Dominique

События, о которых я собираюсь сейчас поведать, начались холодным ноябрьским вечером, когда все жители Уэст-Энда давно грелись у своих каминов, а бездомные собаки бегали по опустевшим улицам, поджав свои тощие хвосты, и, пытались найти хоть какое-нибудь убежище от промозглого ветра. Тёмное небо со стремительно несущимися тяжёлыми тучами низко висело над Уэст-Эндом весь день, и сейчас грозилось разразиться жутким ливнем. Едва я успел наполнить бокал отличным ирландским элем, который, как никогда хорошо пился именно в такие вечера, раздался протяжный звонок в дверь. С этого момента и начались все те таинственные и трагические происшествия, воспоминания о которых не дают мне покоя, и по сей день.
Я поспешил открыть дверь, гадая по пути, кто мог прийти ко мне в столь ужасную погоду. Гостей я не ждал, а все мои приятели, впрочем, как и я сам, были убеждёнными домоседами. Моя жена, Катрин, скончалась два года назад, и за всё время после её похорон в моём доме ни разу не появлялась другая женщина. Верность - так я чтил память столь рано покинувшей меня супруги. Поэтому какой-нибудь подружки, тайно пришедшей ко мне провести вечер, я тоже не ожидал.
Каково же было моё удивление, когда на пороге я увидел своего давно забытого товарища Гарольда Дженнингса, с которым когда то ещё совсем молодыми учились в колледже. Тогда, как будущий историк, мой знакомый подавал большие надежды. Его было трудно не узнать даже спустя такое огромное время. Он по-прежнему носил очки в тонкой оправе, а его взъерошенные соломенные волосы, казалось, так никогда и не познали расчёски. Длинный нос с аристократическим профилем стал чуточку длиннее и острее, так мне, по-крайней мере, показалось. Но ещё более узнаваемым оказался взгляд с сумасшедшинкой в глубине пронзительно голубых, как весеннее небо, глаз.
Однако, гораздо сильнее меня удивило состояние гостя.
- Роджер! – простонал Гарольд. – Ради Бога! Помоги мне…
И заплакал.
Я засуетился вокруг гостя, снял с него крепдешиновое пальто, проводил к пылающему камину и усадил в кресло. Затем от всей души наполнил элем ещё один бокал.
- Роджер, Роджер…. Что мне делать? – стонал Гарольд, схватившись за голову. – Теперь моя очередь, понимаешь? Проклятие существует! Симонэ и Чарльз уже мертвы, остался я один!
Он раскачивался из стороны в сторону, абсолютно не замечая ничего вокруг, при этом отблеск каминного огня придавал моему гостю несколько таинственный вид, и, признаюсь, на секунду мне даже показалось, что передо мной сидит сумасшедший. По крайней мере, то, что мой друг говорил, очень напоминало бред. Во время этих бессвязных фраз он неожиданно прерывался, затем начинал смеяться, потом опять начинал говорить о своей скорой смерти и каком-то проклятии. Когда же я довольно бесцеремонно всунул в его руку бокал, Гарольд вдруг снова заплакал. Я кое-как заставил его осушить половину, после чего речь моего друга стала более связной.
Своих однокурсников, о которых упомянул Гарольд – француза Симонэ Труа и моего соотечественника Чарльза Крэнтона, я знал не очень хорошо. Оба они были, скорее, приятелями Гарольда. О том, что произошло с ними девять лет назад, и что оказалось причиной сегодняшних трагических смертей мне пришлось узнать спустя три часа, которые то и дело прерывались нервными вскриками или внезапной истерикой моего друга.
- Ты помнишь, Роджер, тогда сразу после колледжа я, Симонэ и Чарли отправились к древним храмам у берегов Амазонки? – глядя на огонь помутневшими от крепкого эля глазами начал Гарольд. – Поездку нам оплатил отец Симонэ. Он ведь был коллекционером всяких древних божков, идолов и статуэток. Мы обещали, что обязательно найдём что-нибудь для него. Однако, несмотря на то, что нам пришлось промаяться в душных и влажных лесах почти две недели, всё, чем нам пришлось довольствоваться, это несколько унылых видов полуразрушенных алтарей из гнейса, и парой вкопанных деревянных столбов, исписанных языческими знаками, оба насквозь прогнившие из-за бесконечных ливней. Наш проводник, Хуан, плохо понимал английский, ещё хуже на нём говорил. Симонэ постоянно жаловался на боль в животе, а я и Чарли упорно его не слышали. Последние дни, измученные и уставшие, мы почти не разговаривали друг с другом. Никто из нас троих уже не хотел никаких сенсационных находок, все лишь мечтали об одном – скорее вернуться домой.
Всё произошло поздно вечером, когда мы уже переплывали реку на пароме и в темноте столкнулись с лодкой, на которой плыли местные аборигены. Начался ливень, и среди бушующей реки их судно быстро разметало по волнам. Мы пытались помочь людям, вытаскивали их из воды, рискуя самим быть смытыми за борт. Там было несколько женщин. Всех спасти не удалось, течение реки в это время усиливалось в разы, однако мы трое – я, Симонэ и Чарли совершили куда более ужасное злодеяние, чем разгневанная стихия. Крепко держась за скользкие поручни, мы хватали проплывавших мимо людей, и вскоре заметили плывущего к нам мужчину. Несмотря на сильные волны, он упорно двигался в нашу сторону с высоко поднятой над головой рукой, в которой держал небольшой мешок. По его смуглому и скуластому лицу текли остатки яркой раскраски, а в чёрные, как дёготь, глаза выражали невероятное отчаяние. Мешочек в его руке сразу привлёк наше внимание. Мы правильно поняли, что местные жители плыли на один из своих древних праздников, о которых часто рассказывал отец Симонэ. Обычно такие таинства не предназначались для посторонних взглядов, и аборигены свято чтили эту традицию. Не было известно, каким богам они поклонялись, какие приносили жертвы, равно как никто не знал мест, где бы всё это проводилось. Но ходило немало слухов, будто к подножию своих идолов жители джунглей приносили такие драгоценные камни, что любой человек, обладай хотя бы одним из них, мог считаться миллиардером.
Тут Гарольд с отчаянием взглянул на меня.
- Я могу тебе поклясться, что такие же мысли посетили бы и тебя!
Я счёл благоразумным промолчать, дабы не провоцировать у друга ещё большего волнения, и это, в итоге, позволило мне дослушать его рассказ сравнительно спокойно.
- Тот абориген что-то кричал на своём языке, - продолжил Гарольд, вновь устремив свой взгляд на огонь, – а мы трое смотрели на алмазы, которыми был расшит свёрток в его руке, и они сверкали маленькими светлячками даже в такую погоду. И едва он подплыл к нам, Симонэ выхватил у него мешок, ну а я…. Я ударил беднягу в лицо ногой, когда тот попытался зацепиться. То же самое сделал и Чарли. У него это получилось даже сильнее, так как я отчётливо расслышал вскрик и сильный всплеск, после чего на поверхности реки больше никто не показался.
Утром, когда всё утихло, мы раскрыли этот чёртов свёрток….
Мой гость замолчал, отпил из бокала большой глоток, затем продолжил, по-прежнему глядя сквозь пламя камина. При этом в его глазах затлели маленькие адские угольки, будто зрачки сами превратились в два крошечных бриллианта.
- Там оказались изумруды и алмазы, Роджер! В таком количестве и в таких размерах, о каких мы даже и не мечтали! – в голосе Гарольда я расслышал дьявольское торжество, словно он опять держал эти камни в своих руках. – Огромные бриллианты чистейшей воды! Ты представляешь, каково это в одночасье превратиться в миллионера! За окнами грязной гостиницы, где мы поселились, всё ещё раздавались крики, но теперь мы слышали совсем другие звуки. В наших ушах играл джаз светских раутов, где отныне мы станем желанными гостями. На радостях мы выпили, наверно, целую бочку дешёвого пойла, и уснули в одной комнате, со счастливыми улыбками на губах. О том, что мы сделали на пароме, из нас троих никто не обмолвился и словом. В конце-концов, тот бедолага мог утонуть и без нашей помощи, ударившись головой о корягу или доску. Так мы успокаивали свою совесть, и, смею признаться, долго с этим не мучились. Лишь под утро мне показалось, что все выжившие с той лодки, зачем то собрались толпой под нашими окнами, и долго что-то пели низкими, глухими голосами. Будто бы знали, что мы сделали….
А перед тем как уехать, с нами произошла ещё одна непонятная вещь. К нам на улице подбежал маленький грязный мальчик, и начал что-то быстро тараторить на своём языке. Он почти кричал. Симонэ, который немного понимал этот диалект, побледнел, затем быстро затащил нас в ближайшую лавку. Но хозяин магазина, тоже из местных, едва увидев бежавшего за нами следом маленького хулигана, с ужасом на лице выпроводил нас за дверь, сославшись на какие-то срочные дела. Как объяснил Симонэ, это маленькое племя колдунов слало нам вдогонку проклятье. Мальчишка же предлагал вернуть то, что мы взяли, и с его слов выходило, что иначе всех нас ждёт страшное наказание. Но самое ужасное потрясение нас ждало впереди. Когда мы почти бегом устремились вниз по улице, то столкнулись с похоронной процессией. Везли кого-то из утонувших прошлой ночью. Представь, Роджер, какой ужас мы испытали, когда увидели покойника! Им оказался тот самый мальчик, которого мы только что видели! И внезапно все эти люди остановились, всего на секунды, одновременно повернули головы в нашу сторону, и снова завыли унывную песню. Поверь, Роджер, даже в тот момент я не думал, чтобы вернуть им хотя бы один камень из этого проклятого мешка!
Последние слова Гарольд почти прокричал, и я поспешил вновь наполнить его бокал.
Слушая его, я всё никак не мог понять - каким образом мне реагировать на эти откровения? Некоторые события действительно имели место в жизни моего друга. К примеру, я сам регулярно читал в газетах, с каким размахом орудовала эта троица на предпринимательском поприще. Тогда я считал, что на все их безумные эксперименты в бизнесе деньги выделял отец Симонэ, тот ещё чудак. Но теперь, после рассказа Гарольда, причина такого неожиданного процветания становилась более объяснимой и… более похожа на правду.
- Среди драгоценностей мы обнаружили кое-что ещё, - сделав большой глоток, снова заговорил мой гость. – То, что на первый взгляд не имело никакого смысла. Правда, позже Симонэ всё же докопался до истины, но это уже не имело никакого значения. Дни наши