Rudakopsky

Это была особая форма писателей, они назывались «учеными», «академиками» и «профессорами». Братия имела сложно-разветвленную сеть, состоящую из сотен звеньев, покрывшую планету. Математики, историки, демографы, картографы, экономисты, программисты, прочие иллюзионисты. Они изобретали формулы, диаграммы, графики, зависимости, схемы и уравнения. Они делали открытия. Большинство открытий случалось благодаря озарениям, инсайту или же при содействии академических муз.

Точно так же пишутся сюжеты.

Все это сначала появилось на бумаге. Пришел да Винчи, и зародилась аэродинамика, позже люди поднялись в воздух. Пришел Эдисон, и электрический свет осветил человечество. Пришел Евклид, и это в конце концов привело к появлению компьютеров. А может, они всего лишь подражатели, и все это было изобретено задолго до них? Никто не знает, как было в самом начале. Проблема в том, что все эти научные открытия, гипотезы и выдумки имеют мало общего с истинной картиной мира. Вкус и состав луковой шелухи — это не то же самое, что лук. Но если головка глубоко внутри, может показаться, что лук — это всего лишь пучок шелухи, ничего больше. Служит для покраски пасхальных яиц.

Писатели выдумали историю. Выдумали события, выдумали даты, составили хронологию. Каждые 10-20 лет — новый учебник, новая концепция. Куликовская битва случилась в 1380 году, а Вторая Мировая — в 1939-м. Древнегреческая цивилизация — старше древнеримской. Динозавры жили миллионы лет назад, а потом полегли в битве за власть или же по причине того, что сюжет закончился. Кто с этим поспорит? А потом какой-нибудь археолог вдруг натыкается на артефакты, которые поганят всю обедню.

Что сделать, чтобы скрыть неудобный артефакт? Ответ прост: писать больше. Миллионы букв, фейерверком по сотням изданий. Разгромные книги на прилавках и статьи в интернете. И весы вновь приходят в мнимое равновесие, а луковичное зернышко — скрыто. Ведь археологов с чистым сердцем — единицы. А академиков-писак — тысячи. Кто больше настрочил - у того и рукоятка лебедки.

Писатели выдумали географию, но она имеет мало общего с реальностью. Австралия — на юге, Япония — на востоке, Америка — в Западном полушарии. Но вот очередной корабль уходит в плавание и пропадает. Появляется через много лет в другой точке мира. Самолет везет пассажиров на курорт, но вдруг исчезает с радаров. Навсегда. Некоторые потом находят, и причиной оказывается банальное крушение, но некоторые — нет. Экспедиции отправляются в труднодоступные места, большинство из них возвращается назад с полезными сведениями, но есть те, кто не возвращается. И никто не знает, где искать. Человек выходит из дома за хлебом, а на следующий день его находят в другом городе за 300 километров, потерявшим память.

Писатели выдумали анатомию, но она имеет мало общего с реальной картиной. Ежегодно проводятся новые исследования в области человеческого организма, каждое из которых в контрах с предыдущими выводами. Приходит один и доказывает, что соль — это вредно. Приходит другой и доказывает, что соль — это полезно. Приходят британские ученые и доказывают, что соль придумали британские ученые. Многие лекарства рассчитаны на широкие слои населения, и это должно быть так, поскольку организм и строение людей на планете идентичны. Только вот одним лекарства помогают. А другим — нет. Один простыл на сквозняке, второй — бодрячком. Одному бег на пользу, другой через год не может согнуть колени, у третьего не тянет дыхалка, как не тужься. Кто-то заражается чумой от одного контакта с инфицированным, кто-то годами ухаживает за больными и остается чистым. Компания друзей ест одну и ту же еду, и кого-то с утра поражает отравление, а остальным — хоть бы хны.

Писатели выдумали астрономию, но она имеет мало общего с реальной Вселенной. Ведь изначально мир — набор базовых небесных тел, движущихся по элементарной траектории, а то и вовсе пребывающих в состоянии покоя. Первые сюжеты в этом направлении содержали информацию, что Земля — плоская и центр мира, а все остальное приверчено шуруповертом к небесному куполу. Фигурировали такие тотемные вещи, как черепаха, слоны или киты. В общем, страсти-мордасти исходного мира. Так и жили себе под прикрученными звездами и особо не рыпались в направлении края Земли. А потом стало скучно, и нагрянули повальные «озарения» и «инсайты». Озарения о созвездиях, туманностях, белых карликах, красных гигантах, черных дырах...

Писатели выдумали математику и физику, и Игорь учит их в школе, и все учат, но они имеют мало общего с истинной реальностью. С помощью формул рассчитывают параметры и величины. Но вот термометр показывает -5 по Цельсию, и Яндекс-синоптик подтверждает это, и Игорь натягивает перед выходом шапку и кашне. А через десять минут прогулки все это добро отправляется в рюкзак, потому что на улице — теплынь. Термометр показывает +16, и народ выскакивает на улицу в футболках, однако уши начинают сворачиваться в трубочку от холода. Игорь едет с отцом на скорости 60 км/ч, что подтверждается спидометром, но ему кажется, что они несутся, как припадочные, вот-вот взлетят. Они едут на скорости 90 км/ч, но ощущение такое, что еле тащатся. Реальность отличается от показаний, она отличается от величин, отличается от параметров.

Именно поэтому в мире преобладают ошибки, неувязки, оплошности, трагедии, катастрофы. Если бы скелет Вселенной составляли формулы, как утверждают математики, ошибки и неожиданности были бы исключены.

Ракета должна по всем расчетным данным лететь в космос и привезти оттуда гостинцы. Но она не летит, а вдруг взрывается на глазах у всего человечества, зависающего перед телеками. Доллар по всем экономическим прогнозам должен быть сегодня стабилен, но он вдруг скачет с утра, а виноваты — теневые правительства, но никак не прогнозы. Бизнес-план компании обещает стабильную прибыль и получает субсидии, однако уже через месяц бизнес рушится, благо хоть субсидии были на халяву. Приборы демонстрируют спокойный сейсмический фон, а назавтра рушатся города и подступает цунами. Человек попадает в аварию на допустимой скорости, но судебное расследование вдруг выявляет превышение. Стена дома валится на головы обитателям, хотя здание построено по всем строительным нормам. Корабль тонет безо всяких видимых причин, хотя накануне проходил капитальный ремонт.

Люди изобрели время, поделили цикл на отрезки, нарисовали часы на песке, на каменной плите, на бумаге, на циферблате, но они имеют мало общего с тем, как течет реальность. Время — это не секундная стрелка, шагающая вперед с неизменно каменным равнодушием, будь вокруг мир или война, день или ночь, лето или зима, сон или явь, процветание или упадок, благоденствие или муки. Время — это космический ветер в бесконечной пустыне чистых неписанных листов. Тот же путь из школы домой каждый раз занимает разное время. Один раз Игорь успевает передумать кучу вещей, в другой — не успевает даже начать, и он уже дома. Иногда за вечер можно осилить средней толщины книжку, а порой удовольствие растягивается на дни. Часы же… они каждый раз показывают одно и то же...

Люди справляют дни рождения, но у каждого — свое мироощущение. Они говорят: чувствую себя на 18. Или говорят: чувствую себя зрелым. Кто-то говорит: ему только 40, а он выглядит, как старик. Говорят: время летит. Потом говорят: время так тянется! Никто не задумывается над этим: так пишут в книгах, так говорят в жизни, все привыкли. Часы тикают равномерно. Именно поэтому вокруг столько накладок, недоразумений и опозданий: люди руководствуются прибором. Будь время градуировано, опоздания бы исключались.

Короче говоря, если подвести черту под Игоря философией, нет ничего удивительного, что школьные предметы казались ему буреломом, и он скакал с двойки на тройку. С такой-то фантазией. Он не понимал сути формул, зависал на графиках, путал даты, плавал в теории клеток, тупил с контурными картами. И в баснях не шарил.

Он получал за контрошу по математике три с минусом, а Лена «Саранча» Козленко с первой парты — пятак. За годы учебы Лена Козленко раскрыла еще одну грань, оправдывающую ее прозвище. Лена Козленко пожирала научную информацию. И если пищу она хавала по-прежнему украдкой и с некоторой долей извинения, то уж с наукой она расправляла плечи и отрывалась на полную катушку. Часто Лену Козленко можно было обнаружить на перемене, вышагивающую туда-сюда возле доски с открытым учебником в руке и вслух декларирующую очередную заумную главу, как стихи Маяковского. На уроках Лена отвечала быстро и с достоинством. Часто тупила на пустом месте, любой неожиданный вопрос, не прописанный в учебнике, вызывал у нее когнитивный диссонанс и сдвиг по фазе. Тогда все сочувствующие начинали ей нашептывать с молчаливого благоволения училки. Если же и нашептывания не помогали Лене выровнять качели, та резко садилась и тихо ударялась в слезы. Чувствительная Саранча.

Игорь подошел на перемене к Лене Козленко в коридоре школы. Он робко и с опаской попросил объяснить, как та решала задачи.

- Смотри, Мещеряков! Все просто!- Лена вдохновленно открыла тетрадку с контрольной. Игорь взглянул на ее почерк, и ему захотелось застрелиться. Каллиграфические буквы и цифры, отсутствие малейшей помарки,- все это само по себе убивало надежду Игоря на светлое будущее. Вокруг шумел и безобразничал народ, Игорь же постарался сосредоточиться на деле.- Смотри! А плюс В делишь на А минус С. Видишь?

- Угу.- Игорь видел. Не впервой.- Только зачем делить на А минус С?

- Ты че, дурак?- Лена с подозрением покосилась на него.- Ну открой учебник, там же пример есть. Точно такой же. Ты учебник читал вообще?

- Читал.- Игорь не хотел накалять. Просто хотел рубить фишку, хотел стать как все, хотел водить хороводы, хотел исполнять свою партию в квартете. Проблема в том, что он не знает, с чего начать. Он задает не те вопросы. Он попытался еще раз.- Я не понимаю, что мы таким образом получим?

- Игорь, ты дурак? Ответ получим, что еще? Или ты прикалываешься? Я думала, тебе помощь нужна.

И Лена «Саранча» Козленко уходила, покачивая головой, монструозная.

Ромыч «Карыч» Гунько сидит перед началом урока за партой с закрытыми глазами, яко самурай перед ближним боем. Игорь, помявшись, все-таки решается его торкнуть.

- Роман, чего делаешь?

Карыч приоткрывает один недружелюбно нацеленный глаз.

- К уроку готовлюсь, че, не видишь?

- Да как ты готовишься, ты спишь вон!- удивился Игорь.

- Мещеряков, че пристал? Говорю тебе, готовлюсь. Способ такой есть.

- Что за способ такой? Помогает? Можешь поделиться?

- Не-а. Это секрет. Не всем помогает, секрет знать нужно.

Секрет, не секрет, но Карыч по большей части отвечает достойно и на «хорошо». Потом победно уходит в закат под звуки литавр и уносит свои бесчисленные тайны.

Леха Воробьев, который всю жизнь перебивается с тройки на двойку, вдруг получает подряд несколько четверок. Игорь выжидает удобный момент, подходит и интересуется, в чем секрет.

- Так я на учебниках сплю!- с ходу выдает Леха, жуя жвачку.

Игорь в ужасе слышит в первую секунду «я с учениками сплю», но потом до него доходит, и он немного расслабляется.

- Что, серьезно?

- Точно! Батя научил. Суешь книжку под подушку и спишь. Наутро все само вспоминается.

Игорь понимает, что это полный бред, и что он идиот высокопробный, если на это поведется… А потом ловит себя на том, что пихает вечером под подушку очередной учебник. В результате он приобретает неплохой опыт по части того, на каком талмуде более-менее сносно спать, а с каких — жуткая головная боль по утрам.

Дима Шиляев, докапывальщик №1, судя по тому, что видит Игорь воочию и в соцсетях, только и делает, что докапывается, курит втихаря за углом и шляется по улицам. Тем не менее, у него стабильно средние оценки. Игорь… Хотя нет. Ну его нафиг, этого Шиляева, дороже выйдет.

В последний раз Игорь предпринял попытку выйти из квартета в седьмом классе, накануне знакомства с Петровым.

Продолжение следует...

Тренировался Игорь даже не сказать чтобы спустя рукава. Вообще никак. Поначалу для вида тужился, в общем и целом освоив стандартные бросок через бедро и бросок через плечо. А дальше при любом удобном случае норовил свинтить к турникам. Народ в секции помогал ему, как мог. Когда разбивались на пары, Игорю пары почти всегда не находилось. Смысла нет в этом «Петрушке», это как с резиновой куклой тренироваться или с воображаемым другом. Игорь, благодарно поозиравшись по сторонам и «не найдя» для себя пару, пожимал плечами и говорил тренеру:

- Я тогда поподтягиваюсь, ладно?

- Подтягивайся, Мещеряков.

Вдоль стены была установлена шведская стенка с навесными турниками. Там Игорь и зависал, и со временем его научились не замечать, да и кому он вообще сдался? Подтягиваться он любил. Больше, чем бегать, в подтягивании хотя бы наблюдался явный прогресс. А может и бег бы полюбил со временем, если бы не Алик-Фонарик. Игорь начал с одного подтягивания с половиной, а концу учебного года уже отрабатывал 10 раз за подход. На следующий год — новый рекорд, 15 за раз. В школе оценили. Лехе Воробьеву пришлось попотеть, чтобы сохранить чемпионский титул, да и то он обыграл Игоря всего на два подтягивания. Игорь понимал, что стоить ему захотеть… Еще месяц тренировок, последнее усилие, и Леха - в пролете. Да ладно Леха, вообще все школьники его возрастного потока.

Но он затормозил и не стал. Он не хотел к себе лишнего внимания, он опасался мести, он опасался докапывальщиков. 15 подтягиваний – это вовсе не гарантия, что тебе после уроков не набьют морду за углом, «шоб знал». Опасно быть альфой. Альфа должен утверждаться каждый день. Лучше уж он останется бета-самцом. А еще лучше — затеряться среди эпсилонов.

Поскольку тренеру было по сути положить с пробором на Игоря будущее, разгильдяйство оставалось их внутрисекционным секретом, который сохранялся для обоюдной выгоды. Оба родителя были убеждены, что их отпрыск старательно тренируется до седьмого пота и готовится к чемпионату мира. Тренер получал свои деньги за Игоря, а также приобрел в его лице постоянного клиента. Игорь был счастлив, если ему удавалось избежать тренировок и повисеть час на турниках.

За все годы они с родителями ни разу не обсудили втроем за ужином, что вообще происходит в секции. И это было очень странно, учитывая, что батя бывший боксер. Такое ощущение, что, сдав Игоря Имовичу, они частично отгородились, частично сбросили ответственность. А ведь Игорь, если на него не давить и не стращать, мог быть «по расслабленке» великолепным рассказчиком и здорово обогатить родительский кругозор. Не смотри, что на турниках висел. Мог познакомить, к примеру, с такими понятиями, как «хаджиме» и «соре мате» (которые, как он полагал, будут сниться ему в кошмарах до совершеннолетия). Или же мог в красках описать такую перспективную процедуру, как «вливание».

«Вливание» случалось редко, но все же случалось. Игорю тоже перепадало по первой. За шалопайство, в основном. Как глаголил тренер, Ирек Имович, в былые времена «вливание» служило карой по самому ничтожному поводу. Не успел поклониться и проявить уважение - «вливание». Не туда посмотрел - «вливание». Дерзнул тренеру - «вливание». Опоздал на тренировку — пофиг, «вливание». Сачкуешь — на тебе, «вливание». Вообще, хочешь чего-то добиться в жизни — пожалуйста, «вливание» для проформы. Потом спасибо скажешь. Имелось даже «большое вливание» для одаренных персонажей.

Тренер: Но сейчас везде трындят о «жестоком обращении» и прочая хрень для сачков. Так что «большое вливание» давно отменили. Да и простое — только за серьезные нарушения. Не повезло вам, бойцы, с этой вашей ювеналкой. Не в то время родились. Вырастите девочками, стопудово, государству мужики не нужны.

Суть же процедуры была по-крестьянски проста. Брался виновный, и брался кед. Его же собственный. Виновный клался животом на маты, кед рукой тренера прикладывался к мягкому месту,- с тем или иным ускорением, в зависимости от тяжести проступка. Это при всем честном народе, гыгыкающим в тряпочку. Процедура служила для того, чтобы репрессированный пень больше так не делал и думал о жизни. Особо Римович не долбил, боялся комитетов. Да и на родителей оглядывался, которые суть хуже. От разъяренных яжеродителей не спасет никакое хваленое дзюдо, даже с президентской поддержкой. Так что тренер лупил так, для форсу. Этакое «психологическое вливание». Наказанные парни поднимались на ноги красные и с идиотской ухмылкой «я-все-стерплю». Не больно, но стремно, как кошака прижучили, который срал где попало.

Что касается «большого вливания», то суть — та же, только вместо кеда — палка, вместо задницы — ляжки. Римович стращал, что болезненно весьма, тем самым вроде как намекая, что — ювеналка ювеналкой, но борзеть все равно не след. Парни с готовностью верили и думали о суровых былых временах и о героических дедах.

Игорь мог бы поведать о приколах — родителям, или любому другому, кому интересно. Один из приколов касался крючков для ключей от шкафчиков. Не зря Игорь в первый день опасался крючков и таскал ключ в руке до посинения. Периодически ключи менялись по-тихому. У новичков, разумеется. Остальные были давно в теме (сами проходили). Ключ новичка ныкался, а на его место вешался ключ от другого, почти пустого шкафчика. «Почти» означало, что внутри не было ничего, за исключением гейского плаката сосущихся дятлов, пришпандоренного на дверцу с обратной стороны. После тренировок все спешили в раздевалку и в упоении ждали новенького. Тот, разумеется, от переполнявших его чувств и осознания важности новой спортивной жизни, толком и не помнил, за каким номерком его шкафчик,- открывал тот, номер которого был на его ключах. После чего минуту-две офигевал от вида гомосеков в полный рост в грохочущей от смеха раздевалке.

В последний год фишка устарела и стала архивной: ключи отменили. Появились именные магнитные карты. По ним парни и турникеты проходили, и новые шкафчики закрывали.

Через два года как-то там удачно срослось в спортивных кулуарах, и дзюдоистам был выделен бесплатный абонемент в городской бассейн. Нонсенс. Отец даже позвонил Иреку Римовичу убедиться, правда что ли. Раз в неделю, в субботу, после школьных занятий, вся дзюдоистская ватага собиралась у дверей городского бассейна, хохмя, гигикая и матерясь. Потом, под предводительством тренера, заваливались внутрь, как к себе домой, с видом депутатов. Им выделили две дорожки с краю. Одну сразу же оккупировали аксакалы, которые умели плавать и дышать. Самая крайняя у бортика досталась шелупони типа Игоря.

К тому времени он уже умел сносно плавать. А то пошел бы камнем на дно, провоцируя инфаркты у тренеров и добавляя ребятам лулзов. Когда-то у них практиковались семейные вылазки… На шашлыки ездили. На карьер. Мама не любила воду, пеклась на солнышке и читала. Отец брал Игоря с собой, они уходили подальше от основного скопления народа и забирались в воду по пояс. Игорь барахтал конечностями, распугивая подводных обитателей и птиц, отец поддерживал его под животом на поверхности. Оба хохотали, как ужаленные. К концу лета Игорь вполне освоил «по-собачьи».

Сейчас многое изменилось. Они перестали выбираться семьей. Отец говорил, что изменилось само время. Он говорил, что копейка стала даваться очень тяжело, не как раньше, и приходилось удваивать усилия, чтобы держаться на плаву. Игорь делал вид, что верит услышанному. Но все же подозревал, что причина не только в этом.

Он влюбился в бассейн сразу же, с первого сеанса. Да, вот так. Игорь верил в любовь, даже если Петров думал обратное. Проблема в том, что Петров сам в нее не верил. Он был умный психотерапевт, не докапывальщик притом, но жизнь его поколотила. Сильно. Он не верил в любовь, в честь, в благородство, но он считал, что пацан Игоря возраста должен во все это верить. Поэтому он с такой легкостью дискутировал и не бузил. Петров мог сам этого не осознавать, а для Игоря этот факт был очевидным.

Он любил родителей. Он любил истории отца и юмор мамы. От любил бабку с дедом, хоть они и умерли. Он лелеял воспоминания, как дед везет его на Урале, и он чуть не писается от страха и восторга. Как бабушка печет блины и дает ему по носу, если он ворует сырое тесто, а на ночь рассказывает ему странные сказки. Он любил читать. Он любил вечера, особенно летние. Он в упор не мог понять, как нечто подобное можно привязать, например, к другу, - какому-нибудь кренделю, ковыряющему в носу. Как можно испытывать нечто подобное к незнакомой девчонке, которая строит и канит. То, что он чувствовал,- он страшился назвать «любовью», чтобы не испоганить самим сравнением с тем, о чем пишут в книгах. Чувство расцветало в нем полным спектром летними вечерами, когда он, свернувшись калачиком у окна, зажигал ридер и отключался от этой сюжетной реальности. Он читал, пока не начинали выцветать звезды, и небо бледнело, и близилось утро. Он ложился спать, изможденный и счастливый.

И бассейн вдруг вошел в этот список. Даже несмотря на лоховскую дорожку; а другого Игорю и не нужно было, он не член команды пловцов через пролив Босфор, чтобы кобениться. Все равно 50 метров были ему не под силу. Он проплывал десятку и, цепляясь за бортик, офигевал. От наплыва того самого чувства, которое не-любовь. Ну вот скажите, разве можно нечто подобное проецировать на незнакомую тетку на балконе?

Игорь отфыркивался, как морж после обеда, озирался по сторонам на плавающий люд, переводил дыхание. Докапывальщики тоже присутствовали, как всегда, но здесь номинально. Периодически его пинали и торкали те, кто проплывал мимо, такие же бегемоты,- не беда! Игорь восстанавливал слабую дыхалку, отпускал бортик и пускался в очередной заплыв. Час сеанса пролетал, как миг.

После первого плавания Игоря скрючило от голода. Он переоделся, вышел из здания бассейна и едва не согнулся в три погибели от сведенного желудка. Еле до холодильника дополз, а потом выел из него четверть. Пожаловался родителям на такое гадство, те сразу прониклись и стали выделять ему деньжат. Игорь знал одну пиццерию, туда и заскакивал после бассейна, благо она располагалась всего в квартале. Это была пиццерия с детским уклоном, в том смысле что там имелся загон для малолеток, чтобы резвились и не мешали родителям кирять. Загон — простота, горка и манеж с разноцветными шариками. По вечерам — не пробиться. А днем в субботу — почти безлюдье. Тусят в основном студенты, которые залипают на гаджеты, поскольку вай-фай — халявный.

Игорь заседал там и лопал. Аж за ушами хрустело. Заказывал пиццу 30 см и пожирал ее всю, до крошки. Он усаживался у окна и, работая челюстями, наблюдал за людьми снаружи. Он вспоминал времена, когда делал это из окна своей комнаты. Времена, когда он был маленьким, и у них в семье случались семейные вылазки за город. Когда он не так много читал, а выходил во двор и зависал на дугообразной лазалке. Когда он не шлялся во сне, а Каба еще не пыталась пожрать его душу. Когда докапывальщики не оккупировали его личную территорию, как свою. Он вспоминал, слушая музыку и хавая пиццу… Потом расплачивался и топал домой.

И дома ел.

Наверное, ради такого дела можно было и перетерпеть две тренировки в неделю. Но Игорь рассудил иначе. Он подумал, что если во главу угла ставить спортивные достижения, то бассейн явно выигрывает перед дзюдо. Впервые ощутив реальный экстаз от спорта, Игорь не смог физически завтавить себя ходить в тупорылую секцию и мазаться каждый раз, увиливая на турники. Он убедил себя, что в его решении нет предательства, нет подвоха, нет двуличия. Он просто перестал ходить в дзюдо, но на следующий сеанс бассейна пришел.

Он как ни в чем не бывало плескался и ни о чем не подозревал. А когда дали сигнал об окончании сеанса, он вылез из воды и увидел обоих. Тренера по дзюдо, а рядом — маму. Игорь вдруг осознал, что хорошая жизнь закончилась, едва начавшись.

Он мелкими шажками приблизился по обходной дорожке к тому месту, где наверху, в первом зрительном ряду, стояли мама с тренером.

- Иди, одевайся, и выходи к нам,- скомандовал Имович.

Кто придумал Имовича — неизвестно. Может, Борян, который знал толк в прозвищах. А может, задолго до Боряна, в допотопные времена. Игорь кивнул, после чего поплелся в душ. Когда он одетый вышел к зрительным рядам, мама с тренером ждали его там же, расположившись на первом ряду. Имович что-то усиленно втирал. Мама хладнокровно слушала, глядя в пространство перед собой.

- Ну, присаживайся, боец невидимого фронта!- пригласил тренер, завидев Игоря. Тот присел на краешек.- Вот уж действительно, шпион недоделанный! Ну давай, рассказывай!

Рассказывать покуда было нечего. Игорь понуро молчал, глядя на свои руки и располагая к экзекуции.

- Вот, обсуждаем с мамой твое будущее,- радостно ляпнул Имович. Игорю захотелось самоубиться — спрыгнуть вниз на обходную дорожку бассейна и свернуть шею. Высота, правда, недостаточная. Еще лучше Имовича скинуть, но что это даст? Маму-то не скинешь...

- Соображалка, как мы уже поняли, у тебя работает,- болтал на взводе тренер Ирек Имович.- Только все не в то русло. Неделю на тренировках не появлялся, а в бассейн он тут как тут. Герой, ничего не скажешь.

А что не так с бассейном, хотел спросить Игорь, но не спросил. Он рубил фишку, хоть и выглядел прямодушным. Бассейн вообще не причем сейчас. Имович царапался за клиента.

- У нас в стране президент до сих пор тренируется. Президент! А ему уже лет-то сколько! Думаешь, ему заняться больше нечем? Ты посмотри, как он выглядит! Сколько вообще правительство сделало для страны и для спорта, ты задумывался? Чтобы такие, как ты, могли тренироваться, могли вырасти людьми, мужчинами, а не тряпками.

Игорь встретился сегодня с тренером, как обычно, в фойе перед сеансом. Тренер взглянул на Петрушку, Петрушка взглянул на тренера. Тот ничего не сказал, задумав хитрый план. Молча дождался, пока Игорь отправится в свободное плавание, потом достал мобилу и набрал маме. Поскольку нынче суббота, мама торчала дома в соцсетях. После звонка тренера мама отложила соцсети и стартовала в сторону городского бассейна. «А чего ты ожидал?»- уныло спросил себя Игорь, ненавидя свое решение. Такие вещи сами по себе не рассасываются, и взрослые глаза на такое не закрывают. Но в глубине души он понимал, почему так поступил. Ему просто хотелось поверить в сказку, поверить в то, что он выбирает, а не за него.

- Ты сам подумай, бестолковый,- продолжал меж тем молоть дзюдоист №1 Имович.- Родители деньги за тебя платят, чтобы ты тренировался. Это в мое время государство за все платило, секции бесплатно были. А теперь - все, рынок. Может, ты деньги дома рисуешь или на принтере печатаешь? Нет? По-твоему, они просто так родителям достаются, чтобы швырять их?

Тут Игорь уже не выдержал. Не, ну а фигли он провоцирует? Совсем дебил?  Имович, ты совсем не тот человек, который может вещать о чести и бессребрениках.

- Я так-то могу на турниках и на улице повисеть,- психанул Игорь.- Бесплатно.

Имович осекся, выпучился и перекосился.

- Че?- прошамкал он.- В смысле?

- Так!- Мама вклинилась в эту бойню номер пять, ни к кому конкретно не обращаясь.- В общем, все понятно, дальше можно не продолжать.

Она повернулась к Имовичу, который поежился под ее взглядом, не смотри что тренером-дзюдоистом был. Мама же вполне корректно протянула ему руку.

- Спасибо, что подняли этот вопрос и просветили. Дальше мы сами. Я думаю, Игорь сделает правильные выводы.

Ирек Имович опасливо пожал протянутую руку и быстро откланялся, стараясь не встречаться взглядом с Игорем.

По пути домой мама не стала отчитывать Игоря, она вообще ничего не сказала, они шли молча, как два задумчивых человека. И отец не сказал ни слова вечером, хотя вряд ли остался в неведении. Родители просто спустили все на тормозах. Этого нельзя было сказать про Ирека Имовича, тренера.

Ко времени следующей тренировки Игорь миллион раз пожалел, что не сдержался тогда в бассейне. По сути, он изначально бы неправ, а Имович – прав. Предки действительно оплатили абонемент, Игорь проступил крайне некрасиво, что молча прогулял, и маме пришлось узнавать об этом от постороннего человека. И с этой стороны родоки у него вообще суперстар, даже пинка не дали для профилактики, молча простили. Игорь пришел на тренировку, бочком приблизился к тренеру, чтобы поздороваться. Тот кивнул, неприязненно оглядев его с головы до ног.

- Не ожидал от тебя, Мещеряков,- сообщил Имович с ходу.- Я думал раньше, ты просто хлюпик. Ну бывает, у некоторых с возрастом проходит. Но ты еще и подлец оказался, а это уже приговор.- Он помолчал.- Иди, Мещеряков, переодевайся.

Игорь переоделся. Мнение о нем тренера, по сути, было идентично с его собственным мнением о себе самом. Вот только ему самому-то можно было так думать, а тренеру — нет. Тем более, говорить, не стесняясь, что их могут услышать. Игорь проглотил и «хлюпика» и «подлеца», потому как выбора у него не было. Но забыть — не забыл. Затихарился.

Он вспомнил об этих словах тренера в тот переломный день, когда к ним домой нагрянула опека. И отомстил.

Ну вот, а Петров говорит: бассейн!

Продолжение следует...

- Спасибо.

- Как будешь справлять?

Игорь пожал плечами и собрал руки в замок на коленях. Он по привычке смотрел в окно, а там сегодня наяривал дождик, мерзкий, как зубная боль. Детская площадка пустовала.

- Никак… С родителями...

- Как-то не чувствуется настрой,- хмыкнул Петров.- Не любишь?

- Нормальный праздник…

Да уж, нормальный, по тебе видно, что ты вне себя от счастья.

- А есть какой-то праздник, чтобы для тебя прямо - ах? Море эмоций?

Игорь поерзал.

- Я вообще не понимаю, зачем нужны все эти праздники. Праздновать можно и без даты.

- Для чего-то люди по всему миру назначают даты.- Петров пожал плечами.- Собираются и веселятся. Бывает, что небольшими компаниями. Бывает, что целым городом. Или целой страной. И многие действительно ждут этих праздников. И ждут не только для того, чтобы накуролесить. Искренне ждут, искренне радуются.

Игорь расцепил руки на коленях, почесал нос, потом опять сцепил. Только сейчас Петров заметил, что у Игоря мокрые волосы, и с них периодически на лоб сползают капли. Он что, без зонта шел?

- Я думаю, их просто приучили...

- А если подробнее?

- Ну это как в садике. Детям говорят: сегодня праздник. Утром родители говорят, пока в садик ведут, потом воспитатели говорят целый день. А дети — они не понимают, для них день как день. Для них каждый день праздник. Чтобы они хорошенько поняли, подкрепляют слова какими-нибудь подарками. Ставят елку. Наряжаются в костюмы. Водят хороводы. Если кто-то канит, его ругают. Заставляют радоваться, потому что все радуются. Праздник же, нужно радоваться. Ты какой-то не такой, если не радуешься и не водишь хороводы. Так и привыкают.

- Во всем есть мотив,- возразил Петров.- Ты говоришь — все привыкают. Но тогда есть те, кто приучает. В чем мотив тех, кто приучает, как по-твоему? Ведь это – не просто хотелки старших. Это - государственная политика многих цивилизованных стран. Трудно политику списать на привычку, ты не думаешь?

Игорь поерзал в кресле, видимо, раздумывая, стоит ли откровенничать или нет. Потом вдруг расслабился, и Петров прочитал у того на лице отчаянную решимость: будь что будет.

- Я думаю, об этом сначала написали...- проговорил он.

Книги. Уже во второй раз Игорь сводит разговор к книгам. Помимо диктофона Петров держал в пределах досягаемости листок с ручкой для самых важных пометок. Раньше он делал пометки на компе, но быстро отказался от такой тактики — стук клавиатуры здорово сбивал настрой. Сейчас он мягким движением привлек к себе ручку и вывел на чистом листе одно слово.

КНИГИ - ???

- Написали о чем?- машинально уточнил Петров.

- Ну, о праздниках.- Голос Игоря звучал нарочито буднично.- Никто не знал о них, люди жили себе и жили. Потом кто-то придумал их. Какой-нибудь писатель. Они называют это озарением. Или вдохновением. Еще называют инсайтом. Много названий этому. Придумал однажды и написал в книге. Другие прочитали и поверили. Они подумали, что где-то действительно они есть, эти праздники. Или были в незапамятные времена, а потом забыли, а писатель вспомнил, или прочитал древние рукописи. Все так думают и верят. Начинают тоже устраивать праздники. Потом другие тоже пишут, но уже по шаблону. Так это распространяется. Даже сейчас пишут. Во всех книгах. В календарях — красным цветом помечают, чтобы не забыли и не занялись чем-то еще. Нужно водить хороводы. И ты какой-то не такой, если не водишь хороводы. Почему-то это очень важно — водить хороводы в строго определенные дни.

Петров обескураженно покачал головой.

- Ну так про все, что угодно, можно сказать. Не только про праздники.

Игорь кивнул. И вновь это вышло у него нарочито буднично, как будто излагал прописные истины.

- Я тоже так думаю. Все вокруг. Все, что есть. Все это сначала появилось в книгах. Это сначала придумали и написали.

А вот это уже круто! Сейчас этот тип вещает о «гипотезе симуляции» и «виртуальной вселенной». И очень сомнительно, что они проходили это в школе. Идея явно не содрана, она сформировалась внутри самого Игоря, и это без всяких натяжек и допущений можно назвать нонсенсом. Гипотеза симуляции предполагает компьютерную модель мира, некую высшую надпрограмму, моделирующую реальность для каждого человека. Игорь же толкует о материальном носителе. Об обычных, черт возьми, книгах! Которые тоннами валяются в магазинах, потому как в современном мире, кажется, пишет любой, кому не лень. А те, кому лень,- поют.

- Ты имеешь в виду Бога сейчас?

Игорь мотнул головой.

- Зачем Бога? Людей. Книги же люди пишут. Ну, может, когда-то давно рептилоиды писали.- Он фыркнул.- Но это спорный момент.

Тема, в принципе, не нова. Наиболее полное отражение эта тема нашла в фильме Карпентера «В пасти безумия». Там или сям в литературе встречаются такие вундер-идеи о том, что все мы — герои какой-то внешней истории. А вокруг — сон, модуляция. Мы снимся одному человеку, какому-нибудь Нео. Все эти идеи восходят корнями к Чжуан-цзы — китайский философ, давно умер. Приснилось ему как-то, что он мотылек. Это был очень реалистичный сон, а потом чувак проснулся, смотрит: никакой он не мотылек, а очень даже Чжуан-цзы. И с того момента у парня переклинило. Он спросил себя: где истина? Быть может, он и есть мотылек, а снится ему, что он – Чжуан Цзы? Ведь и в том, и в другом ментальном состоянии ощущения были одинаково реалистичные.

Это — предтеча, как галогруппа. Все остальные «матрицы» базируются на истории с Чжуан-цзы. Но ведь та история – не просто легенда, передаваемая из уст в уста. А задокументированный, написанный факт! Чжуан-цзы состряпал книгу, где и описал свою дилемму с мотыльком. И книжку назвал без смущения «Чжуан-цзы». Есть ли вероятность того, что Чжуан-цзы испытал просто-напросто озарение, инсайт? А уже после того, как он перенес идею на бумагу, в мире возникли предпосылки к «гипотезе симуляции»?

Да уж, идея-то не нова, но Игорь Мещеряков ее здорово апгрейдил.

Не слишком ли много заложено в этой идее для обычного подростка? Здесь можно предположить, что весь мир изначально — набор базовых штрихов. Черный квадрат Малевича. Небо и Земля, погруженные во тьму. И лишь благодаря разуму, продуцирующему картины, разуму, на который снисходит озарение, мир меняется. Усложняется. Становится многоликим.

Если рассуждать дальше, то и человек изначально — это набор базовых функций. Еда, размножение, сон, страх. А все эти привычные понятия, которые человечество именует врожденными,- честь, совесть, долг, любовь,- это все поверхностный шлейф, изобретенный философами древности (или теми же рептилоидами). Их посетило озарение, они написали об этом, а люди — поверили, а потом — привыкли. Весь огромный мир держится лишь на том, что все писатели последующих эпох так или иначе включают эти понятия в свои произведения. Иначе человечество вновь забудет. Скатится к базовым функциям и возьмет в руки палку.

- Любопытная гипотеза,- признал Петров.- И как по-твоему выглядел мир, когда не было письменности? Чистым белым листом? Белое ничто, в котором летают музы вдохновения?

Игорь удивился.

- А разве ее когда-то не было? Письменности?

- А разве нет?- Теперь удивился и Петров.- Это вроде как изобретение человечества.

- Ну да. Как человечество появилось, так появилась и письменность. Всегда она была. В древности еще писали. В Египте, в Месопотамии. Не было бумаги — писали на пергаменте. На камне писали. Когда писать не умели — рисовали картины с сюжетами всякими.

Петров улыбнулся и развел руками.

- Мы пришли с тобой к извечной проблеме курицы и яйца. Если кто-то придумал мир вокруг, то этот кто-то должен уже был существовать.

- А как он мог существовать, если не было ни мира, ни писателей!- подхватил Игорь.- И как тогда быть с динозаврами, кто их выдумал? Я думал об этом. Никто не знает, как было там, вначале. Может, в то время совсем другие законы были. Как у Толкина. Валинор и все такое.

- Я уверен, что твои мозги со временем оценят,- искренне пожелал Петров, откинувшись в кресле. В комнате стало душновато — они с Игорем здорово прокалили воздух своей полемикой,- и Петров включил кондер на низких оборотах.- Но тебе нужно развиваться, идти дальше. Ты выстроил для себя картину мира и застрял в ней. Взять, к примеру, такое понятие, как дружба. Согласно твоей идее, кто-то однажды выдумал сюжет, в котором дружили два человека, и дружба вдруг обрела жизнь и смысл. Но ведь дружба — это только вершина айсберга. Это облицовка здания, но не само здание. Внутри армированные стержни. Преданность. Самопожертвование. Взаимовыручка. Долг. Совесть, в конце концов.

- Это все в книгах,- отмахнулся парень с долей неприязни.- Вы тоже, наверное, много читали. В книгах такие друзья есть. Как у Джека Лондона. Или у того же Толкина. А в жизни таких не бывает. Люди ищут, но не находят. Обламываются. Разочаровываются. А кто-то становится ненавистником.

- Довольно унылый мир у нас выходит,- заметил Петров.- Вначале существовали только необходимость выживания и тяготы. Ни дружбы, ни любви. Серый мир, без цветов. А потом его решили раскрасить. И придумали все эти замечательные вещи. Знаешь, мне все это напоминает легенду о Прометее.

- Ну так и было!- Игорь воодушевился.- Когда люди произошли от обезьян, им не до дружбы было и не до любви. Они же в пещерах жили. Охотились, размножались. Очень быстро погибали. Потом придумали дружбу и любовь, стали писать об этом, говорить об этом. Люди поверили, тоже захотели. Но что это такое — никто не знает. Все говорят - «любовь», все ищут ее, все ее ждут и хотят, но что это такое, никто толком не понимает.

- Ты разве не любишь родителей?- поддел Петров.

Игорь вылупился на него. Он словно был в шоке, что взрослый человек задает такие вопросы.

- Так это же близкие люди! Это другое! Они с самого рождения рядом, мы их любим по умолчанию, а они любят нас по умолчанию. Их не нужно где-то искать, чтобы полюбить. Мы их любим, даже если их нет рядом. В книгах же пишут совсем не об этом. Там пишут о другой любви; но я думаю, что ни о какой любви там не пишут, просто выдумывают истерику на пустом месте. В книгах люди встречаются и через день говорят: мы любим друг друга. Но ведь они друг друга даже не знают, они не жили вместе много лет. Так не должно быть, это странно. А если родители против их отношений, то могут и родителей поколотить или убежать из дома. Получается, незнакомый человек становится важнее родных людей, это очень странно! Писатель сам об этом знает, но пишет так, будто это — нормально. А потом люди, которые начитались этих книг, ищут то же самое в жизни. И говорят на каждом углу — любовь! Мне кажется, это просто с родителями плохие отношения были. Они будто мстят родителям. Прочитали в книге, услышали от кого-то про любовь, потом выбрали любого постороннего и говорят: его буду любить, а вас — нет, вы — плохие. А кто-то выбирает вообще неизвестно кого. Видит пару раз на балконе незнакомую женщину и говорит: люблю ее. Это очень ненормально! Это больной человек — увидел кого-то на балконе и типа полюбил. А писатель его хвалит и выдает за нормального, и другие тоже начинают верить, и тоже выбирают себе кого-то на балконе, или просто в автобусе незнакомого человека. Потом говорят всем: я влюбился!

- Ты знаешь,- задумчиво проговорил Петров, чувствуя себя немного завороженным экспромтом Игоря,- еще в Библии написано: человек отлепится от своих родителей и прилепится к мужу или жене. К противоположному полу.

- Да? Я не читал Библию.- Игорь коротко обдумал и кивнул.- Говорю же, сначала написали где-то.

Это называется: проще убить, чем переспорить.

- А ты не думал, что это природный механизм? Который нужен для продолжения рода? Никто его не выдумывал, он изначально в нас заложен.

- Если нужно продолжить род, зачем приплетать любовь? Опять эта тяга назвать все иначе! Мюнхгаузен об этом говорил в фильме, и это очень здраво. И почему говорят: люблю мужа, люблю жену, и люблю детей? Это разве одно и то же? Любовь к детям тоже для продолжения рода? А любовь к салату оливье?

- Я думаю, ты просто сам еще не познал это чувство,- примирительно сказал Петров.- Когда ты почувствуешь любовь, возможно, твое мнение изменится.

А вот теперь Игорь выглядел раздраженным.

- Я люблю родителей, - процедил он.- Мне не нужно ждать, пока я вдруг однажды их полюблю. И деда с бабушкой я люблю тоже. Дед меня на Урале катал. Я в люльке ехал, это было очень круто. Бабушка всегда рассказывала истории перед сном. Папа тоже рассказывает, но бабушка умела круче. Они умерли уже, бабушка с дедом, но я все равно их люблю. И всегда буду любить. Как я могу их искать и ждать, что любовь появится? Я их уже люблю, а они оба умерли, их никогда больше не будет. Их не будет, а любовь остается. И никогда не исчезнет, даже если исчезнут книги.

- Это со стороны отца?- Петров зацепился за возможность сменить тему. Пока они топчутся на ровном месте. Все эти гипотезы, теории и книги – все это на самом деле круто, но ему нужно помнить о главной причине того, что Игорь сидит в кресле напротив. Лунатизм. Лунатизм и самоповреждение. В последнем Петров почти не сомневался. Чудовищные амбиции и честолюбие вытеснены либо страхом перед чем-то (кем-то?), либо непомерной виной. И за это парень наказывает сам себя. Но даже это ему приходится вытеснять из сознания своим лунатизмом.

Игорь кивнул.

- А со стороны мамы?

- Со стороны мамы — нет.

- Нет — в каком смысле? Ты их не любишь? Не такие близкие отношения?

- Ну… Я их не знаю просто. Мама же из Башкирии приехала, у нее здесь нет родственников.

- И вы туда не ездили? К маме на родину?

- Не-а. Мы летом раньше в деревню ездили постоянно. Потом родители продали дом, когда дед с бабушкой умерли.

- А они к вам?

- Что?- не понял Игорь.

Внезапно проснулась чуйка. За всей этой философией он позабыл, что с пацаном связано уж неприлично много странностей. И, кажется, он только что нащупал еще в одну. Случайно.

- Мамины родители,- любезно пояснил он.- Не приезжали к вам?

- А, нет, не приезжали.

- Созваниваетесь?

- Не…

- То есть мама не общается со своими родителями?

- Нет, не общается.

Скажем так, это бывает. Так происходит, там и сям. Выбирают мужа и говорят: буду его любить. А вас — нет, вы — гниды подзаборные со своими нотациями. Все по Игоря сценарию. Однажды молодая девушка, которая взрослеет, умнеет, но еще сохраняет способность мечтать, понимает: если она останется в родительском гнезде еще немного, ей — конец как личности. Что-то непременно сломается, и причина необязательно в побоях и скандалах. Ликов у родительского деспотизма — легион. Тогда выбирается кто-то другой. А любовь — всего лишь вывеска, отмазка для общества, которое читает книги и привыкло мерить книжной мерой. Выбирается кто-то, чтобы сбежать, желательно вообще в другой город.

Но чуйка продолжала шептать настойчивей.

- А что ты вообще знаешь о той жизни? - допытывался Петров.- Фотографии, к примеру? Ты видел фото родственников со стороны мамы?

- У нее нет тогдашних фотографий. Только наши общие. В то время и фотоаппараты не у всех были, насколько я знаю.

- Может, мама что-то рассказывала? О прошлом, о своих родственниках, какие они?

- Да нет...

Игорь выглядел озадаченным, и сам не замечал, как его глаза мечутся туда-сюда. Он думал о чем-то… В его голове истошно закрутились все шестеренки. Петров придвинулся на стуле вплотную к столу, оперся на локти и внимательно взглянул на парня.

- Игорь, а тебе не кажется это странным?

Тот перестал стрелять глазами, уставился на желтый галстук и нахмурился.

- Ну… Мама вообще не любит рассказывать… - Его лицо прояснилось.- А, ну я вспомнил! Я спрашивал пару раз, давно. Когда бабушка умерла, и папа очень мучился. Я спросил маму про ее родителей. Она рассказала, что у них были плохие отношения. Она сказала, что ей вообще плохо жилось в своем городе, поэтому она уехала.

- И с тех пор она с ними не общается?- еще раз решил убедиться Петров.

- Не-а!

- Игорь, а они живы вообще?

Глаза Игоря вдруг наполнились изумлением. Вероятно, именно так выглядел лев, который всю жизнь провел среди овец и был уверен, что он овца. А потом однажды увидел себя в отражении и понял, что он - действительно тупая овца, раз так думал. Сон разума рождает чудовищ, рождает овец, рождает рабов и интеллектуальных инвалидов. Люди спят и не замечают вещи, которые кричат о себе, они не замечают то, что лежит под носом, валяется под ногами, бросается в глаза по пути на работу или с работы. И вещи — не прощают. Они становятся чудовищами, и однажды они нападают сзади. Они обретают душу и становятся правителями, которые обрекают население на геноцид.

- Я не знаю...- извиняюще развел руками Игорь.

Петров откинулся на спинку кресла и попытался осмыслить новости.

Ежели разобрать всю эту ситуацию на запчасти, и разложить их на газетке, то нет ничего критичного. Запчасти как запчасти. Ни намека, что тут прячется трансформер. Плохие отношения с родителями — в порядке вещей, чуть ли не у каждого третьего. Как следствие — ранние неудачи, в том возрасте, в котором они ранят больнее всего и тем самым предопределяют будущее. Дальше — самобичевание и отсутствие личной жизни, если человек не берет себя в руки и не начинает ворохаться в сторону улучшения. Многие уезжают в другие города, и не только из-за напрягов с предками. Безработица, криминальная обстановка, душная атмосфера, безысходность, собственные промахи, которые маячат перед глазами, а если не маячат, то всегда есть близкие родственники, чтобы напомнить. Бежать! Бежать от этого к чертям, хоть на край света! Начать с нуля, с чистой страницы. Выйти замуж, поменять фамилию. Сжечь фотографии. Родить сына. Иногда от первого же, кто подвернулся и более-менее имеет человеческий облик. Просто для того, чтобы стать, как все. Стать своей в социуме, перестать считать себя овцой, начать справлять праздники, начать водить хороводы...

Если льву напомнить о том времени, когда он считал себя овечкой, он долго думать не будет —  напоминальщика сразу в расход. Люди — цивилизованнее, изощреннее и избирательнее. Мы, люди, умеем вычеркивать. Мы умеем вычеркивать даже любимых, что уж говорить о датах? Мы не хотим помнить себя тогдашними, совершающими ошибки и блеющими от безысходности. Мы исключаем из дома все предметы прошлого. Мы рвем фотоальбомы, письма и открытки. Меняем фамилии и телефонные номера. Заводим другие страницы в соцсетях. Осваиваем новые специальности, заводим новый круг общения. А потом… мы забываем. Забываем прошлое, забываем овечьи годы. Все постепенно стирается, выцветает. Лица, имена, даты, улицы, события, города...

Но самое поразительное — мы забываем сами себя. С каждым прожитым годом все сильнее убеждение, что и не с нами все это было. Этот кошмар из прошлого… Иногда он снится нам, и мы вскакиваем посреди ночи, задыхаясь, на грани приступа, но к утру — все забывается. Чаще и чаще чьи-нибудь вопросы о прошлом ставят нас в тупик. Теряются прежние ассоциации. Даже новости и события о городах, где мы жили когда-то — пытались жить, любили и теряли, спотыкались, падали, вновь вставали, а когда не было сил, ползли по оплеванной мостовой, цепляясь за ноги прохожих, более удачливых, более успешных, более равнодушных,- даже новости из прошлого мы воспринимаем отстраненно.

Мы — другие. Мы прочитали книгу когда-то. Она была такая яркая, и что-то откликнулось у нас в душе, и мы отождествили себя с главным героем. Это он, не мы, полз по мостовой, слишком обессиленный или слишком пьяный, пытаясь встать на ноги, пытаясь выжить. Книжка запала, мы вспоминаем ее, конечно же, как и героев, но — все реже и реже. Впечатления выцветают, и приходят новые, более позитивные. Время от времени — неожиданный запах или какое-то слово,- и на нас снисходит озарение: это не книга! Это мы! Мы сами вжимались в угол клетки когда-то, высмеиваемые окружающими, это мы, никакой не книжный персонаж. Но тут же следом приходит сомнение. Сомнение становится неверием. Неверие — протестом. Мы суем книгу под струю горячей воды, и вода смывает все написанное, а потом разъедает страницы. И написанное стирается из памяти. Так это работает. Мы смогли взять в руки перо, и теперь мы сами пишем свою книгу, своих героев, свой мир.

Похоже, Игорь все-таки заразный. Его теории здорово вписываются в повседневность.

Дверь в кабинет приоткрылась, в проеме возникла Анна, девушка с ресепшена. Выглядела она показательно смущенно. Петров изумился. Впервые в жизни он забыл про время. Время сеанса вышло, сейчас к нему на очереди другие пациенты, а он продолжает сидеть с Игорем.

Он вдруг ощутил боль. Физическую. Он словно читал книгу, замечательную книгу о цветущей Хоббитании, а потом поднял голову и увидел за окном дождь и серость. Сейчас Игорь Мещеряков уйдет. Уйдет и заберет с собой миллионы книг, которые роятся у него в голове, миллионы нестандартных идей, сотни взглядов с другого ракурса. А ему, Петрову, вновь придется работать с каким-нибудь жиробасом-переростком со скудным словарным запасом, который будет тупить, хохмить и пердеть.

Он сделал знак Анне, что все понял и закругляется. Игорь оглянулся на дверь и потянулся за рюкзаком у ног.

- Игорь, на сегодня, похоже, все. Мы здорово продвинулись. Предлагаю продолжить в следующий раз.- И это прозвучало невнятно и пресно.

После того, как Игорь ушел, Петров пригласил в кабинет следующих посетителей — это оказался не жиробас-переросток, а всего лишь юная девушка с мамой. Он извинился перед ними, попросил подождать еще минутку, выхватил из ящика стола сигареты с зажигалкой и выскочил на крыльцо. Руководство, мягко говоря, не приветствовало такие выкрутасы — курить или бродить где-то, заставляя пациентов ждать,- но сейчас ему как никогда требовалась передышка. Он закурил на крыльце, машинально оглядев окрестности в поисках удаляющейся спины Игоря. Но тот уже исчез. Как персонаж хорошей истории, он исчез вместе с самой историей.

- Он подчиняет тебя себе,- сказал кто-то, и Петров вздрогнул. Он не знал, кто это сказал. Голос был незнакомым, он словно шел отовсюду и ниоткуда конкретно. И на крыльце никого не было, только Петров и курево. - Он подчиняет тебя себе, своей философией. Он манипулирует.

И это не походило на внутренний голос.

«Если бы я уверовал в теорию Игоря,- подумал Петров, поежившись,- то я бы решил, что со мной разговаривает автор. Который придумал нас обоих и нашу историю».

Он выбросил окурок, вернулся в кабинет. Его взгляд упал на лист бумаги, который он использовал для пометок. В самом начале он вывел на нем слово «книги», чтобы подчеркнуть важность этого вопроса. Теперь к нему добавилось еще одно слово, и он сам не заметил, как в пылу беседы его написал:

МАМА-???

Продолжение следует...

На следующем уроке под его сочинением красовался вполне заслуженный «кол».

А ниже:

УЖАСНО!

А ниже:

ПОЗВОНИТЬ РОДИТЕЛЯМ!

Дома состоялся очередной разбор полетов.

Мама: Игорь, ты что, не знаешь, что такое басни?

Папа: Даже я знаю. У нас в армии был один баснописец…

Мама: Про армию сейчас как нельзя кстати.

Папа: Да я не в этом смысле. Я просто разрядить.

Мама: Лучше не разряжать. Армия уже сейчас светит, Игорь, если ты не возьмешься за ум. Ты не знаешь, что такое басни?

Игорь: Ну...

Мама: Опять «ну». Игорь, соберись! Что вы там проходили, «Квартет»? Смотри. Собрались осел, козел, медведь, кто там еще?

Игорь: Мартышка.

Папа: Проказница.

Мама: Очень смешно. Два шутника в доме, это очень здорово. Ладно, стали играть квартет, ничего у них не получалось. Какой нужно сделать вывод?

Игорь: Нужно репетировать! Стараться! Потом получится. Сейчас над ними смеются, но потом перестанут, когда начнет получаться. Над Леди Гагой тоже сначала смеялись, и где теперь эти шутники? Крылов не понимает. Зачем пишет?

Мама: Игорь, совсем нет! Тебе же Соловей в конце говорит, какой вывод. Нельзя играть, если нет уменья. Талант нужен, понимаешь? У Леди Гаги есть талант, а у квартета – нет его. Они думают, что нужно сесть правильно, и выглядят глупо. Как они не садятся, у них ничего не получается, потому что таланта от этого не прибавится. Автор высмеивает их за это. Понимаешь теперь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Он любил читать биографии знаменитых людей – писателей, музыкантов, актеров. И часто он сталкивался с таким фактом, что общество поначалу их отвергало. Говорили, таланта нет. Говорили, умения нет. Говорили, что такое никто не станет читать или слушать. Говорили, что их творчество ущербно и никому не нужно. Говорили много чего еще, похлеще Соловья. Но люди продолжали упорствовать, продолжали совершенствоваться, даже если на это уходили годы. И в один прекрасный день смеяться над ними переставали.

Игорь не понимал. В дзюдо постоянно существовали поставки свежего народонаселения. Сколько убыло, столько прибыло. Желающих освоить непростое искусство дзюдо всегда хватало, что Игоря, мягко говоря, удивляло. Многие новички прибывали примерно таким же макаром, как сам Игорь: из-под палки. Иногда на горизонте возникали такие хлюпики, что даже Игорь-Петрушка мог приосаниться. У них не было таланта, у них не было уменья, у них не просто не получалось, у них сильно не получалось. Но это никак не мешало тем из них, кто не сдавался и продолжал тренировки, через пару месяцев набрать вес, силу и уверенность.

Однако всегда находилась пара-тройка прощелыг, которые угорали в сторонке и тыкали пальцами. Наверное, тоже шушукались промеж себя, что уменья нет. Остальные не любили их за это крысятничество, и те всегда держались кучкой для уверенности. И каждый раз угорали. Баснописцы хреновы.

Получается, что если над неумехами смеются в жизни, то эти насмешники — нехорошие ребята, их в утиль. А если смеются на странице книги, да еще и в рифму, они — классики, их — в Википедию? Игорь начал понимать, что у докапывальщиков тоже существует своя иерархия, своя элита. Есть писатели — их много,- которые суть докапывальщики высшей масти. Они не толкают тебя в очереди, они не лезут на твою скамейку, они не наступают тебе на ногу в автобусе. Они создают героев. Как Соловей. Этот пернатый крендель вместо того, чтобы поддержать квартет, посоветовать, настроить на долгие репетиции, просто смеется. И этим убивает на корню любое начинание. Он, Соловушко, чувствует себя неизмеримо выше только потому, что он родился соловьем и умеет петь. Он не тренировался даже, ему все досталось на халяву.

Игорь сказал: понимаю. Что-то он действительно начинал понимать. Явно не то, на что мама рассчитывала.

Мама: Что еще у нас? Мартышка и очки? И здесь своя мораль. Очки — это как символ ученого человека. У людей такие ассоциации — если в очках, значит, много читает. Значит, умный. А мартышка — глупая. Она где-то увидела человека в очках и теперь сама пытается нацепить очки и выглядеть умно. Но от этого умными не становятся. Даже очки она надеть толком не может, крутит их то так, то сяк. Это выглядит смешно, над таким смеются, понимаешь? Каждый должен заниматься своим делом и не браться за что-то, если руки не оттуда растут. Ученому — носить очки. Мартышке — есть бананы. Каждому свое, понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Однажды ему купили и подарили ридер. Однажды ему купили и подарили смарт. Еще раньше ему вручили темно-шоколадного цвета ноут. И каждый раз на короткий промежуток времени Игорь становился мартышкой. Он тупил, заглядывал в инструкцию, искал на форумах. В результате разобрался, и все оказалось элементарным. И что же тут такого смешного, родные и близкие? Да звери в цирке выступают и способны на сложные и синхронные действия, если их как следует научить, на что и не каждый человек способен. Почему в басне Крылова никто не подошел к Мартышке и не научил ее надевать очки? И тогда ей сразу же стало бы понятно, что они ей не нужны. Почему вокруг только ржут? Почему вокруг одни докапывальщики?

Он не понимал. Фраза «каждому свое» вполне заслуживает быть выгравированной на могиле перспектив. Что это значит? Что значит — свое? То, что заложено? И что же такое заложено? А ни фига не заложено, ребенок рождается и ничего не умеет. Учится держать ложку, учится ходить на горшок, учится вообще ходить. Учится петь и играть на гитаре. Почему никто не объяснит ребенку: каждому свое, малыш, ты ж не умеешь ходить, это не твое, полежи пока. Может, травить ребенка просто не интересно, потому что он не поймет шутки юмора?

Зато Игорь понимал другое. Он понимал, почему все его попытки улучшить успеваемость в школе приводили к фиаско, а порой даже натыкались на агрессию. Каждому свое, фигли! Игорь не удивится, если узнает, что учителя тайком угорали над ним в учительской, сравнивая его с Мартышкой. Крылов всех научил хорошему.

Мама: Ну а «Кукушка и Петух»? Ты написал, что тебе понравилось и ты увидел в басне смысл. Какой?

Игорь: Что нужно быть вежливым. Один хвалит другого, тот хвалит в ответ. Всем приятно.

Папа: Что-то в этом есть.

Мама: В этом есть полный бред. Игорь, ты как с луны свалился. Вроде ты столько книжек читаешь. О чем ты там читаешь, интересно знать?

Папа: Может, Плейбой.

Мама: Плейбой не читают. Чего там читать? Мозгами просто нужно шевелить иногда, вот и все. Думай, Игорь, головой. Не задним местом. Кукушка и Петух говорят неправду. На самом деле, один хвалит другого только для того, чтобы тот похвалил в ответ. Это называется — лицемерие. Они даже не понимают, о чем хвалят, оба петь не умеют. Смысл такой вежливости? Понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Что значит тогда обмен репликами «Как дела? - Нормально» или «Хорошо выглядишь — Спасибо»? Это тоже лицемерие? Игорю нравится, как поют Леди Гага, Фредди Меркьюри и Тарья Турунен. Но раз он не бельмеса в музыке, он не имеет права ими восторгаться, потому как, бро, это — лицемерие? Игорь в восторге от того, как пишут Гарри Гаррисон и Стивен Кинг, но какое он имеет права быть в восторге, он что — писатель? Получается, так?

Папа: Игорюня, а если серьезно, ты бы в интернете почитал сначала, прежде чем сочинения писать.

Мама: Уж лучше так. Если своя башка не варит, лучше списать. А то: Крылов не понимает. Уж побольше нас всех. Ты почитай рецензии умных людей. Надо бы провести ревизию в твоих книжных залежах, что-то ты явно не то читаешь.

Папа: Так о чем я. В армии, говорю, был у нас баснописец один. Только он не басни писал, а эти, как их… Пьесы. Ибсен недоделанный. Пристал к старлею: нужен, говорит, в роте свой театральный кружок. Будем спектакли ставить. Он, значит, будет сценарии гнать, а мы на сцене кривляться. Его ребята побили слегка, он увял с этой идеей. Все строчил что-то втихаря по ночам. Мы решили проверить, что он там строчит. Думали, он обиду затаил и на нас пишет карикатуры какие-нибудь. Оказались настоящие рассказы про солдатскую жизнь. Мы начали читать и подсели конкретно. Извинились потом перед Ибсеном. Пацаны даже просили разрешения послать эти рассказы своим матерям и девчонкам. Больше Ибсена, естественно, никто не трогал. Дембельнулся тот классным парнем.

Вечер прошел в непростых раздумьях. Теперь Игорь мог ответить на вопрос, почему же он читает-читает, а ума все не прибавится. Нет никаких премудростей там, в книгах. Да и откуда им взяться, скажите на милость, если большинство писателей родились соловьями? А те, кто родились в условиях, граничащих с комфортными, стали настоящими соловьями-классиками! Их окружал достаток и дворянские чины, им были доступны школы, журналы и дома, в их распоряжении имелось свободное время, чтобы летать и петь. Соловьи не смотрят вниз. На тех, кто копошится в земле. Только если тот, кто копошится в земле, вдруг проявляет неуверенные признаки певца. Соловьи не знают премудростей, но они умеют стебаться. Они никогда не поймут трудностей осла или этого козла, которые не хотят больше впрягаться в ярмо, в узду, пахать в поле, тупо жрать корм, идти на убой. Они вдруг хотят чего-то большего. Сочинять музыку, петь песни, писать стихи, танцевать или рисовать картины. Но условия их жизни таковы, что они даже не знают, с чего начать. И спросить совершенно некого. Окружение не поймет, а Соловьи - позабавятся. Они искренне думают, что нужно начинать с правильного сидения. И это, мать вашу, очень смешно!

Их миллионы и миллионы. Мальчишек и девчонок, живущих в условиях «пастбища». Которые смотрят телевизор, читают книги, ходят в школу и в дзюдо, играют в игры, а еще — мечтают. Кем ты хочешь стать, малыш? Я хочу стать президентом! А ты? Я мечтаю стать актрисой. А ты, Игорек? Я хочу избавить мир от докапывальщиков. Но над головами — шайка прощелыг-соловьев, хихикающих сверху. Все эти ослы, козлы, бараны да мохнатые мишки могут мечтать о чем угодно, все это - бесполезно, потому что они элементарно не знают, с чего начать. Их удел определен: бесконечно пересаживаться с места на место, полагая, что в этом ключ. Так работает система, и годы уходят. Годы утекают, время идет, будущее не наступает, мы просто стареем здесь и сейчас, а мечты — что ж, мы все хорошо это знаем. Мечты остаются мечтами.

И чему же, во имя всех святых, могут научить такие писатели?

В тот вечер Игорь плакал.

Однако больше всего его поразило и закрепилось в памяти то, что его папа знал Генрика Ибсена.

Продолжение следует...

В первый же день учебы Игорь начал смутно подозревать, что родители что-то упустили в его достойном воспитании. Все другие шкеты, его одноклассники на ближайшие 11 лет, казалось, прошли «Курс молодого школьника». Они с легкостью ориентировались в коридорах, знали, в каком направлении спортзал, где искать местную кормежку, где сокровищница знаний — учительская. Даже рассаживались по партам с осознанным видом, словно по предварительной броне. В общем, чувствовали себя своими в доску. Игорь своим себя не чувствовал и жестоко тупил.

Потом он пообвык и немного расслабился. Все-таки школа — это замкнутое пространство, а самое главное — ограниченное число докапывальщиков. Их можно изучить и приспособиться. Дима Шиляев, рыжий веснушчатый паренек, был докапывальщиком №1. С ходу умудрился довести до слез Лену Козленко с первой парты, после чего Диму пересадили от Лены подальше. В конце уроков Дима сцепился с Лехой Воробьевым, и Леха тому навалял, и с тех пор эти двое старались умело друг друга избегать. Тактика Димона Шиляева ака докапывальщика была настолько примитивной, что Игорь вывел для себя единственное правило: главное, не оставлять Шиляева за спиной. Даже если ничего толкового не придет в голову, он просто пнет сзади и будет ржать, чисто конь. Для себя Игорь обозначил Димона «Кореянином», и этнические корни тут не при чем, а всего лишь цвет волос Димона, напомнивших Игорю съеденную на прошлой неделе морковь по-корейски. Мало того, Игорь умудрился еще и ляпнуть это при ком-то, и погоняло подхватило ветром и рассеяло по всему классу как волшебные семена Урфина Джюса. С того дня все называли Димона за глаза «Кореянином», а некоторые — прямо в глаза, от чего тот начинал становиться вишней.

Леху же Воробьева — одного из тех, кто не гнушался звать Шиляева «Кореянином» в лицо,- Игорь поначалу тоже записал в гильдию потенциально опасных типов. Леха восседал за самой последней партой и швырял оттуда комментариями, шуточками и замечаниями. Впоследствии Игорь понял, что Леха — скорее тролль, чем докапывальщик. Тоже в принципе докапывальщик, но со своим кодексом. Как-то так. Главное, вычислить ключевые положения этого кодекса и не преступать их в присутствии Лехи, а то может и навалять, как Кореянцу Шиляеву. Драться, судя по всему, Леха умел и любил. Но сам первым никогда не лез. И не строил подляны, чтобы спровоцировать. Леху Игорь прозвал просто Лехой.

Гоша Кухтеев, словоохотливый и улыбчивый мальчуган, был докапывальщиком с приветом. И с оттенком. Если Кореянина по-морковному нежелательно было иметь с тыла, то Кухтеев становился опасен в анфас. Любил неожиданно хватать мальчиков за яйца и угорать с этого. Девочек не трогал. Может, трогал когда-то, до школы еще, но получил звездюлей и сменил ориентацию. Здесь ему тоже не дали разгуляться, очень скоро растолковали, чем грозят такие замашки. Гоша стал улыбаться значительно меньше, однако за все время учебы он нет-нет норовил в запале или во время игры пощупать пацанские причинные места. Игорь прозвал его «Элтонджон».

Марат Ишмуратов, черненький и долговязый тип, оказался махровой истеричкой. На второй день школьных занятий где-то посеял ручку и развопился на весь класс, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно, требуя вернуть ему собственность. Класс подивился на него в течение некоторого времени и занялся насущными делами. Леха Воробьев заметил с галерки «Марат-Ишмурат-Зиккурат», что бы это ни значило. Лена Козленко молча сунула Марату свою запасную ручку, чтобы тот не выл. Тот и не выл больше, насупился и весь день сидел обиженный, яростно строча одолженной ручкой. Назавтра Лена возмущалась, что ручку Марат так и не отдал. Он мог распсиховаться на пустом месте и не поддавался прогнозированию, от чего Игорь заключил, что общение с ним следует поделить на ноль. Для себя он прозвал его «Ревун».

Из девочек ему запомнилась прежде всего Лена Козленко и Алиса Болотникова. Лена Козленко сидела за первой партой и сразу же после звонка начала усиленно тянуть руку, стремясь поделиться накопленными на подготовительных занятиях знаниями. От постоянной тянучки правой рукой, или по иным причинам, у Лены уже к третьему классу стал развиваться сколиоз, и ей прописали корсет. Меньше тянуть руку она не стала, но делала это уже не столь исступленно. Лена была опрятной и правильной. Очень любила жрать, словно дома ее морили. Однажды Игорь видел, как та заглатывает на перемене бутерброд — чуть ли не целиком в рот пихала, при этом виновато озиралась, как бы прося прощения за проявление такого некошерного чувства, как голод. За это Игорь прозвал Лену «Саранчой».

Алиса Болотникова уже в первый день начала травить байки про Испанию. Видимо, в Испании была, решил для себя Игорь.

Кто-то: Блин, опять дождь с утра, погода дурацкая уже неделю!

Алиса Болотникова: А вот в Испании всегда прекрасная погода!

Кто-то: Ногу натер. Вчера с матушкой по магазинам ходили, дурацкий кроссовок!

Алиса Болотникова: А вот в Испании прекрасная обувь продается. Износу нет. И ногам комфортно.

Кто-то: Вчера брат старший с армии фоток прислал. У меня на телефоне, хотите позырить?

Алиса Болотникова: А мы фото из Испании на конкурс отправили, и третье место заняли!

Все понятно. Для себя Игорь прозвал Алису «Хуанита». Ну, чтобы не зазнавалась особо со своей Испанией.

В первом классе Игорь еще воспринимал себя таким, какой он есть. Учителя не воспринимали его таким, какой он есть. Учителя подметили, что Игорь нуждается в корректировке, иначе не видать ему счастья в жизни как своих ушей. Учителя призвали в помощники родителей.

Училка: Игорь неглупый мальчик, но вот внимание!.. Его хватает максимум на пять минут. Игорь, сосредоточься,- говорю. И - да, он смотрит на доску, слушает. Видно, что старается. А через пять минут — уже смотрит на стены или в окно. И взгляд отсутствующий. Приходится опять его дергать.

Видимо, училка не читала книги. Иначе она бы знала это состояние «отсутствия» и не паниковала попусту.

Дома проходил локальный разбор полетов.

Мама: Игорь, тебе трудно сосредоточиться? Почему другим детям не трудно? Ни про кого больше так не говорят, только про тебя. Что не так?

Папа: Ну может, он особенный. Или, как это говорится, — с особенностями.

Мама: С особенностями у нас бабка сверху и твой дружок Раджив Ганди. Мы сейчас говорим об элементарном усердии. Где-то оно есть, где-то нет. Читать он научился, причем почти сам, часами читает.

Папа: Ну ты сравнила хрен с редькой. Это же кайф. А школа - не кайф. Я тоже школу не любил, это не катастрофа.

Мама: Я не говорю, что ее нужно любить. Она что, дорогой родственник? Школу по определению нельзя любить. Ее нужно использовать. Ты учился в девяностые, тогда не до школы было, и ценности другие. А сегодня образование — это все. Игорь, ты это понимаешь?

Игорь: Угу.

Мама: Сейчас нужно что-то кроме «угу». Как себя поставишь вначале, так оно и пойдет. Первые месяцы — самые решающие. Не только в школе, а везде. На работе, во дворе, в новой компании, в спорте. Везде. В первые месяцы ты создаешь себе образ. И будут потом видеть не тебя, а твой образ. Люди не видят тебя. Люди видят то, каким ты зацепился за их подкорку. Если ты зарекомендовал себя трутнем, тебя будут видеть трутнем. Оно тебе надо?

Игорь прилагал титанические усилия «не быть трутнем» и «зарекомендовать себя», но тщетно. Это было сильнее него. В дневнике Игоря начали появляться первые тройки. И первый класс Игорь закончил с тройками — мама оказалась провидицей.

Партнером по парте Игорю достался мутный тип по имени Роман Гунько. Первое время Игорь, следуя общественным правилам, честно пытался установить контакт, но быстро сдался. Гунько оказался ему не по чину. Гунько знал тайны.

Звонок на перемену, Ромка быстро собирается и куда-то уматывает с загадочным видом.

Игорь: Куда идешь?

Роман: Не важно. Секрет.

Игорь: Что за секрет?

Роман: Секрет такой.

Игорь: Ну честно! Интересно же. Я никому не скажу.

Роман: Жарапанэ.

Игорь: Чего? Обедать, что ли?

Роман: Не угадал.

Игорь: А чего это — жрапанэ?

Роман: Это по-украински. Ты не поймешь.

Так объясни, че как дебил, мог бы сказать Игорь, но не сказал. Пусть валит. Дома Игорь посмотрел в словаре на Яндексе, что за жрапанэ такое. На украинском языке такого слова не было. Возможно, это какой-то местный жаргон... Странный Гунько!

Игорь идет домой со школы, глядь — впереди маячит таинственная спина его соседа по парте. Игорь, еще не наученный опытом, догоняет.

Игорь: Ромка, ты тоже в той стороне живешь?

Роман: Нет. Я в другой.

Игорь: Понятно. А куда идешь?

Роман: Это секрет.

Игорь: Что за секрет такой? Расскажи.

Роман: На морданку.

Игорь: А чего это — морданка?

Роман: Это по-венгерски. Ты не поймешь.

В общем, Роман Гунько знал тайны. Не сложилась дружба. Игорь-то не знал! Так они и сидели рядом на уроках, как две разведенки от одного мужа. Игорь для себя прозвал Романа «Карыч». По аналогии со всезнайкой Кар-Карычем из «Смешариков».

Точные науки в школе разили наповал. Поначалу было приемлемо — когда арифметика подкреплялась наглядными примерами, иногда даже дураковатыми картинками. Ну там, у Васи 4 яблока, он съел одно, сколько осталось? Никаких проблем с тем, чтобы представить Васю, пожирающего яблоко и крысившего за спиной оставшиеся три. Или же: поезд идет на скорости 80 км/ч, через какое время он прибудет из Москвы в Бологое? Легкотня. С появлением в жизни Икса и Игрека ситуация усугубилась. Математика становилась абстрактной и оторванной от жизни. Квадратный корень ставил в тупик. На кой он сдался? Ни разу в жизни ему не пришлось использовать квадратный корень. И люди вокруг, включая родителей, тоже не сказать чтобы были вооружены этими корнями и пускали их в ход надо - не надо.

Так-то Игоря особо не допекали, со временем притерпелся. Учителя как заведенные ставили ему трояки. Любые попытки с его стороны переломить ситуацию наталкивались на неприкрытый отпор. Некоторые попытки подавлялись. Пару раз учителя объяснили Игорю, что негоже ему рыпаться, пусть довольствуется тем, что есть.

Одноклассники… Скажем так, Игорь Мещеряков обладал полноценным набором качеств, чтобы стать местным чмошником. Но чмошником он не стал, спасибо дзюдо хоть за эту мелочь. Нет, он не расшвыривал ребят через бедро напропалую, он вообще избегал конфликтов, а спортивной секцией не гордился, а скорее стыдился. Но на тренировки-то ходил, и в школе об этом знали! А главное: периодически Игорь сверкал синяками после очередного приступа лунатизма. Про лунатизм народ не знал, а про синяки – знал. Иногда синяки обнаруживались в скрытых местах, когда Игорь переодевался на физкультуре. Учителя в отмазки про секцию верили. Ученики — напрочь нет. Только к правде они не подступили, мерили своими пацанскими мерками. Игорь — мутный. Не Карыч, как Гунько, но стремится к этому, недаром их двоих объединили за одной партой. Кто его знает, этого Игоря, куда он ныряет после уроков и в каких делишках участвует? Может, для понта типа в дзюдо, а на самом деле бьется на ринге за деньги? Судя по его виду — сомнительно весьма, разве что в качестве разносчика напитков. Ну а вдруг? На всякий случай - ну его, пусть ходит себе.

Он оставался долгое время темной лошадкой, а Крылов сделал из него черную дыру.

Продолжение следует...

В целом хлопот на физре у него не возникало. Будучи знатным сачком на тренировках в дзюдо, Игорь так или иначе двигался и физически развивался. По подтягиваниям в классе он вообще был вторым (первым — Леха Воробьев). Прыгал в длину средне. По канату взбирался до середины, как и большинство одноклассников. В футбол гонял в защите. Все менялось, когда физрук вынимал секундомер и, издевательски помахивая, объявлял кросс. Сделав сотку, Игорь начинал задыхаться, как задохлик. Пробежав тысячу, отчаянно искал столб или дерево. Больше километра Игорь не мог, хоть расстреляйте.

Физрук, как и все окрест, был обеспокоен будущим Игоря очень-весьма. Приближался к нему, помахивая секундомером, смотрел с сожалением как на гниду.

- Дыхалка у тебя слабая, чего ж ты хочешь? - объявлял он вердикт.- Бегаешь, небось, на уроках только? Ну а чего ж ты хочешь? Чаще бегать надо, как думаешь жить дальше с такой дыхалкой? В армию как пойдешь? Там на тебя амуницию навесят и вперед, десять километров. По пересеченной местности. А с такой дыхалкой, чего ж ты хочешь?

Да ничего я не хочу, дебил с хронометром, зло думал Игорь, отдуваясь и фыркая. Хочу, чтобы ты отвял. Но тот не отставал, и Игорь совету внял. Он решил заняться дыхалкой вплотную. Дыхалка слабая просто, чего ж он хочет? Надо тренировать, будет сильной. Привет Иреку Римовичу. Школьная спортплощадка подходила для этой цели как нельзя лучше, да и живет Игорь рядом. Только в будни Игорь не отваживался там тренироваться, знал уже правду жизни. Кто-то полюбас докопается. Лучше в выходные. Предельно ранний час, чтобы не искушать судьбу. Вот только он явно недооценил противника. Лучше бы он вокруг дома бегал или вообще в своей комнате.

Первый выходной Игорь отбегал без эксцессов. Даже понравилось. Он истощенно выдержал свою пороговую «тысячу», потом свалился навзничь, и вскоре потопал домой, выжатый, но радостный. Главное же не сдаваться. Это Ирек Римович говорил. На вторые выхи нарисовался Алик-Фонарик.

Звали его, конечно же, не Алик, а как звали - Богу ведомо. Но обозначить его было нужно, а так как Алик происходил из древнего и прославленного рода алконавтов, то и нарекся «Аликом». Сверкал Алик проблесковым маячком под глазом - примерно таким, каким Игорь будет отсвечивать в кабинете Петрова. Тут вам и погоняло - Фонарик. Возник этот пень на беговой дорожке в сей радостный утренний час, словно неведомый городовой на посту. Еще бы жезл в руку.

Уже с расстояния Алик-Фонарик начал свое утреннее омовение: взялся жестикулировать и шевелить губами. Игорь замедлил бег, тяжело дыша. Он остановился поодаль от новоиспеченного коллеги по утренней зарядке, опасаясь подходить ближе. Видок у того был тот еще воинственный.

Стоял поздний апрель. Земля по утрам уже перестала индеветь, но все же было изрядно холодно. Алик-Фонарик явился на рандеву в черных плотных трико и синей несвежей футболке поверх костлявого торса. В утренних сумерках художильный Алик выглядел в своей футболке как зомбак.

- А?- переспросил Игорь, догадавшись, что утренняя молитва Алика адресовалась именно ему.

- Брата-а-ан!- затянул Аликан гундосо. Игорь в первую секунду подумал, что тот хочет ему спеть. Гимн бегунов, к примеру. Или про утреннюю гимнастику.- А есть время? Время скок щас?

Волной дохнуло перегаром, Игорь аж покачнулся, несмотря на расстояние. Он полез в карман своих спортивных штанов за телефоном, попутно формируя в голове рецензию на новый сюжетный поворот. Итак, мы имеем воскресенье, около семи утра. Ни с какой стороны не проспект мира, не пятачок перед ночником, а самый что ни на есть школьный двор выходного дня. Можно палить из ружей, гонять зайцев или ходить голышом. Вероятность встретить второго такого обалдуя равна нулю. Но вот, пожалуйста, любуйтесь - встретился. Еще и докопаться горазд. Все как обычно. И о каких случайностях вообще может идти речь? Случайно — это пара тычков от прохожих в парадной толпе или в макдаке. Здесь уже веет фатальностью.

Игорь вынул телефон. Попутно он начал стремительно пугаться, особенно бросив взгляд окрест и полюбовавшись знатным безлюдьем, даже безкошатьем. Но за мобилу не боялся. Дешевая звонилка Нокия, предмет насмешек в школе. Отец давно купил Игорю смарт, но в школу его Игорь не брал, вообще никуда не носил. Равно как не выносил из дома букридер, чтобы позалипать в парке. Другие выносили, а он — нет. Потому что на других не охотились гвардейцы кардинала, а на Игоря охотились. Первыми же, как известно, страдают всегда личные вещи.

- Без пяти семь,- сухо бросил Игорь, взглянув на табло мобильника.

Алик-Фонарик разочарованно проследил, как Игорь вновь убирает телефон в карман. Будь у Игоря смарт, выглядел бы Алик не столь удрученно.

- Брата-а-ан!- затянул тот второй куплет своей мантры.- А есть полтинник?

Игорь даже разозлился, несмотря на страх. Разумеется, есть! Куда он без полтинника в такой сезон? На телефон денег кинуть, если что. Или яблок прикупить.

- Нет полтинника,- признался Игорь, стараясь казаться максимально виноватым, чтобы не получить с ходу в бубен. Потом для верности добавил:- Бегаю тут.

Аликьери оглядел школьный двор, проверяя слова Игоря на прочность. Потом сделал шаг и протянул руку, словно предлагал пообниматься.

- Слышь, братан, иди сюда. Давай побазарим по-братски.

Игорь попятился. Алик сделал еще один шаг навстречу, и Игорь снова попятился. Со стороны это напоминало парные танцы, или какую-то синхронную пантомиму. Потом Алик вдруг удивился происходящему.

- Ты че, братан? Ты че, бегать от меня будешь? Че как ссыкло? Иди сюда, грю, побазарим просто. Че как пидор-то? Ты пидор чтоли?

Игорь молчал. Только помотал головой в том смысле, что идея братских обнимашек его не прельщает.

- Слышь, ты чо?- изумился Алик-Фонарик. Его фонарик налился благородным негодованием.- Иди сюда, грю, побазарим. Че ты, не понял? Че ты, побегать хочешь? Че, бегун, бля?

«Убью тебя, понял? Под машину толкну, понял? Кирпич с крыши сброшу, понял? Че ты, понял?»

Игорь уже стоял наизготове вполоборота к Алику, когда тот рванулся вперед и попытался схватить его за руку. Игорь пискнул и ринулся прочь. Он не думал, куда ему надлежит бежать, просто машинально втопил вдоль беговой дорожки. Отмахав метров пятьдесят, он бросил взгляд назад.

Его новый дружбан, как выяснилось, резко сменил приоритеты. Замедлил бег и вовсе остановился. Остановился и Игорь. Развернулся к Алику, наблюдая за его потугами. Теперь расстояние между ними было безопасным, но в утренней тишине все звуки отлично прослушивались.

- Ты чо, опух?!- возмутился бегун №2 Фонарик.- Че ты бегаешь тут, как сука? Я че, бегать за тобой должен? Сюда иди!

Игорь помотал головой, отстаивая позицию.

- Сука!- рассердился Фонаридзе и вновь рванул в его сторону.

Игорь развернулся и побежал.

Он старался придерживаться беговой дорожки. Зачем? Он и сам толком не знал. Потому что бежать по прорезиненному покрытию было удобнее. Потому что он не хотел убегать в сторону дома, чтобы у Аликаныча не возникло даже подозрения на то, в какой стороне его дом. Потому что хотел хоть чем-то отомстить докапывальщикам в лице Алика-Фонарика.

Так они и носились по кругу, как два покемона. Впереди — Игорь, позади — не столь спортивный, трясущийся с похмелья, злой Аликофрен. В очередной раз обернувшись, Игорь обнаружил Алика, согнувшегося пополам и упершего руки в колени. Он остановился и принял выжидательную позу. «Дыхалка просто слабая, чего ж ты хочешь?- подумал он и чуть не заржал.- Совсем, небось, не бегаешь, как думаешь жить дальше? Бегать надо чаще, чего ж ты хочешь?»

Где-то каркнула ворона. Прозвучала трель мобильника — вдалеке, за пределами школьного двора. Аликаныч никак не отреагировал на звук — скорей всего, он просто его не услышал. Игорь не поддался искушению посмотреть в ту сторону, где звонил телефон, чтобы проверить, не спешит ли кто-нибудь на помощь. Иллюзии — это то, с чем Игорь давно распрощался.

Наконец, Алик отдышался, выпрямился и с ненавистью уставился на Игоря. Сердце Игоря екнуло, и ему в момент расхотелось веселиться. Он явно разозлил этого типа не на шутку. Алик пялился на него, шевелил губами, что-то бормотал себе под нос. Потом вдруг рванулся стремглав.

Чуть не обоссавшись, Игорь ринулся прочь. Сейчас было по-другому. Скорость говнаря превысила все прежние достижения. Игорь несколько раз в панике обернулся: тип следовал по пятам. Теперь Алик бежал в полном молчании, стиснув зубы, зло высвечивая путь фингалом. При этом он загребал длинными худыми руками и от этого еще больше походил на зомбака.

Алик стал выдыхаться на втором круге. Бег замедлился, ноги заплелись, челюсть отвисла на грудь. Замаячила реальная перспектива инсульта. Понимая, что проиграл и этот тур, Алик попытался возобновить свой бубнеж «про Игоря», но не нашел для этого достаточно воздуха. Они вновь остановились на расстоянии друг от друга.

Игорь видел, как ходят ходуном ребра докапывальщика под тонкой футболкой. Как тот пытается тщетно ухватить глоток лишнего воздуха. Как цвет его лица меняется с бордового на бледно-серый. Как тот попеременно зажимает то одну ноздрю, то другую, выстреливая струей сопли на прорезиненное покрытие. Сам же Игорь вдруг обнаружил, что даже не запыхался. Учись, физрук, как надо правильно тренировать салаг! Вот где настоящий тренер, Алик-Фонарик, перворазрядник. Иреку Римовичу, кстати, опять привет.

Он вдруг спросил себя: а чего этот Аликан бежит по кругу? Почему он не попытается срезать, перебежать через футбольное поле и достать Игоря наперерез? Вряд ли у него бы это получилось, но хотя бы попытаться стоило!

Аликан выпрямился, осененный. Показал Игорю кулак, матюгнулся в его сторону и… Игорь не поверил своим глазам! Алик словно прочитал его мысли и потрусил к середине футбольного поля. Игорь восхищенно дивился на это маппет-шоу. Достигнув центра, Аликаридзе остановился и победно взглянул на Игоря.

«Бог ты мой,- покачал головой Игорь.- Он просто дебил. Он походу реально думает, что я и дальше буду бегать по кругу».

Оставив говнаря недоумевать посреди поля, Игорь набрал скорость и взял курс в сторону дома. Он преодолел весь путь в один бросок и бегом взлетел по лестнице на седьмой этаж, не вызывая лифт. По пути он для верности несколько раз оглянулся, но он и так знал, что увидит. Ничего не увидит. Нет Алика-Фонарика, выдохся тот на сегодня.

Дома Игорь принял душ и тихо скользнул в свою комнату, стараясь не будить родителей в выходной. Им же не нужно тренировать дыхалку, они спят. Да и ему не стоит больше выпендриваться. Нафиг такие тренировки по утрам, целее будет. Проживет и без дыхалки. Он еще раз из окна оглядел окрестности и, не обнаружив ничего подозрительного, засел за очередную книгу.

Он повстречал его как-то летом. Алика-Фонарика. Они с отцом ходили в строительный магазин, а когда возвращались, то на скамейке у одного из подъездов застали Аликана, заседающего в полном одиночестве. Говнарь недобро поглядывал на прохожих, думая свою недобрую думу. Был он одет в черные плотные трико и синюю неопрятную футболку поверх торчащих костей. И хотя отличительный знак под глазом уже отсутствовал, Игорь его мгновенно узнал.

А хмырь не узнал Игоря вовсе. Скользнул взглядом один раз и отвернулся.

Широкоформатная кампания по дестабилизации Игоря продолжилась после Алика в том же духе, как это было и до Алика. Разница — в восприятии. После Алика Игорь перестал воспринимать докапывальщиков лишь как недоразумение или неприятность. Теперь он точно знал, что любой из них может кинуться на него с ножом. И не потребуется предлога в виде мобилы или полтинника. Так случается в жизни, мало что ли таких историй? Люди убивают и потом сокрушаются, как же так случилось, не хотел ведь совсем. Алик превратил жизнь Игоря из несносной, но относительно безопасной, в несносную и угрожающую.

Он выходит из подъезда, а во дворе — компания, и разговоры вдруг затихают, и те пялятся на него, молча и выжидающе. Он проходит мимо теплого колодца, где лежат и греются собаки, и те реагируют именно на него — вскидывают морды и пялятся, безмолвно и выжидающе. Он идет по свободному тротуару, но максимально прижавшись к правой бровке, и докапывальщик, завидев его издали, тут же перестраивается и прет напролом, пялясь тупо и выжидающе. Он стоит в очереди на кассу, и докапывальщик пристраивается сзади и начинает монотонно торкать тележкой по ноге, а когда Игорь оборачивается, таращится нагло и выжидающе. Он бежит в общей колонне по кругу, разогреваясь перед тренировкой, и тип, бегущий сзади, постоянно норовит наступить на пятку, а когда Игорь оборачивается, лупится ехидно и выжидающе.

И делают они это не потому, что в их среде так принято, или у них с Игорем конфликт интересов. Они это делают, сами не зная, почему. Они делают это, подчиняясь внутренним указаниям. Это называют в мире психологии установками и сценарием. Но кто-то же эти сценарии пишет. Какой-то, мать его, пейсатель.

И что же пролегает красной нитью между миром без докапывальщиков и миром с оными?

Верно. Игорь начал читать.

Продолжение следует...

Что касается процесса чтения… Тут он немного слукавил, что он «любит читать». Какая тут любовь, наркоманство одно! Ты садишься за книгу, и за окном — светло. Птички-синички всякие, солнышко, люди гуляют. А через минуту — глядь!- за окном полночь, и город спит. Куда утекла прорва времени? Как? Вроде бы – зачет, книга интересная, но Игорь не находил в этом ничего зачетного. Игоря смущали такие провалы в существовании. Игорь со временем начал приходить к выводу, что раз такая пляска — что-то в существовании непрочно. Какие-то прорехи. Реальность не может быть такой текучей, масса времени не должна просто исчезать из жизни, даже если оправдывать это хорошей книжкой.

Примерно до шести лет он и не думал ни о чем таком. Видел книжку и проходил все больше мимо, косясь. Мимо — это в садик. На детскую площадку возле дома. За какую-нибудь компьютерную игру. За плеер. Родители обзавелись новым компом, а ему вручили свой старенький ноут Toshiba с седьмой «виндой», c корпусом кофейного цвета, который всегда ассоциировался у Игоря с чем-то домашним. Ну как старый… Основные хотелки пацана-шестилетки тот удовлетворял. Для игр канал. Для музыки тоже, особенно если колонки подключить.

Часто Игорь сидел перед окном и слушал музон. Слушал все подряд. Дискотеку 80-х слушал. Майкла Джексона. «Placebo» и «Linkin Park». Эминема. Иногда Боно. Он не думал тогда… Ни о чем. Мысли мельтешили, но без вектора. За окном — родной двор с дугообразной лазалкой на детской площадке, на которой он любил угорать в одиночку. Иногда к нему присоединялись ребята из дома, но редко, и знакомства эти были поверхностными. Сгущались сумерки, зажигались фонари, прохожие становились загадочными тенями, каждый со своей тайной. Они не были еще потенциальными докапывальщиками, эти прохожие. Они еще не получили сигнал из источника, контролирующего сюжет Игоря...

А может, и не было ничего такого? Все это — ложная память, эффект Манделы. Игорь прочитал книгу, в которой герой любил сидеть у окна, и отождествил себя с ним. Кто его знает! Что если наши приятные воспоминания — и не воспоминания вовсе? А просто несбывшиеся мечты?

Чтобы вот так стопроцентно — чтиво не исключалось и ранее. Родители периодически прикупали детские книжонки, как надлежит. Больше покупали дед с бабкой, чем родители. Чуковский и Барто, Маршак и Паустовский. Волков. Мама читала ему перед сном. Иногда — отец. Задолго до школы Игорь начал управляться с чтением самостоятельно, на уровне «трех дровосеков». Его экскурсии в мир литературы состояли из одной-двух коротких вылазок в неделю, на большее он не тянул.

Когда началась вся канитель? Игорь не помнил, хоть прострели. Память — не самый его клевый друг, часто — вовсе предатель. Может, в школе сказали. Школа — великий аппарат, где говорят, что нужно делать для счастья. Читать, например. Будешь умным. Станешь богатым. Или сказал «кто-то». По телеку комментатор, друзья родителей, старший пацан во дворе или просто тип поблизости, обращаясь к другому типу поблизости. А Игорь запомнил и внял. И решил попробовать. И часы и дни стали выпадать из его жизни пачками.

Вероника и Сергей Мещеряковы, несмотря на нелицеприятную оценку Петрова, аскетами в плане чтения тоже не были. Папа «не был аскетом» в меньшей степени. Папа, скажем так, стремился к аскетизму. Он говорил:

- Я понимаю — фильм. Все по чесноку. Уместили историю в два часа, чтобы особо не обламывать. Да и двух часов жаль, если кино дрянь оказывается. А тут пишут, пишут… Потом читаешь, читаешь неделями, конца и края не видно. А потом в конце — и нет конца, муть одна. Мастер взял Маргариту за хвост и уплыл на облаке. Две недели читал, и все зря, никакой развязки, натрындел автор. Батя мой называл такую хрень «потемкинская деревня». А по-нашему — развод. Главное, воду сначала намутить, типа — дальше будет интереснее. Читайте, граждане. Все и читают, как долдоны, ищут это интересное, только не находят ни фига, а признаться стремно.  Читал ведь. И такой — ух какая книжка крутая! А другие — да, крутая! Потом найдутся несколько умников: да дерьмо эта ваша книга, и писатель такой же. И все вдруг в обратку: да, дерьмо! Я помню, у нас в детстве был один... Постоянно книжки читал и сам стишки плел. Полный маразм. Небо, солнце, луна, я, блин, иду одна. Я его «Потемкин» прозвал. Потом подрос и стал криминальные газетки читать, их полно у нас валялось в то время. Ну и быстро перестроился, перестал стишками баловаться, напал на девчонку из соседнего дома и чуть не убил. В натуре «Потемкин» оказался, потом так в тюрьмах и сгнил. Так что правильно Базилио сказал, не доведет тебя книжка до добра. Людям делать нефиг, лучше бы спортом занялись.

«Как я,- кисло думал Игорь.- Станешь «Петрушкой». Не «Потемкин», но тоже ниже плинтуса».

Читать-таки папа умел. Вывески, там. Ценники. Автомобильные журналы. Журналы эти одно время валялись у него по всему салону, пока мама не взъерепенилась. Мама была более продвинутым книгочеем. Благодаря маме у них в доме водились книги, и не только про Лису и Зайца. Читала, что модно. Коэльо читала. Акунина. Мураками. Брауна. Пелевин даже мелькал. Потом все это добро отправлялось в шкаф и беспорядочно пылилось там. Время от времени отдавалось знакомым, с концами.

В общем, путеводителя-архивариуса среди несметных полок мировой литературы у Игоря не было. Поначалу он читал с экрана ноутбука онлайн, выбирая книги по комментам. Потом родители подметили, прониклись и купили ему букридер, а сам Игорь освоил торренты.

И голова пошла кругом! Объемы существующей в мире литературы потрясали. Как будто книги писал каждый второй человек на земле. Игорь не верил в каждого второго. Он подумал о хитроумной машине. Испокон веков эта машина стоит в пещерах Тибета и, щелкая тумблерами, ежедневно выдает упаковку новых книжек. Под разным авторством. В такую машину было поверить проще, чем в человека, библиография которого исчисляется десятками томов. Игорь сочинение к школе на две страницы писал три недели. В его понимании книга — это труд, длиною в жизнь.

По мере того, как Игорь все больше и больше погружался в сюжетные хитросплетения, познавал миры Стивенсона, Лондона, Уэллса, Бредбери, Гайдара, Кинга, Гаррисона, Желязны, Лукьяненко и так далее бесконечно, стали активироваться докапывальщики. Не то чтобы так сразу. Это же очень тонкая стратегия, с плакатами они к его окнам не рвались, и потребовалось время, прежде чем Игорь скумекал, откуда сифонит. У него стало часто портиться настроение, и он не брал в толк, с какого перепугу. Солнце вроде светит, школа стоит на месте, дзюдо ждет, чтобы сделать из него супергероя-марио... Все как всегда. С чего хандра — непонятно. После сорока лет такая дивергенция - норма. Похандрил денек-другой, и вперед, горбатиться на дядю. Но когда тебе 6-7 лет, то каждый омраченный час — это океан горести и муки. Он стал приглядываться окрест. В перерывах между книгами.

Он выходил из дома, и докапывальщики тут как тут, и не сотрешь. Стоило ему стать на автобусную остановку, тут же спешил один. Не важно, что остановка почти пуста, и куча свободного пространства; тип пристраивался вплотную, как в очереди к банкомату, словно он замерз по пути на остановку и срочно хотел о кого-нибудь согреться. И начинал согреваться, толкаясь, тесня, торкаясь без причины, случайно наступая на ногу, совершая различные бессвязные телодвижения поблизости. Общая цель этой педерастии — задеть Игоря. Вот только Игорь не усматривал здесь педобирный подтекст. Чувак даже не понимал, что он делает. Как заводная машинка.

Игорь нырял в автобус, докапывальщик — следом. Игорь сразу выбирал себе дальний угол. Тип с остановки вроде унимался, но, как оказывалось, - показательно. Это был отвлекающий маневр. С каждой остановкой тот подбирался все ближе и ближе под предлогом того, что ему нужно уступить кому-то место и поменять точку собственной дислокации. Только менял он ее непременно в сторону Игоря. И вот через две-три остановки он тут как тут. Торкается, теснит, заваливается при каждом повороте, роется в своем рюкзаке, тыкая локтем, для понта достает свою мобилу, чтобы выглядеть еще более непричастным.

Игорь прогуливался, потом выбирал себе скамейку, чтобы элементарно посидеть и насладиться летним днем; издали спешил очередной. Спешил лихорадочно, как голубь на свежевымытый автомобиль, будто у них, у докапывальщиков, тоже своя конкуренция. Вокруг куча свободных скамеек, но мы-то уже знаем! Нужна именно та, на которой сидит Игорь. Что-то есть именно в этой скамейке… или в нем самом.

Если бы тип просто усаживался рядом и мурчал себе, глядя на солнышко, это полбеды. Но тот не просто усаживался и вовсе не мурчал, так что полный капец. Немедленно извлекался телефон, и докапывальщик начинал барабанить по ушам, рассказывая кому-то в трубке, как он менял вчера колеса или какой дрянной его жена варит плов. Прогрессивные же докапывальщики гнушались такими полумерами и разворачивали настоящий фронт. Вместо телефона они притискивались к самому Игорю и принимались доверительно радовать его своими швейковскими похождениями. Игорь, будучи воспитанным мальчиком, а также опасаясь реакции докапывальщика (помним Лесного Орла), продолжал сидеть, как древень, вместо того чтобы сразу встать и уйти. Таким образом ему приходилось натужно лыбиться и слушать о том, как докапывальщик вчера попал под ливень и весь промок, как он вырывал на прошлой неделе свой проклятый зуб, как он звонил намедни в пенсионный фонд и скандалил, как он в детстве жил на этой улице и с дружками гонял на великах.

Позже, научившись лавировать, Игорь покидал скамейку заранее. Стоило ему завидеть вдали докапывальщика, настроившего свой проклятый перископ на его скамейку, Игорь соскальзывал и линял.

Он проходил мимо стоящей машины с водителем внутри, и машина стояла, и водитель бездействовал — курил там, или щурился. Ровно до того момента, как Игорь поравняется с тачкой. Немедленно, как по сигналу, окурок отбрасывался, мотор заводился, машина, рыча, рывком бросалась вперед, стимулируя Игоря к испуганному прыжку. Тетка, шагая навстречу и завидев его, перевешивает свою сумку с дальней руки на ближнюю, чтобы садануть этой самой сумкой Игоря как следует, проходя мимо. Про зонтики — уже было сказано, те еще охотники за глазными яблоками. Очень быстро Игорь научился замедлять шаги перед поворотами вплоть до полной остановки. Потому что там, за углом, ему навстречу непременно летит торопыга килограмм под сто пятьдесят весом либо вообще велосипедист или скейтер. К жилым домам он старался не приближаться. Бухарик сверху или рыгнет, или бросит на голову окурок, или плюнет, или сбросит помойный мешок. Все эти средства поражения непременно угодят в цель. Потому что бросает не бухарик, бухарик даже не смотрит вниз. Бросает тот, кто включает кнопку.

Поразительно, но сигнал получали не только люди. Звери тоже. Собаки. Голуби. Все они так или иначе, завидев Игоря, сразу рисовали в воображении картину кусания либо испражнения на голову. А потом рвались претворять в жизнь. Так что этот контингент Игорь тоже старался обходить стороной.

Поначалу имея характер единичных всплесков или недоразумений, такие случаи очень быстро превратились в одну сплошную, широкомасштабную акцию. Даже если бы Игорь имел наблюдательность сонной мухи, он бы не мог не заметить эту стену, потому как буквально врубился в нее головой. А уж наблюдательности Игорю было не занимать. Они не случайны, эти случайности. Докапывальщики не случайны. Их слишком много, чтобы они могли претендовать на случайных.

Вскоре возник Алик-Фонарик, и Игорь понял, что докапывальщики выходят на новый уровень.

Продолжение следует...