Philauthor

Дворецкий встретил меня всё той же отполированной до блеска, ледяной улыбкой. В его взгляде читалось глубоко укоренившееся осуждение, но он без единого лишнего слова провёл меня в до боли знакомую гостиную, где воздух, как и в прошлый раз, пах старым деревом и тоской.

Харлана пришлось ждать около получаса. Я успел мысленно перебрать все варианты развития событий. За это время в зале появился Эйден. Сначала он прошёл мимо, глядя куда-то поверх моей головы, но когда я бросил ему вслед спокойным, но чётким голосом:
— Чего уставился, мазила? Не узнал?

Он замер, будто наткнулся на невидимую стену, развернулся, и его лицо мгновенно исказилось немой ненавистью.
— В прошлый раз я был не в форме. Готов повторить. На этот раз всё будет иначе.

— Да-да, конечно, — отмахнулся я, делая глоток остывающего кофе, который успел принести бесшумный слуга. — Позови уже отца. Не сидеть же мне здесь до Второго пришествия.

— Он занят важными гостями, — с откровенным презрением подчеркнул Эйден. — Спустится, когда соизволит.

Я вздохнул и по привычке потянулся за сигарой, но будто из самой тени появившийся дворецкий мягко, но неумолимо, как гильотина, напомнил:
— У нас не курят, сэр. Совсем.

Сжав зубы, я резко затушил только что чирканутую спичку и с раздражением сунул сигару обратно в карман. Чтобы не сорваться на этом паяце, вышел в сад и с жадностью закурил там, вдыхая свежий, почти болезненно чистый воздух. Спустя минут пять спиной почувствовал приближение группы людей. Из дома вышли несколько мужчин в безупречно сидящих, дорогих, но строгих костюмах — точно не местные аристократы, с чужими, отстранёнными лицами. Я постарался запечатлеть в памяти их лица, просто на всякий случай.

За ними, словно тень от более крупной скалы, вышел Харлан. Увидев меня, он едва заметно, лишь уголком рта, нахмурился.
— Господин Арчер. Прошу внутрь. И… будьте так добры, потушите, пожалуйста.

Я снова с ощущением, что совершаю кощунство, затушил сигару, чувствуя нарастающее раздражение, и последовал за ним в его логово.

Зайдя в кабинет, пахнущий кожей и властью, я уселся в кресло, не дожидаясь приглашения, и сходу, без предисловий, спросил:
— Что вы знаете о сходке всей бандитской элиты через несколько недель? И когда конкретно она состоится?

Харлан медленно, с невероятным чувством собственного достоинства прошёл за свой массивный, красного дерева стол.

— Вас вообще учили вежливости? Или эти уроки вы прогуливали вместе с уроками стиля?

— Пытались, — парировал я, не моргнув глазом. — Но мне за нее не платят. В отличие от результата.

Он раздражённо вздохнул, и звук этот был похож на шелест старых пергаментов.

— В этот дом принято являться либо по приглашению, либо по заранее оговорённому времени. И желательно… в более опрятном виде.

— И за это мне тоже не платят, — отрезал я. — А информация всегда дороже любых дешёвых понтов.

Харлан наконец сел в кресло, его длинные пальцы сомкнулись перед ним в подобие храма.

— Я позволяю вам так себя вести лишь потому, что вы пока ещё полезны. Не забывайте об этом.

— Поэтому я так себя и веду, — тут же, как удар хлыста, ответил я. — Иначе вежливость была бы просто лишним, никому не нужным фарсом. Так что там со сходкой?

Мы смотрели друг на друга через отполированную до зеркального блеска столешницу — маг-аристократ и детектив-выскочка, намертво связанные опасным секретом. Воздух буквально трещал от непроизнесённых угроз и взаимного отвращения.

Он с раздражением потер переносицу, словно пытался стереть накопившуюся усталость, и пробормотал скорее самому себе, голосом, похожим на отдалённый гром:
— И почему я не нашёл кого-нибудь более... управляемого?

Тем не менее, сквозь зубы назвал дату. Я тут же достал потрёпанный кожаный блокнот и кривым, торопливым почерком записал.
— До назначенного дня ровно пятнадцать суток, — озвучил я вслух, чувствуя, как цифра оседает в памяти.

— Зачем они сюда явятся? — впился я в него взглядом.

— Вы наверняка уже догадались. Торжественное открытие нелегального аукциона. Тайная сделка по «Дыму».

— Так его же нет, — сухо заметил я.

— Да, — согласился Харлан, и в его голосе прозвучала стальная нотка. — Но этот артефакт — не единственный в своём роде. Каждый такой предмет… уникален. И ценность его не в золоте или камнях.

— В чём тогда? — настаивал я, чувствуя, как сжимаются кулаки.

Он ответил уклончиво, отводя взгляд к окну:
— Это вас не касается. Пока.

Я попытался надавить, слегка наклонившись вперед.
— Если я буду знать, что именно ищу, возможно, это поможет мне не гадать по звездам.

Он задумался на мгновение, его пальцы замерли в воздухе, будто перебирают невидимые нити рисков и выгод.
— Они… могут быть катализаторами, пробуждая дремлющие способности, — наконец сказал он, каждое слово окутывая тайной. — Но также обладают собственной волей. Ненасытной. — Он вонзил в меня взгляд, вкладывая в слова холодную сталь. — Вы обязаны найти эту подвеску. Она словно бомба с часовым механизмом в чужих руках. Кто знает, что произойдёт, если она попадёт какому-нибудь уличному отбросу?

Мы обсудили еще несколько расплывчатых деталей, но больше ничего осязаемого вытянуть не удалось.

Теперь я сидел в своём кабинете, в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом бумаг, раскладывая по полочкам сознания всю новую информацию. Так я просидел двое суток, почти не смыкая глаз, заваленный бумагами, перед картой города, испещрённой красными линиями. Кажется, этот режим бессонных ночей и кофейного дурмана скоро станет для меня привычным. Наконец, я буквально заставил себя лечь и вырубился на несколько часов тяжёлого, беспокойного сна, полного обрывков чужих голосов и теней.

Проснувшись с ощущением, будто меня переехал каток, я привел себя в порядок — побрился, срезая щетину, словно лишнюю шелуху, даже сходил к парикмахеру, забрал из починки плащ. Ткань на плече стала теперь неестественно гладкой. Надо было поддерживать хрупкую видимость нормальности. Затем механически занялся конторскими делами.

Первым в списке было то самое неуклюжее убийство. На месте преступления, в грязном, пропахшем мочой и разлагающейся органикой переулке, я ощутил нечто новое. Не просто эмоциональный отголосок, а некий… фантомный зуд, тонкий шепот на грани слуха. Словно что-то само стремилось привлечь мой взгляд. Я последовал за этим назойливым ощущением, словно собака за запахом, и за проржавевшим мусорным баком обнаружил простое, без изысков, обручальное кольцо. От него исходил странный, незнакомый, но настойчивый флер. Ощущение было столь сильным, что я физически не мог его игнорировать.

Допросив местных, вечно всем недовольных свидетелей, я быстро понял, что один из них — сосед — что-то скрывает. Его эмоции были смазаны, словно прикрыты слоем ваты. Затем я опросил вдову. Её квартира пахла затхлостью и слезами. Заметив на её пальце чёткую белую полоску от обручального кольца, я спросил, не потеряла ли она его.

— Не могу его носить, — прошептала она, глядя в потрескавшийся линолеум. — Слишком больно… Слишком много воспоминаний.

Но от неё исходила густая, липкая, словно патока, волна лжи. Я попросил осмотреть украшение под предлогом стандартной экспертизы, но она вдруг закатила истерику и чуть не вытолкнула меня за дверь.

Я вернулся к тому свидетелю. Молча достал кольцо, положил его на липкую поверхность стола.

— В прошлый раз забыл вернуть. Нашёл недалеко от вашего дома. Случайно.

Он взглянул на кольцо, и его лицо мгновенно исказилось, выдав шокированное, животное узнавание. Он потянулся к нему, рука заметно дрожала.

— Да... да, это оно... моё...

В тот миг от него буквально хлынула такая волна вины, страха и грязной алчности, что я едва не отшатнулся. Воздух в комнате стал тяжёлым и горьким. Всё встало на свои места. Сомнений не оставалось.

Тот же слегка металлический флёр, словно запах озона после короткого замыкания, исходил и от кольца. Я сопоставил догадки и, впившись взглядом в его потный, побледневший лоб, спросил:
— Зачем вы его убили? Из-за денег? Из-за неё? И пытались скрыть следы столь неуклюжей инсценировкой?

Он испугался. Я буквально почувствовал, как попал в точку — его страх был острым, как лезвие, и таким же холодным. Он попытался оправдаться, бормоча что-то о ссоре, но было поздно. Алиби рассыпалось, как карточный домик. Я задержал его, доставил в участок под восторжённые взгляды дежурных, а потом вернулся за вдовой. Под давлением улик и моего холодного, методичного напора оба сознались в сговоре. Всё оказалось банальным — любовники, желавшие избавиться от помехи.

Дело было закрыто за сутки. Это вызвало волну громких поздравлений, кое-где искреннего восхищения и, конечно, едва скрытой кислой зависти. Со вторым делом — о пропаже украшения — я решил не торопиться. Нашёл его, не особо напрягаясь, дней за десять, притворяясь занятым: большую часть из них я посвятил навязчивым мыслям о «Дыме».

Мне подбросили ещё два дела — «чтоб великий сыщик не скучал». Просмотрел — ничего срочного. Одно о магазинчике, торгующем подозрительной контрабандной эльфийской тканью, второе — о ресторане с трёхэтажной чёрной бухгалтерией и контрабандой. Ничего серьёзного. Но я изобразил полную вовлечённость, даже опросил парочку свидетелей для отчёта, чисто для вида.

Капитан Корвер, видимо, пытаясь загладить вину за историю с Микки, с барского плеча приставил к нему напарника. Правда, у них, кажется, не заладилось с первого дня. Микки потом жаловался, что тот чуть не подставил его при обыске. Я ловко намекнул Корверу, что, вообще-то, мне самому не помешал бы напарник — проверенный и надёжный, и что талантливого офицера грех не продвигать. Капитан бурчал что-то невнятное про штатное расписание, но обещал «подумать». Я был почти уверен, что ему просто хотелось поскорее сплавить гремлина с глаз долой, подальше от «настоящей» работы.

Он, кажется, забыл, что гремлины — раса, часто обладающая врожденными, пусть и неразвитыми, магическими способностями: интуицией, чувствованием лжи, умением находить скрытое. Просто им никогда не давали шанса всё это раскрыть. У нас с Микки уже были общие тайны, побитые морды и спасённые жизни. Кому, как не ему, я теперь мог доверить спину?

Заглянул к механику Борги. Его мастерская, как всегда, утопала в деталях и пахла сваркой и маслом. Машину он починил, покрасил в глубокий, почти ночной синий цвет — выглядела теперь солидно и незаметно, очень благородно. Перебил все номера и свёл меня с толстым, молчаливым бюрократом, который за пару дней подделал стопку безупречных документов. И вот, спустя неделю, я стал законным… ну, почти законным владельцем собственного автомобиля. Не ездить же вечно на такси, где каждый водитель — потенциальный осведомитель.

— А что насчёт улучшений? — спросил я Борги, обходя машину и ощущая ладонью прохладный металл.
— Пуленепробиваемые шины, укреплённый каркас, броня по кузову, стёкла, которые даже если и треснут, то не рассыпятся…

Он присвистнул, достал из-за уха засаленный карандаш, вытащил блокнот и начал что-то быстро подсчитывать, бормоча себе под нос названия сплавов и их стоимость.

— Слушай, дружище, это тебе не дворники поменять… — прохрипел он, наконец отрывая от блокнота усталые глаза. — Такие «улучшения» обойдутся… в кругленькую сумму.

Цену он заломил, конечно, запредельную. Я мысленно попрощался с остатками своего банковского счёта. Но через пару недель моя «ласточка» уже не будет такой уж беззащитной. В этом городе лучшая защита — это не только быстрая рука, но и несколько лишних сантиметров толстой стали между тобой и всем этим хаосом.

На более серьёзные улучшения вроде форсированного двигателя или спортивного выхлопа денег уже не хватило. Пришлось расставить приоритеты. Зато я договорился об установке домашнего телефона — в моём новом «ремесле» это была уже не роскошь, а средство выживания. Микки, как выяснилось, почти сразу поставил аппарат у себя. Разумный парень.

Затем я поймал такси с заляпанными грязью стеклами и решил нанести визит вежливости своему «другу» Джимми. Ввалившись в его бар, где в воздухе висел всё тот же знакомый коктейль из перегара, пота и отчаяния, я сразу заметил, как он буквально вжимался в стойку, тщетно пытаясь слиться с её липкой поверхностью.

— Джимми, друг мой, — произнес я растянуто, расстегивая плащ и демонстрируя кобуру на поясе. — Я так несказанно рад тебя видеть. Просто глаз не отвести.

Он что-то сорвано крикнул своей охране, но те, увидев холодный блеск «Ворона» у меня на поясе, лишь нервно заёрзали, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь полезть в кобуру.

— Не дурите, ребята, — бросил я в их сторону спокойным, но не оставляющим сомнений тоном, усаживаясь на скрипящий барный стул.
— Джимми, налей чего-нибудь с огоньком. Отмечаем моё здоровое возвращение в твои гостеприимные объятия.

Он был искренне «рад» — у него даже руки затряслись, когда он тянулся к бутылке с мутной, желтоватой жидкостью. Налил мне стакан, пролив добрую половину на липкую, исчерченную царапинами стойку.

— Ч-чего тебе на этот раз? — просипел он, и его голос сорвался на фальцет. — Я же всё уже сказал!

Я медленно отпил. Горькая, обжигающая дрянь.

— Ну и гадость… Хоть льда бы сюда бросил, для приличия. — Стаканом стукнул по столу. — Послушай, Джимми, здесь вскоре одна многообещающая сходка намечается. Предварительные звонки слыхал? Шёпотки по тёмным углам?

Он побледнел так, что его лицо почти слилось с застиранной белой рубашкой. Капли пота выступили у него на лбу.
— Я… я всего лишь бармен. Маленький человек. Просто пытаюсь выжить в этом проклятом городе. Не трогай меня.

— Все мы тут выживаем, Джимми, — сказал я, сделав ещё один презрительный глоток. — Одни — за стойкой, другие — переступая через таких, как ты. Так когда и где? Не заставляй меня повторить вопрос.

— Я не шестерка тебе! И не стукач! — попытался он взбунтоваться, сжав кулаки.

Я промолчал. Только молча впился взглядом в его лицо, ни разу не моргнув. Прошла секунда, другая, десятая… Бар погрузился в звенящую тишину, сквозь которую отчётливо слышался мерный треск старой неонки за стеклом окна.

Он сломался, плечи обвисли, голова поникла.
— Послезавтра. Полночь. В «Грехе Неона». В подвале. Что там будут решать — не знаю.

— Ладно, Джимми, — я с отвращением допил оставшуюся бурду и с силой поставил стакан. — Не грусти. Живи дальше.

Я положил на стойку свернутую в трубочку купюру, значительно превышающую стоимость выпивки — и для него, и для его молчаливых дружков, — и вышел, не оглядываясь, оставляя за спиной гробовую тишину.

Поймав такси, в салоне которого пахло дешёвым одеколоном и тоской, я велел везти меня в нормальный бар в «Сумерках». Почему нормальный? Потому что там играли в покер. На настоящем зелёном сукне, с костяными фишками. А мне в последнее время дико везло в карты. Слишком уж дико. Может, это просто полоса удач такая... А может, и вовсе нет.

Читать далее

Прокрадываясь бесшумной тенью вдоль осыпающихся стен, я вышел к обширному цеху и увидел его. Привязанного к стулу посреди зала гремлина. Лицо его распухло, покрылось запекшейся кровью, но по неуклюжему силуэту, по тому, как он сгорбился… Это был Микки. Вокруг сгрудилось около десятка головорезов — разномастный сброд. Люди, массивные орки, пара худощавых, с колючим взглядом полуэльфов. У ворот снаружи стояли пыльный грузовик, на котором, судя по всему, его и доставили сюда, и серая «Банши» с блеклой символикой «Сынов прогресса»: переплетённые молоты и шестерёнки.

Десять стволов в чужих руках — это не шутки. Эти парни даже не выставили охраны снаружи — настолько были уверены в себе, что их голоса гулко разносились под сводами, перемешавшись с грубым смехом. Я не мог просто начать стрелять. Они мгновенно убьют Микки или случайная пуля сделает своё дело.

План был дерзким и сложным, но… единственно возможным. Я отступил назад, в спасительную темноту, словно приливная волна.

Завод был заброшен, но не мёртв. Кочегары и инженеры давно ушли, но кое-какие механизмы ещё хранили в своих железных жилах остатки жизни. Я нашёл служебный вход, присыпанный шлаком, и, пользуясь тем, что тьма для меня — родная стихия, спустился в сырые, пропахшие плесенью и машинным маслом подземные коридоры. В одном из машинных отделений я нашёл то, что искал: ряд допотопных, но всё ещё целых паровых котлов — молчаливых исполинов, некогда приводивших в движение конвейеры наверху.

Пришлось поискать топливо. В соседнем помещении, где с потолка свисали клочья какой-то изоляции, я нашёл штабеля старых, истлевших мешков с древесной стружкой и угольной пылью — горючий хлам, оставшийся с былых времён. Стащив несколько мешков к котлам и поднимая тучи едкой пыли, я начал готовиться к следующему шагу.

Я вернулся на поверхность, к грузовику. Достал одну из гранат и, действуя единственной рабочей рукой, с трудом примотал её изолентой под педалью газа, привязав чеку к самой педали тонкой, почти невидимой стальной струной. При нажатии чека выдернется. У водителя будет пять секунд на спасение, но он потеряет две-три секунды, пытаясь понять, какое именно препятствие мешает выжать газ до конца. Угонять грузовик не требовалось — нужен был лишь идеальный хаос.

Вернувшись в подвал, я лихорадочно подготовил котлы к растопке. Запихнул топливо в ненасытные зёвы топок, нашёл проржавевшую банку старой смазки, чтобы ускорить возгорание.
«Надеюсь, у меня ещё есть время, пока они там не решились его добить», — язвительно промелькнуло в голове, когда я сухо чиркнул спичкой. Первые жадные языки пламени лизнули сухую стружку, зашипели на смазке и принялись пожирать топливо.
Теперь следовало вернуться на позицию и привести мою импровизированную, но оттого не менее эффективную машину ада в полную готовность.

Со всей возможной скоростью, но не забывая о скрытности, я выскочил наружу и буквально впрыгнул в «Затворник». Рычащий мотор взревел в ответ на удар по педали, и я направил длинный капот прямо в ржавый борт грузовика. Оглушительный скрежет искалеченного металла, хруст ломающегося стекла. К этому времени из старого здания уже донесся нарастающий, низкий гул, словно пробуждался древний зверь, и отчаянные, судорожные постукивания — мои импровизированные котлы проснулись и требовали выхода.

Запоздалый, но из цеха уже начали высыпать парни. Моя машина вдруг заглохла. Сквозь стиснутые зубы проклиная всё на свете, я бешено крутанул стартер, пока по кузову не застучали первые ещё слепые пули, оставляя вмятины на металле. Наконец двигатель захлебнулся, откашлялся и вновь зарычал. Я выскочил из машины, пальцами нащупал холодок кольца чеки, выдернул её и изо всех сил зашвырнул гранату прямо в центр толпы выбежавших головорезов.

Наружу выбежало восьмеро. Идеально. Значит, внутри с Микки остались двое.

Не зная, кто пострадал от взрыва, оглушительный грохот которого отозвался звоном в ушах, я увидел, как оставшиеся бросились врассыпную и открыли беспорядочную стрельбу из-за укрытий. Я снова нырнул в «Затворник», присел пониже приборной панели, а стёкла тут же, мелко хрустнув, покрылись молочно-белой паутиной от новых попаданий, и успел, с визгом шин, откатиться за соседние полуразвалившиеся гаражи.

Краем затуманенного взгляда я заметил, как пятеро рванулись к своей «Банши», видимо, решив сменить позицию или вызвать подкрепление. Через несколько секунд воздух разорвал оглушительный, сокрушительный взрыв — сработала моя вторая граната. Яркий огненный шар мгновенно поглотил автомобиль, после чего наружу вырвались языки пламени и клубы чёрного дыма. Спастись никто не успел. Лишь раздался металлический грохот рассыпающихся обломков.

Пользуясь моментом шока и замешательства оставшихся, я под прикрытием осыпающихся развалин и покрытых ржавчиной груд металлолома бросился к груде обломков старых ограждений — единственному, пусть и сомнительному, укрытию.

— Кто ты такой?! Чего тебе надо?! — проревел чей-то охрипший от адреналина голос.

Пока он пытался завязать диалог, ко мне с флангов, крадучись по-кошачьи, заходили двое. Я достал первый обрез и, едва они выскочили из-за угла, разрядил в каждого по тяжёлому патрону. Глухие удары выстрелов, два тела грузно оседают на землю. Бросил пустой ствол на землю и в тот же миг выхватил второй. В полёте, почти не целясь, я выстрелил в летящую в мою сторону, подпрыгивающую на асфальте гранату — кто-то из них оказался сообразительнее.

Ослепительная вспышка и оглушительный грохот, от которого зазвенело в ушах. Волна спертый, обжигающей жар в воздухе заставила адреналин взметнуться до небес. Следующим, почти рефлекторным выстрелом я поймал мелькнувшую тень бандита, решившего, что взрыв станет ему прикрытием. Дробь с хрустом сбила его с ног и отшвырнула на неровный, битый асфальт.

Я, не переводя дыхания, наощупь подхватил оба обрезка, сунул их в просторные карманы и, с холодной рукоятью «Ворона» в потной ладони, рванулся внутрь цеха.

Не зря шутят об интеллекте орков. Хотя среди них, конечно, встречаются и учёные, эти двое были живым подтверждением стереотипа. Один, видимо, пошёл проверить подвалы, а второй остался караулить Микки. Я всадил этому карателю одну за другой, почти не целясь, в упор, весь барабан «Ворона». Глухие удары пуль в мышечную массу. Лишь седьмая пуля заставила эту гору мяса покачать головой, опуститься на колени и с оглушительным грохотом, похожим на падение дерева, рухнуть на пол, издавая булькающие, предсмертные хрипы.

Трясущимися, в крови и пороховой копоти руками я начал слепо, на ощупь перезаряжать обрезы и «Ворон», одновременно приговаривая полуживому, еле дышащему Микки:
— Я здесь, старик. Я пришёл. Держись.

После обрезов успел втолкнуть в барабан лишь несколько новых патронов, когда из зияющего проёма в глубине цеха появился второй орк — тот самый, что спускался в подвал. В его огромных руках был длинный, зловещий дробовик.

— Вниз! — сорвался у меня крик, и я резко, из последних сил толкнул Микки со стула на пол, сам кувыркаясь рядом.

В полёте, почти лёжа на спине, я разрядил сначала один обрез, потом другой прямо в эту надвигающуюся тушу. Беспорядочный грохот выстрелов слился с яростным рёвом орка. Тот дёрнулся, зашатался, но всё же успел нажать на спуск. Глухой удар — и заряд дроби с рёвом прошёл в сантиметрах над нашими головами, вырвав кусок штукатурки и кирпича из стены позади. Наконец орк рухнул, обездвиженный.

В внезапно наступившей оглушительной тишине были слышны лишь отдалённое шипение и рокот котлов, потрескивание огня где-то вдали да тяжёлое, прерывистое дыхание Микки, похожее на всхлипы.

Я снова, движимый чистой мышечной памятью, перезарядил обрезы, глухим стуком втолкнув новые патроны в «Ворон». Подполз к Микки и начал судорожно, не разбирая дороги, стягивать с него грубые, впившиеся в плоть верёвки. Снял пропитавшуюся потом и кровью повязку с глаз, вынул заткнутый грязной тряпкой кляп.

— Микки, я здесь. Слышишь? Скоро всё кончится, — бормотал я, почти не осознавая слов, заглядывая в его распухшее, залитое синяками лицо.

Боже правый, какой же он был лёгкий, словно кости у него были из пуха. Я рывком поднял его на руки, чувствуя сквозь пальцы вязкий слой пота и грязи на курточке, и поспешил к истерзанному пулями, словно дуршлаг, «Затворнику». Мой дерзкий план был не лишён отчаянной глупости. Я надеялся вывести из строя их транспорт, а теперь мне предстояло тащиться, словно на носилках, на разбитой бандитской тачке через полгорода. Но было уже абсолютно плевать. Это была не операция, а эвакуация.

Микки был в плохом состоянии, он тихо стонал, и каждый его вдох походил на хриплый свист. Машина шла ужасно: пробиты два колеса, они шлепали по асфальту влажными хлопками, что-то хрипело и металлически скрипело в моторе, а подвеска взвывала на каждой кочке, отзываясь болью в моём собственном теле. Но она, словно загнанная до полумёртвого состояния лошадь, всё-таки дотянулась до больницы.

Патрульные пытались остановить нас, размахивая жезлами, но мой блеснувший значок детектива и, вероятно, мои остекленевшие, дикие глаза служили пропуском лучше любого разрешения. Я вынес Микки на руках и, едва переступив порог приёмного покоя, заглушая гул голосов, закричал: «Врача! Срочно!»

К нам тут же выбежали доктора. Они мягко, но твёрдо оттеснили меня локтём, уложили Микки на холодные пластиковые носилки.
— Теперь его жизни ничто не угрожает, только покой, если вы не будете мешать, — сухо сказал один из них, и я отступил, впервые за весь вечер ощутив, как предательски трясутся и подкашиваются ноги.

Мне тоже предложили помощь, указав на проступающую сквозь куртку кровь, но я машинально отказался. Рана на плече не кровоточила и почти не болела. Лишь глухая, ноющая тяжесть, будто вмуровали свинцовую плиту.
«Кажется, я и правда лечусь за счёт других», — с горькой, тошнотворной горечью пронеслось у меня в голове.

Спустя час, когда самый жар прошёл и в коридоре воцарилась напряжённая больничная тишина, мне позволили войти в палату. У дверей уже бесцеремонно столпилось несколько офицеров из нашего участка. В их быстрых, скользящих взглядах читались любопытство, может, даже подобострастное уважение, но для меня это уже не имело ровным счётом никакого значения.

Капитан Корвер отделился от группы и отвел меня в сторону.
— Зайди ко мне, Арчер, — бросил он без предисловий, глядя куда‑то мимо моего плеча.

Я вошёл в его кабинет сразу, не постучавшись, оставляя на полу грязные следы. Уже настолько надоело соблюдать формальности. Всё это — из-за них. Из-за их глухого равнодушия, из-за того, как они спускают на тормозах все дела Микки. А сейчас наверняка уже планируют, как примазаться к его спасению.

Я молча рухнул в свободное кресло, чувствуя себя выжатым досуха и эмоционально выжженным.

Корвер начал с дежурной, но, кажется, на этот раз искренней благодарности за спасение офицера. Затем медленно, будто разминируя бомбу, попытался перейти к допросу, словно я располагаю всеми ответами и просто придуриваюсь.

Но во мне что-то окончательно сорвалось.
— А почему вы сами допустили, чтобы Микки отправился туда один? — Мой голос прозвучал приглушённо, но с опасной, сдержанной дрожью, словно натянутая струна. — Без поддержки, без прикрытия? Почему никому не было до него дела, пока он не стал разменной монетой в ваших грязных играх?

Я обрушил на него шквал вопросов, и мой голос крепчал, наливаясь тяжёлой, копившейся неделями яростью, — наливалось давление, унявшаяся дрожь и эта… пустота после убийства тех людей.

Корвер сначала пытался огрызнуться, вставить какие-то казённые фразы о протоколах, даже перешёл на крик, требуя соблюдения субординации. Но мой напор, подпитанный адреналином, болью и щемящей жалостью к другу, был как таран. Я не дал ему ни единой лазейки, ни секунды передышки.

Под конец, исчерпав все слова и доводы, я резко поднялся и вышел, с силой хлопнув дверью так, что стеклянная вставка задребезжала. Её удар глухо отозвался в тихом коридоре, возвещая об окончательном и бесповоротном разрыве с тем, что осталось от прежнего, соглашательского варианта меня.

Тачку я отвёз к механику в «Сумраке». Адрес мне выжал из себя, заикаясь, Джимми. Тот был до неприличия рад меня видеть, потому и адрес назвал с готовностью загнанного зверя. Полугном Борги, от которого пахло бензином и потом, вечно перепачканный машинным маслом, лишь бросил быстрый, опытный взгляд на искорёженный кузов, иссечённые двери и беспомощно спущенные колёса.

— Починка, замена стёкол, перебивка номеров, — перечислил он скрипучим голосом, зажигая дешёвую, вонючую сигару. — И оформление на левого дядю. Чисто. Будет ох как недешево.

Он назвал цену. Цифра заставила меня внутренне присвистнуть. Мой банковский счёт, щедро пополненный «благодарностью» Ла Бруньера и щедростью эльфийских щенков, заметно похудел, но запасов ещё хватало, чтобы сохранять ледяное спокойствие. Я кивнул, он буквально выплюнул адрес конторы, где всё оформят. Стерильная чистота и железная анонимность — его непоколебимое кредо.

В управлении мне вручили, даже не взглянув в глаза, пару новых дел — всё-таки зарплату я получал не за сидение в кресле. Одно дело касалось неуклюжего заказного убийства мелкого торговца, другое — безнадежной пропажи какого-то позолоченного фамильного украшения у обезумевшей от горя вдовы. Вернувшись домой, в звенящую тишину своей квартиры, я бегло пролистал их. «Займусь ими, когда выдастся свободная минутка», — мысленно отмахнулся я, понимая, что это лишь фоновый шум для главной симфонии.

Через несколько дней я навестил Микки. Воздух в палате пах антисептиком и слабостью. Он уже мог сидеть, опираясь на подушки, и даже сносно говорить, хотя его лицо всё ещё напоминало лоскутное одеяло, сшитое из жёлто-синих пятен и тёмных швов.

— Там встречались старшие «Птиц» и «Сынов», — просипел он, делая медленный глоток воды через трубочку. — То сообщение от соседей… Это было не просьбой, а предупреждением. Чтобы ты не лез. Слышишь? Не лез.

Но пока он был привязан и изображал из себя тряпку, ему кое-что удалось подслушать сквозь пелену собственной боли.

— Через несколько недель… Числа не назвали, боялись жучков… В город свалятся «большие шишки». Серьёзные люди. Представители элит из других городов, конкурирующие банды. Весь сброд.

Я наклонился ближе, всматриваясь в его помутневший взгляд.
— И? Что им надо было?

— Они что-то говорили про «Дым»…
Микки слабо покачал головой, и в его глазах читалась горечь разочарования, что он не может сказать больше.
— Что это значит — понятия не имею. Но по тону, по тому, как они произносили это слово, стало ясно одно: это точно не понравится нашим благородиям на холме. Очень сильно не понравится.

Больше он сказать ничего не мог, да и быстро выдохся, его глаза закатились, и веки снова тяжело закрылись.

Покинув больницу, я оказался на улице, мгновенно поглощённой густым городским смогом. Холодный и равнодушный город окружал меня шёпотом шин и светом витрин, пока я шёл, тщетно ища смысл в потерянном мире собственных мыслей.
«Дым».
Теперь его с благоговением упоминают главари банд в связи с каким-то теневым межгородским съездом. И это явно «не понравится богачам».

Информация медленно, но верно складывалась в тревожную, почти апокалиптическую мозаику. Харлан Ла Бруньер что-то важное скрывал — или намеренно не договаривал. Его «драгоценная безделушка» оказалась в центре чего-то гораздо более глобального и смертоносного, чем обычная кража.

— Что ж, — усмехнулся я про себя, чиркая зажигалкой о шершавую стену и закуривая на больничных ступеньках. — Похоже, пора нанести неожиданный визит вежливости моему щедрому благодетелю. На этот раз — без церемоний и с вопросами, на которые он обязан будет ответить.

Читать далее

На следующий день пришла миссис Молли. Увидев последствия моих кулинарных экспериментов, она тихо охнула, покачала седой головой, но без упреков взялась за дело и с привычной лёгкостью перемыла всю посуду. Спросила, где моя невеста.
— Разошлись, — отрезал я, глядя в окно. — Пути наши разошлись.

Мы поговорили. Она оказалась приятной и мудрой женщиной, с нетерпением ожидающей внуков и безмерно этим гордящейся. Закончив уборку, она дала мне несколько простых, но дельных советов по готовке: «Лук сначала до прозрачности, мясо — на сильный огонь, чтобы сок не пустило». Я старался запомнить, даже набросал несколько корявых заметок и оставил их на холодильнике, прилепив магнитиком в виде клубнички.

Посидев ещё день в четырёх стенах, я почувствовал, что они начинают медленно сходиться вокруг меня. Мне нужно было вернуться в ту среду, к которой я теперь принадлежал. Решил наведаться к знакомому полуэльфу в «Смех теней».

Такси доставило меня до «Сумерек». Я вышел, вдохнул густой, спёртый воздух пограничья с примесью выхлопов и пыли и поймал другое такси — из числа тех, что курсировали по Нижнему городу, машину с потёртым салоном и водителем с пустыми глазами. Вскоре я стоял у знакомой двери. Ждать пришлось около часа — оказалось, до обеда бар не работал, и лишь глухой удар изнутри ответил на мой первый стук.

Дверь распахнулась, но этот козёл-бармен с мордой бульдога даже бровью не пошевелил, оставшись невозмутимым, словно складки на его толстом лбу были высечены навеки камнерезом. Меня он не узнал. Это было... своеобразно удобно. Я заказал что-то покрепче, не глядя в меню, и устроился у стойки, ощущая её липкую поверхность под локтями.

Бар был почти пуст. Редкие завсегдатаи сидели по углам, вгрызаясь в своё одиночество, музыка гремела привычным унылым трешем, а в воздухе витал всё тот же коктейль из пота, перегара и отчаяния. Я потягивал напиток, чувствуя его обжигающий путь вниз и наблюдая за обстановкой. На третьей порции я с удивлением заметил, что алкоголь меня не пьянит. Вместо тумана в голову пришла какая-то мутная, свинцовая ясность и странный прилив бодрости. Меняю тактику — беру целую бутылку местного, дешёвого пойла с кислотным послевкусием и выпиваю её примерно за полчаса. Только лёгкая, едва заметная дурнота кружится в висках. Эффект совершенно иной, нежели у остальных посетителей, чьи головы уже бессильно склоняются к липким столам.

Бармен смотрел на меня тяжёлым, пустым взглядом, в котором не было ни вопроса, ни интереса. Тогда, при нашей первой встрече, он видел перед собой неуверенного, подозрительного типа, явно оказавшегося не на своём месте. Теперь… теперь я вписался в общую атмосферу этой липкой тёмной преисподней. Я стал частью пейзажа. Ещё одним теневым силуэтом в дымной мгле. И это осознание было одновременно пугающим и горько освобождающим.

Когда я допил вторую бутылку, оставив её на стойке с глухим стуком, хмурый бармен начал нервно поглядывать в мою сторону. Что-то в моём неестественном спокойствии, в том, как я просто сидел, не пьянея и не клонясь ко сну, насторожило его до предела. Он сделал едва заметный кивок головы в сторону двух громил, застывших у дальней стены, приказывая проверить меня.

Но я оказался быстрее. Ещё до того, как они успели пошевелиться, одним плавным движением перекатился через липкую стойку, и холодная рукоять «Ворона» сама легла мне в раскрытую ладонь. Ствол упёрся ему точно в переносицу. Он всё-таки успел выхватить из-под прилавка обрез, царапая деревянную обивку, но теперь мы смотрели друг другу в глаза вдоль стволов, замкнутые в смертельной паузе.

— Спокойно, — прорычал я, не повышая тона. — Выстрелить я успею. На раз.

Он коротким, отрывистым жестом остановил своих людей, и те замерли, как каменные изваяния.
— Кто ты? И чего хочешь? — его голос был низким и хриплым, как скрип ржавой двери.

— Не начни ты дергаться, ничего бы и не было, — парировал я. — Но раз уж нервы мне потрепал, то напитки сегодня за счёт заведения. Все. И раз ты стал так любезен, ответишь на пару вопросов. Первый: кто вас тут крышует?

Он не моргнув глазом, не отрывая взгляда от дула, ответил:
— «Синие Птицы».

Я кивнул. Те самые, чьи наколки я видел в деле. Синие, криво прошитые иглой контуры попугая-какапо.
— Ладно. Мне плевать, чем вы тут торгуете, пока никто не видит. Второй вопрос: что слышал о краже у Ла Бруньеров?

Он не отводил взгляда от моего ствола.
— Ты коп? — в его голосе прозвучала смесь ненависти и страха.

Я левой рукой, не опуская «Ворона», достал жетон и бросил его на стойку. Он заметно напрягся, увидев отблеск металла.
— Почти. Работаю на папашку, — бросил я, делая ударение на последнем слове. — И дело не касается ни одного синего мундира. Расслабься.

В этот момент я почувствовал резкий, колкий импульс — словно игла в виске, его намерение. Он попытался отвлечь меня резким взглядом в сторону и в тот же миг рванул обрезом, чтобы отбросить мой ствол. Но я уже сместился вбок, корпусом вниз. Грохот выстрела оглушительно ударил по барабанным перепонкам, и заряд дроби с визгом прошил воздух там, где секунду назад была моя голова, оставив на стене шрапнелью дыры в гипсокартоне.

Двое его головорезов словно по команде выхватили револьверы. Я, не целясь, навскидку, почти инстинктивно, выстрелил в них дважды — один за другим — и тут же рванул к себе бармена, впиваясь пальцами в его жилистую шею и используя его как живой щит.

Одному пуля угодила в грудь. Он рухнул на пол, с грохотом опрокинув стул, хрипел и хватался за рану, из которой сочилась алая лужа крови. Второй, с простреленным плечом, с искажённым от боли лицом, пытался прицелиться левой рукой, держа револьвер в неестественно вывернутой кисти.

— Спокойно! — крикнул я, но выстрел уже прогремел.

Я оглушил бармена тяжёлой рукоятью «Ворона», и он обмяк. Не выпуская его из захвата, всадил ещё три пули в раненого охранника. Тот дернулся в судорогах и застыл. Ответный, почти случайный выстрел из револьвера пришёлся мне в плечо. Почувствовал тупой удар, словно всадили раскалённый лом, и лишь спустя секунду — резкую, разрывающую, жгучую боль.

Адреналин начал отступать, и мир вернулся с резкостью похмелья. Я осмотрел зал, усыпанный осколками стекла и заваленный телами, и лишь теперь осознал, что выжил. Из-под стойки взял относительно чистую кухонную тряпку, пахнущую химией и старым жиром, зажмурился и, зажав «Ворона» между колен, кое-как обмотал прошитое пулей плечо. Тёмно-алая кровь, почти чёрная в тусклом свете, немедленно просочилась сквозь ткань, расползаясь кляксой.

Тишина в баре была тяжёлой, звенящей, нарушаемой лишь прерывистым хрипом умирающего. Пахло порохом, медной кровью и кислым страхом. Пустота и дрожь внутри собиралась подниматься, но я постарался унять её, затолкать поглубже, оправдывая себя тем, что они это заслужили. Я поднял со стойки свой жетон, ещё тёплый от моей руки, сунул его в карман и, преодолевая пульсирующую огнём боль, принялся обыскивать карманы бармена. Надо было найти хоть что-нибудь — клочок бумаги, ключ, какой-нибудь крючок, оправдывавший эту бойню.

У бармена в карманах не оказалось ничего полезного — лишь крошки табака, потная мелочь и ключ от сейфа, который был мне бесполезен без кода. Я осмотрел зал. Те редкие посетители, что не сбежали, застыли за столиками, вжав головы в плечи и стараясь слиться с липкой обивкой.
— Убирайтесь, — сипло крикнул я в гробовую, звенящую тишину. — Пока живы. И забудьте сюда дорогу.

Они ринулись к выходу, не смея оглянуться, спотыкаясь о порог и выскакивая на улицу, как ошпаренные.

Я подошёл к двум раненым головорезам. Они смотрели на меня широко раскрытыми, полными животного ужаса глазами. Я не мог позволить им рассказать своим, кто их покрошил. Они были живым доказательством. Их патроны мне не подходили — другой калибр, бесполезный хлам. Я всадил каждому по контрольной пуле в грудь с почти механическим безразличием. Звук выстрелов был приглушённым, влажным и окончательным в опустевшем баре.

Перезаряжая «Ворон», снова и снова запихивая холодные, скользкие патроны в барабан, я заметил, что руки дрожат. Не от страха, а от выброса адреналина, от отдачи, от тяжести содеянного. Полностью перезарядить револьвер оказалось целой вечностью — каждый щелчок барабана отдавался в висках.

Бармен — Джимми — очнулся от моих тяжёлых, звонких пощёчин. Инстинктивно потянувшись туда, где лежал его обрез, он ощутил пальцами лишь липкую, пустую поверхность пола. Глаза его мгновенно расширились от паники.
— Сюда придут другие! Услышат! Тебе несдобровать! — прохрипел он, и слюна брызнула с его губ.

Я заставил его говорить, не повышая голоса, просто приставив дуло к виску. Он нехотя скулил и заикался, подтвердив слухи. Кража у Харлана гремела на весь преступный мир. Кто-то, как он говорил, сам видел, как на месте появился Скиталец и что-то искал, «к земле принюхиваясь, словно пёс». На кражу наняли эльфийку по прозвищу Шёпот. Работу она выполнила, но артефакт у неё не нашли. «Сыны прогресса» обвиняют в этом Скитальца. Название артефакта — «Дым». «Говорят, он тенью окутывает».

Я на его глазах сунул его обрез в плащ, туда же ссыпал все найденные патроны, звякающие в кармане тяжёлым, неудобным грузом.
— Ещё увидимся. Ты неожиданно гостеприимен.

— Погоди... — сипло, почти выдохом, сказал он. — Тебя будут искать.

— Конечно, — равнодушно, уже поворачиваясь к выходу, ответил я и вышел на залитую грязным желтым светом улицу.

Я добрался до дома Микки, прижимая пропитанную кровью тряпку к ране, чувствуя, как липкая влага проступает сквозь ткань. Его не было. Соседи, высунувшись в двери и косясь на мою окровавленную одежду и землистое лицо, сказали, что со вчерашнего дня он не возвращался. На вопрос, куда ушёл, один из них — пожилой гном с испуганными глазами — понизив голос, пробормотал:
— В сторону старых заводов. Там, где вороньё кружит. Сказал, если не вернётся, передать «его другу»: «Птицы и Сыны».

Я поблагодарил коротким кивком и вышел, ощущая на спине их испуганные взгляды.
— «Птицы и Сыны»?
— «Синие птицы» и «Сыны прогресса»? Что это значит? Временный союз против общего врага? Война за передел? Микки пошел туда один, как дурак на расправу?

Сделав несколько зашифрованных записей в блокноте, прислонившись к холодной стене подъезда, я проверил рану, с трудом стаскивая плащ. Кровь остановилась совсем. Странно. Пуля прошла навылет, боль была адская, рвущая, но теперь лишь тупо, глухо ныло, словно от сильного ушиба. Это были мои новые способности? Или... помогло то, что я забрал те жизни в баре? Будто бы их угасшая энергия подпитала мою плоть. Мысль была отвратительна, меня тошнило от неё, но… чёрт возьми, она выглядела логично.

Микки попал в беду. Его исчезновение каким-то образом связано с двумя крупнейшими городскими бандами. Времени на отдых нет — надо идти по следу прямо сейчас.

Добраться до старых заводов пешком, да ещё и с простреленной, ноющей рукой, было бы чистым безумием. Я развернулся и снова вошёл в «Смех Теней», где воздух всё ещё оставался густым от пороха и смерти. Джимми, прижавшись спиной к стеллажу с бутылками, бледный как полотно, судорожно заряжал новый обрез, добытый, видимо, из тайника. Помощь пока не пришла, и в баре стояла зловещая тишина, нарушаемая лишь его прерывистым дыханием.

— Чья тачка на улице? — прорычал я, прерывая его неловкие попытки всунуть патрон в патронник. — Не этих ли парней? — кивнул я в сторону тел.

Он лишь шире открыл глаза, и в них заплясали чертики чистого ужаса. Резким движением я вырвал у него обрез, подобрал рассыпавшиеся с громким звоном о пол патроны и для верности ткнул его стволом «Ворона» под ребро, заставив даже подпрыгнуть.

— Тачка Птиц? — переспросил я, вдавливая дуло глубже, и он, задыхаясь, лихорадочно кивнул.

Ключи я нашёл в кармане одного из прежних владельцев автомобиля — на ощупь, липкие от чего-то. На улице стоял чёрный «Затворник»: длинный, низкий, агрессивный, с торчащими из-под капота хромированными трубами, похожими на рёбра хищника.«Классная злодейская тачка, — с чёрным юмором мелькнуло в голове. — Вот только жалко, что на дверцах красуется этот нелепый силуэт попугая — пришлось бы брать её себе и долго отмывать».

Усевшись за руль на прохладную, потрескавшуюся кожу, я завел двигатель. Он взревал глухим, мощным басом, от которого задрожала панель приборов, обещая адскую поездку. Пока двигатель прогревался, издавая равномерное урчание, я зарядил оба обреза. Второй я вряд ли смогу толком использовать — раненое плечо пронзала острая, дергающая боль при любом движении, — но являться с визитом, имея лишь один ствол, показалось мне невежливым.

Я посмотрел на своё отражение в зеркале заднего вида. Искажённое, с впавшими щеками лицо, тёмные круги под глазами, колючая щетина.

«Видок у меня, конечно, основательно изменился», — констатировал я без особых эмоций, лишь с усталым принятием.

С пронзительным визгом шин я тронулся с места, оставляя за собой клубы едкого, сизого дыма и, возможно, привлекая ненужное внимание. Ехать пришлось около получаса. Другие автомобили спешно уступали дорогу, шарахались в стороны, узнавая опознавательные знаки «Синих Птиц». Я ловил на себе быстрые, скользящие, насторожённые взгляды из затемнённых окон — их смущало то, что за рулём сидел незнакомец. Чужак в их стае.

И вот, из-за серых рядов ветхих складских строений медленно проступили силуэты старых заводов — массивные и зловещие, словно останки давно исчезнувших гигантов, нависающие над городом угрюмой мощью. Глухо чернели потрескавшиеся кирпичные стены, покрытые слоем вековой копоти и ржавчины. Оконные рамы, лишённые стёкол, смотрели пустотой слепых глазниц, всматриваясь в холод серого полудня. Среди громоздких остовов цехов тихо шептал ветер, сотрясая сгнившую кровлю и осыпая всё вокруг мелкой чёрной пылью былого величия.
«Непонятно, что тут забыл Микки… И зачем попёрся сюда один, наперекор всем инстинктам».
Но он был моим другом. Единственным. Я должен был его найти.

Припарковав «Затворник» в глухой тени разрушенной стены, заглушив рычащий мотор, я вышел. Оба обреза неуклюже и тяжело лежали в карманах плаща, «Ворон» — в сжатой до побеления костяшек здоровой руке. Глубоко втянул ноздрями воздух, пропитанный резким запахом ржавчины, затхлой пыли и едва уловимым привкусом надвигающейся угрозы. И отправился в зловещий полумрак первых провалов старых заводов, где меня, должно быть, уже ждали.

Читать далее

Я просидел над этим архивом почти четыре дня, закупорившись в квартире, как моллюск в раковине. Перебирал факты, раскладывал их по временной шкале, словно игральные карты, выстраивая хронологию, выискивая нестыковки, мельчайшие трещинки в отполированной версии событий. Миссис Молли, наша хозяйка, слыша мои ночные шаги, каждое утро стала приносить мне еду — свежие булочки с липкой глазурью, сытные запеканки с хрустящей корочкой, ещё тёплые пироги. Она искренне гордилась тем, что сдаёт квартиру «герою, который схватил того ужасного Крокодила за шиворот».

— И ведь такой молодой, — причитала она, ставя на стол тарелку с дымящимся завтраком, — и так быстро со всем справился!

Микки восстановили на службе, и теперь начальство взирало на него с новым, подозрительным уважением, стараясь не посылать на грязную работу, поручая более серьёзные задания. В отделе затеяли ремонт — Ла-Бруньер не поскупился. Вернее, чек был для него просто цифрой, не стоящей внимания. Одна только отделка его прихожей, я уверен, стоила дороже, чем вся наша ветхая контора вместе с коммуналкой.

За эти четыре дня я выпил целое озеро крепчайшего кофе, от которого сердце колотилось, как перепуганная птица, а потом нашёл ему замену — оказалось, что дешёвые, едкие сигары стимулируют извилины не хуже, окутывая мозг едким, но ясным туманом. На обычных людей они нагоняют преждевременную старость и хрипоту, но я, судя по всему, был уже не совсем «обычным». Мне надарили этих сигар и бутылок с выдержанным алкоголем — целый ящик раскаяния и благодарности — столько, что я не видел смысла им пылиться. Вряд ли я умру от цирроза или рака. Скорее, и то, и другое мне с лихвой заменят свинец и предательство.

Одну комнату в квартире я переоборудовал под кабинет. Занавесил окно плотной тканью, заставил полки папками, а на стену приколол карту города, испещрённую булавками и нитями. Получилось не столько уютно, сколько функционально — как командный центр. И вот при свете настольной лампы, отбрасывающей длинные тени, среди стопок бумаг, с тлеющей терпкой сигарой в зубах, я начал вырисовывать картину.

Артефакт был украден из поместья Ла Бруньеров в предрассветный час — в тот мёртвый отрезок времени, когда даже ночные твари уже спят. Никто из охраны и слуг ничего не видел и не слышал. Никаких следов не осталось вовсе: ни отпечатков пальцев, ни обронённой пуговицы, ни запаха чужого пота.

Затем, спустя несколько часов, произошло столкновение. «Сыны прогресса» — та самая банда с наколками виде шестерёнок и молотков — устроили засаду на автомобиль с эльфийкой из «опального Рода». И это было неслучайно. Они наняли её для кражи, ибо её дар становиться тенью был легендой в определённых кругах. Но она их обманула, решив сыграть собственную игру. Они хотели вернуть своё, однако в этот момент нагрянули неизвестные. Началась перестрелка — краткая, яростная, как летняя гроза.

И вот тут — самый интересный момент. В отчетах нет ни слова о том, с кем именно перестрелялись гвардейцы, прибывшие на место. Однако согласно рапортам, на момент их прибытия половина бандитов уже была уничтожена с пугающей точностью — выстрелы точно в лоб или в сердце, эльфийка — смертельно ранена (спасти её не удалось), однако её личность установили. Тот, кто вёл расследование до меня, пришёл к выводу: кражу совершила именно она.

Но у меня зашевелились мелкие волоски на затылке. Если она украла артефакт и была смертельно ранена в перестрелке с бандой… То куда он бы мог деться? Его не нашли ни на ней при обыске, снимая окровавленную одежду до нитки, ни в машине, перевернув её вверх дном, ни у бандитов, выворачивая их карманы наизнанку.

Тот, кто вел расследование, пришел к выводу, что был третий игрок. Тот, кто метким огнем проредил бандитов до приезда гвардейцев. Именно он, предполагал я, мог выжать последнюю информацию из умирающей, затем добить её и Сынов.

И единственный свидетель, который мог что-то видеть… был я. Вернее, моя прежняя, невинная версия, которая тогда выскочила из кафе с намерением помочь, даже не подозревая, что её благие порывы станут первым шагом в лабиринт, из которого, возможно, нет выхода.

Я откинулся на спинку кресла, которое жалобно скрипнуло, и выпустил медленную, густую струйку дыма, вписавшуюся в табачный смог под потолком. Впервые за эти четыре дня на моём лице появилась не измождённая усталость, а холодный, острый азарт охотника, учуявшего след. Главное — не стать зайцем, ведущим охоту на самого себя.

Единственными, кто мог пролить свет на таинственного стрелка, были посетители того кафе. Тогда они прятались за столами и, скорее всего, видели лишь собственные колени, однако пришлось цепляться за любую соломинку. Пусть предыдущий следователь уже прошёлся по их показаниям казённой метлой, но мне предстояло задать те же вопросы иными интонациями.

Кафе «У падающей звезды» ещё не опустело, хотя вечер давно перешёл в ночь. Я вошёл внутрь, и меня тут же ударил в нос знакомый запах — свежей выпечки, молотого кофе и слабого, но въедливого хлорного отбеливателя. Всё та же официантка, что и раньше, встретила меня усталым жестом и... требованием немедленно потушить сигару.

— У нас не курят, — раздражённо процедила она, сморщив нос.

Я послушно раздавил окурок в металлической пепельнице у входа и попросил самого крепкого кофе, какой есть. Когда она вернулась с дымящейся чашкой, я осторожно, будто разматывая клубок, начал расспросы о том дне. Большинство сотрудников, работавших тогда, уже разбежались, как тараканы от света. Остался только хозяин, мистер Монтана, но он появлялся в заведении лишь изредка — для инкассации. Увидев мой новый жетон детектива, отблескивающий тусклым золотом под светом ламп, она, поколебавшись пару секунд, дала мне его адрес.

Я допил кофе, оставив на дне гущу горьких предчувствий, расплатился и вышел на промозглый, пропитанный городской копотью воздух. Снова закурил, резко чиркнув спичкой о коробок, запах серы на мгновение перебил всё остальное. Идти было недалеко, и я решил прогуляться, ощущая под ногами неровные плиты тротуара. На поясе, в гладкой кобуре из чёрной кожи, лежал мой новый табельный — «Ворон». Чёрный, семизарядный красавец, чьи пули калибра .45, тяжёлые и неторопливые, могли остановить быка. Перезаряжать его было муторно и долго, но зато теперь я не был обязан сдавать его после смены, ощущая его вес постоянным напоминанием о новой роли.

Мистер Монтана жил в тихом, приглаженном районе, где пахло скорее свежескошенной газонной травой, чем помоями. Мне нравилось, что я мог идти, и редкие прохожие, заслышав шаги, ускоряли шаг или вовсе переходили на другую сторону, не желая встречаться взглядом. Очень удобно. И совершенно плевать на мою небритость — за четыре дня в бумагах мне было не до бритвы, и щетина стала частью нового образа.

Его дом был типичным многоквартирным зданием для среднего класса, с аккуратными балкончиками и велосипедами у подъезда. Рядом виднелись яркие, но пустые в этот час площадки школ и детских садов. Я вошёл в подъезд, где меня с порога встретила бдительная консьержка с лицом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Я не стану пропускать всяких подозрительных личностей, — заявила она, сложив руки на груди и окинув меня испепеляющим взглядом с ног до головы. — И не надо мне тут своим значком тыкать! Ох, я уж каких только видов не встречала!

Я вежливо, сделав лицо невозмутимым, как у покерного игрока, попросил её позвонить и попросить мистера Монтану спуститься. Она смотрела на меня, как на прокажённого, но всё-таки с негодованием набрала номер. Хозяин кафе спустился в мягких домашних тапочках и клетчатом халате, пахнущем сандаловым мылом. Увидев жетон, он непроизвольно сглотнул и, бросив взгляд на консьержку, пригласил меня подняться. Та проводила нас взглядом, полным такой подозрительности, что, кажется, могла бы им гвозди забивать, и что-то энергично вписала в свою объёмную, засаленную тетрадь учёта.

Квартира была уютной, чистой и явно лучше моей съёмной. Из кухни доносился согревавший душу аромат тушёного мяса с лавровым листом, звучал беззаботный смех и весёлые детские возгласы. В коридор вышла его жена — миловидная, но тут же напряжённо замерла, перехватив мой взгляд. Я потушил сигару ещё в подъезде по его просьбе, однако всё равно ощущал, будто принёс в эту тихую, наполненную запахом чистоты семейную гавань частичку липкого, опасного хаоса, который теперь окружал мою жизнь.

Мне предложили зайти, но я отказался, оставаясь на пороге, словно вампир, не в силах переступить незримый барьер.
— Я ненадолго. Всего несколько вопросов о том дне, когда рядом с вашим заведением произошла авария.

Я стоял на его пороге, от него пахло кофе, домашним уютом и страхом, нарушая звенящую тишину его благополучного мира. И видел в его глазах то, что видел во многих других, — глубокий, животный страх перед той трясиной, в которую может засосать одно лишь моё присутствие.

Пока я стоял в прихожей, из соседней комнаты, пахнущей пастой и детским шампунем, высыпали двое мальчишек-погодков. Увидев меня — заросшего щетиной, закутанного в тёмное сукно, с лицом, на котором бессонные ночи оставили свои фиолетовые тени, — они замерли, вцепившись в косяк двери. Простояв так несколько долгих секунд, будто увидели призрака, они поспешно ретировались, зашуршав босыми пятками по полу. Пока я разговаривал с их отцом, они то и дело выглядывали из-за угла, их широко распахнутые глаза скользили по моему плащу, словно ожидали, что из складок вот-вот появится нечто невообразимое.

Новой информации я получил немного. Мистер Монтана, потирая ладони о бока халата, подтвердил уже известное: когда в кафе ввалился, истекая кровью, молодой офицер (то есть я), бандиты на улице пытались откачать эльфийку, но потом что-то пошло не так, и началась пальба — резкая, беспорядочная. Он спрятался под стойкой, прижавшись к холодному полу, и деталей не видел.

Затем он понизил голос до шепота, густого и липкого, как патока, бросив взгляд в сторону кухни, откуда доносились обрывки спокойных голосов его семьи.
— Я уже рассказывал это предыдущему детективу… бледному такому, нервному… который потом куда-то исчез. Перевели, сказали. Но были странности. Тот офицер… он вышел к ним. Мы ему кричали, чтобы не шёл, сумасшедший! И они, кажется, его пристрелили — один чёткий хлопок, непохожий на остальную трескотню. Но потом они закричали, что он куда-то испарился. Словно сквозь землю провалился.

Он сделал паузу, давая мне осмыслить этот абсурд.
— И стрельба... не только по ним была. Кажется, была с кем-то другим. Из Стражей.

У меня всё внутри сжалось в ледяной ком. Стражи. Те, кто ходят по краю реальности и прибирают за теми, кому закон не писан. Элита, которая приезжает на вызовы, от которых стынет кровь и вянут цветы.

— Вы уверены? — выдавил я, ощущая, как перехватывает горло.
— Страж прибыл, чтобы разобрать на запчасти уличную банду?

Он кивнул и жестом, коротким и нервным, пригласил меня выйти на лестничную площадку, в царство голых лампочек и запаха чистящих средств, подальше от любопытных ушей. Притворив дверь, он прошептал ещё тише, так что мне пришлось наклониться:
— Я не видел точно, глаза не поднимал, честное слово. Но они прокричали имя… «Скиталец».

— Тот самый? — сорвалось у меня против воли. — Легендарный? Стальной Скиталец?

— Да, — просипел он, и его глаза стали круглыми, как блюдца, полными животного ужаса. — И бандиты точно хотели сбежать на своей машине, завелись, заурчали, но не успели. Что-то случилось... Раздались ещё выстрелы, точные, методичные — раз, два, а потом... Потом я услышал низкий, нарастающий гул, похожий на взлёт реактивного двигателя.

— А до этого его не было? — уточнил я, вцепившись в эту деталь.

— Если и был, то его заглушила стрельба.

Я поблагодарил его, сунул в руку пару свернутых в трубочку банкнот — не взятку, а плату за риск — и вышел на улицу. Воздух после уютной квартиры показался мне густым, едким и невыносимо тяжёлым.

По пути к Микки я достал блокнот, шершавая кожа обложки была прохладной на ощупь, и на ходу сделал несколько скупых записей кривым, торопливым почерком: «С. С. на м/п. Цель? А. исчез? Транспорт». Этого было достаточно, чтобы я сам понял, а для постороннего взгляда — бессвязный бред параноика.

Я поймал такси с потертыми сиденьями, пропахшее сигаретами и чужими телами, расплатился и вышел у дома Микки. За окном, за занавеской с цветочками, горел тёплый жёлтый свет. Я позвонил в дверь, звонок прозвучал оглушающе громко в ночной тишине. Он открыл, сонный, с помятым лицом, в старом выцветшем халате.

— Арчер? Чёрт… в четыре утра? Что надо-то в такую рань?

— Нужно поговорить, — сказал я, и по моему лицу, по тому, как я стоял на пороге, впившись в него взглядом, он, должно быть, всё понял без слов.

Я вошёл внутрь, принеся с собой в его насквозь домашнюю, пахнущую жареным луком и мылом квартирку не просто новость, а тихий, разрывающий реальность взрыв. Один из могущественнейших людей города, живое оружие и миф, был замечен на месте преступления. Это ломало все схемы, переворачивало доску и меняло правила игры.

Я ввалился в его прихожую и, отбросив все приветствия, выпалил с порога, пока он не успел опомниться:
— Микки, что ты видел в тот день? Тот самый, с аварией и перестрелкой?

Он всё ещё был весь в сонной мятой растерянности, уставившись на меня затуманенным взглядом:
— С чего вдруг? Почему ты спрашиваешь об этом только сейчас? Ведь прошло уже…

— Это важно. Жизненно. Я веду одно дело, — отрезал я, не давая ему договорить.

— Никак не привыкну, что ты теперь господин детектив, — пробурчал он, потирая ладонями веки.
— Я... я тогда отключился, когда тебя швырнули, как тряпичную куклу, в стекло. Очнулся — уже грохот стоит, свист. Отполз подальше, в какой-то подвал, чтобы меня не зацепило. Не видел, кто с кем стрелял. Только тени мелькали. А когда всё стихло и прибыли наши с сиренами, я к ним и выполз.

— Ты не слышал ничего про... Стражей? — спросил я, впиваясь в него взглядом и ловя малейшую дрожь век.

— Стражи? Да ты шутишь? Нет. Только… летательный аппарат. Низко прошёл. Гудел, как разъярённый шершень в банке. Ну и что? Это что-нибудь меняет?

«Стальной скиталец». Значит, прибыл и улетел на своём транспорте. Микки, забившись в сырую нору, мог его слышать, но не видеть. Логично.

— Ладно, — выдохнул я, разочарование горьким комком встав в горле. — Мне пора.

— Эй, постой! — он инстинктивно схватил меня за рукав плаща, и ткань натянулась. — Останься переночевать. Ты выглядишь так, будто тебя через мясорубку прокрутили, а потом забыли собрать.

Я отмахнулся, ощутив, как его пальцы разжались.

— Не беспокойся. Всё в порядке. Дело не ждёт.

Я вышел на улицу, и ночной холод обжёг лёгкие. Закурил снова, чиркая спичкой с нервным, резким звуком. Глубокие затяжки, едкий дым, вползающий внутрь, слегка успокаивали мелкую, предательскую дрожь в кончиках пальцев. Горько усмехнувшись про себя:
«Вот когда окончательно повзрослею, наверняка буду пугать своим видом не только детей, но и вообще всех подряд. Стану городской страшилой».

И тут до меня дошло. Я провёл рукой по груди, где ещё недавно зияла ужасная, обугленная рана от магической молнии, и по плечу, раздробленному битой. Спустя всего четыре дня я полностью восстановился. Повязки я снял сам ещё на второй день, когда под ними уже затянулась свежая, розовая кожа, а к четвёртому дню от ран не осталось и следа — лишь бледные, едва заметные шрамы, словно кто-то провёл по коже белым карандашом. Было такое ощущение, будто, забрав те жизни на парковке, я получил какое-то… топливо, чужой ресурс, встроенный прямо в мою плоть.

А ещё эта непонятная агрессия, вспыхивающая, словно пролитый бензин, и то боевое состояние, когда тело движется само, с жестоким, бездумным совершенством… Это было опасно. Это могло вырваться из-под контроля, подобно дикой зверюге, сорвавшейся с цепи.

«Нужно держать себя в руках, — строго сказал я сам себе, с силой вдавливая окурок в стену, — иначе окажусь в ещё большей западне, чем та, в которую меня загнал Ла Бруньер. В клетке с самим собой».

Но одна мысль не давала мне покоя, застревая в мозгу, как заноза: если Стражи были замешаны в этом деле с самого начала, то какую смертельно опасную партию я начал, даже не подозревая о правилах? И кто на самом деле является моим противником?

Читать далее

Такси, прогромыхав по брусчатке, высадило меня у массивных кованых ворот. За ними, недвижимые, словно изваяния, дежурила пара стражников. Их лица… Что-то ускользающе знакомое, как отголосок забытого сна, мелькнуло в их чертах, но определить не смог. Я подошёл, представился, показал письмо с гербовой печатью и сообщил, что меня ждут. Охрана, не проронив ни слова, лишь обменявшись короткими взглядами, открыла калитку. Один мужчина выглядел крепким и сильным, будто высеченным из камня. Он сказал спокойно, но равнодушно, отчего сразу стало зябко:
— Проходите. Не задерживайтесь, пожалуйста.

Сад перед особняком был таким же произведением искусства. Идеальные, словно шахматная доска, газоны, подстриженные до миллиметра, журчали фонтаны, чьи капли звонко рассыпались по мрамору. Воздух, густой от аромата цветущих яблонь и вишен, смешивался с терпким запахом влажной земли и самшита. Этот воздух был свеж и опьяняющ, он окутывал, подобно бархатной портьере, позволяя забыть о кислом запахе и грохоте города за пределами стен.

Перед самым входом, под сенью мраморной арки, тот же стражник преградил мне путь. Его голос был ровным, лишенным тембра, словно заученная мантра:
— Вам будет представлен глава семьи, господин Харлан Ла Бруньер. Обращаться исключительно «господин Ла Бруньер» или «сэр». Не перебивайте. Первым не задавайте вопросов. Взгляд держите на уровне подбородка, не выше. Без приглашения не прикасайтесь к мебели и предметам искусства. Ваши личные вещи, включая оружие, оставляйте при себе, однако любое враждебное движение будет сочтено угрозой и немедленно пресечено. Вам предложат угощение — отказ может быть расценён как оскорбление. Место вам укажут — сами выбирать не смейте. Вам...
Он продолжал, выкладывая правила, словно кирпичи стены, разделяющей таких, как я, и таких, как они.

Я кивал, стараясь отфильтровать суть от абсурда, запомнить всё, кроме, пожалуй, пары самых нелепых мелочей.

Тяжёлая дубовая дверь бесшумно отворилась, и меня встретил слуга — дворецкий, как я предположил. Высокий, поджарый мужчина с безупречной осанкой, от него пахло дорогим одеколоном с нотками сандала и свежевыглаженной ткани. Тонкие усы были уложены идеально, а вежливая улыбка казалась вырезанной, словно маска. Взгляд — снисходительный, оценивающий, скользнул по мне с ног до головы, будто составлял опись. Одних его туфель из глянцевой кожи хватило бы на мою месячную зарплату, да и то в лучшем случае.

— Господин Арчер, — произнес он с таким безупречным поклоном, что тот казался механическим. — Господин Ла Бруньер ожидает вас. Пожалуйста, следуйте за мной в гостиную. Постарайтесь не прикасаться к стенам.

Меня провели в просторную, залитую светом комнату, где в воздухе витал тонкий, почти церковный аромат старого дерева, дорогого воска и едва уловимой, горьковатой пыли веков. Мне предложили чай. Я отказался и попросил кофе. Без сахара. Лицо дворецкого не дрогнуло, лишь лёгкий кивок.

Через пять минут я уже пил густой, насыщенный, обжигающе горячий напиток. Его аромат — смесь шоколада, специй и чего-то дымного — был на уровне, недоступном для обычных кофеен. «Надо признать, хорошо быть аристократом», — пронеслось у меня в голове, пока я ощущал горьковатый вкус на языке.

Но, сидя в этом огромном, почти пустом зале, где даже слуги появлялись лишь изредка, скользя тенями по краям зрения, я понял: я бы не смог здесь жить. Для меня этот дворец оказался бы слишком пустым, слишком тихим, где собственные шаги отдавались бы в висках, и слишком одиноким. Я сидел и ждал, чувствуя себя песчинкой в идеально отлаженном, выверенном до последней шестерёнки, но совершенно бездушном механизме.

Тишину в гостиной нарушило не звучание шагов, а изменение давления воздуха. Легкий треск статики и едва ощутимый запах озона возвестили о его появлении. В дверном проёме стоял Харлан Ла Бруньер. Он изменился — ушла ярость отца из больницы, её заменила холодная величавость хозяина, оценивающего незваного гостя в своих стенах. Я поднялся с кресла, фарфоровая чашечка всё ещё грела мне ладонь.

— Господин Ла Бруньер, — кивнул я, соблюдая формальности.

Он плавным жестом, словно отмеряя дозволенное пространство, указал мне на кресло и занял позицию напротив. Его взгляд, тяжёлый и равнодушный, скользнул по мне.

— Надеюсь, наше гостеприимство вас не разочаровало?

Голос был ровным, как поверхность озера в безветренный день.

— Вполне, — ответил я. — Даже кофе дали. Настоящий. Не ту бурду, что в портовых кабаках разливают.

— Как самочувствие? — в его учтивости сквозила отточенная ритуальность, будто он читал строки из чужой пьесы.

— Плечо ноет, грудь жжет, — я решил не приукрашивать. — Один раз он все-таки попал. Пусть и в упор.

— Эйден передал, что ты смог одолеть шестерых его гвардейцев и его самого, — в интонации не было ни капли одобрения или гнева, словно это сводка погоды.

Я сделал глоток, давая горьковатому послевкусию отсрочку, чтобы выиграть секунду. Нужно было подать это в свою пользу.
— Драка была неминуема. Пришлось ударить первым. Подумаешь, девушка предпочла другого — разве это повод прятаться за чужими спинами? И всё равно промахнулся дважды. Попал лишь тогда, когда отступать было уже некуда.

В глазах Харлана вспыхнули и погасли крошечные молнии — короткий, сдержанный разряд магической энергии, от которого воздух на мгновение стал гуще.
— Немотивированное нападение на мага, пусть даже и не имеющего подтвержденного ранга, влечет за собой весьма… серьёзные последствия по законам Гильдии. — Он сделал паузу, давая словам повиснуть в натянутой тишине.

Я чувствовал, что балансирую на лезвии бритвы, но прогибаться не собирался.
— Например, угощают кофе в собственной гостиной? — парировал я, намеренно сделав акцент на последнем слове.

Я отдавал себе отчёт, что маг Пятого круга может обратить меня в пепел одним движением брови. Но его лицо оставалось непроницаемой маской. Если раньше от него веяло холодным любопытством, то теперь я уловил резкую волну раздражения и… чего-то ещё. Сложного, укрытого глубоко внутри.

— Что вы делали в моём клубе, господин Арчер?
Его голос стал тише, приобрёл стальное лезвие, готовое вонзиться.

Прямота вопроса застала врасплох. Решил отделаться полуправдой:
— В вашем заведении торгуют наркотой. «Осколками» и «Сиянием». А я… занимаюсь очисткой города от этой скверны. Ищу того, кто стоит за поставками.

— И в своих изысканиях вы вышли на некоего «Крокодила», — это прозвучало как приговор, а не вопрос.

— Именно так.

Он погрузился в раздумья. Я допил кофе и поставил пустую чашку на столик. Звон фарфора о лакированное дерево прозвучал вызывающе громко, словно выстрел в гробовой тишине зала.

— И зачем тогда было провоцировать моего сына? Аристократа и мага?

— Так звёзды сошлись, — я нарочито развязно пожал плечами, хотя каждое движение отдавалось болью в ушибленных мышцах. — Хотел использовать момент, выйти на дилера. Требовалось увидеть, кто именно работает с товаром. Этот юноша… оказался под рукой. Кстати, как он? Не слишком я его потрепал?

От Харлана вновь повеяло тем самым сдержанным раздражением и смутным, нечитаемым чувством.

— Он маг. Очнётся. И духом, и телом. Намного быстрее вас, господин Арчер.

В его словах прозвучал тонкий, но недвусмысленный укор. И предостережение.

Я, кстати, почувствовал, что боль в теле притупилась, превратившись из острого ножа в глухую, ноющую ломоту. «Интересно, как будет завтра», — пронеслось эхом в сознании. Но сейчас было не до того.

— Зачем вы меня пригласили? — спросил я, срезав все церемонии и глядя ему прямо в глаза.

Харлан медленно сложил пальцы домиком, и этот неспешный жест был полон скрытой угрозы.
— Я жду от вас искренних извинений перед моим сыном.

— Нет, — отрезал я, не моргнув глазом. — Парень должен уметь сам отвечать за свои поступки, амбиции и женщину. Если уж на то пошло, тот факт, что она в стельку пьяна и под кайфом была готова уйти с первым встречным, говорит лишь о его... безвкусице в выборе спутниц.

— Рекомендую вам выражаться осторожнее, господин Арчер, — его голос не изменился, но в нём зазвенела стальная струна, готовая впиться в горло. — Могу гарантировать, что вы не покинете мой дом, если я того пожелаю. И ваше тело никто не найдёт.

Я почувствовал, как мелкие мурашки побежали по спине, а ладони стали влажными, но сдаваться не собирался.
— Повторяю вопрос. Зачем я здесь? Не для того же, чтобы униженно ползать на брюхе?

— Разумеется, не только, — он откинулся на спинку кресла и мягко вздохнул. — Ещё и для того, чтобы отработать свою вину. С лихвой.

Я внутренне напрягся. От него понеслось ледяное, хищное удовлетворение, будто акула почуяла кровь в воде, хотя лицо оставалось невозмутимым.

— Не так давно у меня кое-что пропало. Хрустальная подвеска. С виду — безделица для легкомысленной барышни. Но на деле это весьма могущественный артефакт. Ключ к силе, о которой такие, как вы, не смеют и мечтать. Это случилось чуть более двух месяцев назад.

У меня в груди что-то упало и замерло, как камень.

— К сожалению, воровка… не пережила дороги, — продолжил он, и его взгляд впился в меня, словно раскалённый штырь, выискивая малейшую трещину. — Но так уж вышло, что единственным возможным свидетелем оказываетесь вы. В тот день вы были в том самом кафе «У падающей звезды» и выбежали на улицу, чтобы помочь при ДТП. Очень благородно. И очень… удобно.

Я старался не подавать виду, но мозг забился в истерике, выцарапывая воспоминания.

«Та самая авария. Искорежённый «Скайлансер». Девушка со стеклянными глазами, сунула мне в ладонь холодный осколок… Осколок, который впился в кожу, обожёг и растворился в крови, оставив лишь шрам да этот вечный, преследующий сознание шепот…»

— В чём же мой интерес? — выдавил я, чувствуя, как пересыхает горло.

— Я отдам вам Крокодила, — спокойно, как о погоде, заявил Харлан. — Не ради этого ли вы полезли в пасть льву? Сегодня, ближе к вечеру, вы лично приведёте его в участок с приличной долей вещественных доказательств. А я… я публично выражу руководству свою благодарность и оплачу, скажем, новый ремонт вашего отдела. От пола до потолка. И, разумеется, — он сделал паузу, наслаждаясь моментом, — особо отмечу вклад гремлина Микки. Без него поимка столь опасного преступника была бы невозможна. Его репутация будет восстановлена официально. С помпой.

Комната поплыла. Меня тошнило от осознания всей изощрённости этой ловушки. Он предлагал всё, о чём я мог мечтать: чистку кармы, спасение друга, удар по самой шее наркосети. Цена? Вернуть артефакт, ставший частью моего тела, встроившийся в ДНК и подаривший мне зрение, проникающее сквозь ложь, неестественную живучесть и тот самый чёрный транс, превращающий меня в машину для убийства. Артефакт, который физически больше не существовал.

Что же мне делать? Сознаться? Сказать, что его «безделушка» течёт в моих жилах, жужжит в костях? Он либо не поверит, либо сочтёт это за дерзкую ложь. Либо… вежливо попросит меня раздеться и лечь на ампутацию души. Или просто вскроет, как лабораторную крысу.

Я оказался в ловушке, из которой, казалось, не было выхода. Стенки ямы сомкнулись, и сверху посыпалась земля.

Я сделал последний, отчаянный выпад, пытаясь вырвать себе хоть немного воздуха, пространства для будущего маневра.
— Эта подвеска… Её след мог давно остыть. Её могли переплавить в каком-нибудь подпольном тигле, разобрать на компоненты или упрятать в сейф на другом конце страны. Мне нужна хоть какая-то зацепка. Я не могу просто щелкнуть пальцами и заставить её материализоваться из воздуха.

Харлан оставался ледяной глыбой. Даже мускул на его щеке не дрогнул.
— Завтра утром вам доставят весь необходимый доклад. Исчерпывающий. И если всё сложится благополучно, — он сделал паузу, впустив в комнату звенящую тишину, — вас даже повысят до звания детектива. Это даст вам необходимую… свободу действий. И доступ.

Как же безупречно он выстраивал эту клетку. Каждое слово было взвешено на аптекарских весах, каждый шаг просчитан на двадцать ходов вперед. У меня не было выбора. Словно кто-то наставил дуло пистолета прямо ко лбу, сунул готовый контракт, исписанный моей собственной кровью, и учтиво попросил лишь проставить оттиск печати.

— Хорошо, — выдохнул я, и этот звук был похож на скрежет засова в моей собственной темнице. — Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Что скрывается за ширмой? Но я согласен.

Он улыбнулся — впервые за весь разговор — тонко, губы изогнулись в безжизненной линии, словно бухгалтер, поставивший подпись на исключительно выгодном контракте. Он позвал дворецкого негромким щелчком пальцев и велел передать Эйдену, чтобы тот спустился.

Я сидел в прострации, ошеломлённый, пытаясь осознать бездну, в которую только что шагнул. Нужно было что-то придумать. План. Любой, пусть даже самый безумный.

В гостиную вошел тот самый парень. Он старался держаться уверенно, но в его глазах читались скрытая обида и смущение. Харлан жестом — коротким и властным — указал на него:
— Мой сын, Эйден Ла Бруньер, наследник семьи. А это... — он кивнул в мою сторону, — детектив Арчер Зейн. Тот самый, который сегодня обезвредил и задержал опасного дилера в нашем клубе «Грех Неона».

Чувствуя, будто ноги налились свинцом, а каждое движение даётся с трудом, я поднялся.
— Извини, что вмешался в твой вечер, увёл твою подругу, а потом устроил представление на парковке, — произнёс я ровным, деревянным голосом, в котором не дрогнула ни одна струна.

Какая-то упрямая, глупая часть моей натуры не позволила согнуться в полный поклон. Напоследок я не удержался от язвительности, выпуская её, словно последнюю отравленную стрелу:
— В следующий раз выбирай девушек с более устойчивой психикой и трезвыми принципами.

Харлан вежливо, но отчетливо кашлянул, словно напоминая о счете. Я механически, как заведенный, добавил:
— Сэр.

— Я распорячусь, чтобы вас отвезли, — сказал он, и в его тоне не осталось ровно ничего, кроме ледяной формальности.

Меня провели к автомобилю. Это был «Империал» цвета тропической волны, с длинным треугольным капотом, напоминающим пасть хищника. Машина, чей вид и массивные двери внушали мысль о незыблемости власти. Меня посадили на заднее сиденье — в кожаный плен, в мир за тонированными стёклами, где внешний мир плыл размытым пятном, — и отвезли к клубу.

Всё происходило как в сюрреалистическом сне. Тот самый гном, «Крокодил», сидел на том же месте, и на его лице застыла маска уверенности, сменившаяся животным страхом, едва он увидел меня. Я грубо выволок его из-за стола, ощущая под пальцами грубую ткань его пиджака, и потащил к ожидавшей машине. Гном не сопротивлялся, лишь тихо хрипел, осознавая, что сейчас ни связи, ни деньги уже ничего не значат.

Дальше — вспышки камер, похлопывания по спине, сияющие, как медный таз, лица начальства, официальное восстановление Микки на службе под радостный визг его родни, щедрый «благотворительный взнос» от семьи Ла Бруньеров на «развитие инфраструктуры» участка и, как апофеоз, торжественное вручение мне жетона детектива — холодного и тяжёлого на ладони.

Я стоял с этим куском металла, впивающимся в кожу, слушал аплодисменты коллег и чувствовал себя не героем, а дрессированной собачкой, которой только что надели новый, более дорогой ошейник. Получил всё, о чём мечтал. И в тот же миг потерял нечто гораздо более важное — последнюю иллюзию контроля над собственной судьбой. Завтра утром мне принесут досье. Тогда представление начнётся по-настоящему.

Читать далее

Она на секунду замолчала, затем громко, истерично рассмеялась — этот стеклянный звук привлёк внимание парней, они переглянулись, — и прошептала мне в ухо, кусая мочку так, что стало больно:

— Рози. Меня зовут Рози.

— Хорошо, Рози, — кивнул я, глядя прямо на приближающуюся группу. — Возможно, этот вечер ты проведёшь не со мной. Похоже, у твоего бывшего другие планы.

Затем я громко сказал, указывая на компанию пальцем, с преувеличенно-пьяной бравадой:
— Рози, милая, ты посмотри только! Какие-то хмыри на нас пялятся. Явно хотят испортить всю магию вечера. Совсем невежливо, правда?

Парнишка вышел из-за спин своих головорезов, его лицо было бледным от ярости.
— Рози, иди сюда, — сказал он дрожащим, сдавленным голосом. — Я тебя прощу. И ему… — он кивнул на меня, и в его глазах вспыхнула ненависть, — не будут ломать ноги. Возможно. Если он очень хорошо попросит.

Получить ножом в ногу было бы крайне неприятно и несовместимо с дальнейшими преследованиями, да. Меня учили драться в Академии, отрабатывали приёмы, но сейчас… Сейчас я не боялся вернуться домой грязным, избитым или вообще не вернуться. Пустота внутри была надёжнее любой брони. Поэтому я отпустил руку Рози, вышел вперёд, чувствуя, как асфальт пружинит под ногами, и нагло, вызывающе рассмеялся:

— Что, за спинами этих наёмных обезьян каждый был бы храбрецом? Покажи, на что способен сам, принц!

Зря я это сказал. Это была искра в бочку с порохом.

Я почувствовал это — резкий, концентрированный вихрь чужой энергии, собравшейся внутри парня. Он не стал размахивать кулаками, как я ожидал. Резко, почти небрежно выбросив руку вперёд, пальцы сложил в странную фигуру, и из ладони с сухим, трескучим звуком вырвалась ослепительная сине-белая молния. Она шипя рассекла ночной воздух, источая запах озона и статического электричества.

Моя реакция, моё чутье… Не знаю, что именно сработало — новый дар или старый инстинкт выживания, но я инстинктивно, почти не думая, отпрыгнул в сторону. Молния прожгла воздух в сантиметрах от моего плеча, оставив после себя резкий запах горелой ткани от куртки. Парень уже поворачивался ко мне спиной, уверенный в попадании, на его лице застыла маска превосходства.

— Мазила! — рявкнул я, и в моем голосе была не только злость, но и настоящий шок, леденящий душу. Он маг. Не просто богатый балбес, а обученный маг. Это меняло всё.

Но раз он атаковал первым, применил силу… Я рванулся к нему. Его ребята, явно бывалые, мгновенно сомкнули строй, перекрыв дорогу, выставили вперёд биты и ножи. Рози издала испуганный, пронзительный визг. Игра явно пошла не по их лёгкому, развлекательному плану. И уж точно не по моему. Теперь это была не драка, а охота. И я был дичью.

Ярость во мне переплавилась во что-то иное. Что-то холодное, обезличенное, точное и смертоносное. Словно щелкнул невидимый выключатель в глубине сознания, и я вошёл в некий боевой режим, где не было места ни страху, ни сомнениям. Всплыли обрывки сотен чужих сражений, что мерещились мне в больничном бреду — целые жизни, отданные битве, впитанные за один миг пробуждения. Что-то из тех чужих воспоминаний, мышечная память не моих конечностей, толкала вперёд, диктовала движения, которым я никогда не учился.

Я не просто видел противников. Я читал их, как открытую книгу. Ощущал, как напрягается бицепс у того, кто справа, перед тем как занести биту — крохотный импульс, посланный мозгом к мышцам. Чувствовал смещение центра тяжести у левого, готового броситься, изменение давления на подошву его ботинка. Знал, что произойдёт в ближайшие полсекунды. Хотя знать не мог. Это было предвидение, выстраданное в агонии.

Первый замах битой — я не уклонился, а сделал короткий, взрывной шаг вперёд, и стальной прут со свистом прошёл в сантиметре от моего виска, взметнув волосы. В тот же миг ловлю запястье второго, бьющего ножом снизу, проворачиваю его с противным, влажным хрустом. Одновременно ногой бью под колено третьему — глухой, костяной хруст, душераздирающий вопль, разносящийся по пустой парковке. Перехватываю выпавший нож, и пока первый с битой приходит в себя от промаха, я левой рукой бью ребром ладони в кадык четвёртого. Он издаёт хриплый, пузырящийся звук и падает, хватаясь за горло.

Бита всё-таки достигает цели — тяжёлый, оглушающий удар обрушивается на моё плечо. Боль пронзительная, белая и горячая. Но я её ждал. Видел эту траекторию, словно она была нарисована в воздухе. Потому вместо падения использую инерцию удара, разворачиваюсь и всаживаю нож в ближайшее ребро противника. Короткий выдох, похожий на стон. Пятый, оставшийся без ножа, хватает меня сзади за шею. Резко выбрасываю закинутый назад локоть в его лицо, ощущаю под тканью куртки, как хрящик носа превращается в хрустящую кашицу. Шестой, увидев это, испуганно раскрывает глаза, поворачивается и бежит прочь. Рефлекторно, почти инстинктивно, движением, отточенным в сотнях чужих драк, бросаю нож вдогонку. Ослепительно точно лезвие глухо входит ему в спину, чуть ниже шеи. Тело валится лицом в асфальт, неподвижное, лишь вздрагивая в судорогах.

Плечо горело адским огнём, каждая мышца кричала от перенапряжения. Я сжал зубы, отсекая от себя пронзительный, истеричный визг Рози. Её слепой, панический страх был липкой паутиной, мешающей концентрации.

Маг, увидев, как за считанные секунды развалилась его группа, окаменел от ужаса, но его руки уже были окружены сгустками синеющей, потрескивающей энергии. Он готовил новый, более мощный заряд; лицо исказила гримаса концентрации и ненависти.

В низкой, стремительной стойке я рванулся к нему, прижимая повреждённую руку к боку. Первая молния прожгла воздух слева от меня, ослепив на миг. Вторая, более крупная, ударила прямо в грудь, в самый центр.

Адская, разрывающая боль! Тело содрогнулось, каждый нерв взревел в агонии, мышцы свело судорогой. Но сознание не помутилось, не уплыло. Напротив, мир сделался ещё чётче, медленней, детализированным до абсурда. Будто сама Тень, жившая во мне, впитала, проглотила часть смертоносной энергии удара, переработала её.

Я налетел на него, сбил с ног, и мы оба рухнули на холодный асфальт. Я начал молотить его, не разбирая цели. Глухие, мокрые удары кулаками по лицу.
«Ох, и не оберусь я теперь проблем… На мага да ещё и из знатной семьи напал...» — пронеслось где-то на задворках сознания чужим слабым голоском.
«Хотя нет, это ведь они первыми… Хотя стоп, вообще-то это я сам всё начал, спровоцировал… Ладно, какая разница!»

Его руки, обернутые сгустками дымящихся молний, впились мне в бока. Чудовищный, всесжигающий разряд прошёл сквозь всё моё тело, выжигая изнутри. Мир взорвался ослепительной белой болью и погрузился в бездонную, густую тьму.

В самый последний момент, уже теряя сознание, я почувствовал, как мой кулак, будто сам по себе, с размаху впечатывается в его челюсть. И он подо мной обмяк, его тело стало безвольным.

Тишина. Только тяжёлое, прерывистое дыхание Рози и предсмертные хрипы раненых, смешивающиеся с запахом озона, крови и страха, вызывающих во мне одновременно ту самую дрожь и пустоту, от которой мне становилось... горько и одиноко.
«Ну что ж», — промелькнула последняя, отстранённая мысль. — «Теперь Рози придётся как-то объяснять своему папочке, почему на парковке его любимого клуба лежат шесть избитых тел, среди которых пара трупов и двое бесчувственных мужиков в обнимку. Хорошо, что темно и, кажется, никто не видел... Или видел?»

Я пришёл в себя, будто вынырнул из ледяной, мутной воды, где тонул целую вечность. Плечо горело огнём, каждый вдох отдавался тупой, разлитой болью в груди, туго забинтованной. Общее состояние было такое, словно меня переехал паровой каток, а потом ещё и развернулся на мне для верности, перемолов каждую косточку.

Огляделся, заставив глаза сфокусироваться. Палата была на двоих, пахла хлоркой и болезнью. На соседней койке, прислонившись к подушкам, сидел тот самый «обиженный» парнишка. Я хрипло, беззвучно усмехнулся — выходили остатки адреналина, смешанные с горькой, едкой иронией. Он был забинтован куда скромнее моего — пластырь на щеке, повязка на запястье — и смотрел на меня взглядом, полным чистой, неразбавленной животной ненависти.

— Чего ржёшь, отброс? Ещё хочешь? — прошипел он, его голос сорвался на фальцет.

— Мазила, — хрипло выдохнул я, и горло запершило. — Даже в упор еле попал. Тебя в магической школе хоть чему-нибудь учили вообще?

В этот момент раздался спокойный, тяжёлый, как удар колокола, бас. Я даже не заметил, что в палате присутствует третий.

— И что это за цирк вы устроили на парковке моего клуба?

Я медленно, преодолевая боль, повернул голову. В дверях, залитый светом из коридора, стоял мужчина с седыми висками и властным, словно высеченным из гранита лицом. На его безупречно сидящем богатом костюме красовался значок мага Пятого круга.

«Очень солидно. У архимагистра нашего девятый ранг. У прошлого был десятого, но и тот круче всех был».

Парнишка тут же встрепенулся, как щенок, увидевший хозяина:
— Отец! Этот безродный ублюдок напал первым! Он...

Мужчина не смотрел на сына. Его пронзительный, холодный взгляд, словно скальпель, был устремлён только на меня.

— Это правда?

Я уже собрался было что-то колкое, ядовитое ответить, но передумал, сглотнув ком в горле. Вместо этого просто пожал здоровым плечом и скривился от боли, прострелившей ключицу:
— Какая разница, сэр? Ваш… мазила и с шестью наемными головорезами не справился с одним «безродным». О чём это говорит, как не о качестве обучения?

На лице мага не дрогнул ни один мускул. Он медленно повернулся к сыну:
— Вставай. Дома наши лекари долечат. Здесь ты только позоришь имя.

Тот, шмыгая носом и не поднимая глаз, послушно поднялся и, уходя за спиной отца, бросил на меня последний, полный бессильной злобы взгляд. Они вышли, не хлопнув дверью. Ни угроз, ни обещаний расправы, ни даже презрения. Это было… странно и пугающе своей неестественностью.

Утром пришли знакомые медсёстры — те самые, что выхаживали меня после первого раза. Я парочку даже назвал по именам, пошутил, что скоро заведу тут постоянную прописку. Выписали целую гору лекарств в ярких упаковках, велели приходить на перевязки через день и «ради всего святого, офицер, больше не лезть в драки, вы же не уличный бандит». Я пообещал ничего не обещать, и они покачали головой, но в глазах светилась привычная устало-добрая улыбка.

Спустившись в регистратуру, я забрал сложенный втрое счёт. По пути домой зашёл в банк, где кассирша с безразличным лицом приняла оплату — сумма была внушительной, но не разорительной, благодаря моей служебной страховке. Дома был уже к обеду. Разложил купленные по дороге продукты по почти пустому холодильнику. «Придётся учиться готовить. Одному».

Открыл картонную коробку молока, пахнущего парным, и плюхнулся в потрескавшееся кожаное кресло. Голова гудела, словно улей. Нужно было разложить всё по полочкам, пока воспоминания не расплылись.

Во-первых, драку замяли. Меня никто не допрашивал, протокол не составляли. Никаких копов, ни участковых, ни наших из отдела внутренних расследований. Как будто ничего и не было.

Во-вторых, этот маг… Он не стал меня преследовать. Почему? Сына отчитал, как провинившегося школьника, а на меня — ноль внимания. Как на пустое место, на погоду за окном.

В-третьих… Самое главное и пугающее. Почему в той первой драке в трущобах я получил ранение от двух пьяных оборванцев, а тут, против семерых, включая мага… будто вошёл в транс? Как будто кто-то другой, более опытный и безжалостный, управлял моим телом. Откуда эти знания?

Ответов не было. Одна сплошная, глухая стена вопросов, упирающаяся в потолок палаты и в пустоту квартиры.
«Ладно, — решил я, допивая молоко, которое казалось безвкусным. — Сегодня же по пути к Микки куплю самый толстый блокнот и надёжную ручку. Пора начинать вести дневник. А то свихнусь окончательно, и меня упекут уже в другую больницу».

Перед выходом, уже надев куртку, я заметил на прикроватном столике у двери конверт. Он был из плотной, кремовой, дорогой бумаги с изящным золотым тиснением в углу. Моё имя — «Господину Арчеру Зейну» — было выведено на нём каллиграфическим, аристократическим почерком, который казался артефактом из другого века. Внизу, мелким, но чётким шрифтом:
Отправитель: Харлан Ла Бруньер.

Имя мелькало в газетах, обычно в колонках светской хроники, среди отчётов о благотворительных балах и открытиях галерей. Я никогда не вникал, кто это такие — эти люди существовали в параллельной вселенной. Но раз уж на меня обратили внимание… Сердце учащённо забилось. Я вскрыл конверт осторожно, будто боялся, что он взорвётся.

Внутри, на безупречно белом, тяжёлом листе тёмными, почти чёрными чернилами был написан следующий текст:

«Многоуважаемый господин Арчер!
Примите уверения в моём самом искреннем и глубоком к Вам интересе. Обстоятельства вчерашнего вечера, сколь бы досадными и неподобающими они ни были, несомненно указали на наличие у Вас качеств, вызывающих неподдельное уважение.
Извольте оказать мне честь Вашим визитом в наше семейное палаццо «Золотое Сердце» сегодня, до наступления шести часов вечера.
Искренне Ваш,
Харлан Ла Бруньер»

Стиль был выдержан безупречно — ледяная, отстранённая вежливость, за каждой фразой которой скрывалась стальная, не терпящая возражений воля. Я начал лихорадочно рыться в памяти. Фамилия и название особняка щекотали что-то на задворках сознания. Я схватил вчерашний, ещё не выброшенный номер «Курьера» и быстро, почти срывая страницы, пролистал его. И нашёл: небольшая, ничем не примечательная заметка о благотворительном вечере в пользу сирот, спонсором которого выступил клан Ла Бруньер. И в скобках, самым мелким шрифтом:
«...Известные меценаты, владельцы сети элитных заведений столицы, включая клуб „Грех Неона“».

Вот тебе раз. Угораздило же вляпаться не просто в богача, а прямо в хозяина того самого ада, из которого я только что выполз. И не просто вляпаться, а устроить побоище на его парковке.

Я молча вышел, поймал первое попавшееся такси и поехал к Микки. Ввалился к нему в квартиру и вывалил всю историю — сбивчиво, с деталями про драку, про магию, про странное письмо. Он слушал, не перебивая, и на его морщинистом лице поочерёдно сменялись шок, неподдельный ужас и полнейшее недоумение.
— Почему ты не сидел дома, как нормальный человек?! — воскликнул он, хватаясь за голову. — Сидел бы, смотрел в стену, пил чай!

— Элис ушла, — честно, без прикрас признался я. — Мать её забрала. Насовсем. Вот и не сидится. Хотелось приключений, чтобы забыться… Похоже, нашёл их с избытком.

Микки задумался, почесал за ухом, и вдруг его глаза, обычно хитрые, загорелись неожиданной, почти безумной надеждой.
— Слушай, а это… Чёрт, а это может быть даже и к лучшему!

— Как это к лучшему? — не понял я, глядя на него как на сумасшедшего. — Я избил сына хозяина города, Микки!

— А вдруг этот Ла Бруньер-старший не знает о торговле дрянью в своём же клубе? Или знает, но не может ничего сделать, потому что там замешано что-то покруче простых барыг? Может, он тебя именно для этого и пригласил — хочет помощи извне, от человека, который не боится лезть в драку? Это объяснило бы, почему на тебя не завели дело и ты сейчас не сидишь в их подвале в одних трусах, с электрическими прищепками на сосках, а едешь на чай с печеньками!

Мысль была настолько бредовой, такой отчаянной попыткой найти хоть какой-то свет в кромешной тьме, что... в ней был свой, зыбкий резон. Микки похлопал меня по здоровому плечу, и в его прикосновении была странная уверенность.

— Раз уж ты едешь на аудиенцию к самому королю подполья, я займусь сегодня кое-какими делами без тебя. А то второй день жду, а ты только новые проблемы приносишь, как кот мышей.

— Ладно, — горько усмехнулся я. — Сегодня же вечером заведу дома телефон. Надо быть на связи. Если, конечно, я оттуда вернусь.

— И я у себя поставлю, — пообещал Микки. — Из наших кровных возьму. Чтобы ты не пропал.

Я вышел от него, поймал такси до поместья Ла Бруньеров и ехал, глядя в запотевшее окно, с тяжёлыми, но уже не безнадёжными мыслями. Возможно, ничего в этой жизни не происходит просто так. Возможно, моё падение в грязь, потеря Элис и ярость были лишь первым, мучительным шагом на новой, опасной до головокружения шахматной доске. И теперь я ехал знакомиться с её главным, загадочным игроком.

Читать далее

Так я просидел весь вечер, медленно погружаясь в алкогольный туман, который затягивал раны души густым, обманчивым бальзамом. Когда в голове зашумело достаточно громко, чтобы заглушить внутренние голоса, я подошёл к стойке и положил на неё смятую купюру. Бармен потянулся за деньгами, но я наклонился ближе и тихо, шепотом, проговорил:
— Выйдем. На минутку. Нельзя, чтобы видели.

Он кивнул, без тени удивления, и мы вышли на прохладную, пропитанную ночными запахами улицу. Я огляделся, убедился, что мы одни в тусклом свете фонаря, и пожал ему руку. В крепком, коротком рукопожатии осталась обещанная, толстая пачка денег. Он быстрым, отработанным движением сунул её в глубокий карман своего фартука.

— Обнаружили тех... эльфов только к вечеру, — так же тихо сказал он, избегая моего взгляда. — Днём тут был целый кортеж их семей, чёрные лимузины. Я, конечно, ничего не рассказал. Но молчать совсем не мог — сказал, что видел какого-то типчика из Нижних кварталов. Полуэльфа, полугоблина... Кто их разберёт в этой грязи? Они, кажется, поверили.

Я кивнул, коротко поблагодарил и, пошатываясь от выпитого и усталости, побрел прочь, оставляя за спиной островок относительного спокойствия. Снова чувствовал внутри себя эту... пустоту. Я шёл по той самой серой, ничейной зоне, которую местные завсегдатаи называли «Сумерки». Лично для меня сумерками был весь этот дрянной, двуличный город. Здесь пахло особенно остро — дорогими сигарами и кожей, доносившимися с одной стороны улицы, и угольной гарью, перегоревшим маслом — с другой. Это была буферная зона, где патрули из Верхнего города сменялись бандитами из Нижнего по какому-то негласному, тщательно соблюдаемому графику, который, я был уверен, их главари согласовывали за бокалом вина.

То ли алкоголь так влиял, размягчая внутренние барьеры, то ли я наконец перестал обманывать себя, но мысли текли ясно, горько и безжалостно. Домой? А есть ли теперь дом? Та пустая квартира с призраками несбывшихся надежд?

Я хмыкнул, и звук этот был похож на лай раненой собаки. Поймал ещё один экипаж, на этот раз с хмурым орком за рулём, от которого пахло дешёвым табаком и потом.
— «Грех Неона», в Изумрудном квартале, — бросил я, плюхаясь на жёсткое сиденье.

Мы тронулись в путь. Сквозь туманную пелену запотевших стёкол я наблюдал, как серые сумеречные улицы постепенно растворялись, уступая место сверкающему, вылизанному миру избранных. Мир тех, кто считал себя вершиной жизненной пирамиды, чей успех зависел лишь от счастливого случая рождения в правильной семье. Их власть питалась чужими слезами и кровью, напрасно прожитыми годами труда. Люди, чьи кошачьи глаза скользили мимо тебя, даже не удостоив взглядом; те, кто проматывал твой годовой заработок за один пьяный миг в дорогом ночном клубе. А ты оставался здесь, по другую сторону окна, чужак среди блеска и лжи, брошенный среди пепла вчерашнего дня.

С такими чёрными, как смоль, мыслями мы подъехали к клубу. Я расплатился, вышел и глубоко вдохнул ночной воздух Изумрудного квартала. Он пах дорогими духами, запретными удовольствиями, деньгами и… моим следующим, смертельно опасным приключением. Хмель в голове прошёл, сменившись холодной, стальной, абсолютно ясной решимостью. Страх отступил, уступив место ледяной пустоте, которую теперь предстояло заполнить делом.

Яркая, неоновая вывеска клуба «Грех Неона» отливала ядовитыми розовыми и синими цветами, которые даже в моём приглушённом, монохромном восприятии резали глаза агрессивным мерцанием. От толпы, состоявшей из нарядных людей, изысканных эльфов и прочей разномастной, но однозначно богатой публики, исходила плотная волна пьяной, развязной эйфории, смешанная с дорогим парфюмом. А от некоторых тянулся тот самый знакомый, химический и маслянистый шлейф чего-то более тяжёлого и опасного, который висел в воздухе словно миазмы. Жаль, я не умею чувствовать предметы на расстоянии — найти дилера в такой толпе оказалось бы куда проще.

На входе меня остановила охрана — двое громил с квадратными челюстями, чьи взгляды сканировали меня с головы до ног с явным неодобрением, задерживаясь на моей неприметной, но простой куртке.

— Ты куда, дружок? — буркнул один, его голос был низким, словно скрежет камней.

— Отдохнуть, как все, — ответил я, стараясь говорить развязно. — Могу заплатить за вход.

Я небрежно достал из кармана пачку денег. Взгляды сразу смягчились, жадность на миг затмила подозрительность, и меня молча пропустили, отодвигая бархатный канат.

Внутри было тесно, шумно и душно. Грохочущий бит пробивался сквозь тела, воздух был густым от смеси духов, пота и дыма. Я протиснулся к бару, заказал тёмного — этот горький напиток стал моим верным спутником в этом падении. Стоя у стойки с холодным бокалом в руке, я закрыл глаза на секунду, отсекая внешний шум и настраивая свои внутренние «антенны». Я искал не просто общий фон наркотиков. Я искал конкретного человека — Крокодила. Чем дольше всматривался в этот хаос из сотен переплетённых аур, тем яснее осознавал тщетность затеи: они торговали этой дрянью прямо здесь, открыто, и ни у кого из охраны или посетителей это не вызывало даже малейшей тревоги. Система работала как идеально отлаженный, хорошо смазанный механизм, а я был всего лишь песчинкой в её шестерёнках.

Первый бокал кончился быстро, горьковатая жидкость почти не оставила следа. Я заказал второй и, пока бармен наливал, наклонился и спросил вполголоса, перекрывая грохот музыки:
— У кого тут можно… подсластить вечер? Знаешь, для остроты ощущений.

Фраза, подслушанная в трущобах, сработала. Бармен, не глядя на меня и продолжая вытирать бокал, пробурчал себе под нос:
— Не знаю, о чём ты. Но если уж приспичило, сходи в туалет. Там всё само найдётся. Ищи того, кто не танцует.

Я кивнул, допил пиво залпом и направился к туалетам, расположенным в глубине зала. Пока стоял у писсуара, из дальней кабинки доносились чавкающие, животные звуки и сдавленные стоны.

«Будто у себя дома...» — мысленно поморщился я с неприятным чувством.

Выйдя из туалета, я сразу попал в лапы какой-то размалеванной красотки в блестящем, обтягивающем платье. Она тут же подхватила меня под руку — её пальцы были липкими от коктейля — и потащила на танцпол, лепеча пьяным, заплетающимся языком что-то насчёт моего долгого отсутствия. Видимо, спутала с кем-то другим. Я решил воспользоваться моментом и приобнял её за талию.

— Искал тебя, — прошептал ей на ухо, ощущая, как её тело податливо прижалось ко мне.

Решил забросить удочку, повторив кодовую фразу:
— Ты одна здесь сияешь ярче всех этих дурацких фонарей. Я бы тоже не прочь немного… посиять. Осветить этот вечер.

Она лукаво посмотрела на меня сквозь густую тушь на ресницах, ее глаза были стеклянными.
— Часто нельзя, милый, а то сгоришь, как мотылек.

Не знаю, было ли это метафорой или прямым указанием на наркотик, но в этот момент она, видимо, наконец разглядела моё лицо и поняла, что я не тот, кого ждала. Её лицо исказилось на миг разочарованием и злостью, но я просто притянул её ближе и продолжил танец, грубо и настойчиво ведя в такт музыке. Сначала она попыталась вырваться, потом рассмеялась — пьяный, бесшабашный, почти истерический смех — и забылась, отдавшись движению. Похоже, ей было всё равно. Через минут двадцать она уже начинала выдыхаться, обвисая на моей руке, а я чувствовал себя… странно нормально. Слишком нормально для выпитого количества алкоголя. Хмель будто выветривался из крови, а усталость отступала, уступая место какой-то странной, неестественной выносливости, которой у остальных посетителей, валившихся с ног, явно не было.

Она заметила, что я не выдохся, как обычный смертный, после двадцати минут бешеного танца под оглушительный бит, и её взгляд из пьяного и рассеянного сделался хищным, заинтересованным, изучающим.

— А во всём ты такой выносливый? — прошептала она, обвивая мою шею руками. Её дыхание пахло дорогим коктейлем и чем-то химически сладким.

Решив, что могу получить от неё куда больше, чем просто информацию, я нагло притянул её к себе, чувствуя, как блестящая ткань платья скользит под пальцами, и поцеловал. Грубо, без лишних нежностей, захватывая инициативу. Она ответила с пьяной, жадной страстью, а когда я оторвался и посмотрел в её затуманенные, осоловелые глаза и сказал:
— Выносливей меня ты вряд ли встречала, —
на её губах расплылась довольная, хитрая улыбка, полная обещаний.

— Хочу познакомить тебя с друзьями, — выдохнула она, её голос стал томным, и потянула меня за собой, протискиваясь сквозь толпу к ряду зарезервированных VIP-лож.

Там, в клубах густого, ароматного дыма дорогих сигар, сидели люди, эльфы и — что стало неожиданностью — пара гномов в богатой, но практичной одежде. Большинство из них живёт в подземных городах-кузницах, но некоторые селятся и "наверху". Она пьяно выпалила их имена, я даже не пытался запомнить этот винегрет из титулов и фамилий, а потом запнулась, осознав, что не знает моего.

— Зейн, — коротко представился я и плюхнулся на свободное кресло, демонстративно развалившись, изображая раскованность, которой не чувствовал.

Она тут же устроилась у меня под боком, бросив вызывающий, победный взгляд на свою подругу, которая явно метила на это место. Один из эльфов что-то вещал о финансовых успехах своего нового предприятия, а моя новая «подруга» полезла в свою крошечную, блестящую сумочку.

В этот момент раздался гневный, надтреснутый крик, перекрывший музыку. К ложу, игнорируя попытки охраны его остановить, шёл молодой парень. Лицо его было искажено обидой и яростью, дорогой костюм помят. Охрана не двигалась с места, лишь беспомощно переглядывалась — значит, свой, сынок какого-то важного олигарха.

Он подскочил и попытался вытянуть девушку с дивана. Я встал перед ним, преграждая путь, чувствуя, как напрягаются мышцы спины. Сзади раздавался весёлый, возбуждённый смех и одобрительные возгласы компании — им явно хотелось кровавого шоу, развлечения за чужой счёт.

— Ты знаешь, кто я?! — зашипел парень, трясясь от гнева, его глаза были пусты от злобы. — Ты знаешь, кто мой отец?!

— Отвали, — спокойно, почти лениво сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Сегодня она занята. Ищи себе другую. Тут желающих хватает.

Спиной я чувствовал яркий, пёстрый коктейль эмоций девушки — страх, возбуждение, пьяное любопытство. По его позе было видно, что парень открыто драться не решался, боялся испортить дорогую одежду или репутацию. Затем он зло взглянул на неё, на меня, на смеющуюся публику и прошипел так, что мелкие брызги слюны долетели до моего лица:
— Сегодня ты нажил себе очень серьёзные неприятности, ублюдок. Очень серьёзные.

Он развернулся и ушёл, отталкивая окружающих. Зал сотряс новый взрыв хохота и восторженных криков. Кто-то даже крикнул: «Надо было врезать ему, жалко!»
Одна из девушек в шутливой, игривой манере возмутилась: «Ой, ну тогда бы клуб закрыли! У папочки связи везде!»

Я сел на место, стараясь сохранить маску безразличия. Девушка тут же игриво закинула свою тонкую, изящную ногу мне на колено и, наконец, достала из сумочки маленький, переливающийся всеми цветами радуги, словно крыло экзотической бабочки, пакетик.

— Ну что, сияющий рыцарь, хочешь немного… настоящего света? Того, что делает ночь ярче дня?

Она протянула мне «Сияние». Тот самый элитный наркотик, который был дороже и, судя по всему, в разы сильнее дешёвых «Осколков неба». Искушение лежало на её ладони, блестящее и смертельно опасное.

Я усмехнулся, стараясь, чтобы усмешка получилась лёгкой и циничной:
— Ты же сама сказала: можно сгореть, как мотылёк. Я не готов к такому героическому подвигу. Сегодня хватит огня и попроще.

Вместо этого я подхватил со столика первую попавшуюся тяжёлую хрустальную бутылку какого-то крепкого эльфийского ликёра, пахнущего травами и мёдом, и сделал большой, обжигающий глоток. Огонь распространился по горлу, приглушив внутренние тревожные предостережения, смыв остатки совести.

Она же, недолго думая, с привычной практичностью высыпала щепотку радужного порошка на тыльную сторону ладони и резко, с характерным шумом, втянула его носом. Я видел, как её зрачки мгновенно расширились, поглотили радужку, стали чёрными безднами, а по всему телу разлилась та самая знакомая, маслянистая, чужая аура химической эйфории, которую я научился ненавидеть и выслеживать. Физически меня пронзило ощущение мерзкого дискомфорта, словно кишки свернулись тугим узлом от одной лишь мысли о том, какие чудовищные процессы разыгрываются прямо сейчас глубоко в её клетках. Но спиртное уже вязким туманом окутало разум, медленно растворяя остатки ясности сознания. А душащий аромат густых, дорогих духов, пульсирующая близость её тела, нежданно ставшего послушным орудием моего желания, и опьяняющее чувство вседозволенности превращали омерзение в сладостное покалывание... Всё глубже погружаясь в мутный омут похоти и самодовольства.

Я приложился к бутылке снова, осушив её почти до половины. Горло горело, но голова оставалась подозрительно ясной.
— Поехали куда-нибудь, — прошептала она, её голос был хриплым, томным и властным. — Где потише.

— Поедем, — почти тут же согласился я, чувствуя, как пьяный азарт закипает в крови. — Только давай возьмём ещё «Сияние». Про запас. Чтобы на всю ночь хватило.

Она молча притянула меня за воротник, её пальцы были холодными, и поцеловала — долгим, влажным поцелуем, полным обещаний, а потом повела через шумный танцпол, рассекая толпу, словно корабль волны. Богачи из ложи провожали нас пьяными выкриками и пожеланиями удачи. Мы подошли к другой VIP-зоне, более закрытой, отгороженной глухой ширмой. Внутри, в клубах дыма, сидели одни гномы.
«Вот она, главная лавка», — мелькнуло у меня чётко и холодно. «Не в грязных углах, а прямо здесь, в сердце роскоши».

Моя спутница обратилась к самому старшему и суровому из них, с седой, заплетённой в сложные косы бородой:
— Дайте нам немного… посиять сегодня. Чтобы хватило надолго.

Она потянулась за сумочкой, но я остановил её руку.
— Что же я за рыцарь, если моя принцесса сама платит? — с напускной, пьяной галантностью сказал я и шагнул к гному, чувствуя на себе его тяжёлый, оценивающий взгляд.

На столе лежал аккуратный, переливающийся, как опал, пакетик. Я спросил, сколько должен. Гном-телохранитель, не моргнув глазом, назвал сумму. У меня перехватило дыхание. Цифра оказалась астрономической. К счастью, с собой была целая пачка банкнот, отобранных у эльфов. Этих денег хватило бы на аренду той самой квартиры на целых два месяца. Тихо, стараясь скрыть волнение, я медленно отсчитывал толстые хрустящие банкноты, заранее понимая, что сдачи ждать бесполезно. Казалось, сама жизнь вытряхивает из меня последние иллюзии.

Но когда я уже разворачивался, гном хрипло, будто скрипя камнями, произнёс:
— Эй, человечишка. Сдача. Наш принцип — честная сделка.

И протянул мне ещё один, меньший пакетик с парой тускло-синих таблеток — «Осколки неба». Жалкая подачка на фоне купленного «Сияния».

Я поблагодарил, изображая пьяную, неловкую благодарность, забрал смертоносный «улов» и вместе с девушкой вышел из клуба в спящую, прохладную ночь.

«Кто бы мог подумать», — с горькой, едкой иронией подумал я, шатаясь по мостовой, блестящей от влаги.
«Гордость Академии Справедливости. Подававший надежды офицер Управления Правопорядка. Покупает наркотики у гномов в ночном клубе, тратя на них деньги, отобранные у других наркоманов».

Циничная, отполированная мысль мелькнула в голове:
«Чего не сделаешь ради блага города и раскрытия крупных преступлений. Все средства хороши».

Но в глубине души, на самом дне, я понимал, что это уже не прикрытие и не легенда. Это — самооправдание. И с каждым шагом по пустынному тротуару, под руку с девушкой, от которой пахло дорогими духами и смертью, оно звучало всё тише, пока не превратилось в жалкий, неслышный шепот.

Читать далее