Friendman

- Всякий мог бы управлять этой страной, - заметил Джордж.
Мы сидели в саду гостиницы "Кайзергоф", в Бонне, глядя с высоты на
Рейн. Это был последний вечер нашего бродяжничества; мы закончили
предпринятый "Bummel", и на следующее утро предстояло "начало конца": с
ранним поездом мы отправлялись в обратный путь.
- Даже я мог бы управлять этой страной, - продолжал Джордж. - Я написал
бы на листке бумаги все, что люди обязаны делать, велел бы это напечатать в
хорошей типографии и приказал бы развесить по городам и деревням; вот и все.
В современном тихом и обстоятельном немце, находящем полное
удовлетворение в том, что он платит подати и исполняет приказания тех, кто
волей судьбы поставлен властвовать над ним, - действительно трудно различить
черты его диких предков, для которых свобода была воздухом, жизнью, условием
существования; которые избирали вождей - но только для совета, а народ
оставлял за собой право исполнять или не исполнять предписания, относясь
презрительно к беспрекословному подчинению. В настоящее время в Германии
много толкуют о социализме, но это социализм, который при других условиях
быстро стал бы деспотизмом. Свобода воли и личности не искушает немца, он
любит, чтобы им управляли; а недовольные - не довольны только формой
проявления власти, но не самым ее существованием над ними.
Полицейский для немца - брамин. В Англии мы считаем городовых
безобидной необходимостью, они служат у нас в качестве верстовых столбов, а
в центре города оказывают пользу почтенным дамам, которые не могут сами
перейти через улицу; кроме благодарности за эти услуги, мы не питаем к ним
никаких особенных чувств.
Но в Германии городовой вызывает благоговение и восторг. Для немецкого
ребенка городовой - добрый волшебник: он устраивает площадки для игр, с
песком, качелями и гигантскими шагами, интересные базары и бассейны для
купанья; он же наказывает за шалости. Немецкое дитя стремится понравиться
городовому: если он улыбнется - оно счастливо; жить в одном доме с ребенком,
которого городовой погладил по голове - невыносимо, до такой степени он
важничает.
Здесь каждый гражданин чувствует себя солдатом, а городовых признает
офицерами. Городовой указывает ему, куда идти, и с какой скоростью, и как
переходить мосты; если бы у мостов не было полиции, немец готов был бы сесть
на землю и ждать, пока протечет вся река. На железнодорожных станциях его
запирают в комнату, где он может умереть, и в надлежащее время передают
кондуктору поезда - тоже, в своем роде, городовому, он усаживает немца на
определенное место, довозит куда следует и там выпроваживает.
В Германии незачем о себе беспокоиться: все делается для вас, и
делается хорошо. Никто от вас не требует, чтобы вы за собой смотрели: никто
не считает странным, если вы этого не умеете: смотреть за вами должен
полицейский. Если вы беспомощный идиот и попадаете в какую-нибудь историю, -
то виноват он, а не вы. Где бы вы ни были и что бы вы ни делали, он
заботится о вас - заботится добросовестно и безупречно. Если вы что-нибудь
потеряете - он найдет, если вы сами себя потеряете - он вас водворит куда
следует, если вы не знаете, чего вам хочется, - он вам объяснит; если вам
хочется чего-нибудь полезного и хорошего - он достанет.
Частные поверенные в Германии не нужны, если вы хотите продать дом или
купить землю, государство похлопочет для вас. Если вас надули, государство
начнет расследование дела. Государство вас страхует, женит и немножко
развлекает азартными играми.
- Пожалуйста, вы только родитесь на свет Божий, - говорит немецкое
начальство гражданину, - а мы сделаем все остальное. Дома и вне дома, в
болезни и добром здоровье, в труде и в удовольствии, всегда вам будет
сказано, что надо делать, - и уж мы посмотрим, чтобы вы действительно
сделали то, что надо. Ни о чем, пожалуйста, не беспокойтесь.
И немец не беспокоится. Если поблизости нет городового, он ходит, пока
не увидит объявления: тогда прочтет его и делает то, что сказано.
Я помню, в каком-то немецком городе мне случилось проходить мимо парка,
в котором играла музыка; в него вели двое ворот, у одних продавались билеты,
а другие - за четверть мили от первых - стояли широко открытыми; здесь не
было ни сторожа, ни городового, и каждый желающий мог бы свободно войти в
парк и слушать музыку. Но никто не подумал войти в эти ворота: все под
палящим зноем ползли к главному входу, где стоял человек и собирал входную
плату.
Я также видел, как несколько мальчуганов стояли в томлении перед
замерзшим прудом, место было пустое, вокруг ни души, и они могли бы кататься
на коньках часа три подряд - никто бы их не заметил; народ был далеко, за
полмили, на другом конце пруда, да еще за поворотом; но мальчишки так и
простояли, томясь желанием, но не сходя на лед только потому, что это
запрещено.
Такие факты невольно наводят на сомнения: одной ли породы Тевтоны с
грешным родом людским? Может быть, это добрые духи, слетевшие на землю
только для того, чтобы выпить стакан пива - которое, как им должно быть
известно, можно пить только в Германии?
Здесь дороги из деревни в деревню обсажены фруктовыми деревьями; никто,
кроме совести, не препятствует пользоваться их плодами. В Англии такое
обстоятельство возбудило бы страшное волнение: дети умирали бы сотнями от
холеры, доктора сбились бы с ног в борьбе с последствиями объедения зелеными
яблоками и неспелыми орехами, и публика пришла бы в негодование, требуя,
чтобы землевладельцам запретили устраивать вместо заборов и каменных стен
живые изгороди из фруктовых деревьев - за счет детских желудков.
Для англосаксонского ума представляется потерей времени проходить мимо
целых стен фруктовых деревьев и не трогать их; по нашему мнению, смотреть
хладнокровно на ветви, склоненные под тяжестью зрелых плодов, - было бы
насмешкой над дарами природы. А в Германии мальчик пойдет по такой дороге за
несколько миль, в соседнюю деревню, чтобы купить там на пять пфеннигов груш.
Мне кажется, что приговоренному к смертной казни немцу можно было бы
просто дать веревку и печатные правила: он отправился бы домой, прочел бы их
внимательно и повесился бы у себя на заднем дворе, согласно всем пунктам. Я
не удивился бы, услышав о таком случая.
Немцы - хороший, добрый народ - может быть, самый лучший на свете.
Наверное, в раю их гораздо больше, чем представителей других наций. Я только
не могу понять, каким образом они туда попадают: невероятно, чтобы душа
каждого отдельного немца самостоятельно влетала на небо; мне кажется, что их
собирают партиями и отправляют каждую партию под охраной умершего
городового.
Карлейль по справедливости признал за пруссаками - и это относится ко
всем германцам - одну великую добродетель: способность к выправке. Научите
его работать и отправьте в Африку или Азию, под начальством кого-нибудь
носящего форму - и он будет делать что угодно, встретит хоть самого черта,
если прикажут. Но сделать из него пионера очень трудно; предоставленный
собственной инициативе, он скоро погибнет: не от глупости, а от того, что
над ним нет начальства, которому можно слепо доверить себя самого. Немец так
долго был ландскнехтом всех государств, что солдатчина вошла в его плоть и
кровь. Он даже иногда страдает от ее избытка; мне рассказывали об одном
лакее, незадолго перед этим окончившем военную службу: хозяин послал его с
письмом в один дом и велел ждать ответа. Час проходил за часом, а человек не
возвращался. Отправившись лично, хозяин застал его все еще в том доме, куда
послал, хотя с ответным письмом в руке: он ожидал дальнейших приказаний.
Удивительнее всего то, что каждый человек, бывший сам по себе
беспомощным существом, становится у них энергичным, сообразительным,
находчивым - лишь только на него наденут форму и сделают начальником над
другими. За других он готов отвечать, охранять их, управлять сам собой.
Немец или повинуется, или командует. Остается одно: обучать их всех
командовать - и затем отдавать каждого под его собственное начальство; тогда
он будет отдавать сам себе разумные, смелые приказания и следить, чтобы они
были исполнены.
У них один девиз: долг, а понятие о долге сводится, кажется, к
следующему: слепое повиновение каждому, кто носит блестящие пуговицы. Эта
идея диаметрально противоположна той, на которой построено процветание
англосаксов; но так как и тевтонская раса тоже процветает - значит, в обеих
системах есть истина. До сих пор Германии везло относительно правителей,
тяжелое время настанет для нее тогда, когда испортится главная машина, но,
может быть, описанный выше характер народа постоянно подготавливает хороших
правителей; это вполне вероятно.