PeachyNsk

PeachyNsk

Пикабушница
65К рейтинг 106 подписчиков 15 подписок 250 постов 158 в горячем
Награды:
5 лет на Пикабу

Учить учиться. Часть 4.

Метапознание

О стратегиях управления познанием, субъективной уверенности и метакогнитивных переживаниях. Что мы знаем о своих когнитивных способностях? И как использовать эти знания для эффективного решения задач? Психолог Мария Фаликман рассказала о том, как можно управлять собственным познанием.

Метапознание, как следует из самого термина, — это знание человека о своем собственном познании и основанная на этом знании способность управлять своими познавательными процессами в ходе приобретения новых знаний. В современном мире метакогнитивные навыки становятся ключевыми в человеческом обучении. Веками школа стремилась дать человеку знания, а сейчас мы легко получаем их в интернете. И часто бывает, что ученики знают по какой-то теме больше, чем учитель. Поэтому главное, что имеет смысл развивать, — это способность управлять своим собственным познанием на основе знаний о нем.

Сам термин «метапознание» ввел в психологию Джон Флейвелл. Он был учеником великого швейцарского эпистемолога и психолога Жана Пиаже, исследователя человеческого интеллекта и детского когнитивного развития. Продолжая линию Пиаже, Флейвелл пытался понять, каким образом ребенок получает знания о своем собственном познании и как он может их эффективно использовать. Флейвелл различил два компонента в структуре метапознания. С одной стороны, знание о собственном познании, метазнаниевый компонент: что я знаю про свою память, про свое внимание, мышление, про свои способности. А с другой стороны, компонент регулятивный, связанный с управлением: как я эти знания использую, для того чтобы эффективнее решать стоящие передо мной задачи. В этом регулятивном компоненте выделяются три основных процесса: планирование, то есть постановка целей — чего я хочу добиться, что я хочу освоить; мониторинг — отслеживание того, эффективно ли я приобретаю новые знания; и оценка, то есть сопоставление с искомым результатом.

И метакогнитивный, и регулятивный компоненты сейчас очень хорошо изучены и структурированы. Но в метакогнитивной сфере, в том, что мы знаем о своем познании, помимо знаний о своих познавательных процессах, о том, сколь долго мы можем фокусировать внимание, какая память у нас развита лучше — слуховая, зрительная, смысловая, — как долго мы должны повторять ту или иную информацию, чтобы она закрепилась в памяти, выделяют еще три важных компонента. Первый — это метакогнитивные переживания — знания о типах задач и стратегиях, которые я могу использовать в приобретении новых знаний.

Что касается метакогнитивных переживаний, то, по Флейвеллу, это ключ к развитию метапознания в детском возрасте. Это чувства, возникающие в связи с тем, насколько эффективно или неэффективно я решаю задачу. Это чувства, которые дают понять, что что-то пошло не так или, наоборот, что все удалось, может быть, даже лучше, чем я ожидала. Например, когда Пушкин восклицает: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!», это яркое проявление метакогнитивных переживаний. С другой стороны, когда я чувствую, что я в тупике, задача не решается, это тоже пример метакогнитивных переживаний. На самом деле они нам нужны на всех этапах решения любой задачи. Они позволяют оценить, решаемая задача или нерешаемая, могу я ее решить или не могу, двигаюсь я в правильном направлении или в неправильном, могу ли я с уверенностью сказать, что задача уже решена, или нужно еще поработать. И тем самым через метакогнитивные переживания мы можем подстроить стратегию управления собственным познанием — то, что обозначается как метакогнитивная стратегия, и то, что довольно тесно связано с типами задач, которые я решаю.

Про задачи отдельная история. Это тоже важный компонент моих метакогнитивных знаний, потому что я буду хуже решать задачи, если не знаю, какие задачи мне даются легче, а какие сложнее, если я не знаю, какие способы решения задач для меня наиболее эффективны. Например, когда я должна понять, как мне куда-то прийти, эта задача может быть решена по-разному: кто-то лучше ходит по словесному описанию, кто-то по схеме, а кому-то нужно посмотреть, как выглядит улица, и по этой картинке он придет лучше всего. Точно так же кто-то хорошо собирает фигурку из Lego по описанию, а кто-то — ориентируясь на целостное изображение, которое приводится в брошюре.

Помимо этого, к метакогнитивным знаниям о задачах относится знание, связанное с оценкой вероятности решения задачи, то есть какова вероятность успешного решения задачи мной с моими когнитивными особенностями в свете того, какие условия у меня сейчас имеются. И наконец, самое главное и интересное, что есть в метапознании и что находится на стыке между метазнанием и метарегуляцией, — это метакогнитивные стратегии, то есть стратегии управления собственным познанием на основе знаний о нем для эффективного решения стоящих передо мной задач. Это знание о том, с чего начинать, а что оставить на потом, как долго возиться с задачей одного типа, чтобы осталось время на эффективное решение задачи другого типа, как распределить внимание между задачами, зная, сколько усилий каждая из них от меня потребует.

Одно из ключевых слов для современной жизни в школе и не только — это многозадачность. Жизнь в условиях многозадачности возможна только благодаря эффективному использованию метакогнитивных стратегий, благодаря знанию о том, каким образом задачи можно эффективно совмещать. Хорошо известно, что многозадачность тренируема. Да, поначалу она сложна. Да, поначалу она резко ухудшает решение всех совмещаемых задач. Но если научиться их совмещать, можно добиться очень эффективных результатов. И современная школа на это совершенно не работает. Ребенка, как правило, ориентируют на одну задачу и стараются следить, чтобы он не отвлекался, например, на телефон, с которым он существует в абсолютно неразрывном симбиозе с довольно-таки юного возраста. И может быть, ребенок вполне способен к такому управлению собственным познанием, совмещать ему удается, а может быть, и нет. Здесь вопрос сугубо индивидуальный. Главное — не убить многозадачность на корню.

На самом деле главное, про что метапознание в школе, — это про возможность индивидуальных траекторий обучения. Какой вопрос всегда адресует учитель школьнику? Он спрашивает: «Что ты узнал?» Или говорит: «Иди отвечай, что ты узнал». И некоторым может оказаться даже скучно: может, он это узнал не в школе, а может, он это знал раньше.

Развитие метапознания начинается с двух других вопросов. Прежде всего, с вопроса «Как ты это узнал?». Это заставляет школьника рефлексировать о том, как работала его память, как работало его внимание, как он мыслил. И второй главный вопрос — «Зачем ты это узнал?», то есть для чего ребенку это знание, где оно может быть востребовано. И этот вопрос напрямую выводит нас на проблему мотивации — того самого, чего современному школьнику чаще всего не хватает. Родители и учителя жалуются: «Он не хочет учиться, ему ничего не интересно». На самом деле оказывается, что ему может быть очень интересно, если он поймет, зачем ему это надо. Но пока ему никто не задал этот вопрос, может быть, сам он об этом и не задумывается.

Отсюда главный ответ на вопрос «А как метапознание развивать?». Это все очень хорошо: знания о своем познании, внимание к метакогнитивным чувствам и переживаниям, к субъективной уверенности, к оценкам эффективности или неэффективности способа решения задачи. Для того чтобы на этот вопрос ответить, чтобы выработать способы обучать метапознанию в школе и корпоративной сфере, нам нужно понять, что, пока мы вслух не спросим, никто не задумается. И оказывается, что главный способ обучения метапознанию — это проговаривание (как говорят ученые, вербализация) того, что мы делаем, какие вопросы задаем, как именно отслеживаем движение к цели. Важно, чтобы учитель, наставник в явном виде показывал, как работает метапознание на этапах планирования, мониторинга и оценки. Чтобы он вместе с учениками начал проговаривать, что сейчас мы делаем то-то, а сейчас, например, следим, сколько времени мы можем удержать внимание; а теперь смотрим, какое решение этой геометрической задачи кажется тебе и тебе более эффективным, а сейчас — эффективно мы ее решали или нет. Без этого не получится ничего.

Правда, здесь всплывает первая и главная проблема обучения метапознанию в школе: а где найти время? Потому что на уроке времени и так недостаточно. А если мы еще начнем проговаривать, как осваивали материал, его потребуется еще больше. Еще страшнее для учителя задать вопрос «А зачем мы осваиваем материал?». Представьте себе ребенка, который начинает размышлять о том, зачем ему в жизни понадобится знание столицы Гондураса. Но об этом имеет смысл порефлексировать. И именно эта рефлексия и целевая детерминация нашего познания могут решительно повысить мотивацию обучения и помочь выбрать индивидуальную траекторию развития. Без знаний о собственном познании и о том, как все это устроено у нас в голове, как это устроено лично у меня и чем я отличаюсь от всех остальных, что мне дается легче, что мне дается труднее, — без этого с места не сдвинуться.

Автор: Мария Фаликман доктор психологических наук, руководитель, профессор департамента психологии факультета социальных наук НИУ ВШЭ, ведущий научный сотрудник лаборатории когнитивных исследований НИУ ВШЭ, научный руководитель Московского семинара по когнитивной науке

Источник: postnauka.ru

Показать полностью
30

Настоящая близость

"Настоящая близость означает, что кто-то разделяет меня со мной. Это значит, что кто-то приглашает меня быть с ним, переживать его как другого, а сам, в свою очередь, имеет желание переживать меня. Если я готов принять это приглашение, тогда я действительно люблю".

Альфрид Лэнгле

Настоящая близость
Показать полностью 1
15

Учить учиться. Часть 3

Мотивация ученика

О внешней и внутренней мотивации, выученной беспомощности и эксперименте Барбары Шил. Как сформировать у ребенка интерес к учебе? А как у целого класса? Психолог Екатерина Патяева рассказала о семи основных факторах, которые влияют на мотивацию ученика.

Вопрос о мотивации учения — это вопрос о желании и нежелании учиться. Первый вопрос: почему и в каких ситуациях ребенок или взрослый хочет учиться, а в каких не хочет? Второй: как мы можем выстраивать ситуацию учения, в которой человек захочет учиться?

Чтобы это стало понятно, давайте начнем с эксперимента, который провела американская учительница начальных классов Барбара Шил в 1965 году. У нее был трудный класс — старший класс начальной школы, по-американски — шестой. Класс был трудный, потому что в нем было 36 человек, учиться большинство из них не хотело, были проблемы с дисциплиной, детей часто вызывали к директору. В дополнение ко всем бедам родители ничего сделать с детьми не могли и поэтому во всем обвиняли школу. Барбара Шил была опытной учительницей. Она попробовала все доступные педагогические средства, но результат был несущественный. Тогда она решилась провести эксперимент и изменить саму ситуацию учения.

Она обратилась к подходу Карла Роджерса, который обычно называют недирективным или человекоцентрированным. Суть его в том, что человеку дается свобода определять свои собственные действия. Обычно ситуация учения строится как директивная. В ней есть программа, учитель и ученик — получается некая вертикаль. Причем если ученику интересны те знания, которые ему скармливает учитель, то он учится. Как правило, это меньшая часть детей. Если ученику интересно, это внутренняя мотивация учения, она идет изнутри. Если ему неинтересно, учитель должен придумать какую-то внешнюю мотивацию: оценки, награды или наказания. В этом случае само обучение неинтересно, но ради того, чтобы папа купил новый смартфон, мама не наказывала или чтобы в будущем получить хорошую работу, можно и поучиться. Это внешняя мотивация. Она всегда менее эффективна, чем внутренняя, однако тоже работает.

Но есть дети, у которых внешнюю мотивацию таким образом не удается сформировать: либо на них просто не действуют награды и наказания или они не слишком значимы, либо они в начальной школе срабатывают, а в подростковом возрасте работать перестают. Это называется амотивация, то есть отсутствие мотивации. Суть человекоцентрированного подхода применительно к обучению в том, чтобы перестать выстраивать для ребенка внешнюю мотивацию и попытаться сформировать мотивацию внутреннюю.

На первом этапе эксперимента Барбара Шил объявила в классе, что будет проводить эксперимент: каждый ученик в течение всего учебного дня может заниматься тем, чем он сам хочет. Дети закричали: «Ура!» — и начали заниматься разными вещами. Кто-то учился и успевал сделать больше, чем обычно. Кто-то стоял на ушах. Кто-то рисовал, занимался чем-то интересным. В конце дня Барбара подвела итоги. Общий итог был таким, что почти всем эксперимент понравился. При этом кто-то сильно продвинулся в учении, а кто-то просто приятно провел время. У многих детей осталось ощущение, что было шумно, но при этом все очень хотели продолжать этот эксперимент. Несколько человек сказали, что они чувствовали себя неуютно и обычная ситуация, когда учитель дает задания, была бы для них комфортнее. Однако их убедили продолжить, чтобы посмотреть, что будет дальше.

На следующем этапе дети делали то, что считали нужным, но Барбара помогала каждому составлять план работы на день. Они как бы заключали трудовой контракт. Учительница помогала составлять план и одновременно давала ребенку средство оценивания — книгу для учителя, где есть критерии оценки выполненной работы. То есть ученик должен был сам планировать свою работу и сам ее оценивать. По результатам этого этапа большинство детей были довольны. Четыре человека сказали, что им было некомфортно, зато у всех остальных запустился процесс учения, которое идет изнутри. Им нравилось, и они достигали результатов.

На третьем этапе было все то же самое, но учительница объяснила детям, что существует программа и за неделю нужно пройти то-то и то-то. Она говорила о последовательности отработки навыков. То есть ученики еще больше брали на себя возможность определять свою деятельность, контролировать ее, делать то, что обычно делает учитель. Результаты работы ученики обсуждали с учителем и сами выставляли себе оценку. Барбара сказала, что обычно дети занижают себе оценки, а она ставит им более высокую оценку, чем они себе сами.

При этом, так как человекоцентрированный подход предполагает полную свободу действий, стало больше проблем с дисциплиной. Те дети, которые и так обычно не учились, группировались, начинали друг друга задирать и мешали остальным. И были дети, которые в такой ситуации чувствовали себя некомфортно. Поэтому на следующем этапе, основном и самом длинном, Барбара Шил решила все-таки разделить класс на две группы. В первую группу попали дети с самоуправляемым учением — те, кто учился сам, бо́льшая часть класса. Они сами ставили себе цели, учительница лишь давала им средства и помогала уточнять цели и оценивать задания. Вторая группа была группой традиционного, директивного учения и состояла из детей, с которыми учительница проводила время как обычно: давала им задания и проверяла их. В эту группу попали те, кому было некомфортно самим определять для себя задания и цели, и те, у кого по каким-то причинам не получалось учиться в самоуправляемом режиме. Эти дети были очень импульсивны и не могли выполнить свой план.

Эксперимент длился полгода. В результате оказалось, что все дети освоили программу и стали учиться лучше. Те, кто и так хорошо учился, достигли выдающихся успехов. А те, кто относился к неуспевающим, вышли на средний программный уровень. При этом Барбара Шил отметила, что ее собственное настроение начало колебаться, так как иногда ей казалось, что все идет хорошо, а иногда — что ничего не получается. Она сделала вывод, что, прежде чем проводить эксперимент, учитель должен осознать, для чего ему это надо, и чувствовать себя достаточно уверенным в себе. Это очень важное условие. В результате эксперимента у большинства детей выросла внутренняя мотивация и полностью исчезла амотивация. У них вырос интерес к учебе и заинтересованность в своих успехах. Факторы, которые привели к росту внутренней мотивации, — это прежде всего свобода действий, поддержка со стороны учителя, предоставление средств учения и возможность общаться друг с другом. Со времени этого эксперимента прошло более пятидесяти лет. Было много исследований, которые в основном подтвердили эти результаты.

В целом в мотивации учения можно выделить семь больших факторов, которые на нее влияют. Прежде всего это интерес, подогревающийся умеренной новизной, успехом и разнообразием информации. Следующий фактор — автономия, свобода, возможность самому определять то, что человек делает, будь то ребенок или взрослый. Третий фактор — ощущение собственной компетентности. Если ребенку внушать, что он ничего не может и не умеет, то у него падает мотивация. Если он считает, что все может, у него растет заинтересованность в обучении.

Следующий фактор — это позитивные взаимоотношения с окружающими. Когда люди могут между собой общаться, они сами о чем-то договариваются. Это лучше влияет на учебную мотивацию, чем когда ученик делает что-то один. Это факторы внутренней мотивации. Факторы внешней мотивации — это вознаграждение и наказание. Есть еще один фактор, который можно отнести к внутренней и внешней мотивации, — это смысл обучения. Существует еще один принципиально важный феномен мотивации, часто встречающийся, к сожалению, в школьном обучении, — это выученная беспомощность. Она возникает в силу того, что ребенок или взрослый оказывается в ситуациях, когда он ничего не может сделать. Такая ситуация ему неподконтрольна, этот опыт запечатлевается, и потом уже там, где можно что-то сделать, он беспомощен и не может справиться с задачей. Выученную беспомощность открыл Мартин Селигман в экспериментах с собаками. Собак били током, невредным для здоровья, но болезненным. Одна группа собак могла избегать этого, нажимая на рычаг. Другая группа собак получала те же самые воздействия, но ничего не могла сделать. После этого обе группы попали в ситуацию, где ток можно отключить. Первая группа собак успешно это делала, вторая же так ничего и не смогла сделать. После этого эксперименты многократно повторялись на людях, и результаты были теми же.

Позже было обнаружено, что у детей выученная беспомощность может складываться к восьми годам как относительно стабильная характеристика личности. Происходит это в результате прошлого опыта беспомощности — в результате того, что ребенок видит ролевые модели, демонстрирующие беспомощность, скажем, по телевизору, или из-за тяжелых условий в детстве. Например, если ученик постоянно сталкивается с тем, что не может выполнить какое-то задание, а потом получает задачу, которая ему вполне по силам, он все равно не может ее решить. Он перестает пытаться.

И здесь есть два интересных момента. Прежде всего, выученной беспомощности можно избежать, даже когда ты ничего не можешь сделать, если перед этим была ситуация, когда негативное воздействие можно преодолеть. То есть мы можем делать, условно говоря, прививки против выученной беспомощности. Если ребенок преодолевает трудную ситуацию, а потом попадает в ситуацию, где он ничего не может сделать, выученная беспомощность не проявляется. Этот феномен приводит к трем вариантам дефицита: к мотивационному дефициту, когда человек перестает пытаться что-то сделать; к когнитивному дефициту — человек перестает понимать, что он может сделать; и к эмоциональному дефициту — подавленному, депрессивному состоянию, которое опять-таки мешает что-либо делать. Итак, с эксперимента Барбары Шил прошло более пятидесяти лет. Однако мы остаемся в ситуации, когда многие дети по-прежнему не хотят учиться и у многих в школе возникает выученная беспомощность. Вопрос в том, как мы можем изменить ситуацию обучения, чтобы дети хотели учиться.

Автор: Екатерина Патяева кандидат психологических наук, старший преподаватель факультета психологии МГУ имени М. В. Ломоносова

Источник: postnauka.ru

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!