплая и добрая печка.

Коптюшка. Мать рассказывала новости по нашей деревне или из соседних деревень. Зажигали керосиновую лампу. Лампа была без стеклянного пузыря, он быстро разбивался, а купить его не могли, в деревне магазина не было. Лампа превращалась в коптюшку. При ней мы читали книги и газеты, ученики, делали домашние задания. Бабушка Домна пряла свою пряжу, а мать вязала чулки и носки, дедушка сидел у своего окошка, отец поздно приходил из колхозной конторы, писал отчёты, «подбивал» итоги работы. А мы, ребятишки, набегавшись за день за гусями и утками, быстро засыпали.

Печка была уютной и тёплой, зимними вечерами все собирались на печке, кому не хватало места, устраивались рядом на лежанке. В печке готовили в больших чугунах супы и борщи, пекли караваи хлеба, лепёшки и блины, парили сахарную свеклу. Свекла, после долгой пропарки становилась черной, вернее тёмно-коричневой, мягкой и сладкой, заменяла нам сладости.

Еды хватало до весны, всё что вырастили на своём огороде и что получили на трудодни, всё съедали и даже при большой экономии, все припасы заканчивались и наступал голод. Когда снег сходил с огорода, ранней весной, собирали картошку, которая оставалась в земле, под зиму. Земля прогревалась под весенним солнышком, на просохших грядках появлялись мокрые точки. Копнёшь лопатой в этом месте, а там картошка. Картошки набирали немного, ведро или меньше, её не оставляли в земле нарочно. Картошку тёрли, добавляли в этот фарш немного муки или отрубей и пекли лепёшки. Ели разные съедобные растения, лошадиный щавель, лебеду, дикий лук, выпаривали крапиву в горячей воде, находили на болоте съедобные луковицы и всё это применялось в пищу.

Распутье дорог, танцы. Наша хата была в центре деревни. Перед хатой, почти у порога нашей хаты, проходила главная дорога деревни. От неё шла, развилка дороги, вдоль нашего огорода, вниз, переезд через деревянный мост и налево по косогору тянулась к Петрушковому хутору, шесть хат, дворы для скота, погреба, огороды, сады. В деревне было два-три гармониста. Рядом с дорогой, около хаты, была вытоптанная просторная площадка с земляным полом, и куча брёвен. Вечерами сюда приходил гармонист, музыка разливалась по деревне привлекала парней и девушек, молодёжь и подростков. Гармонист играл «барыню» или «вальс», девушки танцевали, пели частушки, одетые по праздничному и каждая из них показывала парням что она самая хорошая и завлекательная. Парни тоже не отставали от девушек, а подростки, сидели, как птички на жёрдочках и наслаждались концертом.

Кулаки. Правый, солнечный берег ручья, ещё до коллективизации был населён усадьбами зажиточных крестьян, которых называли кулаками. Их усадьбы были окружены обширными полями, на которых колыхались зреющие колосья ржи, пшеницы, овса, ячменя и медоносной гречихи. Возле каждого дома расцветали яблоневые сады. Добротные хозяйственные постройки. Вместо обычных для этих мест хат, они строили добротные и просторные дома с верандами и хозяйственными строениями.

В отличие от простых крестьян, имевших небольшие наделы земли, они выкупали и владели значительно большими участками, в их хозяйствах были лошади, несколько коров, стада овец и множество птиц, гусей и кур.

Во время коллективизации, зажиточные крестьяне были объявлены кулаками. Усадьбы их, со всем добротным хозяйством, инвентарём, лошадьми и коровами, переводились на колхозную ферму, а сами хозяева были сосланы в неведомые края. Это называлось – раскулачивание. На местах, где жили кулаки, остались заросшие бурьяном ямы от погребов и бывших печей. На этих местах никто не селился.

Два колхоза и леса. Деревня растянулась на семь километров, с тремя ответвления, в ней уместилось два колхоза, один колхоз назвали «Большевик», другой «Хлебороб». На обширных колхозных полях, колосилась пшеница, рожь и другие злаки. Вокруг полей много дубовых лесов и перелесков. В двух километрах от деревни, через Большак, растёт большой лес, с названием «Роща». Есть ещё перелески Казюлящий и Переездный. Люди свободно ходили в лес, собирали грибы, землянику и клюкву, орех фундук, черёмуха, рябина, яблоки-дички, лесные груши. В этих лесах крестьяне выписывали себе дубовые брёвна на свои постройки.

Колхозники трудились от восхода до заката, за один день труда в журнал бригадир записывал один «трудодень». Колхозники выживали тем, что выращивали на своих придомовых участках картофель и овощи и выхаживали на своем подворье живность: гусей, уток, кур. Разрешалось иметь одну корову и телёнка и овец. Лошади были только колхозные, некоторым, давали возможность пользоваться лошадью для посева картошки, привезти домой торф или сено. Большинство обходилось своей собственной тягловой силой. Спать крестьянам приходилось летом три-четыре часа ночью, а если удастся, ещё один час, в середине дня, после обеда, прямо в поле, все работали героически. «Единоличников», не пожелавших записываться в колхозники, было всего, три или четыре двора в нашем колхозе «Большевик». Огороды единоличников, были урезаны. Осенью, после уборки урожая, колхозники получали свою долю натуральными, зерном и овощами, приходившуюся на количество трудодней.