Demion82

Чет Симмонс, молодой лондонский клерк, с удивлением и лёгкой небрежностью рассматривал запыленную деревянную коробку, доставленную почтальоном от его старого друга Джеймса. Размером полтора фута на фут, заклеенная десятком почтовых марок, надежно заколоченная коробка не сразу поддалась Чету. В ней, почти доверху набитой опилками, покоились две бутылки отличного египетского красного вина «Красный фараон» и расписанная чернильными иератическими знаками небольшая, плотно закупоренная пробкой амфора.

Покопавшись в опилках, Чет обнаружил сложенный вчетверо лист бумаги, где размашистым почерком Джеймс поздравлял его с прошедшим двадцатипятилетием. Письмо гласило:

«Дорогой друг! Извини, что не успел приехать к твоему дню рождения. Наша экспедиция практически безрезультатна и несколько затянулась. Высылаю тебе две бутылки «Красного фараона», которые обещал. Амфору с вином я приобрел на рынке в Каире. Какой-то старый безумец утверждал, что вину в ней тысячи лет, и содрал с меня пятьдесят фунтов. Разумеется, Чет, ты знаешь, что вино не может столько храниться, и самые стойкие сорта не живут больше сотни лет, превращаясь в уксус, затем в желе — но в этой амфоре что-то плещется, и она очень старая. Мошенник, продавший мне её, видимо, просто плеснул туда дешевого вина, не зная ценности сосуда, и закупорил. Меня заинтересовали надписи на ней, из которых я понял только «Хорошее вино девятого раза». Отвези её Анне и положи в ящик моего стола.

Скоро буду в Лондоне, наслаждайся «Фараоном».

Джеймс О’Милтон 19 марта 1911 г.»

Скомкав письмо Джеймса, Чет с удовольствием выставил на письменный стол обе бутылки. Затем, подумав, достал и амфору, — не тащить же её к Анне вместе с ящиком. Он поборол в себе искушение немедленно вскрыть бутылку «Фараона», так как знал, что после одного глотка не сможет остановиться. Вечером к нему обещала заглянуть Мария, коллега по работе, и вот уж с ней, под звук барабанящего в окно дождя, он и позволит себе редкое удовольствие. Настоящий «Красный фараон» был в Англии редкостью, почти всё, что продавалось с такой этикеткой, было подделкой.

Чет подошел к зеркалу посмотреть, в порядке ли костюм. Оттуда на него взглянул высокий крепкий мужчина в куртке «Норфолк» и брюках с отворотами. Портной его дяди, преуспевающего торговца сукном, сказал, что это лучшее из его коллекции. Короткие усики придавали Чету юношеский вид, но они так нравились Марии.

Мария Лоуренс… При звуке этого имени Чет обычно розовел, терялся в словах и искал, куда спрятать свой взгляд. Золотоволосая девушка с почти идеальной фигурой поразила его с первой встречи в конторе дядюшки. Робкий и стеснительный Чет и не думал, что она обратит на него внимание, но она сама предложила встретиться сегодня вечером. Подарок Джеймса пришелся очень кстати.

— Эх, Джеймс, — потихоньку проговорил Чет, внимательно вслушиваясь в нотки собственного голоса, — знал бы ты, как я волнуюсь.

До приезда Марии оставалось ещё полтора часа, и Чет ходил из угла в угол своей небольшой квартиры, не спуская глаз с большого циферблата настенных часов. Несколько раз он присаживался на зеленый стул с витой причудливой спинкой, но усидеть не мог. Чем ближе была часовая стрелка к моменту встречи, тем больше он не находил себе места. За полчаса до свидания Чет не выдержал и решил успокоить нервы.

Подойдя к столу, он открыл бутылку «Красного фараона» и налил полный бокал рубиновой жидкости. Сделав пару больших глотков, Чет подошел к окну. С высоты третьего этажа сквозь надоедливую весеннюю морось были видны снующие по узкой улице «Даймлеры», «Ланчестеры» и конные повозки, которые едва разъезжались с сердито рычащими автомобилями. Вот из скапливающегося вечернего тумана показался серебристый красавец «Роллс-Ройс», и Чет невольно залюбовался его формой и уверенностью движения. Но до конца проследить видимый из его окна участок пути дорогого автомобиля увидеть не удалось, так как в дверь настойчиво постучали. Чет поспешил в прихожую.

Мария стояла на пороге с корзинкой собственноручно изготовленных пирожков и ещё какими-то свертками с провизией, судя по запаху. Она выглядела ещё лучше, чем обычно. Чет снова утонул в её голубых глазах, хотя после бокала красного он чувствовал себя гораздо увереннее.

— Мой друг прислал бутылку отличного вина, Мария, — Чет совсем забыл репетируемую к её приходу речь и сказал первое, что пришло на ум, даже не поздоровавшись.

— Замечательно! — Мария заливисто рассмеялась, прошла в комнату и, поставив корзинку на стол, приобняла Чета с такой нежностью, как будто не видела целый год, а не лишь вчера весело щебетала с ним в конторе его дяди.

— Посидим здесь, у окна, — Чет достал ещё один бокал и протер его салфеткой, пока Мария по-хозяйски накрывала на стол, сдвинув в сторону его бухгалтерские бумаги. Она чувствовала себя легко и непринужденно, в отличие от хозяина квартиры, которого попросила подвинуть диван к столу и усадила рядом с собой.

После пары бокалов «Фараона» они разговорились, посмеялись над дядей Чета, который был чудаковатым, но добрым человеком. Мария, разгоряченная вином, все ближе пододвигалась к молодому человеку и, словно невзначай, начала поглаживать его руку. Чет подумал, что настал момент перейти к решительным действиям, как вдруг Мария отодвинулась и взяла со стола старинную амфору Джеймса, которую Чет забыл спрятать.

— Боже! Какая прелесть! — воскликнула она, с интересом разглядывая рисунки на сосуде.

— Это вещь Джеймса, но думаю, что уговорю его отдать эту штуку мне, — Чет заметил, что девушке очень понравилась посудина. — А я подарю её тебе!

— Спасибо, ты так мил! — Мария поставила амфору на край стола и авансом отблагодарила Чета горячим поцелуем.

Несколько минут они страстно целовались, а затем раздался грохот бьющейся керамики и тихое шипение. Старинная амфора разлетелась на куски, и ручейки чёрной жидкости медленно поползли в разные стороны по паркетному полу. В воздухе запахло приторно сладким и ещё чем-то незнакомым. Видимо, в порыве страсти, Мария случайно зацепила сосуд, и тот рухнул со стола.

— Ой, прости, Чет! Джеймс ужасно разозлится! — девушка явно расстроилась. — Я сейчас все уберу!

— Не нужно, Мари. Это всего ли старая керамика и прокисшее вино, — Чет не собирался упускать момент и вновь привлек девушку к себе. Та его с удовольствием поддержала.

Вместе со всей гаммой приятных ощущений Чет почувствовал, что в комнате происходит что-то странное. Он целовался с Марией, прикрыв глаза, а когда открыл их… тут же попытался отпихнуть от себя то, что еще мгновение назад было прекрасной девушкой. В полуфуте от его лица, вместо манящих губок его возлюбленной, нависла, ощерившись клыкастой пастью, ужасная морда, с жёлтой истлевшей стянутой кожей, совершенно лысая и безухая.

Чет был крепким парнем, не раз выигрывавшем любительские турниры по боксу в одном из предместий Лондона, но не мог отодвинуть от себя этот кошмар ни на дюйм. Напротив, чудовище ещё приблизилось к нему, невообразимо растянув омерзительный рот. Похоже, зубы твари были предназначены лишь для внешнего устрашения, потому что на парня монстр воздействовал по-другому. Из раскрывшегося от ужаса рта Чета к пасти чудовища потянулась струйка сизой дымки, оставляя молодого человека без сил и желания сопротивляться. Псевдо-Мария вытягивала из него саму жизнь.

Когда Чет уже практически покорился неумолимой судьбе, существо, держащее его, вдруг взвыло и отпустило свою жертву. Сквозь туманную пелену он увидел соседского серого кота Барни, который орал не своим голосом на то, во что трансформировалась девушка. Животное сидело на подоконнике и разевало пасть не хуже твари, напавшей на Чета. Та попробовала пошипеть на рассвирепевшего Барни, но, видимо, панически боялась кошек. Бросив на кота полный лютой ненависти взгляд, она в один прыжок достигла окна и (тут Чет удивился её невероятной худобе), выбив переплетение деревянной рамы, выпрыгнула, судя по звуку, на крышу проезжавшей машины. Барни намерился преследовать монстра, но ввиду своей упитанной комплекции не решился спрыгнуть по карнизам вниз. Только самозабвенно орал вслед тёмному силуэту, уже забравшемуся на крышу здания на противоположной стороне улицы.

С четверть часа Чет сидел без сил и малейшего желания встать и закрыть окно. Вечерний усилившийся дождь лил на подоконник, сбегая тонкой струйкой под стол. Он опустил ладони в лужицу и, смочив их холодной водой, провёл по своему лицу. Это придало ему бодрости. Руки Чета всё ещё нервно подрагивали, но он собрался и, схватив в охапку Барни, прижал к груди спасшее его животное. В роли Барни Чет не сомневался.

***********************************

Через полторы недели Джеймс О’Милтон и Чет Симмонс сидели на том же диване и не спеша потягивали из бокалов «Красный фараон». Чет уже поведал своему другу произошедшую с ним историю, и археолог молча сидел теперь, разглядывая кучку обломков разбившейся в тот вечер амфоры. Нужно сказать, что они оказались абсолютно сухими ещё в тот момент, когда, выпустив Барни из рук, Чет собрал осколки в посылочный ящик и вызвал полицию.

— Я разобрал слова «замок» и «Эдимму», — тяжело вздохнув, наконец произнес Джеймс. — Это моя вина, что ты едва не погиб, а Мария исчезла. Эдимму — злой дух умершего, заключенный в сосуд. Меня сбила с толку надпись «хорошее вино девятого раза», остальное я хотел разобрать уже вернувшись.

— Вряд ли ты поверил бы написанному, Джеймс, — возразил ему Чет, наполнив очередной бокал себе и другу. — Мне пришлось сломать дверь и рассказать полиции сказку о том, как сюда вломились двое громил, и один из них утащил Марию, пока я дрался со вторым и выбросил его из окна.

— И полиция поверила в то, что бандит, выброшенный из окна третьего этажа, убежал? — рыжие брови Джеймса удивленно взметнулись вверх.

— Это было самое правдоподобное, что я придумал, — клерк одним залпом осушил бокал, — иначе бы меня упрятали в психиатрическую лечебницу Кейн Хилл. Я никогда не забуду это лицо.

— Верное решение, — Джеймс вздохнул.

— И Марию я тоже не смогу забыть, — грустно добавил Чет.

Толстый серый кот, сидящий у него на коленях, внимательно следил за каждым куском еды, поглощаемым обоими мужчинами, хотя есть уже не мог. Выкупив своего спасителя у соседа за полсотни фунтов, Чет каждый день баловал его чем-нибудь вкусненьким, и Барни это определенно нравилось. В отличие от Чета, он уже не помнил неудачного свидания своего нового хозяина и думал только о кусках свежего мяса и миске парного молока…

Автор: Дмитрий Чепиков https://proza.ru/2017/04/19/1450

Лейтенант Джон Ридс внимательно осматривал место аварии кроссовера «Ниссан», оцепленное местной японской полицией. Он был полицейским по обмену из убойного отдела, но будучи крайне любопытным, совал свой нос почти во все происшествия в небольшой префектуре. Начальство его интерес не ограничивало. Наоборот, японцы сами предлагали ему интересные, по их мнению, дела. Вот и сейчас, в два часа ночи, ему позвонил Шичиро - хороший знакомый, работавший фотографом в автомобильной инспекции.

- Джон, авария на дороге и ещё кое-что! – голос собеседника был явно взволнованным.

Через двадцать минут Ридс был на месте. Сначала он не понял, ради чего Шичиро выдернул его посреди ночи из постели, но фотограф ткнул пальцем в развороченную дверцу изуродованного «Ниссана», лежащую отдельно от превратившегося в груду металлолома автомобиля. Под светом аварийных вышек хорошо были видны глубокие параллельные борозды на дверце. Словно чья-то когтистая лапа на несколько миллиметров пропорола металл.

Ридс осмотрелся. Разбитый автомобиль был единственным на идеально ровной дороге. Не считая трёх патрульных машин из префектуры Фукусимы и жалобно повизгивающей сиреной реанимационной машины. Работы для медиков, впрочем, не было. По всей видимости, «Ниссан» на большой скорости врезался в скалу, вплотную подходящую к дороге. С другой стороны дороги отвесно вниз уходил пятидесятиметровый обрыв с журчащей мелкой речушкой. Внутри покореженного автомобиля было два тела, прижатых подушками безопасности и …безголовых. Весь салон изнутри автомобиля оказался буквально залитым кровью, что было неудивительно, ввиду характера травм.

Джон поежился и взглянул на задние сиденья, но голов погибших не было и там.

- Их нет… - послышался сзади голос Шичиро, - патрульные прочесали всё на сотню метров до места аварии и дальше!

- Может, улетели в реку, - неуверенно предположил Джон и смущенно добавил, - обе.

Шичиро отрицательно покачал головой и рассказал Ридсу историю о том, как год назад его также вызывали фотографировать погибшего в этих горах велосипедиста. Тоже без головы.

- Можно предположить, что что-то ударилось о машину, и она, потеряв управление, врезалась в скалу, - в их разговор вмешался эксперт Изаму, двоюродный брат Шичиро.

- Возможно, крупное дикое животное? – предположил Шичиро.

- А головы? И какое животное может сбить с дороги полуторатонный автомобиль? Здесь крупнее волка ничего не водится! – возмутился американец.

- Ёкай. А точнее злой дух тэнгу, - уверенно заявил Изаму, - но мне никто не верит. А я видел его однажды в горах.

Полицейские начали отчаянно спорить и Джон отошел от них выкурить сигарету. Шичиро не переносил табачного запаха. Ридс посмеивался в свои роскошные усы над суеверием японцев, которые видели злых духов чуть ли не в каждой вещи. С наслаждением затянувшись сигаретой, он поднял глаза к вершине скалы и обмер. На фоне звёздного неба и полной луны отчётливым силуэтом вырисовывалось нечто, напоминающее человека, но с неестественно вытянутой головой. Затем, чёрный силуэт взмахнул крыльями и растворился в темноте. Недокуренная сигарета выпала из открытого рта американца.

Не желая верить своим глазам, охваченный непреодолимым страхом, Ридс бросился назад, к патрульным. Медики уже уехали, а залитые пеной обломки кроссовера осторожно грузили на эвакуатор. Джон поискал глазами Шичиро, но того уже не было, как и Изаму. Остальных полицейских он не знал, да и по-японски понимал ещё не совсем хорошо. Решив утром взять фотографии у друга и подробно изучить дело, он побрел к своей машине. На его удивление, старенькая "Тойота", за три месяца ни разу его не подводившая, заводиться не захотела. Сверкнув оранжевой мигалкой, эвакуатор скрылся за поворотом. На месте катастрофы остались лишь одна патрульная машина и машина Джона.

- Чёртова железяка! – выругался он и хватил кулаком по панели, снова поворачивая ключ. Машина завелась, дёрнулась и заглохла. Трясущимися пальцами Джон вытащил сигарету из пачки и вышел из машины. В ту же секунду, полицейскую машину, стоящую почти рядом, сотряс тяжелый удар, вмявший часть крыши. Далее события развивались стремительно и невероятно.

Ошеломлённые патрульные выскочили из покореженной машины, озираясь, и почти мгновенно погибли под ударами чего-то жестокого, тяжелого и мощного. Удар, свист – и очередное безголовое тело падает к стойке оставшейся осветительной вышки. Люди в панике вопили, метались, но не пытались сопротивляться крылатой обезьяноподобной безжалостной твари, махавшей чем-то острым и прижавшей лапой к дороге одного из попытавшихся бежать.

Когда чудовище снимало голову с последнего полицейского, Джон немного пришёл в себя и выхватил свой «Глок-19». Тяжёлые девятимиллиметровые пули только высекли искры, рикошетя от монстра. Тот расправился с последним полицейским и повернулся к Ридсу.

Пламенеющий взгляд заставил американца выпустить пистолет из рук и опуститься на колени. Джон хотел бежать, но даже не мог встать на ноги и с ужасом наблюдал, как демон аккуратно складывает головы полицейских в увесистый ящик, расписанный незнакомыми иероглифами.

В одной из жертв он узнал Хиоми, совсем молодого парня, новенького "копа". Джону показалось, что он сходит с ума, когда, закончив с Хиоми, монстр направился к нему. В свете вышки его можно было хорошо рассмотреть.

В полтора человеческих роста, с необъятной грудью, вытянутой мордой, заканчивающейся подобием загнутого клюва, чудовище походило комплекцией на одного из борцов сумо. За спиной болтались небольшие крылья – непонятно, как они поднимали тварь в воздух. Впрочем, необъяснимой была вся ситуация, и больше всего Джон жаждал сейчас проснуться в своей постели и, придя утром на работу, вместе с коллегами посмеяться над своим дурным сном.

До Ридса твари оставалось пройти три шага, когда яркий свет фар выхватил обоих, и тяжёлый полицейский джип снёс неминуемую смерть американца. Монстра отшвырнуло за дорожное ограждение, в темноту, вниз. Раздался плеск воды и ужасный вой.

- Джон, вставай! Надо уезжать! – Изаму бегло взглянул на погибших полицейских и оторопел. Этим помощь уже была не нужна.

Пришедший в себя американец запихнул Изаму в машину и сам сел за руль. Взвизгнув шинами, джип сорвался с места.

- Не в город! – Изаму тяжело дышал от страха и закашлялся, судорожно ища свой спрей от астмы в бардачке автомобиля. - Прямо по дороге и второй поворот в горы. Дорога плохая, но мы проедем.

- Куда это? – спросил Джон.

- К моему деду Тэкэо, - уже более спокойно сказал японец, справившись с приступом, - может быть, он подскажет, как справиться с тэнгу, и почему он явился. Духи гор просто так не нападают. Их разозлили.

В другой раз Джон сказал бы что-нибудь колкое о суеверии, но не сегодня. Он молча следовал указаниям Изаму, говорившего, где нужно свернуть и с какой скоростью ехать по неровной каменистой дороге.

- Долго ещё? – спросил Джон через полчаса прыганья машины по валунам и ухабам.

- Почти приехали.

- Не помню на карте тут вообще дороги и поселений, - пожаловался Ридс. Он вдруг побелел и охрипшим голосом спросил:

- Шичиро не говорил, что у вас родственники в горах. Где твой значок, Изаму? Как ты узнал, что я не уехал оттуда?

Лицо сидящего рядом полицейского стало жутко вытягиваться, быстро изменилось и тело, разрывая полицейскую форму. Неимоверно сильная рука сдавила шею Джона, и тот потерял сознание. Очнулся он, когда тэнгу без малейших усилий тащил его за шиворот по камням к подножию грибообразной горы.

- Почему ты меня спас там? – задыхаясь от сдавившей горло куртки, спросил Ридс.

- Ты моя добыча. Твоя голова - это дар моему господину, - последовал полностью лишенный эмоций ответ.

Вдали, в прорехе между скалами, небо начало сереть. Американец мысленно молился, чтобы с рассветом зло оставило его в покое. Напрасно. Его втащили через узкое отверстие в пещеру и поволокли вверх между освещёнными свечами колоннадами и арками. Десятки и сотни таких же тварей наблюдали, как помятого и исцарапанного человека за шиворот тащат к кому-то большому, наводящему волны ужаса.

- Тэкэо, хозяин. Я доставил иноземца, - с этими словами демон поставил Джона на колени перед своим господином.

Тот привстал со своего ложа. Большой и очень старый. Каменная кожа и морщинистое чудовищное лицо. Он в упор посмотрел на Ридса. Джон почувствовал, как его душа медленно отделяется от тела. Невыносимое ощущение, невыносимая боль. Но вдруг тэнгу остановился:

- Подождём восход, - Тэкэо, повернулся к жертве спиной, демонстрируя мощные, сложенные крылья и шипастый гребень вдоль позвоночника. Монстр переваливался с ноги на ногу, с трудом передвигая свое грузное тело. Затем снова обернулся к пленнику.

- Зачем? – прохрипел американец.

- Твоя голова украсит Пирамиду Возмездия и земля содрогнётся. Морские духи обрушатся на ваши города. Но ты не умрёшь. В тебе будет жизнь, ты всё увидишь. И будешь видеть, пока ветер не иссушит твои глаза. Мне так хочется. Приступайте!

- Неееет! Не надо! – заорал американец, прочитав безжалостный приговор в красных глазах тэнгу.

Две твари помельче, но абсолютно идентичные Тэкэо, потащили Джона к круглому камню с засохшими бурыми потеками. Через секунду Ридс испытал дикую боль, чувствуя как его голова медленно отделяется от тела. Он видел, как какие-то существа, напоминающие собак, утащили его безголовое туловище вниз, в тёмные провалы. Оттуда раздалось чавканье. Видимо, лакомились его останками…

Ранним утром мощное землетрясение сотрясло префектуру Фукусима. Десятиметровое цунами поднялось в океане и обрушилось на побережье. Со священной горы на катастрофу, происходящую внизу, с ужасом взирало растянутое в безмолвном крике лицо Джона Ридса, американского полицейского…

Автор: Дмитрий Чепиков https://proza.ru/avtor/nadezda8211

Припадочная Метрёна уже в феврале знала, что в июне начнется война. Так и сказала всем собравшимся у сельмага, что двадцать второго числа, под самое утро, станут немецкие бомбы на людей падать, а по земле, будто беременные паучихи, поползут железные чушки с белыми крестами. Мужики помрачнели: Матрёна зря слова не скажет. Что бы там в газетах ни писали, но раз припадочная сказала, значит всё по еённому и выйдет.

Так всё и вышло.

Ходили потом к припадочной Матрене и мужики, и бабы; спрашивали, когда война кончится, да что со всеми будет. Только молчала Матрёна, лишь глазами кривыми страшно крутила, да зубами скрипела, будто совсем ей худо было.

Одному Коле Жухову слово сказала, хоть и не просил он её об этом.

- Уйдешь, Коля, на войну, когда жена тебе двойню родит. Сам на войне не умрешь, но их всех потеряешь...

Крепко вцепилась припадочная в Колю; как ни старался он её стряхнуть, а она всё висла на нём и вещала страшное:

- Ни пуля, ни штык вражеский тебя не убьют. Но не будет нашей победы, Коля. Все умрем. Один ты жить останешься. Ни народу не станет, ни страны. Всё Гитлер проклятый пожжет, всё изведет под самый корень!

Никому ничего не сказал тогда Коля. А на фронт ушел в тот же день, когда жена родила ему двойню: мальчика Иваном назвали, а девочку – Варей. Ни увидеть, ни поцеловать он их не успел. Так и воевал почти год, детей родных не зная. Это потом, в отступлении, догнала его крохотная фотокарточка с синим клеймом понизу, да с въевшейся в оборот надписью, химическим карандашом сделанной: “Нашему защитнику папуле”.

Плакал Коля, на ту карточку глядючи, те слова читая.

У сердца её хранил, в медном портсигаре.

И каждый день, каждый час, каждую минуту боялся – а ну как матрёнино слово уже исполнилось?! Ну как всё, что у него теперь есть, – только эта вот фотография?!

Изредка находили его письма с родины – и чуть отпускало сердце, чуть обмякала душа: ну, значит месяц назад были живы; так, может, и теперь живут.

Страшно было Коле.

Миллионы раз проклинал он припадочную Матрену, будто это она в войне была виновата.

* * *

Воевал Коля люто и отчаянно. Ни штыка, ни пули не боялся. В ночную разведку один ходил. В атаку первый поднимался, в рукопашную рвался. Товарищи немного сторонились его, чудным называли. А он и не старался с ними сойтись, сблизиться. Уже два раза попадал он в окружение, и выходил к своим в одиночестве, потеряв всех друзей, всех приятелей. Нет, не искал Коля новой дружбы, ему чужих да незнакомых куда легче было хоронить. Одно только исключение случилось как-то ненарочно: сдружился Коля с чалдоном Сашей – мужиком основательным, суровым и надежным. Только ему и доверил Коля свою тяжкую тайну. Рассказал и про Матрёну, что никогда она не ошибалась. Хмуро смотрел на Колю чалдон, слушая; челюстью ворочал. Ничего не ответил, встал молча и отошел, завернулся в шинель и заснул, к стенке окопа прислонившись.

Обиделся на него Коля за такую душевную черствость. Но на рассвете Саша сам к нему подошел, растолкал, проворчал сибирским басом:

- Знал я одного шамана. Хорошо камлал, большим уважением в округе пользовался. Говорил он мне однажды: “несказанного – не изменишь, а что сказано, то изменить можно”.

- Это как же? - не понял Коля.

- Мне-то почем знать? - пожал плечами чалдон.

В октябре сорок второго ранили Колю при артобстреле – горячий осколок шаркнул по черепу, содрал кусок кожи с волосьями и воткнулся в бревно наката. Упал Коля на колени, гудящую голову руками сжимая, на черную острую железку глядя, что едва его жизни не лишила, – и опять слова пропадочной услыхал, да так ясно, так четко, будто стояла Матрёна рядом с ним сейчас, и в самое ухо, кровью облитое, шептала: “Сам на войне не умрешь. Ни пуля, ни штык вражеский тебя не убьют”.

Да ведь только смерти не обещала припадочная! А про ранения, про контузии ничего не сказала, не обмолвилась. А ну как судьба-то еще страшнее, чем раньше думалось? Может, вернется с войны он чушкой разумной, инвалидом полным – без рук, без ног; тулово, да голова!

После того ранения переменился Коля. Осторожничать стал, трусить начал. Одному только Саше-чалдону в своих опасениях признался. Тот выслушал, “козью ногу” мусоля, хмыкнул, плюнул в грязь, да и отвернулся. День ждал Коля от него совета, другой... На третий день обиделся.

А вечером сняли их с позиций и повели долгим маршем на новое место.

* * *

В декабре сорок второго оказался Коля в родных краях, да так близко от дома, что сердце щемило. Фронт грохотал рядом – в полыхающем ночью небе даже звезд не было видно. И без всякой Матрены угадывал Коля, что считанные дни остаются до того, как прокатится война по его родине, раздавит деревню его и избу. Мял Коля в жесткой руке портсигар с фотокарточкой, и колючей горечью давился, бессилие свое понимая. Когда совсем невмоготу сделалось, пришел к капитану, стал просить, чтобы домой его отпустили хоть бы на пару часов: жену обнять, сына и дочку, крохотных, потискать.

Долго щурился капитан, карту при свете коптилки разглядывая, вымеряя что-то самодельным циркулем. Наконец, кивнул своим мыслям.

- Возьмешь, Жухов, пять человек. Займешь высоту перед вашей деревней. Как окопаешься, да убедишься, что кругом тихо, – тогда можешь и семью проведать.

Козырнул Коля, повернулся кругом – и радостно ему, и страшно, в голове будто помутнение какое, а перед глазами пелена. Вышел из блиндажа, лоб об бревно расшиб – и не заметил. Как до своей ячейки обмерзшей добрался – не помнил. Когда очухался немножко, стал соседей потихоньку окликивать. Чалдона Сашку с собой позвал. Москвича Володю. Очкарика Веню. Петра Степановича и закадычного друга его Степана Петровича. Поставленную задачу им обрисовал. Хлеба свежего и молока парного, если всё удачно сложится, посулил.

Выдвинулись немедленно: у Сашки-чалдона – винтовка Токарева, у Володи и Вени – “мосинки”, у Петра Степановича – новенький ППШ, у Степана Петровича – проверенный ППД. Гранатами богато разжились. Ну и главное оружие пехоты тоже взяли, конечно, – лопатки, ломики – шанцевый инструмент.

По снежной целине пробираться – только для сугрева хорошо, а удовольствия мало. Так что Коля сразу повел отряд к торной дороге. По укатанной санями колее бежать можно было – они и бежали кое-где, но с оглядкой, с опаской. Шесть километров за два часа прошли, никого не встретили. Деревню стороной обогнули, по лесовозной тропе на высоту поднялись, огляделись, место рядом с кустиками выбрали, окапываться начали, стараясь вынутой мёрзлой землей снег не чернить. Сашка-чалдон под самыми кустами себе укрытие отрыл, ветками замаскивал, настом обложил. Рядом москвич Володя устроился: такие себе хоромы откопал, будто жить тут собирался – земляную ступеньку, чтоб сидеть можно было, сделал; бруствер по всем правилам; нишу под гранаты, выемку под флягу. Очкарик Веня не окоп сделал, а яму. Заполз в нее, ружье наверху оставив, вынул из кармана томик Пушкина, да и забылся, читая. Коля Жухов, в землю зарываясь, недобро на соседа поглядывал, но молчал до поры до времени. Спешил, до конца дня надеясь в деревню сбегать, своих навестить – вон она, как на ладони; даже избу немного видно – курится труба-то, значит, всё в порядке должно быть... Петр Степанович и Степан Петрович один окоп на двоих копали; не поленились, к сосне, в отдалении стоящей, сбегали за пушистыми ветками; в кустах несколько слег вырубили, сложили над углом окопа что-то вроде шалашика, снежком его присыпали, на дне костерок крохотный развели, в котелке воды с брусничным листом вскипятили.

- Жить можно, - сказал Петр Степанович, потягиваясь.

Да и умер.

Точно в переносицу, под самый обрез каски, ударила пуля.

Охнул Степан Петрович, оседающая друга подхватывая, кровью его пачкаясь, кипятком обжигаясь.

- Вижу! - крикнул из кустов Сашка-чалдон. - Елка! Справа!

Выронил книжку Веня-очкарик, встал за винтовкой, да и сполз назад в яму, её края осыпая, себя, умирающего, хороня.

- Метко бьет, сволочь, - зло сказал Сашка, засевшего врага выцеливая. - Да и мы не лыком шиты.

Хлопнул выстрел. Закачались еловые лапы, снег отряхивая; скользнула по веткам белая тень – будто мучной куль сорвался с макушки хвойного дерева. А секундой позже наперебой загрохотали из леса пулеметы, взбивая снежные фонтаны, срезая кусты.

Понял Коля, что не поспеть ему сегодня домой. Наитием животным почуял, что пришло время страшной потери, предсказанной Матрёной. За портсигар схватился, что в нагрудном кармане спрятан был. И во весь рост поднялся, врага высматривая, ни пуль, ни штыков не боясь.

Ухнули взрывы – и в уши будто снегу набило. Провел Коля рукой по лицу, посмотрел на кровь, – пустяки, поцарапало! Увидел за деревьями белую фигуру, взял на мушку, выстрелил. Из своего окопа выпрыгнул; не пригибаясь, к Степану Петровичу перебежал, из-под Петра Степановича пистолет-пулемет вытащил. Захрипел:

- Огонь! Огонь!

Справа и слева полыхнуло коротко; выплеснулась черная земля на белый снег, испятнала его, выела. Застучали по мерзлым комьям бруствера пулеметные пули. Одна ожгла Коле шею, но он будто от пчелы отмахнулся, ответил в сторону леса длинной очередью. Повернулся к Степану Петровичу, увидел, как у того глаза стынут и закатываются. Кинулся к москвичу Володе.

- Почему не стреляете?!

Тяжело ударило взрывом в бок, сшибло с ног. В ухе лопнуло; горячее и вязкое тонкой струйкой потекло на скулу. Поднялся, покачиваясь, Коля. Тяжело посмотрел в сторону леса, куда мальчишкой по грибы и ягоды ходил. Разглядел белые фигуры, на заснеженный луг выходящие. И так взъярился, так взбеленился, что в рукопашную на пулеметы бросился. Но и двух шагов сделать не смог, оступился, упал, лицом в горячий снег зарывшись, – вдохнул его, глотнул.

Успокоился...

Долго лежал Коля, о несправедливой судьбе думая. Не должно так быть, чтобы солдат жить оставался, а семья его умирала! Неправильно это! Бесчестно!

Встал он, сутулясь сильно. Мимо мертвого Володи, взрывом из окопа выброшенного, прошел. Сел на изрытый снег возле кустов измочаленных. Трех фашистов подстрелил, залечь остальных заставил. Увидел, как со стороны просеки, ломая березки, выползает железная чушка с крестом на горбе. Сказал громко, но себя почти не слыша:

- Никогда припадочная Матрёна не ошибалась.

Сашка-чалдон, от земли и пороха черный, схватил его за руку:

- В окоп давай! Чего, дурак, расселся?!

Вывернулся Коля, отодвинулся от друга. Сказал сурово:

- Да только насчет меня у нее ошибка выйдет...

По-охотничьи точным выстрелом сшиб Сашка пытающегося подняться фрица, потянулся к приятелю, думая, что от контузии тот совсем одурел.

- Если умру я, не станет в её предсказании силы, - еще дальше отодвинувшись, пробормотал Коля.

Близкий взрыв осыпал его землей. Пулеметные пули пробили шинель.

- Только наверняка нужно... - сказал Коля, гранаты перед собой раскладывая. - Чтоб ни осечка, ни какая случайность... И тогда мы победим... Тогда...

Он повернулся к другу, широко и светло ему улыбнулся:

- Ты слышишь меня, Саня?! Теперь я точно знаю, что мы победим!

* * *

Коля Жухов один пошел на фашистов – в полный рост, улыбаясь, с высоко поднятой головой. Спускаясь с холма, он расстрелял боекомплекты ППШ, ППД и двух “мосинок”. Он лопатой зарубил немецкого офицера, не обращая внимания на ожоги пистолетных выстрелов. Потом Коля Жухов подобрал немецкий автомат и направился к вражеским пулеметчикам. И он дошел до них, несмотря на пробитую ногу и отстреленную руку. Коля Жухов смеялся, глядя, как бегут от него чужие солдаты.

А когда за его спиной, ломая сухостой, наконец-то выросла стальная махина с крестом, Коля Жухов спокойно повернулся и поковылял ей навстречу, ничуть не боясь рычащего на него курсового пулемёта. Делая два последних шага, Коля сдернул с себя избитую пулями шинель и выдернул чеки из закрепленных на груди гранат. Спокойно примерившись, лёг он под широкую гусеницу. И когда она уже наползала на него, он вцепился в трак окровавленными пальцами и что было сил, хрипя от натуги, потянул его на себя, будто боялся, что какое-нибудь провидение остановит сейчас громыхающую машину.

* * *

Воробей постучался в окно.

Екатерина Жухова вздрогнула и перекрестилась.

Дети спали; их даже недавние стрельба и взрывы за околицей не побеспокоили.

Щелкали ходики.

Потрескивал фитиль лампадки.

Екатерина отложила перо, отодвинула бумагу и чернильницу.

Она не знала, как начать новое письмо.

Крепко задумавшись, она незаметно для себя задремала. И очнулась, когда в комнате вдруг громко скрипнула половица.

- Его больше нет.

Черная тень стояла у порога.

Екатерина зажала рот руками, чтобы не закричать.

- Он обманул меня. Умер, хотя не должен был.

Черная тень подвинулась ближе к печи. Опустилась на лавку.

- Всё изменилось. Теперь живите. Вам теперь можно...

Екатерина посмотрела на зыбку, где тихо спали Иван и Варя. Отвела от лица дрожащие руки. Говорить она не могла. Выть и причитать ей было нельзя.

- Твой Николай не один такой. Их больше и больше. И я уже не знаю, что будет дальше...

Черная тень, вздохнув, медленно поднялась, надвинулась. Огонек лампадки колыхнулся и погас – стало совсем темно. От неслышных шагов застонали половицы – ближе и ближе. Скрипнула тронутая невидимой рукой зыбка.

- Знаю только, что теперь всё будет иначе...

Утром Екатерина Жухова нашла на лавке портсигар. Внутри была маленькая фотокарточка, в оборот которой навечно въелась сделанная химическим карандашом надпись.

А чуть ниже её кто-то приписал мужским незнакомым почерком – “Он защитил”.

- Слышь, Валер, а здесь сомы водятся? - спросил Семён.

Валера бросил окурок в воду, сплюнул и мотнул головой:

- Не! А что?

- Да так! - махнул рукой Семён. Солнце уже нырнуло за кромку леса на высоком правом берегу и сразу стало заметно прохладнее.

- Блин, не в ту протоку вошли! - сказал Валера.

Эту фразу он произносил уже в третий раз, поэтому Семён промолчал. Ну, не в ту и не в ту - что ж теперь поделаешь?! Всё равно бензина почти не осталось, так что остаётся покорно ждать, пока река сама не принесёт лодку в село. Зато каких они хариусов наловили - во!

- Ночью только дома будем! - досадовал Валера.

Семён свесился с борта и принялся глядеть в воду. Глубина реки на этом участке превышала два метра, но вода была столь прозрачной, что отчётливо были видны неправильной формы камни, пряди водорослей и топляки, лежащие на дне со времён лесосплава. Спустя минут пять или десять Семён увидел нечто большое, вытянутой формы, что вполне можно было бы принять за бревно, если бы оно не двигалось поперёк русла.

- Слышь, Валер, я, эт самое, кажись, опять сома видел!

- Задрал ты со своими сомами! - отмахнулся Валера. - Какие тут, нахер, сомы?!

- Ну, может, и не сом, - засомневался Семён. - Но какая-то здоровая рыба. Очень здоровая. Больше нашей лодки.

- Не гони! - Валера скривился. Он откинулся на борт лодки и закрыл глаза, дав понять, что разговор его утомил. Семён перестал пялиться в воду и перевёл взор на проплывающие мимо почти отвесные, отшлифованные ветром и временем, скалы. На скалах жались берёзки, а там, где камень разрывали трещины, мало-мальски наполненные почвой, торчали кривые ели, цепляясь за склоны щупальцеподобными корнями.

Берега казались безжизненными, но Семён вспомнил, что если каким-то чудом найти тропку меж утёсами, то там, за стеной леса, будет деревенька староверов. Староверы эти изредка наведывались в село, делали кое-какие покупки: крупу, немудрёную одежду, разные мелочи. Они никогда не приводили с собой детей, и в сельской школе их дети тоже не учились. Укладом жизни староверов Семён не особо интересовался, однако, в детстве спрашивал у матери, почему, мол, их так называют - староверы? А мать лишь пожимала плечами и говорила, что все всегда их так звали. Ещё Семён припомнил, как бабушка, пока была жива, несколько раз говорила, что неправильные это староверы: настоящие-то, дескать, с бородами должны быть, а у этих и лица, и головы гладко выбриты. И ещё говорила, что настоящих староверов зовут кержаками, а эти, может, и не староверы вовсе, а бог знает кто...

А еще в селе удивлялись, что деревня стоит в таком неудобном месте - к реке выход неудобный. Пару вёрст выше по течению или пару вёрст ниже (где берега пологие) и - вот она река: тут тебе и вода, и рыба, и, самое главное, добраться можно куда угодно, была бы лодка, а они вглубь леса забрались, подальше ото всех. Впрочем, говорили, что прямо под их деревней есть огромная пещера, а в ней -- озеро. Озеро то соединяется под землёй с рекой, и вся крупная рыба из реки в озеро уходит -- лови не хочу! Кое-кто рассказывал, что деревенские даже мертвецов своих не хоронят, а прямо в озеро и бросают, чтоб рыба жирнее была. Впрочем, этим байкам мало кто верил. Но вообще-то в пещере и впрямь какая-то загадка была: года два тому назад приезжали дайверы из облцентра пещеру исследовать. Прошли вверх по реке вдоль их посёлка на трёх здоровенных надувных лодках, гружёных баллонами, компрессорами, гидрокостюмами и прочими дайверскими штучками. А вот как они назад возвращались - никто не видел. Может и не вернулись вовсе, а сгинули там, в пещере под деревней?

Семён иногда задумывался: каково это - жить, зная, что под тобой пустота? Размышляя, Семён слишком поздно увидел, что протоку перегораживают стволы упавших деревьев. Стволы были весьма сучковатые, и лодку несло, разумеется, прямёхонько на эти сучья.

- Валера! Валера! - завопил Семён. - Затор! Задремавший было Валера вскочил, пару секунд непонимающе глядел на товарища, затем бросил взгляд по курсу лодки и заматерился. Когда он схватился за вёсла, было уже поздно: правым бортом лодку бросило на здоровенную ель и заклинило меж ветвей.

- Фух! Слава богу, резину не проткнуло! - заметил Семён. Валера молча сплюнул и взялся изучать неожиданное препятствие.

- Слышь, Сёма, - сказал он, - а эта херовина специально тут поставлена! Видишь, как стволы друг с дружкой сцеплены? Бля бу, у них там сеть! Давай-ка проверим! Он снял вылинявшую камуфляжную куртку и, оставшись в футболке, погрузил руку по локоть в воду и принялся шарить ей под стволом, надеясь ухватить край сети.

- Ну? - спросил Семён. - Подержи-ка меня - я поглубже поищу! Семён ухватил приятеля за ремень, а тот свесился с борта так низко, что почти касался воды ухом. Судя по всему, попытки Валеры найти чужую сеть и поживиться на дармовщинку не имели успеха.

- Не, ни хера! - с горечью сказал он и вдруг замер.

- Что, нашёл? - с надеждой спросил Семён. Валера не ответил. Семён легонько потянул его на себя, но тот словно разом набрал пару пудов лишнего веса.

- Сёма-а! - заголосил вдругВалера. - Сёма, тащи меня! Тащи меня скорее! МЕНЯ, БЛИН, КТО-ТО ДЕРЖИТ!

Семён удвоил усилия, но приятель вдруг заорал нечеловеческим голосом, а потом резко выпрямился. Семён отлетел назад, ударился головой о рукоятку мотора, от боли зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел ужасающую картину: у Валеры не было левой руки. Точнее, она была, но только до середины предплечья, а ниже, там, где должна быть кисть, торчало что-то уродливое, какие-то красные мокрые лохмотья. Что-то (или кто-то) грубо, будто топором или тупым тесаком, срезало с руки плоть. Вся лодка была залита кровью, обильно льющейся из раны. Сам Валера, не отводя глаз от изуродованной руки, раскачивался взад-вперёд и тянул на одной ноте нечто среднее между "э-э-э" и "ы-ы-ы". Семёну стало дурно. Он почувствовал, как по телу разливается слабость, подкатывает тошнота и пот выступает изо всех пор. Но в следующее мгновение накатил страх, махом прогнав всякую дурноту.

"Главное - не паниковать!" - решил Семён.

В первую очередь надо перевязать рану. Аптечки в лодке, разумеется, не было, поэтому Семён стащил рубаху и, собрав в кулак волю, взялся неумело обматывать ею культю. Он весь перепачкался кровью, но, завязав рукава узлом и как следует затянув его, остался вполне доволен. По крайней мере, кровотечение удалось остановить. Во время процедуры Валера оставался совершенно безучастен, по-прежнему раскачиваясь и подвывая. Хорошо хоть не мешал! Далее следовало добраться до берега. Семён вытащил весло из уключины и взялся отталкиваться им от ствола ели, намереваясь освободиться из плена. После изрядных усилий ему это удалось, и он потянул лодку к берегу, перехватываясь за ветки.

Когда до прибрежных зарослей рдеста оставались считанные метры, в днище лодки что-то ударило. Поначалу Семён не придал этому значения, но удар повторился - на сей раз в левый борт - и был такой силы, что загудела туго натянутая резина. Семён замер. В какой-то момент ему показалось, что он видит метнувшуюся под ствол ели гигантскую рыбину, ту самую, что он видел часом раньше.

Может, всё-таки здесь есть сомы? Ладно, сом или не сом, а надо действовать дальше. Ещё бы Валера на нервы не капал, а то и так тошно... Сидит и скулит, как дитё...

- Валер, ты, эт самое, заткнись уже, а?! - выкрикнул Семён. - Живой ведь, ё-моё!

Приятель его не слышал. Семён зло сплюнул, схватил весло и принялся ожесточённо им работать. Ещё чуть-чуть - и можно будет спрыгнуть в воду, раскатав голенища резиновых сапог... По толстой резине днища что-то скребнуло, и тотчас у самого борта над водой показалась здоровенная чёрная спина, покрытая то ли чешуями, то ли наростами. Мощное вытянутое тело двигалось быстро и плавно. Это было настолько неожиданно, что, не задумываясь, Семён со всей силы двинул по спине неведомого существа ребром весла. Аж руки отбил. Монстр словно был готов к нападению. Он нырнул, в долю секунды извернулся под водой и вынырнул вновь. На поверхности показалась безобразная круглая голова, вооружённая какими-то острыми отростками, которые тут же впились в борт лодки.

Туго натянутая резина громко треснула, из лодки, гудя, начал выходить воздух, корма просела, и Семён с Валерой, не удержав равновесия, повалились в реку. Холодная ванна вывела Валеру из состояния ступора. Он встал на ноги (глубина в этом месте была примерно ему по грудь) и, кашляя и отплёвываясь, двинулся к берегу так быстро как мог. Он ни разу не оглянулся, пока не оказался на суше. Семён же, увидев, что часть их вещей пошла ко дну, а часть поплыла по течению, несколько растерялся. К тому же он ни на секунду не забывал о чудовище, которое было где-то рядом и могло напасть снова. Весло Семён из рук выпустил, но зато взял небольшой топорик (без которого, как известно, ни турист, ни рыбак и шагу не сделают).

Так, держа топор в высоко занесенной руке, Семён пятился к берегу, не отводя глаз от поверхности реки и стараясь не поскользнуться и не запнуться о подводные камни. Когда вода доходила лишь до середины бедра, и Семён чувствовал себя уже почти на твёрдой земле, его взор уловил стремительно приближающуюся тень. Атака монстра была молниеносной, но и человек не дремал, и, когда уродливая голова жуткого существа поднялась над водой, Семён, издав дикий вопль, со всей силы опустил на неё топор. Топор вырвало из рук, сам Семён потерял равновесие, плашмя упал в воду, вскочил и ринулся на берег, поднимая тучи брызг.

- Сёма-а! - позвал Валера. - Что это за херня вообще? Семён не ответил. Он сидел прямо на гальке, весь мокрый, выбивая дробь зубами, и пытался проанализировать ситуацию. А ситуация, в двух словах, была такова: они случайно зашли не в ту протоку, которую кто-то зачем-то перегородил брёвнами, и застряли в ней; на них напало неизвестное существо, в результате они лишились лодки и сидели теперь, замерзая, на берегу без связи, без спичек, даже без топора. Валера к тому же был серьёзно ранен.

"Невесело, блин!" - подвел итог Семён.

- Слышь, Сёма! - снова позвал Валера. - Я не помру? "Откуда ж я знаю!" - буркнул под нос Семён, но вслух произнёс: - Да не! Не должон! Прозвучало фальшиво, конечно. - Х-холодно, гад! - сказал Валера. Его трясло от холода, боли и кровопотери так, что каждое слово давалось с трудом. Семён едва его понимал. Смеркалось. Воздух становился всё холоднее. Надо было что-то делать. - Помнишь, ты говорил, что тут, за лесом, есть деревня староверов? Валера едва заметно кивнул.

- Я, эт самое, что думаю-то... Надо, наверное, к ним идти - просить помочь. А то ведь это... по-другому никак! - изложил Семён.

- А иди! - Валера снова кивнул.

Сам он обессилел настолько, что едва ли мог встать на ноги, не говоря уж о том, чтобы куда-то идти. Семён это понимал.

- Слышь, Валер, я тебе это... лапника наломаю! - пообещал он, скинул мокрую насквозь куртку и тотчас взялся за дело. За несколько минут Семён наломал целую кучу пихтовых и еловых веток, так, что Валера мог теперь не опасаться застудить почки.

Сам Семён разогрелся так, что от его мокрой куртки пошёл пар. Семён отдал её Валере, который по-прежнему трясся как в лихорадке, - хоть и мокрая, а всё же одежда! Потом Семёну пришла в голову идея, что неплохо бы укрыть приятеля и сверху - тогда тот гарантированно не замёрзнет. Он вновь принялся карабкаться к ближайшей пихте, когда услышал сильный всплеск со стороны реки. Сердце замерло. Семён резко повернулся, пошатнулся, оступился и съехал по склону на собственном заду. У самого берега монстр бился в агонии. Его вытянутое (и впрямь будто сомовье) тело несколько раз судорожно изогнулось, а затем замерло, свернувшись запятой. Семён выковырнул из земли булыжник и что было сил метнул его в чудовище. Камень глухо шлёпнул по телу и булькнул в воду. Тварь не шелохнулась.

"Сдохло!" - торжествующе подумал Семён. Осмелев, он решил рассмотреть, что за чудище явилось причиной их злоключений. То, что перед ним не сом и вообще не рыба, он давно понял. Монстр был омерзителен. Вытянутое, как у гигантской гусеницы, сегментированное тело, членистые конечности, передние - с клешневидными отростками.

Тварь была явно больше трёх метров в длину и толстой как хорошая свинья. В особый же трепет Семёна вогнал вид передней части существа. Она была округлой и больше всего напоминала человеческую голову - выпуклый лоб (с глубокой раной от топора), глубоко сидящие чёрные круглые глаза - вот только ниже располагалось ротовое отверстие, окружённое четырьмя острыми жвалами. "Как у Хищника" - вспомнил Семён инопланетянина из одноимённого фильма. От мысли о том, что их обоих едва не сожрала подобная мерзость, Семёна затрясло и едва не вывернуло.

- Что ж ты за дрянь-то такая? - пробормотал он, разглядывая существо. Наверное, какой-то мутант, решил Семён.

Мутантов он видел в кино. Знал, что они бывают страшными, за редким исключением - злобными, и что появляются они от радиации. Семён вспомнил, что от кого-то слышал, как лет этак дцать назад, во времена юности его родителей, неподалёку от этих мест проводили подземные ядерные взрывы. И ещё этот кто-то говорил, мол, в тех местах с той поры черника размером с яблоко и грибы по пояс человеку. Наверное, и эта нечисть оттуда же... По телу "нечисти" пробежала слабая волна.

- У! Не сдохло ещё! - насторожился Семён и на всякий случай отступил на пару шагов. Может, показалось? Нет, вот опять зашевелилось...

Кожаные бородавчатые пластины, покрывающие спину чудовища, ходили ходуном. Казалось, что монстр устал притворяться мёртвым и теперь поигрывает мышцами, разминаясь перед броском. Семён вновь выворотил тяжёлый, килограммов на семь-восемь, неправильной формы кусок скалы, развернул его острым выступом вниз, поднял над головой, опасливо подойдя вплотную к лежащей в воде туше, и разжал руки. Камень ударил чудовище прямо в середину спины. От удара плоть монстра лопнула и разошлась. Тело существа словно распалось вдоль на половинки, явив миру своё внутреннее содержимое. А там... Семён, не сдержавшись, сдавленно ойкнул, матюгнулся и отшатнулся.

- Сёма-а, что там? - донеслось из шалаша. Семён не ответил. Он просто не мог выдавить ни слова: во внутренностях чудовища лежал человек.

С минуту, а то и более, Семён стоял, глядя в одну точку, пытаясь успокоить дыхание. Затем, убедив себя, что мертвецов бояться нечего, на негнущихся ногах подошёл к монстру и заглянул в его разверзшееся чрево. И опять почувствовал тошноту. Мертвец был голый, покрытый мерзкой на вид красновато-бурой слизью. Он лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, и больше всего походил на мирно спящего туриста в узком спальном мешке. Судя по всему, монстр заглотал его целиком, как змея заглатывает пойманную мышь. Семён определил, что перед ним мужчина, но молодой или старый - сказать не мог. Пристально разглядывать не успевшего перевариться в желудке неведомой твари покойника у Семёна не было ни малейшего желания. В его облике и так было что-то странное, но что именно - Семён так и не понял. Зато он понял, что ситуация становилась всё сквернее: теперь ко всем их бедам добавился ещё и мертвец.

А меж тем тьма сгущалась, ночь вступала в свои права, и ждать рассвета в компании с раненным приятелем и загадочным монстром с непереваренным незнакомцем во внутренностях ох как не хотелось!

Семён вспомнил о своём намерении просить помощи у староверов. Он посмотрел на лес, превратившийся в монолитную чёрную стену, понял, что до деревни не дойдёт, непременно заблудится и чуть не заплакал от бессилия. А потом ему вдруг всё стало безразлично: пережитые волнения и усталость совершенно истощили организм. Хотелось просто лечь прямо на холодные прибрежные камни и отключиться. Собрав крупицы воли, Семён залез под большую разлапистую ель, скукожился среди её ветвей, поджал ноги, обхватил колени руками. На реке воцарилась ночная тишина. Валера молчал, даже не стонал.

"Отключился или помер" - равнодушно подумал Семён. Сам он постепенно впадал в некое забытье, не обращая внимания на холод и мокрую одежду. В таком пограничном состоянии, когда вроде бы не спишь, но нет ни мыслей, ни эмоций, ни желаний, он и провёл ночь.

Из оцепенения Семёна вывели голоса. Это случилось ранним утром, ещё до восхода солнца. Кто-то негромко переговаривался на берегу. Семён встряхнулся, вылез из импровизированной берлоги и, морщась от боли в затёкших ногах и спине, выпрямился. У кромки воды, возле самой туши мёртвого чудовища, стояли и разговаривали двое. То были типичные староверы, такие, какими их видел Семён: одинаково небрежно одетые, бледнокожие, совершенно лысые, а потому кажущиеся чуть ли не близнецами. Один из них опирался на толстую суковатую палку.

"Валера!" - вспомнил вдруг Семён. Почему они не помогают Валере? Он же ранен! Может, они не разглядели его под грудой елово-пихтового лапника? А вдруг он и впрямь умер ночью? Как бы то ни было, по крайней мере одному из приятелей требовалась помощь, и староверы были единственными людьми, кто действительно мог помочь. Семён набрал в грудь воздуха, чтобы закричать, но оказалось, от холода лишился голоса и сумел исторгнуть лишь жалкий сип.

Его не услышали. Потому он заковылял по склону к стоящим на берегу людям, неуклюже размахивая руками. Староверы обернулись и изумлённо уставились на явившееся из леса человекоподобное существо в мокрой, облепленной хвоей одежде, машущее скрюченными конечностями и издающее нечленораздельные звуки. Оба не проронили ни слова, пока Семён не остановился буквально в двух шагах от них.

- Эт самое... здрасьте, короче! - выдавил он.

Староверы пропустили приветствие мимо ушей. Тот, что был с посохом, ткнул пальцем в Семёна, потом в монстра и спросил, тщательно выговаривая каждое слово: - Ты убил его?

- Ну! - выдохнул Семён.

Староверы переглянулись. Семён решил, что ему не верят, похлопал себя по груди и сказал: - Я! Топором!

Староверы снова переглянулись. Спрашивавший выпрямился, отступил на шаг, перехватил палку и с размаху хватил Семёна по голове прежде, чем тот успел что-либо сообразить. Окружающий Семёна мир сначала сжался до светящейся точки, а потом и вовсе пропал.

***

Темнота. Шелест голосов. И боль, будто по темени методично стучит молоток. Семён попытался открыть глаза. Невидимый молот стал бить чаще и сильнее, желудок подпрыгнул к самому горлу. Семён вновь зажмурился, разглядывая разноцветные узоры перед закрытыми веками. Попытался понять, где он и что с ним, прислушиваясь к ощущениям, но осознал лишь, что лежит на спине на чём-то твёрдом и ровном, скорее всего, на гладко оструганных досках. Попробовал пошевелиться и обнаружил, что не может - что-то плотно охватывало его тело от шеи до лодыжек.

Семёну это не понравилось. Очень. Забыв про боль, он вновь открыл глаза. Взору открылся шестигранник уходящих высоко вверх бревенчатых стен с прорезанными в них узкими продолговатыми окнами без стёкол. Стены поддерживали толстенные, потемневшие от времени балки крест-накрест. Собрав волю, превозмогая боль, Семён медленно-медленно приподнял голову и осмотрелся.

Он находился в просторном здании, более всего напоминающем сельскую церковь, только без икон и свечей. На расстоянии в несколько шагов от него стояли плотной толпой староверы: одинаково одетые, одинаково бледные, одинаково лысые, почти одинакового роста и неопределённого возраста, а потому совершенно неотличимые друг от друга. Стояли, глазели и молчали. Сам же Семён, совершенно голый, лежал на длинной деревянной скамье, надёжно прикрученный к ней верёвкой. Семён вновь крепко зажмурился и с минуту пытался убедить себя, что всё происходящее либо дурной сон, либо галлюцинация.

А когда не сработало, застонал: - Э-э!... Вы чё, суки, вы чё творите-то?! Это самое.... попутали что ли?!

Староверы безмолвствовали. Семёну вдруг стало страшно. Очень страшно. Нестерпимо. Так страшно, что хоть реви белугой. Семён всхлипнул.

Потом несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, открыл глаза и уставился на окруживших его людей со спокойствием приговорённого, уже положившего голову на плаху.

- Чё вы пялитесь? Чё вам от меня надо-то? - выдавил он. От толпы староверов отделился один, вплотную подошёл к Семёну и присел на корточки, так, что они теперь смотрели прямо в лицо друг другу. Семён впервые видел жителя деревни так близко. Несмотря на собственное незавидное положение, он ещё не утратил способности удивляться, а потому с изумлением взирал абсолютно гладкое, без щетины и морщин, лицо, обтянутое белой, почти прозрачной, кожей. Ни малейшего намёка на возраст. Вот только во взгляде что-то такое, что Семён сразу решил - перед ним глубокий старик.

Некоторое время они молча взирали друг на друга, потом Семён спросил: - Где я?

Старовер молча повёл рукой. Повинуясь жесту, толпа раздвинулась, и Семён увидел, что невдалеке стоит ещё одна длинная дощатая лавка. На лавке лежал Валера, тоже совершенно голый. По тому, что он не связан, и по тому, как безвольно свисает до самого пола его объеденная до костей рука, Семён понял - приятель мёртв. А сам он остался один на один с целой деревней странных и далеко не дружелюбно настроенных людей. Ему вновь захотелось плакать. Тем временем старовер заговорил. У него был высокий, почти женский голос.

- Это наш Храм. Наше кладбище. И наше гнездо, - сказал он, чеканя каждое слово. - Здесь мы впервые видим дневной свет, и здесь же наши бренные тела обретают своё последнее пристанище. И сюда мы приходим, дабы выказывать почтение нашему Отцу.

Произнося последнюю фразу, старовер почтительно посмотрел куда-то. Семён как мог изогнул шею и задрал голову. Боль нахлынула новой волной, Семён вновь зажмурился, но успел разглядеть нечто, напоминающее скульптуру то ли червя, то ли змеи, вырезанную из цельного ствола какого-то невероятно корявого дерева.

- Вы называете нас староверами, - услышал Семён. - Что ж, вы правы: наша вера стара, очень стара. Мы жили здесь и воздавали почести нашему Отцу задолго до того, как ваши покрытые волосами и одетые в шкуры предки пришли в эти края. Сначала их было мало. Иногда они убивали нас, мы тоже убивали их, но... но потом их становилось всё больше и больше, они стали хитрее и осторожнее. Тогда мы поняли, что нам надо научиться жить рядом с вами.

И мы стали меняться. Мы стали похожими на вас. Научились строить дома, подобные вашим, носить ваши одежды, пользоваться вашими вещами и говорить как вы. Старовер замолчал. Семён попытался переварить услышанное, но понял, что ничего не понял. Старый пень нёс явный бред.

Сектант, что с него возьмёшь!

- Мы давным-давно живём в мире с такими как вы, - продолжил старовер. - Мы не лезем в вашу жизнь, а вы - в нашу. Но ты - ты убил одного из нас! Убил неразумное дитё!

"Да не убивал я! Его монстр убил!" - хотел было заорать Семён, но осёкся. Из глубин памяти всплыл вдруг сюжет мельком виденного некогда по ТВ фильма про какое-то негритянское племя, которое считает крокодилов своими родственниками и готовых пристрелить любого, кто вздумает поохотиться ради куска крокодиловой кожи.

А если эти монстры, кем бы они ни были, тоже что-то вроде священных животных? Пытаясь оправдаться, Семён залепетал про то, что он не виноват, что чудовище само напало на них, а он лишь оборонялся...

Старик снисходительно покачал головой. - Да-да! - сказал он. - С детьми такое бывает! Но возрадуйся: твоё тело и тело твоего умершего сородича станут плотью наших детей. Он вновь повёл рукой, и толпа вновь расступилась. Семён приподнял голову и увидел нечто, напоминающее колодезный сруб, над которым возвышался треножник с подвешенной на нём системой блоков. Сруб был закрыт крышкой. - Воздадим же пищу детям нашего Отца! - провозгласил старец. Толпа запела.

Семён не мог разобрать не единого слова, но от этого слаженного высокоголосого хорового пения, завораживающего и жуткого одновременно, его и без того измученная страхом душа совсем сжалась в комок. Он видел, как четверо староверов с благоговением сняли с "колодца" тяжёлую крышку. И тотчас к пению прибавились новые звуки: Семён отчётливо слышал плеск воды, тревожимой чьими-то большими и тяжёлыми телами. Затем те же староверы аккуратно взяли лавку с телом Валеры, поднесли к колодцу (теперь Семён не сомневался, что это действительно колодец), опёрли один её конец о край сруба, а другой приподняли. Ногами вперёд труп скользнул в жерло колодца. Хор умолк. Стало непривычно тихо. В этой тишине Семён услышал, как тело его приятеля глухо шлёпнулось о воду, а затем окружающее пространство вновь наполнилось звуками неистово плещущей воды.

- Отец благословил эту пищу! - провозгласил старец.

Четвёрка староверов подошла к Семёну. Он понял, что пришла и его очередь отправиться в колодец. Он вообще многое понял - кусочки паззла вставали на свои места. Он понял, что именно показалось ему странным в мёртвом теле, обнаруженном в утробе убитого монстра: тот "человек" не имел ни сосков, ни пупка, и, наверное, половых органов у него тоже не было. Он понял, почему среди жителей деревни не было ни детей, ни стариков.

Тот старовер не был жертвой чудовища! Он готовился вылупиться из него, подобно стрекозе, разрывающей покровы своей личинки. В храме вновь запели. Семён не часто задумывался, как именно он умрёт. Ему всегда казалось, что каким бы ни был его смертный час, он уйдёт из жизни достойно. Но когда лавку с ним подняли и понесли, он начал извиваться, рыдать и материться. Лавка стукнула о край колодца, один из "староверов", потянув конец верёвки, ослабил путы, и Семён полетел вниз. Ногами вперёд.

Говорят, что у человека, стоящего на пороге собственной гибели, время замедляется, становясь вязким как патока. За то мгновение, что длилось падение Семёна, он успел разглядеть многое. Он увидел поверхность озера, из вод которого исходил загадочный фиолетовый свет, и свод громадной пещеры, озарённый этим сиянием. Он увидел множество мощных гибких тел, хищно скользящих по светящейся глади. А ещё он не увидел, но физически ощутил присутствие чего-то чудовищно огромного, чего-то живого и невообразимо древнего.

Того, кто скрывался под толщей вод и испускал свет, наполняющий весь этот поразительный подземный мир. Того, кто порождал легионы подводных тварей. Того, кого жители деревни почитали как своего Отца.

Автор: Пётр Перминов http://samlib.ru/p/perminow_p_l/starovery.shtml

Поздним вечером по аллее Космонавтов старого городского парка брёл старик, слегка согнувшись и опираясь на тонкую трость. Он бережно прижимал к себе левой, свободной от трости рукой рыжего кота с голубыми глазами. Тот довольно урчал, как и было принято в течение их традиционной вечерней прогулки, на которую они выходили каждый день с наступлением темноты.

Сегодняшний вечер ничем не отличался от таких же предыдущих. Не вступившая ещё в полную силу весна высушила дорожки аллеи и подморозила лужицы. Было прохладно и скользко. Поэтому старик в коричневом потёртом пальто, держащий кота, осторожно ступал, ощупывая тростью дорожку перед собой. Сюда, в окружение вековых сосен, почти не доносился гул от автомобилей, всё ещё снующих в засыпающем городе. Обычно старик доходил до конца аллеи, разворачивался и шёл домой, в небольшую уютную квартирку, где его ждал вечер со старыми книгами. Этим книгам с выцветшими и обтрёпанными обложками, порой с причудливыми символами и непонятными, даже пугающими иллюстрациями старик посвящал всё свое время. Только прогулка с любимым животным отрывала его от изучения страниц на множестве иностранных языков.

Двое крепких парней в кожаных куртках и потертых джинсах с интересом вглядывались в старика, который на секунду остановился взглянуть на экран большого смартфона. Полутьма конца аллеи на миг осветилась от экрана телефона.

- О, неплохой телефончик, - хмыкнул один из парней, опытным взглядом оценив модель и примерную стоимость. Второй же молча огляделся. Прохожих вокруг не было, за исключением женщины с пакетами, поспешившей быстрее уйти при виде гопников, решивших сегодня «подзаработать» в парке.

- Эй, дед! Стой! – окликнул один из парней старика. Но пожилой человек, не обращая внимания на его оклик, упрямо брёл прямо им навстречу.

- Дай телефончик позвонить, по-доброму! – угрожающе перегородил старику дорогу второй.

И тут же парень неожиданно сел на задницу, сломав хрустящий лед на небольшой лужице. Мгновенный тычок окончанием трости стал для него полной неожиданностью. Слепящая боль паутиной растянулась по месту, где коснулась трость.

- Да ты чё, дед, офонарел?! – взревел второй и угрожающе двинулся в сторону пожилого человека. В руке гопника блеснуло лезвие выкидного ножа. Тем временем вскочил и второй, потирая ушибленное место. Его бессмысленный взгляд явно свидетельствовал о том, что парень был под воздействием наркотика.

Старик ещё крепче прижал к себе кота и отступил на один шаг. Страха он не показывал. Он низко опустил голову, стараясь не смотреть на грабителей, и пробормотал что-то неразборчивое, что ещё больше взбесило нападавших. Промышляющие грабежом парни привыкли к тому, что их жертвы, как правило, беззащитные перед ними, съёживались от страха и безропотно отдавали всё требуемое.

Тот, что был покрепче, решил «слегка побаловаться ножом».

Выпад лезвием оставил всего лишь лёгкую царапину на пальто старика, но задел пухлую щечку кота. На мордочке животного показалась капелька крови.

Если бы гопники были немного адекватнее и повнимательнее, они бы успели заметить синие искры, одинаково ярко вспыхнувшие в зрачках и старика, и пострадавшего животного. И, может быть, даже успели бы убежать. Но было слишком поздно.

Голубой всполох озарил тяжёлые ветви сосен и грязные лавки. Издали эта вспышка выглядела как блеснувший шар размером с грузовик. Затем парк вновь погрузился в привычную полутьму, плохо освещаемую уцелевшими фонарями. Старик, все так же не спеша, побрёл домой, переступив через сморщенные, иссушенные тела хулиганов. От грабителей осталась лишь ставшая непомерной одежда и хрупкие кости, обтянутые кожей пепельного цвета.

- Может, не стоило так круто с ними? – спросил у старика мягкий переливающийся голос, когда они вернулись в квартиру.

- Со временем я становлюсь всё несдержаннее, - проворчал пожилой человек и посадил кота возле набора мисочек с едой и питьем.

- Поэтому нам снова придётся перебираться в другой город, мой старый друг, - закончив хрустеть кормом, кот поднял сияющие глаза на старика. - Ты же знаешь этот глупый век. Кругом камеры и посторонние глаза, даже если никто ничего не видел – кто-то что-нибудь да видел!

- Одних книг перевозить кучу, - устало вздохнул старик и посадил говорящего кота себе на колени, - и не нужно меня корить, они ранили тебя.

- Пфф, - фыркнул кот, - как будто эта царапина могла мне повредить… А тебе уже пора стать помоложе, да и мне надоело быть котом.

На следующий день они уже переезжали. Молодой, атлетически сложенный высокий парень в коричневом пальто командовал грузчикам, с какими вещами быть поосторожнее, не выпуская при этом руки очаровательной рыжеволосой девушки, льнущей к нему.

- В следующий раз, буду сдержаннее, - шепнул молодой человек на ухо девушке…

Автор: Дмитрий Чепиков

Серая, обшарпанная Елеевка Николаю не понравилась сразу. На въезде в захолустный райцентр, куда его направили из Института повышения квалификации учителей, он, пропуская бабулю через дорогу, получил несколько ругательств и удар палкой по капоту новенького автомобиля.

Мало того, что эта старая карга перебегала дорогу в неположенном месте, так ещё и неадекватно отреагировала на его замечание по этому поводу. После того, как он её, пожалев, пропустил.

Окончательно испортилось настроение возле двухэтажной гостиницы, куда он должен был заселиться. Его встретили: отсутствие мест на крохотной парковке, злобный взгляд полной женщины-администратора из-под тусклых круглых очков, запах сырости и гнили в холле помещения.

— Сидоренко? — повертев в руках его паспорт, строго спросила администратор, недовольно уставившись на клиента.

— Николай Александрович, — подтвердил командированный, искоса поглядывая сквозь стеклянную дверь гостиницы на свой «Форд», припаркованный за неимением места почти под самым крыльцом.

— Опять пьянки с девками устраивать будете! — вдруг взвизгнула женщина. — Я участкового сразу вызову! И машину уберите от крыльца!

— Вы меня с кем-то путаете. Я здесь впервые, — попытался спокойно ответить на её вопли Николай. — А машину некуда ставить, у вас парковка занята.

Администратор едва не задохнулась от злости, собираясь высказать молодому человеку интеллигентного вида в дорогом костюме, что вот от таких, как он, и приключаются все беды. Но внезапно передумала и, хищно улыбнувшись кривыми зубами, выложила на стол большой ключ с номерком «4», молча указав крючковатым пальцем на лестницу, ведущую на второй этаж.

Николай, ожидавший продолжения неожиданной истерики, даже опешил. Так же молча сгреб свой паспорт, ключ и, расписавшись в журнале с зеленой обложкой, поднялся на второй этаж.

С трудом открыв деревянную дверь, обитую зачем-то металлическими полосами, он вошел в довольно просторный номер с большой кроватью, столом, шкафом и парой мягких кресел.

Дышалось тут явно легче, чем внизу. Открыв боковую дверь, постоялец обнаружил чистую ванную комнату с приличной сантехникой. Настроение у него значительно улучшилось.

На улице загрохотало. Свинцовые серые тучи, висящие над поселком, стали ещё темнее, и по стеклу окон забарабанили первые крупные капли. Николай приоткрыл фрамугу, желая пустить в номер свежий дождевой воздух, и его взгляд упал на странную компанию, усевшуюся на крыльце рядом с его машиной. Два человека подозрительной внешности откупорили бутылку водки и поставили на «Форд» пакет с закуской. Начавшийся дождь им совсем не мешал.

Вышедшая на мяуканье автомобильной сигнализации администратор, на удивление постояльца, составила им компанию.

Возмущенный до глубины души Николай, стремглав, выбежал на крыльцо, задавив по пути, на лестнице, нескольких тараканообразных насекомых. Но возле машины уже никого не было. В фойе пустой гостиницы ветром мотало дверь. Поразившись отсутствию местных алкашей и невесть куда пропавшей неприятной администраторши, он отогнал машину чуть подальше, под деревья. И быстро, чтобы не намокнуть, Николай вернулся в номер.

Он тоскливо взглянул на часы. Семь вечера. Завтра в девять ему предстоит общаться с учителями из местных школ на скучнейшую тему о системах педагогического образования. Никому не нужное занятие. Насильно отправили его, вызвали из отпусков учителей, занятых домашним хозяйством.

«Как обычно, всё в нашей стране через одно место», — подумал он, распаковывая дорожный чемодан. Достал ноутбук и попытался подключиться к гостиничному беспроводному интернету.

Дело вышло бесполезное, ввиду отсутствия такового. Решил немного поспать под мерную дробь дождевых капель. Но проспал он всего несколько минут. Громкий настойчивый стук в дверь заставил его подскочить на кровати.

Николай открыл дверь и нос к носу столкнулся с худым человеком в мятой полицейской форме. Видимо, это был тот самый участковый, которого грозилась вызвать неприятная женщина.

— Документики предъявите! — потребовал полицейский. — По какому праву поселились в опечатанном номере? Только вчера выселили всех из гостиницы из-за несчастного случая с администратором… и гляди, опять лезут.

— Что...что значит выселили? Как... по какому праву? Меня администратор записала, там запись есть, — начал заикаться от неожиданности Николай.

— Выпивал? – прищурился участковый. — Она тут три дня провисела в номере. Журнал с записями у меня в кабинете с субботы лежит, а Ольга Петровна в морге. Показать?

— Может, кто другой записал? — неуверенно спросил Николай. — Меня записывала в журнал полная женщина лет сорока пяти, в очках.

— Эта? — протянул ему участковый фотографию мертвого тела на металлическом столе с грязными разводами. Николай в ужасе отпрянул.

— Извините, я видимо в пути перегрелся, — забормотал он и, вдруг, уцепившись за мысль в голове, выдал: — А может быть, кто-то разыграл меня?

— У нас всё может быть, — усмехнулся участковый. — То-то народ отсюда и валит. Циркачи одни. Работать некому. Да и негде.

Их беседу прервал протяжный душераздирающий вой. Глядя, как Николай позеленел от страха, полицейский, усмехаясь, объяснил, что это ветер воет в механизме огромного колеса обозрения – одном из ржавеющих памятников ушедшей советской эпохи. Напоследок, посоветовав приглядывать за машиной и вручив командированному клочок бумаги с номером телефона, участковый поспешил распрощаться.

«Ну и денек», — мучительно подумал Николай, без сил заваливаясь прямо в одежде на кровать. — «Точно, я перегрелся. Видно, работает тут кто-то на покойницу похожий, а я себе надумал». Прислушиваясь к скрипам в безлюдной гостинице и редким проезжающим по дороге машинам, он незаметно для себя задремал.

Ему снилось, что он в одиночку бродит по заброшенному парку аттракционов среди нечётких теней, тянущих к нему нелепые отростки конечностей. Налетавший порывами осенний ветер срывал последнюю листву с почти голых деревьев и заставлял ежиться от холода молодого человека. Николай стоял у того самого, слегка покосившегося и насквозь проржавевшего колеса обозрения, которое медленно вращалось и безбожно выло двигателем, приводящим в действие механизм.

Неожиданно, из-за аттракциона с облезлыми лошадками появился человек и побрел в сторону Николая. По обвисшей полицейской форме Николай с облегчением определил уже знакомого ему сотрудника полиции. Но когда тот подошел вплотную, Николай бросился бежать. Участковый смотрел на него пустыми черными глазницами. Несясь в сторону гостиницы, молодой человек с ужасом почувствовал как предательски слабеют ноги, как его за одежду хватают цепкие пальцы и опрокидывают навзничь. Вскрикнув, Николай проснулся. Взглянул на часы на левой руке. Циферблат показывал почти четыре утра.

«Я здесь определенно схожу с ума», — решил молодой человек и снова включил ноутбук. До самого рассвета он впивался покрасневшими глазами в таблицы и отчеты, пытаясь занять себя работой. Когда рассвело, немного пришел в себя. Снял измятый костюм и погладил его найденным в шкафу архаичным утюгом. Обжёг палец, проверяя, остыл ли утюг. Выругался и сунул палец под ледяную струю воды, льющуюся из замызганного крана в ванной. Вышел проверить, в порядке ли машина. На капоте сидел откормленный серый кот и внимательно следил большими желтыми глазами за каждым движением постояльца.

На негромкое «брысь» кот не отреагировал никак. Лишь зажмурился и недовольно заурчал. Николай, благосклонно относящийся к кошкам, решил, что от сидения наглеца на его машине большой беды не будет, и вернулся номер. Место администратора всё так же пустовало, и это даже порадовало его. По пустой улице, воя сиреной, промчалась «скорая помощь». Наскоро позавтракав чашкой чая с куском засохшего рулета, Николай отправился в районную школу.

Семинар для учителей он провел в штатном режиме. Все двадцать присутствующих работников образования слушали его, разинув рты. Он умел заворожить аудиторию, ловко вплетая в скучные системные разработки интересные истории и случаи из жизни.

Завершив первый день семинара весёлым анекдотом и получив приглашение от директора районной школы вечерком заглянуть в гости, он отправился прогуляться в парк. Его как магнитом тянул к себе неработающий парк аттракционов. Николай собирался немного пофотографировать там останки увеселительных механизмов и показать друзьям или даже выложить на странице соцсети "Вконтакте" колоритный пережиток советского прошлого.

— Слышала? Петра-то, нашего участкового, жена сегодня утром порешила, — услышал Николай разговор двух бабулек, мирно сидящих с кульком семечек на скамеечке перед парком.

— Как же не слышала, Васильевна. Она же ему оба глаза ножом выковыряла, чтоб на Люську-кассиршу больше не заглядывался, — громогласно подтвердила бабуля с тканевой зеленой сумкой у ног.

Николай, вспомнив свой кошмарный сон, почувствовал, как по спине предательски стекает холодный пот.

— Здравствуйте. Извините за беспокойство. Я случайно услышал ваш разговор о несчастном случае. Это вы случайно не про Петра Алексеевича Ходова говорите? Он мне вчера визитку дал, — дрожащим голосом обратился он к бабкам.

— Про Петьку, про него. Так ему кобелю и надо, — обвинительно заявила старушка, с интересом поглядывая на незнакомца. — А ты, сынок, видать приезжий. В гостинице живешь, где Ольга повесилась?

— Да, он это, он, — подтвердила вторая, даже не взглянув на Николая. — Наших учителей сегодня байками развлекал.

— Ты, сынок, съехал бы с гостиницы – дурное там место, — посоветовала бабка с зеленой сумкой и добавила. — И к директору нашему не ходи выпивать. Он с нечистой силой знается.

— А откуда, вы знаете, что меня директор пригласил? — поразился Николай и, не дожидаясь ответа, в смятении побрел в сторону парка. Отойдя шагов на двадцать, он обернулся спросить, есть ли где другая гостиница, чтобы остаться на ночлег, но скамейка уже пустовала.

«Чертовщина», — подумал он.

Несмотря на жаркий августовский день, его начало знобить. На кистях рук выступили странные жёлтые пятна. Вздохнув, Николай побрёл разыскивать аптеку, решив, что у него снова проявилась аллергия. Через полчаса, расспросив нескольких прохожих, он, наконец, добрался до нужного здания.

«Хоть что-то здесь работает и в норме», — подумал он, разглядывая миловидную темноволосую аптекаршу. На вид девушке можно было дать не больше двадцати пяти, а её белоснежный медицинский халат с расстёгнутыми пуговицами, демонстрировал весьма привлекательное декольте.

— Что-нибудь от аллергии, — попросил молодой человек и, подумав, добавил: — А ещё успокоительное или снотворное.

— Снотворное без рецепта нельзя, — поджав губы, ответила фармацевт. — С вас триста семьдесят рублей шестьдесят копеек.

— А что вы делаете сегодня вечером? — неожиданно для самого себя спросил у неё Николай.

— Кота своего пойду искать, серый, большой такой. Глазища желтые, красивые. Сбежал поганец. Не видели?

— Утром на моей машине сидел. Только, наверно, сбежал уже и оттуда. Дело к вечеру уже.

— Я к вам загляну тогда. Может, вместе поищем, — кокетливо подмигнула ему продавщица. — Только никому не говорите, а то у меня муж ревнивый, директор наш. Может, знаете?

После последних слов Николай пулей вылетел из аптеки и вновь наткнулся на тех же самых бабок, что видел возле парка. Теперь они сидели на лавке у аптеки и молча улыбались ему.

Чуть ли не бегом он добрался до гостиницы, побросал вещи в чемодан и уселся за руль своей машины. Небо над поселком вновь угрожающе затянуло тучами, повторяя вчерашнюю погоду. Николай взглянул на окно своего номера, ясно различив там раздутое, неживое лицо администраторши и безглазую физиономию участкового рядом с ней. На крыльце гостиницы сидел серый кот, торжествующе сверкая жёлтыми глазами.

Серебристый «Форд» на бешеной скорости, едва не устроив ДТП с брошенным посреди дороги трактором, вылетел из поселка и устремился в сторону областного центра. Сидящий за рулем молодой человек постоянно поглядывал в зеркало заднего вида и мучительно пытался придумать оправдание своему бегству и неоконченной работе. Он отчаянно давил на педаль газа, опасно проходя дорожные повороты и обгоняя попутные машины.

Не доехав около двадцати километров до родного города, «Форд» со впавшим в полное оцепенение водителем, врезался на огромной скорости в одну из переходящих дорогу коров. Прибывшие на место ДТП медики зафиксировали, что у погибшего водителя не было ни малейшего шанса выжить.

Пока медработники и полицейские уныло ожидали «труповозку», от патрульной машины к «скорой» и обратно вальяжно курсировал, выпрашивая у людей еду, невесть откуда взявшийся упитанный серый кот…

Автор: Дмитрий Чепиков https://litmarket.ru/dmitriy-chepikov-p26632

Ещё не стихли уличные сражения в залитой кровью Акре, а молодой племянник главного защитника почти захваченного мамлюками города уже сбежал из неё. Совсем недавно принятый в рыцари своим дядей Гильомом де Боже и доблестно сражавшийся на стенах он знал, что Акра обречена, как только увидел с площадки башни двухсоттысячное войско аль-Ашрафа Халиля. Сын недавно умершего султана Калауна поклялся, что захоронит своего достопочтенного отца, только когда сравняет христианскую Акру с землёй. И основания ему не верить не было.

Защитников города было раз в десять меньше, чем осаждавших. Прибытие короля Генриха с тремя тысячами воинов в подкрепление и несколько удачных вылазок не изменили расклада сил. В одной из схваток племянник магистра тамплиеров, Анри де Боже, получил увесистым камнем в шлем и упал почти мертвым на одном из проломов крепостной стены, смешавшись с грудами мертвых тел.

В себя он пришел уже вечером, когда начало темнеть и бой переместился вглубь города, внутри состоящего из нескольких крепостей, защищаемых братьями ордена. Сарацины же, подгоняемые военачальниками, лезли вперед, не считая потерь и расплачиваясь несколькими своими воинами за каждого убитого защитника крепости. Честь требовала от Анри пойти и умереть рядом со своими братьями по ордену, но вмешалась судьба в виде белого коня с роскошным арабским седлом. Забрызганный кровью круп животного свидетельствовал, что его хозяину он больше не нужен. И Анри решил, что ему незачем умирать за раздор и дележ власти между орденами и королями, допустившими уничтожение всего христианского на Святой земле.

Но что же ему было делать теперь? Вскочив на коня и не выпуская из рук меч, рыцарь решил ехать к своей тайной возлюбленной, сарацинке Ламии из Тира. Для начала нужно было миновать стороной лагерь мамелюков, и Анри пришлось сбросить белый плащ с красным крестом и подобрать с убитого мамелюка металлический шлем с кольчужной бармицей. Теперь разъездов сарацин можно было опасаться меньше. Долго он объезжал палаточный лагерь врага и почти выбрался незамеченным, когда его окликнули несколько богато одетых всадников. Анри ничего не ответил, только пришпорил коня.

Началась погоня. Изредка оглядываясь, рыцарь увидел, что за ним уже неотступно следуют десятка полтора кавалеристов. Вознеся мысленную молитву и надеясь на резвость коня, Анри прижался к гриве и направился к ближайшему лесу за холмом, поскольку в пятистах шагах впереди увидел ещё отряд сарацин на дороге. Он уже почти оторвался от преследователей и хотел проскочить вдоль леса к дороге, обогнув мамелюков. Рой стрел, просвистевших над ним, несколько раз коснулся кольчуги и вреда ему не нанёс, а вот конь получил целых три – в шею и правую заднюю ногу.

Анри ничего не оставалось, как направить несчастное животное в лес. Рыцарь, соскочив на землю, прижался спиной к стволу ближайшего дерева, выставив перед собой меч, и приготовился подороже продать свою жизнь. В мыслях мелькнуло сожаление о несостоявшейся встрече с девушкой, ради которой готов был отречься от рыцарства и от чего угодно, попроси она об этом.

Мамелюки подобрались к лесу в упор и вдруг с перепуганными криками развернули коней обратно. Анри завертел головой во все стороны, высматривая, что могло так напугать не ведающих страха многочисленных всадников. Он надеялся увидеть большой отряд христианских воинов, но, кроме почти уже темного ночного леса и ярко светящей красноватой луны, не увидел ничего.

Сарацины же спешились неподалеку и стали его ждать. Путь к дороге на Тир был закрыт.

«Ну и ладно, обойду их по лесу», — решил рыцарь и, с добавила рассматривая своего павшего коня, обнаружил пристегнутый к седлу кривой длинный кинжал. Широкая рукоять найденного оружия удобно легла в левую руку. Увидев вделанный в рукоять красный драгоценный камень, тамплиер обрадовался. Такое оружие стоило целое состояние. Приподнятое настроение тут же упало, когда даже сюда донеслись звуки сражения в городе. Там сражались и умирали его братья по ордену. Рыцаря вновь начала грызть совесть, но он совладал с ней, напомнив себе о десятках уничтоженных им врагов.

«Доберусь до Тира, пересижу у Ламии, а когда прибудут воины-крестоносцы, присоединюсь к ним», — успокаивал себя Анри, прислушиваясь к шуму ветвей вечнозеленых дубов и рожковых деревьев. Тамплиер побрел по окраине леса, как он считал, минуя врага. Продираясь сквозь колючие кустарники, он постепенно заходил всё глубже в чащу, в которую не рискнули последовать сарацины. Ночью легко сбиться с пути в неясном лунном свете. Пройдя с час, Анри вдруг осознал, что ночное светило незаметно для него не раз поменяло местоположение. Когда он вышел на поляну с полуразрушенными каменными истуканами, стало окончательно ясно, что он заблудился. Тревога закралась в душу тамплиера, он почувствовал себя безраздельно чужим здесь, на пятачке освещенного луной луга с обступившими его кряжистыми черными деревьями. Безмолвие давило на него, и мысль, почему сарацины не решились последовать за ним, стала буравить мозг.

Анри вспомнил, как друг дяди – Клермон, говорил об этом лесе, что мусульмане не тронут ни одного дерева отсюда, хотя нуждаются в материале для осадных машин.

«Они его жутко боятся. Мы потеряли многих и в мирное время в этих чащах», — вспомнил рыцарь его слова, и ему стало ещё больше не по себе. Он почувствовал на себе липкие взоры из темной глубины и уловил душераздирающий вой, сменившийся сумасшедшим хохотом. Волосы под шлемом у тамплиера встали дыбом от страха, он швырнул валявшийся под ногами увесистый камень в источник звука из подступающей темноты.

В ответ услышал утробное низкое рычание и разглядел десятки замерцавших в лунном свете желтых глаз. Среди рычания и жутких воплей его слух уловил неразборчивые слова, мужские и женские голоса. Искаженно-грубые, но явно человеческие…

— Выходи, нечисть! Выходи, сразимся! — тамплиер до боли в глазах вглядывался в чащу, стараясь высмотреть то, что пугало его. Но этот визг и нечленораздельная ужасная речь, вкупе со светящимися глазами были детскими страхами по сравнению с тем ужасом, что вышел из густой тьмы в ответ на его взывания померяться силами.

Местные называли этих существ джиннами, ифритами и бесами, с которыми столкнулись задолго до возникновения ислама. Древние арабы им даже поклонялись, из страха за свои жизни принося на опушку леса пищу и иногда связанных пленных врагов. Жуткий хруст костей и истошные вопли жертв говорили, что их подношения не напрасны. У этого леса не было названия, но дурная его слава разнеслась далеко за пределы Святой земли. Крестоносцы, впрочем, не придавали этим «байкам» особого значения даже после исчезновения охотничьих отрядов. Находя очередную разорванную жертву на окраине старого леса, они списывали все грехи на сарацин.

Джинн мог принять образ и прекрасной девушки, и благородного старца, и заблудившейся маленькой девочки. Но сейчас жаждущий его жизни древний дух предстал перед тамплиером в своем истинном обличье. Багрово – красный с пылающими глазами и ладонями, раза в два выше рыцаря, со светящимся маревом вместо ног, джинн надвигался на него. На могучих плечах существа сквозь розовую ауру, дышащую смертью, угадывались очертания наплечников и какого-то подобия доспеха, разрисованного непонятными узорами. Больше времени у Анри рассматривать его не было. Страх придал ему сил, и он прыгнул, нанося рубящий удар в грудь джинна, чувствуя исходящий от него невыносимый жар.

С тем же успехом он мог ударить изо всех сил по каменной Английской башне в Акре. Лезвие меча тамплиера разлетелось на обломки, самого его отшвырнуло шагов на двадцать назад, к статуям, окатив горячей волной. На миг Анри даже показалось, что отвратительные каменные морды идолов растягиваются в гадкой усмешке. Он едва успел стащить с себя раскалившуюся докрасна кольчужную рубаху и остался в дымящейся стеганой куртке с пропалинами. От мелких ожогов его это не спасло, но теперь боль в свою очередь подстегнула его. В отчаянном рывке он подбежал и пронзил монстра так высоко, как мог достать. Без особой надежды. Но тамплиер не мог умереть без боя, даже сражаясь с противником, обладающим невероятными возможностями.

К его удивлению, клинок кинжала с шипением погрузился в тело джинна по самую рукоять. Невероятно громкий вопль погибающего существа из другого мира едва не оставил его глухим. Джинн заметался беспорядочными зигзагами по поляне, оставляя дымный след за собой, вспыхнул и исчез.

Анри утер пот со лба и застонал, почувствовав трение рубахи о вскочившие на теле волдыри от ожогов. Он вознес молитву спасителю и тут заметил ещё три таких же багровых свечения.

«Иногда отступление не позорно, когда враг заведомо сильнее», — шепнул ему на ухо здравый смысл. И тамплиер побежал. Он несся наугад, спотыкаясь о хватающие его за ноги живые корни деревьев, не обращая внимания на колючие ветки, стремящиеся вырвать ему глаза и рассекающие щёки.

Сколько рыцарь бежал и падал – он не помнил. Он пришел в себя только, когда деревья начали редеть, и в лицо повеяло свежим ветерком. Сжимая в руке спасший его кинжал с красным камнем, Анри выбежал на холм из проклятого леса и с облегчением увидел дорогу на Тир. Дорогу к его любви и надежде…

Автор: Дмитрий Чепиков https://www.youtube.com/channel/UCAdK3TX0uygG4vBxMpR9-FA