Chvanstvo

Всего было прислано 110 000 страниц, некоторые из которых были уже пятидесятилетнего возраста. Следующие несколько месяцев Билотт, по словам его коллег, провёл на полу офиса, роясь в документах и раскладывая их хронологически. Он перестал отвечать на звонки, а его секретарь говорила, что хотя он и в офисе, он не смог добраться до телефона вовремя, потому что был окружён коробками.

Впоследствии адвокат рассказывал, что именно тогда он начал понимать суть происходящего в Паркерсбурге. Вероятно, он стал первым из «посторонних» людей, изучившим эти документы. История, открывшаяся Билотту, потрясла и шокировала его своим охватом, уникальностью и бесстыдством.

Юрист признавался позже в своих интервью, что не мог поверить масштабам уличающих материалов, пришедших из DuPont. Казалось, что в компании даже не поняли, что они передали. «Это был тот случай, когда ты читаешь, и не веришь своим глазам, — говорил он. — И это реально было выражено письменно. Про такие вещи ты часто слышишь, но вряд ли ожидаешь увидеть в письменной форме».

Билотт запросил дополнительную информацию об этом веществе,  содержащемся, как выяснилось, в тысячах предметов домашнего обихода, включая ковровые покрытия, тефлоновые сковородки, водонепроницаемую одежду, зубную нить, наполнители для кошачьих туалетов и косметику.

Без ведома адвоката его расследование вызвало панику в штаб-квартире DuPont в Делавэре. «Дерьмо вот-вот ударит по вентилятору в Западной Вирджинии», — написал штатный юрист компании Бернард Дж. Рейли в электронном письме своим коллегам. «Адвокат фермера наконец осознает проблему с поверхностно-активным веществом [C8]… Черт его побери».

Только представьте, что испытал Билотт, когда в его воображении нарисовалась следующая картина:

История, приведшая к очередной глобальной рукотворной катастрофе фактически началась в 1951 году. Именно тогда DuPont начала закупки ПФОК (PFOA, C8) у 3М, которая изобрела его за четыре года до этого для предотвращения комкования тефлона.

И хотя С8 не было признано правительством вредным веществом, 3M отправила DuPont рекомендации по его утилизации. Материал нужно было сжигать или отправлять на фабрики, занимающиеся утилизацией химических отходов. В самой компании DuPont инструкции предписывали не сливать его в проточную воду или канализацию.

С самого начала 3M и DuPont проводили секретные медицинские исследования влияния С8 на здоровье людей. В 1961 исследователи DuPont обнаружили, что химикат может увеличивать размер печени у крыс и кроликов. Через год результаты исследования повторили на собаках. ПФОК имела структуру, которая сама по себе препятствовала ее деградации в организме, поэтому вещество оставалось в тканях долгое время. Об этом производители тоже знали.

В 1970-х в DuPont обнаружила, что в крови рабочих фабрики Washington Works концентрация ПФОК была повышена, но  компания решила не сообщать об этом в EPA. А в 1981-м 3М, не прекращавшая поставки ПФОК в DuPont и другие корпорации, выявила, что приём этого вещества с пищей у крыс приводит к появлению дефектов у новорожденных.

После того, как 3М поделилась этой информацией, DuPont проверила детей у беременных сотрудников в подразделении, занимающемся тефлоном. Из семи новорожденных у двоих были дефекты зрения. Но Дюпоны не стали афишировать это.

В 1984 году DuPont узнала, что пыль, вылетающая из труб фабрики, распространялась далеко за ее пределы, и что ПФОК обнаружена в местных источниках питьевой воды. Но Дюпоны не стали публиковать эту информацию.

В 1991 учёные компании вычислили безопасную концентрацию ПФОК в питьевой воде: одна часть на миллиард. В том же году компания выяснила, что в местной питьевой воде вещества было в три раза больше. Несмотря на споры внутри компании, по итогу Дюпоны опять решили не публиковать эту информацию.

Билотт обнаружил, что к 1990-м DuPont понимала, что ПФОК приводит к появлению раковых опухолей в яичках, поджелудочной железе и печени лабораторных животных. В одном исследовании упоминалась возможность повреждения ДНК при взаимодействии с ПФОК, в другом была описана связь между веществом и раком простаты у рабочих.

Более того, Дюпоны даже вели разработку альтернативы для ПФОК. В 1993 году во внутренней записке было объявлено о появлении достойного кандидата на замену, который казался менее токсичным и выводился из тела гораздо быстрее. В компании велись споры по поводу перехода на новое вещество. Но в результате от перехода отказались. Слишком велик был риск — продукция, производившаяся с использованием ПФОК, была ключевой для бизнеса и приносила $1 млрд ежегодно.

Критическим открытием, касающимся дела Теннанта, стало следующее: в конце 1980-х, когда DuPont всё больше волновало воздействие ПФОК на здоровье, было решено найти место для свалки, чтобы сбрасывать там токсичные отходы компании. И она очень удачно прикупила 66 акров у одного из сотрудников низшего звена фабрики в Washington Works — того самого Джима Теннанта, брата Уилбура.

В августе 2000 года Билотт позвонил юристу DuPont, Бернарду Рейли, и объяснил, что знает о происходящем. Разговор был коротким. Со стороны Дюпонов было предложено договориться с Теннантами, после чего фирма Билотта получила бы солидный гонорар, и вопрос был бы закрыт.

Такое предложение привело адвоката в ярость. Ибо за всю свою практику Билотт ни разу не сталкивался с цинизмом подобного уровня. «DuPont десятилетия пыталась скрывать свои действия. Они знали о вреде вещества, и всё равно сливали его. Факты были ужасными», — говорил он позже.

Роберт Билотт провёл еще несколько месяцев, составляя дело против DuPont. Оно заняло 972 страницы, включая 136 фотографий доказательств. Коллеги прозвали его «знаменитое письмо Роба». «Мы подтвердили, что химические вещества и загрязнители, сливаемые компанией в окружающую среду на свалке Dry Run и других местных фабриках, могут представлять неотвратимую и существенную угрозу здоровью и окружающей среде», — писал Билотт.

Он требовал начать немедленный контроль над ПФОК и предоставлять живущим рядом с фабрикой людям чистую воду. 6 марта 2001 года адвокат отправил письмо директорам всех связанных с темой агентств-регуляторов, в том числе и Кристи Уитман, администратору Агентства по охране окружающей среды (EPA), и государственному прокурору США Джону Эшкрофту. Дюпоны отреагировали быстро, потребовав у суда запретить распространение информации, которую обнаружил Билотт, но суд отказал им в этом.

«В DuPont запаниковали, узнав, что этот человек напал на их след», — говорил один из юристов из команды Билотта. «Чтобы корпорация требовала у суда заткнуть кому-то рот и предотвратить его общение с EPA — это был экстраординарный случай. Можно представить себе, насколько это отвратительно выглядело. Они наверно знали, что выиграть им вряд ли удастся. Однако они так боялись, что решили рискнуть».

«Письмо Роба» привело к тому, что через 4 года, в 2005, DuPont договорилась выплатить EPA $16.5 млн штрафов. Агентство обвинило корпорацию в сокрытии информации о токсичности ПФОК и выбросах её в окружающую среду в нарушение акта о контроле за токсичными веществами. На тот момент это стало крупнейшим штрафом, полученным EPA за всю её историю. Но, как бы внушительно это ни звучало, на самом деле штраф составил менее 2% от прибыли, полученной DuPont в том же году.

Следующим шагом Билотта совместно с другими присоединившимися к нему юристами и жителями Паркерсбурга стала подача коллективного иска против DuPont от лица всех людей, чью воду загрязнила ПФОК.

Любопытно, что такой смелый шаг Билотта ставил под угрозу компанию, в которой он работал. Ведь коллективный иск против одной из крупнейших химических корпораций, угрожающий всей химической индустрии, мог создать прецедент для подачи судебных исков против корпораций из-за использования ими нерегулируемых веществ.

Но несмотря на угрозу и давление со стороны DuPont, Taft поддержала своего партнёра, коллективный иск был подан.Главным истцом выступил Джо Кригер, житель городка Любека, расположенного рядом с Паркерсбургом.

У него были свои причины для войны против DuPont — серьезные проблемы со здоровьем его и его семьи. Борьбе за правду он, как и Теннанты, посвятил всю оставшуюся жизнь. Собирая все документы, доказывающие вред С8 в папку, он никогда не расставался с ней и называл ее своей библией.

В начале истории Кригер не подозревал о том, что вода, которую пьет его семья, может быть опасна для здоровья. Но однажды он вместе со счетами получил странное письмо от организации, поставляющей воду в Любек. В нем говорилось, что в воде в небольших концентрациях обнаружено нерегулируемое химическое вещество ПФОК, и что это не представляет угрозы для здоровья.

Кигер не придал особого значения содержанию листовки, но его жена Дарлин обеспокоилась этим, так как аббревиатура ПФОК была уже ей знакома. Её первый муж работал химиком в лаборатории DuPont. Ему, как и Кену Уэмсли и многим другим работникам, компания оплатила образование, обеспечила получение ипотеки, гарантировала хорошую зарплату.

Иногда муж возвращался с работы больным – с лихорадкой, тошнотой, диареей, рвотой. Такие симптомы для всех рабочих завода не были редкостью, они называли это «тефлоновым гриппом».

Спустя несколько лет, когда Дарлин перенесла две серьезные операции, она стала предполагать, что ее заболевания тоже могут быть связаны с воздействием химиката. А когда пришло это странное письмо, она призналась Джо, что всё время вспоминала про вредную работу бывшего мужа, про их болезни и спрашивала себя, какое отношение DuPont имеет к их питьевой воде.

Джо Кригер позвонил: в департамент природных ресурсов Западной Вирджинии, где к нему отнеслись как к сумасшедшему; в паркерсбургское отделение департамента защиты окружающей среды, где ему сказали, что беспокоиться не о чем; в департамент питьевой воды, где его не стали даже слушать; в местный департамент здравоохранения, где ему просто нагрубили; и даже в DuPont, где ему «скормили самую многословную отговорку из всех возможных». И только учёный из местного офиса EPA принял звонок Джо.

Он был шокирован новостью о нахождении в питьевой воде ПФОК и направил Кригеру информацию по поводу иска Теннантов, где было указано, в том числе, имя Роберта Билотта из Taft Stettinius & Hollister. Кригер незамедлительно связался с ним.

Ознакомившись с историей Кригера, Билотт предположил, что иск будет подаваться от лица одного-двух регионов, ближайших к Washington Works. Но тесты воды показали, что ПФОК были загрязнены шесть регионов и десятки частных колодцев. При этом уровни загрязнения превышали собственные стандарты безопасности DuPont.

В Литл Хокинге содержание вещества в воде превышало максимальное в семь раз. 70 000 человек употребляли заражённую воду. Некоторые – десятилетиями. Но, как говорилось ранее, ПФОК никто не регулировал. Это стало серьезной юридической проблемой. Ибо как доказать отравление 70 000 людей, если правительство не считает ПФОК токсином? Юридически это вещество не отличалась от воды.

Единственной нормой для определения безопасного уровня содержания ПФОК были внутренние правила DuPont, где упоминалась одна часть на миллиард. Но когда в компании узнали о готовящемся иске, она объявила, что пересмотрит эту цифру. DuPont создала команду из собственных учёных и специалистов из департамента по защите окружающей среды Западной Вирджинии. Они рассчитали и объявили новую норму: 150 частей на миллиард.

Тем временем Билотт, посчитавший новую норму невероятной, нанял независимых ученых-токсикологов, которые в свою очередь определили безопасное ограничение в 0.2 части на миллиард. Но за стандарт в штате приняли норму DuPont. И это неспроста: трое юристов, работавших в DuPont, несколько лет занимали руководящие позиции в департаменте защиты окружающей среды, а один из них стал главой всего агентства.

Билотт признавался, что это обстоятельство ошеломило его. Видимо, он еще не знал, что эта схема абсолютно привычна для Дюпонов. Ведь это так удобно: те же самые юристы, что занимались определением безопасного уровня, стали правительственными регуляторами, ответственными за принуждение к его соблюдению.

Билотт разработал новую юридическую стратегию. За год до этих событий Западная Вирджиния стала одним из первых штатов, принимавших гражданские иски на «медицинское отслеживание» пострадавших. Истцу нужно было лишь доказать, что он подвергся воздействию токсина.

В случае выигрыша ответчик обязан был оплачивать регулярные медицинские проверки. И если истец позже заболевает, он может подать иск о возмещении ущерба. Поэтому Билотт в августе 2001 подал коллективный иск в суде именно Западной Вирджинии, хотя четыре из шести загрязнённых районов находились на границе Огайо.

В 2000 году 3M прекратило выпуск ПФОК, а DuPont вместо того, чтобы перейти на другой химикат, построила новую фабрику для его самостоятельного производства в Файетвилле, Северная Каролина. Примерно в это эе время EPA на основании исследования, проведённого Билоттом, начала собственное расследование по поводу токсичности ПФОК.

В 2002 году агентство выпустило предварительные результаты: ПФОК может вредить здоровью не только людей, пивших содержащую её воду, но и всем, кто входил в другое соприкосновение с ним – например, готовил еду на тефлоновых сковородках. EPA особенно озаботилась тем, что ПФОК обнаружили в банках крови США – причём, об этих фактах 3M и DuPont знали ещё с 1976 года.

К 2003 году среднее содержание вещества в крови взрослого американца достигло 4-5 частей на миллиард. И только спустя 6 лет Агентство по охране окружающей среды США установило «предварительное» ограничение содержания ПФОК в питьевой воде — 0.4 части на миллиард для кратковременного употребления воды, что в несколько раз меньше «нормы» от Дюпонов.

К октябрю 2015 года уже 3535 человек подали персональные иски о нанесении ущерба здоровью против DuPont. Первым человеком, получившим компенсацию за нанесенный здоровью вред, была пережившая рак почек Карла Барлет. Ей присудили $1.6 млн. Это стало одним из первых «показательных» дел.

После него DuPont могла договориться о компенсации с каждым из членов группового иска, основываясь на результатах рассмотрения показательных дел, или же рассматривать каждое индивидуально – так же, как это делали производители сигарет. Со скоростью в 4 дела в год, DuPont продолжала бы судиться по поводу ПФОК до 2890 года. Безусловно, многие из истцов просто не дожили до рассмотрения их дел и выплат компенсаций.

Так или иначе на сегодняшний день в крови каждого человека на этой планете есть ПФОК. В каких бы водоемах ученые ни искали это вещество, они всегда находят его. Оно присутствует в крови таких животных, как атлантическая сёмга, полярный медведь Аляски, коричневый пеликан, морская черепаха, лысый орёл, калифорнийский морской лев, тёмноспинный альбатрос с Песчаного острова атолла Мидуэй, расположенного в северной части Тихого океана (в западной группе Гавайского архипелага), посередине между Северной Америкой и Азией.

«Мы видим, — говорит Джо Кигер, — что ситуация развилась от Washington Works до масштабов штата, потом до масштабов страны, и теперь она уже глобальная. Мы выдернули пробку из некоего сосуда. И дело не только в DuPont. Господи, да в мире используется 60 000 нерегулируемых химических соединений [на самом деле 80 000]. Мы не имеем понятия о том, что мы употребляем».

Не только для себя и своей семьи, но и для будущих поколений Джо Кригер создал организацию под названием «Выполни свои обещания», целью которой является обеспечение выполнения DuPont своих обязательств перед местным сообществом.

В соответствии с коллективным иском DuPont была обязана учредить фонд на 235 миллионов долларов для оплаты программы медицинского мониторинга с целью регулярного обследования местных жителей на наличие заболеваний, которые научная группа связала с C8.  Адвокаты истцов настаивали, чтобы этой программой управлял независимый эксперт. Однако DuPont предприняла маневры, чтобы ею руководил Майкл Розен.

Розен в то время был старшим партнёром нью-йоркской юридической фирмы Feinberg Rozen, которая управляла фондом для урегулирования претензий, возникших в результате разлива нефти Deepwater Horizon компании BP.  К слову: несколько жителей побережья Мексиканского залива подали в суд на компанию Feinberg Rozen, обвинив её в задержке выплат на максимально длительный срок.

В своей работе с Дюпонами Розен применял аналогичную стратегию, всячески усложняя судебный процесс. Он назначал собрания с потерпевшими в рабочее время, требовал горы документов для регистрации на медицинские исследования, выставлял счета за тестирования, которые должна была оплачивать DuPont, истцам.

В результате хитрых манипуляций, мало кто захотел участвовать в программе медицинского мониторинга, а DuPont удалось сэкономить огромные средства на выплатах медицинских претензий, — на эти цели было потрачено всего лишь 50 тысяч долларов (вместо 235 миллионов). За столь качественный результат управления программой компании Feinberg Rozen Дюпоны заплатили гораздо более солидный гонорар — почти 9 миллионов долларов.

Один из юристов из Паркерсбурга утверждал, что «часть стратегии DuPont заключается как раз в том, что чем дольше тянуть время, тем больше умрет пострадавших». И это действительно сработало, — прежде чем адвокаты успели возбудить дело, многие из пострадавших ушли из жизни.

В каком-то смысле битва жителей Западной Вирджинии, Роба Билотта и его коллег с DuPont принесла свои плоды: с 2013 года компания перестала использовать C8. Дюпоны почувствовали, что запахло жареным и придумали гениальный план отступления, объявив о  выделении своего бизнеса «эффективных химикатов» в новую публичную компанию.

Так, 1 июля 2015 года появилась «The Chemours Company» (название представляет собой гибрид слов «chemical» и «Nemours», намекая на основателя компании DuPont Элетера Ирене Дюпон де Немура). В тот же день акции Chemours c тикером $CC начали торговаться на Нью-Йоркской фондовой бирже (тикер DuPont — $DD).

По условиям «спин-оффа» инвесторы DuPont получили по одной акции Chemours на каждые пять принадлежащих им акций DuPont. Материнская компания повесила на Chemours долг в размере $4 миллиардов и обязала бывшее дочернее предприятие выплатить $100 миллионов в качестве дивидендов только за первый квартал. Помимо этого Chemours взяла на себя ответственность за очистку 171 объекта DuPont, включая Washington Works.

В том же 2015 году DuPont и Dow Chemical Company согласовали план реорганизации и объявили о слиянии, что стало одной из крупнейших M&A сделок в истории с объёмом $130 миллиардов. В 2017 на свет появилась DowDuPont, чтобы спустя два года распасться на 3 новых компании: агрохимический бизнес был выделен в Corteva, в Dow перешло производство товарных химикатов и эксплуатационных материалов (полиэтилен, силикон, лакокрасочные добавки и т.д.), а DuPont сфокусировалась на выпуске специализированных продуктов (ГМО, БАДы, электроника, материалы для солнечных батарей и альтернативы ископаемому топливу).

Таким образом Дюпоны не только избавились от токсичного для их «доброго имени» актива, но и размазали ответственность за причинённый ущерб по фондовому рынку.  К тому времени Chemours уже заменила ПФОК схожим составом на основе фтора, биодеградация которого происходит быстрее. Такую альтернативу DuPont рассмотрела и отбросила более 20 лет назад.

Как и ПФОК, новый состав не подвержен никаким ограничениям со стороны EPA. На вопрос о безопасности новой химии, Chemours выпустила заявление: «Значительный объём данных демонстрирует, что альтернативные химические вещества можно безопасно использовать».

Однако им возразила наука: 200 учёных подписали Мадридское заявление, в котором выразили озабоченность производством фторсодержащих веществ или PFAS (группа примерно из 9 тысяч пер- и полифторалкильных химических веществ, в том числе ПФОК). Эти соединения принадлежат к большому классу веществ, нарушающих работу эндокринной системы.

Подобные химикаты, используемые для производства пестицидов, пластика и бензина, влияют на репродуктивную функцию, вызывают рак, проблемы с щитовидкой и нервной системой. За последние пять лет новая волна исследований в области эндокринологии обнаружила, что даже очень малые дозы данных веществ могут приводить к серьёзным проблемам со здоровьем.

Среди мадридских рекомендаций есть «выпуск ограничения на использование PFAS только при крайней необходимости» и «по возможности избегать продуктов, содержащих и изготовленных с использованием PFAS. Сюда входят предметы, обладающие грязеотталкивающими, водонепроницаемыми и антипригарными свойствами».

Комментируя мадридское заявление, глава отдела по связям с общественностью DuPont, Дэн Тёрнер, написал в письме: «DuPont не считает, что это заявление отражает реальное рассмотрение доступных данных по альтернативам перфторированных веществ, таких, как ПФОК. Мы уверены, что эти альтернативные соединения можно использовать безопасно – о них получены хорошие отзывы, и благодаря полученным данным их удалось зарегистрировать во многих агентствах по защите окружающей среды со всего мира».

Стоило ли ожидать от DuPont другого ответа? И стоит ли верить этим словам?

В любом случае все эти меры уже никак не исправят ситуацию с загрязнением планеты и не вернут здоровье и жизни людей, десятилетиями работавших на корпорацию и живших на загрязненных территориях. Известно, что к 1990-м годам DuPont слила 7100 тонн содержащих ПФОК отходов на свалку в Dry Run, а сколько опасных отходов за более чем полвека попало в мировой океан через реку Огайо, — остается только догадываться.

Вероятно, что если бы Теннанты не подняли шум, и Роб Билотт не обнаружил этот листок бумаги, если бы его коллеги не помогли ему собрать все эти данные, ничего бы не изменилось. Возможно, Dupont продолжала бы сбрасывать С8 в атмосферу и в воду, цинично закрывая глаза на последствия. Благодаря титаническим усилиям вышеупомянутой группы людей вопиющая ложь была раскрыта и обнародована.

Но у этой истории не будет хэппи-энда.

Расщепление C8 в организме человека может занять десятилетия. Он будет продолжать течь по нашим венам еще долго после того, как исчезнет с конвейеров. В соответствии с действующей системой регулирования компания Chemours не обязана гарантировать, что и новые аналоги С8 не обладают свойствами, которые сделали его таким токсичным.

Хотя об этих веществах известно относительно мало, большинство из них имеют структуру и свойства, очень похожие на C8. Кроме того, некоторые из химических веществ-заменителей разрушаются быстрее, чем C8, и это означает, что их необходимо использовать в больших количествах для достижения тех же результатов. Они будут продолжать беспрепятственно распространяться.

Не так давно водный округ Литл Хоккинг заказал исследование, чтобы выяснить, не загрязняет ли какой-либо из замененных C8 химикатов водоносный горизонт города. Исследователи протестировали червей на лугу близ Washington Works. Они обнаружили ряд химических родственников C8, в том числе C5, C6, C7, C9 и C10. И снова местные жители могли невольно подвергнуться воздействию токсинов, окончательное влияние которых на здоровье человека неизвестно.

«DuPont обманывала столько людей, сколько могла, и так долго, как только могла», — говорил Джим Теннант — «Теперь, когда их секреты раскрыты и они были вынуждены очищать воду, они начинают заново с новым набором химикатов. Это не тот бой, который я выиграю при моей жизни.»

Слова Теннанта как нельзя кстати подходят для завершения нашей саги про семью Дюпон, хотя история этой семьи не заканчивается. Судебные разбирательства по тефлоновому делу продолжаются по сей день, но справедливого наказания за дьявольский цинизм, кажется, ждать не стоит.

В 2017 году DuPont совместно с Chemours выплатили $671 миллион для урегулирования более 3500 судебных исков от граждан США. В 2021 году последовало решение о создании фонда для покрытия потенциальных будущих обязательств по ущербу от ПФОК. Денежный лимит фонда – $4 миллиарда, лимит по времени — 20 лет. Одна половина потенциальных расходов легла на DuPont и Corteva, другая — на Chemours.

В июне 2023 года Chemours совместно с Dupont и Corteva урегулировали иски о загрязнении ПФОС-веществами системы общественного водоснабжения США на сумму $1.19 миллиардов.  При этом DuPont и Corteva выплатили $592 миллиона, а Chemours — всю остальную часть. Кстати, акционеры последней подавали иски против DuPont, утверждая, что Дюпоны ввели их в заблуждение относительно суммы обязательств.

В целом, к текущему моменту справедливой компенсацией за непоправимый ущерб для человечества и планеты международные органы правосудия сочли сумму, эквивалентную примерно одной годовой прибыли DuPont. Однако и эти расходы Дюпоны грамотно раскидали между выродившимся их них новообразованиям.

Трудно представить другую компанию, которая в большей степени повлияла на мир, чем E.I. du Pont de Nemours and Company. На протяжении своей истории конгломерат Дюпонов был представлен практически во всех секторах экономики.

В разные периоды времени семья контролировала автомобильный концерн General Motors, производителя мотоциклов Indian, одну из крупнейших нефтяных компаний ConocoPhillips, фармацевтического гиганта Endo International, второго по величине производителя семян в мире — Pioneer Hi-Bred и множество других предприятий.

Безусловно, Дюпоны подарили человечеству бесчисленное количество полезных изобретений, но вместе с ними они привнесли за собой горе и страдания. В погоне за прибылью представители династии не останавливались ни перед чем.  Из поколения в поколение они чётко осознавали, что творится в их лабораториях, но продолжали отравлять планету, умело обходя законы государства, и совершенно позабыв законы совести.

И, кажется, ничто так ярко не говорит о несовершенстве мира, как факт того, что безрассудная алчность Дюпонов не повлекла за собой справедливого наказания. Ведь даже после того как все тайны стали явью, семья Дюпон остается одной из самых богатых семей на Земле.

На сегодняшний день в США проживает около 1600 потомков основателя династии Пьера Самуэля Дюпон де Немура. Многие из них по-прежнему обитают в Уилмингтоне, штат Делавэр, где некогда обосновался родоначальник семьи. Здесь же расположились их роскошные дворцы и действуют удобные законы, предусматривающие различные льготы и прочие налоговые послабления.

Навигация по циклу статей «История DuPont»:

• Становление династии

• Ядовитый бензин

• Бумажная война и синтетический мир

• Асбестовая паранойя

• Озоновые дыры

• Химия обмана

В XX век корпорация DuPont вступает, будучи одной из самых богатых и влиятельных компаний США под управлением уже пятого представителя династии Дюпонов по имени Пьер. Интересы семьи уже давно не ограничивались военной промышленностью и порохом. И, конечно же, Дюпоны не могли не обратить внимания на зарождающиеся автомобильный рынок и индистрию нефтехимии.

На заре автомобилестроения двигатели заводились посредством ручного вращения кривошипа, ручка рычага которого после запуска могла с невероятной силой отскакивать в сторону. Эта так называемая «обратная вспышка» покалечила немало людей. А в 1908 году от удара рукоятки погиб близкий друг основателя Cadillac и Lincoln Генри Лиланда. После этого трагического случая Лиланд задумался над созданием бесшатунного двигателя.

Дело было поручено талантливому изобретателю Чарльзу Кеттерингу, который был совладельцем Dayton Engineering Laboratories Company (DELCO) и уже поставлял системы зажигания для Cadillac. Спустя пару лет Кеттеринг патентует электростартер — эпохальное изобретение в истории автомобилестроения, которое устранило опасную ручную тягу и позволило многим американцам (особенно женщинам) впервые сесть за руль.

Первые электростартеры были установлены Cadillac на серийных моделях в 1912 году и быстро стали стандартом автоиндустрии. Но вскоре покупатели начали жаловаться на то, что двигатели новых автомобилей имеют тревожную тенденцию стучать и издавать  резкий металлический звук, указывающий на его неисправность. Критики обвинили в этом электрические компоненты Кеттеринга.

Однако изобретатель был убеждён, что стук связан не с процессом зажигания, а со взрывчатыми свойствами топлива, которые позже назовут «октаном». Дело в том, что став более совершенными и мощными, автомобильные моторы теперь нуждались и в более качественном топливе. Бензин в те годы изготавливался методом прямой перегонки из сырой нефти и повысить его октановое число выше 50-60 не получалось.

Кеттеринг оказался прав: звуки возникали из-за преждевременного сгорания топливно-воздушной смеси и  детонации двигателя, которая происходит в случае если октановое число топлива не соответствует степени сжатия в цилиндрах — то есть, когда горючее взрывается до того, как поршень завершил свой цикл. Детонация являлась распространенной причиной серьезных поломок, а также значительного увеличения расхода топлива.

В 1916 году United Motors, которую также как и General Motors (GM) основал Уильям Дюрант, покупает компанию DELCO за $2.5 миллиона. И оказалось, что внутри холдингового объединения, уже велись работы над устранением стука. Под руководством Альфреда Слоана на базе DELCO создаётся Dayton Research Laboratories, а директором по исследованиям становится Кеттеринг. Но масштаб фигуры последнего был куда больше, чем просто глава R&D отдела.

После изобретения электростартера Чарльз Кеттеринг входил в совет директоров целого множества компаний из-за чего получил прозвище «Босс». В частности он был президентом Flxible Sidecar Company (производитель автобусов, катафалков и карет скорой помощи), сооснователем Dayton-Wright Company (авиапромышленное предприятие в партнерстве с братьями Райт), инвестировал в производство генераторов, подшипников, радио, а также  курировал в DuPont разработку лаков и эмалей Duco.

Изучение детонации было лишь одним из направлений деятельности Кеттеринга. Для решения этой проблемы он нанял к себе в лабораторию ассистента по имени Томас Миджли и поручил ему поиск присадки к бензину с антидетонационным эффектом. Молодому Миджли быстро повезло: когда он добавил в топливо йод, то стук мотора прекратился. Йод повышал октан, однако был коррозийным и непомерно дорогим.

Вдохновленный фундаментальным открытием, Миджли продолжил экспериментировать с присадкам, испытывая на антидетонационные свойства все вещества, которые только мог найти: от топленого масла и камфоры до этилацетата и хлорида алюминия. Но все они, к сожалению, не приводили к нужному эффекту.

К 1917 году Кеттеринг и его сотрудники обратили свой взор на этиловый спирт, также известный как этанол. В ходе испытаний, проведенных под руководством Кеттеринга и Миджли для армейского авиационного корпуса на аэродроме Райт-Филд в Дейтоне, штат Огайо, исследователи пришли к выводу, что спирты являются одним из лучших противоударных видов топлива, но не идеальны для авиационных двигателей, если не используются в качестве добавки, в смеси с бензином.

В следующем году GM поглощает United Motors за $45 миллионов, с целью объединить под собой несколько известных производителей запчастей, включая DELCO, Dayton-Wright и Dayton Metal Products. Следует уточнить, что это сделка уже проходила при Пьере Дюпоне, который с 1915 года был членом совета директоров GM. К 1920 году семья Дюпон контролировала уже более 35% акций компании, а Пьер стал ее президентом, сместив с должности Дюранта.

Вскоре Томас Миджли подаёт патентную заявку на смесь спирта и крекированного (олефинового) бензина в качестве противоударного топлива. В октябре 1921 года Миджли участвовал на заседании Общества автомобильных инженеров в Индианаполисе и нахваливал спирт в качестве присадки, упоминая чистое горение, отсутствие каких-либо углеродных отложений и чрезвычайно высокую степень сжатия, при которой мотор будет работать без стука.

Несмотря на найденное решение давней проблемы, исследования детонационного эффекта продолжились и спустя пару месяцев, в декабре 1921 Миджли объявляет о значительном сокращении стука в моторах благодаря присадке тетраэтилсвинца (ТЭС) — ядовитое и канцерогенное металлоорганическое соединение, которое впервые было синтезировано немецким химиком Карлом Лёвигом в 1853 году.

Собственно, наличие «свинца» в названии соединения уже исчерпывающе говорит о вреде его использования. Ведь свинец — это яд, мощный нейротоксин, о болезненных и смертоносных эффектах которого известно уже почти 3 000 лет, и о котором писали исторические личности — от греческого поэта и врача Никандра до Бенджамина Франклина.

Дабы избежать дурных ассоциаций Кеттеринг предложил название «Ethyl» (Этил) для новой противоударной жидкости, что станет чудовищным обманом и легкой иронией в свете недавнего, быстро угасшего интереса обоих ученых к этиловому спирту. Причём историкам не удалось найти в трудах Миджли и Кеттеринга доказательств превосходства ТЭС над спиртом,  в отличие от факта чистки архивов GM.

Профессор Уильям Коварик из Рэдфордского университета, утверждает, что бензин с тетраэтилсвинцом был лишь одним из результатов первоначально бессистемного, а затем очень избирательного поиска патентоспособной антидетонационной добавки. В целом, с точки зрения корпорации выбор в пользу ТЭС очевиден.

Во-первых: нефтяные компании ненавидели этанол, что было мощным сдерживающим фактором для зарождающейся GM, которая не желала портить с ними отношения.

Во-вторых: этанол, в отличие от ТЭС, нельзя было запатентовать, он не приносил GM никакой прибыли; более того, любой «реднек» с самогонным аппаратом мог произвести спирт дома, причём в те дни многие так и поступали.

В-третьих: имелось заметное влияние на управленческие решения семьи Дюпон, которая отходила от своих пороховых корней и проявляла растущих интерес к нефтехимическому бизнесу.

В марте 1922 года глава GM Пьер Дюпон написал  своему брату Ирене Дюпону, председателю компании DuPont, что ТЭС — это «бесцветная жидкость со сладковатым запахом, очень ядовитая при попадании на кожу, что приводит к отравлению свинцом почти сразу». Его заявление о раннем знании высочайшей смертоносности ТЭС заслуживает внимания, поскольку это знание будет неоднократно опровергаться директорами в последующие годы.

Не менее важно и то, что братья Дюпон знали о ТЭС ещё до того, как GM подала патентную заявку на использование тетраэтилсвинца в качестве усилителя октанового числа, что говорит о глубоких связях GM и DuPont. После подачи заявки была заложена основа для производства ТЭС, а в октябре 1922 года DuPont заключил соглашение о поставках GM. Подпись от GM поставил Пьер Дюпон, а от DuPont — Ирене Дюпон.

Здесь нельзя не упомянуть, что Ирене был идеологическим сторонником фашизма, оказывал раннюю поддержку Гитлеру, интересовался евгеникой и теорией расового превосходства. Также он спонсировал праворадикальные течение в США, некоторые из которых имели ярко выраженные антисемитские настроения. А ещё DuPont владела долями в двух компаниях, ответственных за производство газа Циклон Б, которым фашисты травили людей в лагерях смерти.

В декабре 1922 года Американское химическое общество наградило Томаса Миджли медалью Николса за «Использование антидетонационных составов в моторных топливах». Это была первая из нескольких крупных наград, которые он получил за свою карьеру. Однако в этом же году его здоровье пошатнулось. Он испытывал постоянную слабость и пониженную температуру тела.

Все признаки указывали на отравление свинцом. Однако факт своего отравления Миджли не афишировал, а позже и вовсе отрицал. Например, 30 октября 1924 года он участвовал в пресс-конференции и, чтобы продемонстрировать якобы безопасность ТЭС, он облил веществом руки и в течение минуты вдыхал его из флакона, заявив, что он может делать это каждый день и не испытывать никаких проблем.

Производство компонента началось в 1923 году с небольшого предприятия в Дейтоне, которое производило 160 галлонов тетраэтилсвинца в день и поставляло его в литровых бутылках, каждая из которых служила добавкой для 300 галлонов бензина. Первая в мире цистерна этилированного бензина была перекачана в Refiners Oil Company на углу Шестой и Главной улиц в Дейтоне, со станции, принадлежавшей другу Кеттеринга Уилларду Тэлботту.

За четыре месяца до этого взволнованный директор лаборатории в Службе общественного здравоохранения США Уильям Кларк, написал помощнику генерального хирурга, предупреждение о том, что DuPont готовится к производству ТЭС на своем заводе в Дипуотере, штат Нью-Джерси. Он заявил, что этот продукт представляет собой «серьезную угрозу для здоровья населения», а с завода уже поступили сообщения о том, что «в результате опытного производства произошло несколько очень серьезных случаев отравления свинцом».

Учитывая значительный контроль компании DuPont над всеми местными СМИ в пределах ее владений вдоль реки Делавэр, летальные исходы на производстве замалчивались. Слухи об отравлениях рассеивались, куда чаще люди говорили об отличном влиянии нового топлива на работу двигателей. А после автогонок Индианаполис-500, на которых победила команда, заправляющая свои машины Этилом, спрос на новое топливо начал расти в геометрической прогрессии.

В апреле 1923 года General Motors создаёт General Motors Chemical Company (GMCC), чтобы контролировать производство тетраэтилсвинца. Кеттеринг был избран президентом, а Миджли — вице-президентом. А уже в августе запускается завод ТЭС компании DuPont в Дипуотере, штат Нью-Джерси.  Но не прошло и тридцати дней, прежде чем случилась первая смерть рабочего от отравления ТЭС.

В итоге Чарльз Кеттеринг подписывает эксклюзивные контракты со Standard Oil of New Jersey (она же Esso, ныне известная как Exxon), Standard Oil of Indiana (позже переименованная в Amoco и поглощенная BP) и принадлежавшей семье Меллонов Gulf Oil (впоследствии ставшей частью Chevron) на распространение этилированного бензина на Восточном побережье, Среднем Западе и Юге соответственно.

Пьер Дюпон покидает должность генерального директор GM и на его место приходит давний коллега Кеттеринга и Дюпонов Альфред Слоан. В том же 1923 году General Motors и Standard Oil of New Jersey учреждают Ethyl Corporation для производства и дистрибуции этилированного бензина. Но поскольку ни GM, ни Esso не имели опыта работы в химической промышленности, они наняли компанию DuPont для управления производственными мощностями.

Параллельно с этим одна из наследниц империи Рокфеллеров самостоятельно проводила эксперименты с ТЭС. Так, Jersey Standard разработала более быстрый и дешевый метод синтеза тетраэтилсвинца. То есть GM по-прежнему владела патентом на использования ТЭС в качестве присадки, а у Standard появилась более совершенная технология его производства и патент, подтверждающий это.

В августе 1924 года началось производство ТЭС на нефтеперерабатывающем заводе Bayway в Элизабет, штат Нью-Джерси. И уже в октябре фиксируется пятый смертельный случай среди рабочих. Ещё тридцать пять рабочих испытали тремор, галлюцинации, тяжелые параличи и другие серьезные неврологические симптомы отравления органическим свинцом.

В общей сложности более 80 процентов сотрудников Bayway умрут или получат тяжелые отравления. Новости об этих смертях станут моментом, когда многие американцы впервые услышат об опасности этилированного бензина, хотя Standard Oil of New Jersey  старательно замалчивала катастрофу, а General Motors отказалась проводить расследование.

Через несколько дней штат Нью-Джерси приказал закрыть завод в Bayway, а компании Standard было запрещено снова производить ТЭС без разрешения штата. После этого завод DuPont в Дипуотер станет единственным предприятием в Западном полушарии, производившим тетраэтилсвинец вплоть до 1948 года. Умирать сотрудники не перестали, количество несмертельных отравлений росло.

Глава GM Альфред Слоан одобрил создание медицинского комитета с участием  Гилман Томпсон — врача-консультант компании Standard Oil of New Jersey (которая занималась маркетингом этила), в качестве председателя. По итогам расследования медицинский комитет GM представил весьма предостерегающий отчет о ТЭС.

29 августа 1924 года Ирене Дюпон написал Слоану: «Я прочитал заключение врачей и меня не беспокоит серьезность выводов». Нитроглицерин, — еще более опасен в производстве, беззаботно добавил Дюпон, а свинцовая пыль из выхлопных газов автомобилей была ничем по сравнению с эрозией свинцовой краски. Спустя годы это станет основным пунктом защиты сторонников ТЭС.

Сообщалось, что Томас Миджли из-за создавшейся ситуации был в депрессии до такой степени, что подумывал об отказе от всей программы тетраэтилсвинца. Совпадение или нет, но в следующем году Миджли освободят от должности вице-президента GMCC якобы из-за его неопытности в организационных вопросах, хотя он останется сотрудником General Motors.

У Босса же были иные взгляды. Для улучшения стандартов безопасности на производстве Кеттеринг нанял перспективного врача Роберта Кехо. Вскоре Кехо станет главным медицинским консультантом компании Ethyl Corporation и директором первой Лаборатории прикладной физиологии Кеттеринга на базе Университета Цинциннати (Огайо), занимающейся токсикологическими проблемами, характерными для промышленности.

Кехо работал на этих должностях более 40 лет до выхода на пенсию. И все эти годы исследования «безвредности» освинцованного бензина практически проводились только его командой. Кехо утверждал даже такие абсурдные вещи как то, что присутствие свинца в организмах является нормальным, и что воздействие низких уровней свинца не является вредным. А финансировались эти исследования тремя компаниями: General Motors, DuPont и Ethyl Corporation.

Мнения других ученых игнорировались. Например, известный физиолог Янделл Хендерсон, являющийся также экспертом по газам описывал надвигающуюся экологическую катастрофу в одном из своих интервью New York Times ещё в 1925 году. Он утверждал, что этилированный бензин представляет собой «одну из величайших угроз для жизни, здоровья и разума».

Хитроумные лоббисты ТЭС сами  утверждали, что использование этилированного бензина поднимает новые проблемы общественного здравоохранения. Также они попросили регуляторов сообщить, в чем заключаются их обязанности, подразумевая, что они не виновны в нарушении каких-либо правил, поскольку никакие правила ранее не были установлены. Новая проблема очевидно требовала решения с помощью нового политического подхода.

Тогда доктор Кехо предложил методику или принцип, позже названный Правилом Кехо, который разрешил противоречие. Выступая от имени корпораций он согласился прекратить продажу бензина, содержащего свинец, при условии, если появятся научно обоснованные факты его реальной опасности. В противном случае, нельзя допускать прекращения производства столь экономически выгодного продукта в угоду чьим-то ничем не подкрепленным мнениям, — рассуждал Кехо.

Правило Кехо имело два важных следствия. Во-первых, он возложил бремя доказательств на противников тетраэтилсвинца и если их доказательства не окажутся неоспоримыми, то ТЭС будет разрешен. Во-вторых, он уравновешивал интересы защиты общественного здравоохранения с экономическими выгодами от ТЭС (мол, тетраэтилсвинец это вредно, но подумайте сколько будет экономиться денег на топливе).

К тому же, оспаривать исследования против ТЭС можно очень долго, постоянно требуя дополнительных данных и не соглашаясь с интерпретацией этих данных. Именно благодаря «усилиям» Кехо  этилированный бензин беспрепятственно продавался вплоть до 1965 года, пока в свет вышла книгаученого-геохимика Клэра Паттерсона под названием «Загрязненная и естественная свинцовая среда человека».

Паттерсон еще с сороковых годов проводил исследования по определению возраста Земли. Для этой задачи требовалось измерить возраст изотопов свинца в остатках метеорита Каньон-Дьябло на основе уран-свинцового и свинец-свинцового методов.

Коллега Паттерсона Джордж Тилтон проверил содержание урана в лаборатории и осознал, что сама лаборатория может загрязнять их образцы — микроскопические следы урана висели в воздухе, искажая данные. Тилтон отправился в стерильную лабораторию, и, когда он попытался сделать все заново, числа, которые он получил, были безупречными.

Паттерсон понял, что у него такая же проблема. Он попытался удалить свинцовые загрязнения из своих образцов, но свинец был всюду. Пытаясь создать подходящие условия для продолжения своей научной работы, учёный буквально стал одержимым.

Он поменял трубы, профильтровал воздух, вымыл всё с кислотой и начал носил специальные костюмы. Никто не мог войти в его лабораторию, ведь даже волосы посетителя или перхоть уже загрязняли помещение свинцом. К слову, в своем новом помещении в Калифорнийском технологическом институте Паттерсон создал одну из первых в истории ультрачистых камер.

У Паттерсона появились все основания утверждать, что мир столкнулся с глобальным и очень серьезным загрязнением свинцом, которое началось с промышленной революцией и заметно ускорилось после того, как на рынок вышел этилированный бензин. Он захотел непременно донести свое открытие до общественности, но сделать это было непросто.

Лаборатория Кехо была единственным источником информации о воздействии свинца и имела широкое влияние на формирование точки зрения по этому вопросу не только в США, но и за рубежом. Будучи пытливым ученым и человеком с обостренным чувством справедливости, Паттерсон решил во что бы то ни было опровергнуть исследования Кехо.

В книге «Краткая история почти всего на свете» отмечается, что после критики в адрес свинцовой промышленности Паттерсону было отказано в контрактах со многими научно-исследовательскими организациями, в том числе с якобы нейтральной службой здравоохранения США. А в 1971 году он был исключен из национального исследовательского совета США по загрязнению атмосферы свинцом.

Несмотря на «деплатформинг», Паттерсон не останавливался и проводил множество новых исследований, доказывающих увеличение содержания свинца во всем  сущем. Разумеется, что Паттерсон выступал против использования ТЭС в качестве присадки к бензину и против Ethyl Corporation в частности. Спустя годы его правда пролилась на свет, но это было не столько торжество здравого смысла, сколько следствие политических изменений.

Середина прошлого столетия стала расцветом телерадиовещания. Контролировать распространение информации (например, подкупать газетных журналистов или скупать тиражи) стало гораздо сложнее. Поэтому производственные трагедии стали достоянием общественности и уже вся страна была в курсе, что на заводах постоянно творится что-то неладное.

Люди не чувствовали защиту государства в этих вопросах, а недовольные люди — это голосующие за оппозицию люди. И если кто-то теряет власть, то кто-то смышленый обязательно ее находит.  Таковых было не мало, но отцом экологического движения в США принято считать Эдмунда Маски.

Критикуя промышленников и постоянно сетуя на загрязнение окружающий среды Маски достаточно быстро из члена Палаты представителей штата Мэн дослужился до губернатора, а в середине шестидесятых стал сенатором США от штата Мэн и создал Комитет по охране окружающей среды (EPA). Лишь с этого момента начали происходить реальные изменения в стандартах применения свинца.

В этот период времени  потребности DuPont в нефтепродуктах были уже настолько велики, что она решила купить себе целую нефтяную компанию. Ею стала Conoco. После сделки DuPont превратилась в одного из десяти крупнейших производителей нефти в США. В 1999 DuPont продала Conoco.

В семидесятых Агентство по охране окружающей среды (EPA) стало постепенно выводить ядовитый бензин с американского рынка. Однако полностью в США его запретили только к 1996 году и Паттерсон не доживет до этого момента всего несколько месяцев. При этом Европа избавилась от топлива с ТЭС лишь в 2000, а Россия и вовсе в 2002.

За несколько десятков лет своего существования в качестве присадки к бензину тетраэтилсвинец стал причиной серьезных проблем со здоровьем людей (в том числе умственной отсталостью у детей), миллионов преждевременных смертей по всему миру, и привел к высокому уровню загрязнения окружающей среды.

В 2002 году ООН была принята инициатива, которую назвали «Партнерством за чистое топливо и транспорт». Организация создала альянс из государств, компаний и представителей гражданского общества, которые убеждали национальные правительства в необходимости запрета ТЭС, предоставляли новые технологии заводам, искали инвестиции в безопасное горючее и даже раскрывали коррупционные скандалы.

Уже в 2011 году результаты деятельности были налицо: исследователи вычислили, что постепенная отмена ядовитого вещества повысила мировой ВВП на 4% ($2.4 трлн). К 2016 году этилированный бензин был разрешен только в Ираке, Йемене и Алжире. И, наконец, 30 августа 2021 года он окончательно перестал использоваться на Земле.

Тетраэтилсвинец позволял Дюпонам, Кеттерингу, Слоану и кучке нефтяников зарабатывать миллиарды долларов на протяжении десятилетий. Но ответственным за преднамеренную экологическую и гуманитарную катастрофу  назначат Томаса Миджли. Даже не Кехо, а лаборант Миджли войдёт в историю, как человек нанесший наибольший урон окружающей среде.

Навигация по циклу статей «История DuPont»:

• Становление династии

• Ядовитый бензин

• Бумажная война и синтетический мир

• Асбестовая паранойя

• Озоновые дыры

• Химия обмана

Насколько сильно болеет общество, видно из многочисленных видео в интернете с полчищами наркоманов в Филадельфии или Сан-Франциско, употребляющих инъекционные наркотики на виду у всех. И ярче всего об ужасах опиоидной эпидемии говорит полное безразличие к происходящему среди прохожих.

Как так вышло, что улицы крупнейших городов самой богатой страны в мире погрязли в мусоре, фекалиях и толпах зомби в поисках дозы? Как миллионы американцев стали наркозависимыми? Откуда берёт начало опиоидный кризис и кто стоит у его истоков? Попробуем поискать ответы на эти вопросы.

Новая эра обезболивающих препаратов

Боль возникает в организме, когда раздражаются особые рецепторы. По нервным волокнам импульс от них передается в центральную нервную систему. Рецепторы, которые контролируют болевые ощущения, называются опиоидными, они взаимодействуют с определенными веществами которые вырабатываются клетками организма.

Люди давно поняли, что в природе есть вещества, которые могут действовать на эти самые опиоидные рецепторы, блокировать болевые ощущения. До появления синтетических препаратов для этих целей использовались вещества натурального происхождения. Это производные мака – опиаты (морфин, кодеин, тебаин, орипавин).

Первый полностью синтетический препарат такого действия – опиоид петидин (меперидин) – был синтезирован в Германии в 1937 году, немного позднее синтезировали метадон. В СССР использовалось производное петидина, тримеперидин (промедол). Фентанил был впервые синтезирован в Бельгии в конце 1950-х годов. В 1970-х годах на рынке США появились опиоидные анальгетики Викодин и Перкоцет.

Однако в то время врачи старались использовать опиоиды в медицинской практике редко и краткосрочно из-за риска возникновения зависимости. В основном, чтобы облегчить последние дни паллиативным больным или при хирургических вмешательствах и тяжёлых травмах.

Cпустя несколько лет специалист по обезболиванию доктор Рассел Портеной опубликовал статью о 38 пациентах, получавших опиоиды от нераковой боли. У двоих из них были проблемы с зависимостью от препарата, но он пришел к выводу, что «опиоидная поддерживающая терапия может быть безопасной, полезной и более гуманной альтернативой» хирургическому вмешательству или отказу от лечения пациента с хронической болью.

Исследования Портеной вызвали дискуссию о том, чтобы сделать лечение боли приоритетом для всех пациентов. Так образовалась категория врачей, приверженных идее о том, что необходимо расширить область применения опиоидных анальгетиков при мигренях, зубной боли, спортивных травмах и прочих болевых синдромах.

Вскоре изменились стандарты и практики назначения опиоидных анальгетиков. Их количество по выписанным рецептам за период с 1991 по 2011 увеличилось втрое до 289 миллионов в год. Из-за упростившегося доступа к лекарственным опиоидам и «гарантий» от врачей, что зависимость не грозит, всё больше людей начали злоупотреблять ими, использовать их в рекреационных целях.

Последствия от этих нововведений оказались слишком жестокими и их испытало на собственных судьбах огромное количество людей.

Прецедент Райана Хэмптона

В 2003 году 23-летний Райан Хэмптон жил насыщенной жизнью: строил успешную карьеру политтехнолога, учился, работал в Белом доме, участвовал в организации предвыборных кампаний. Пока несчастный случай не разделил его жизнь на «до» и «после».

Однажды он упал, в следствии чего повредил лодыжку и колено. В травмпункте Райану прописали обезболивающее, которое он стал регулярно принимать. Но боль не проходила, и он решил сходить к так называемому специалисту по боли – врачу, занимающемуся лечением непосредственно болевого синдрома.

Найти его не составило труда, – газеты были переполнены объявлениями об услугах таких специалистов. Райан пошёл к одному из них. Врач сразу назначила ему лечение популярным в то время опиоидными препаратом – Оксиконтином. При этом какие-либо дополнительные исследования назначены не были.

Для улучшения сна мужчине было рекомендовано принимать Ксанакс (транквилизатор), а утром – для бодрости – Аддерол (средство от СДВГ, содержащее амфетамин). Доктор убедила Райана, что эти препараты помогут не только от боли, но и от депрессии, и вообще приведут организм в тонус. Изначально так и было: Райан чувствовал прилив сил и вдохновения, но скоро прописанной дозы стало не хватать, а боль постоянно возвращалась и каждый раз всё раньше.

Он обращался к врачу за новыми рецептами, но вскоре из-за этого попал в государственной чёрный список за злоупотребление опиоидами. Пациенту, попавшему в этот список, по закону было запрещено появляться в клиниках и кабинетах, предоставляющих рецепты на опиоиды. Даже за попытку приблизиться к медучреждению его могла забрать полиция.

Метод с использованием чёрного списка – один из способов борьбы с зависимостью. Парадоксально, но получив зависимость от лекарств, которые якобы не вызывают зависимость, человек приравнивается к преступнику.  В общем, доступ к легальным препаратам для Райана был закрыт, а без них он уже существовать не мог и отправился на поиски заменителя Оксиконтина. Им стал героин.

Несложно догадаться, что вскоре, а точнее через год, Райан потерял работу и дом, а потом от него отвернулась семья. После Райан переехал в Лос-Анжелес в надежде улучшить свою жизнь, но в итоге стал бездомным с единственной целью в жизни – поиск очередной дозы героина.

Данная история лишь одна из миллионов, случившихся в Америке с 1997 года, откуда берёт своё начало национальная катастрофа, известная как опиодный кризис. Это сотни тысяч смертей, разрушенных судеб, семей, карьер и множество детей, родившихся с неонатальным абстинентным синдромом (то есть получивших наркозависимость в утробе матери). А ещё это миллиарды долларов, которые заработала одна конкретная семья...

Начало династии Саклеров 

Братья Саклеры — Артур, Мортимер и Реймонд — выросшие в Бруклине во времена Великой депрессии потомки еврейских иммигрантов. Братья имели не только способности к медицине и были первоклассными врачами, но и обладали крепкой предпринимательской хваткой.

В начале 1940х Артур Саклер решил отказаться от карьеры врача и присоединился к медицинскому рекламному агентству William Douglas McAdams в качестве копирайтера. Издание The New Yorker отмечает, что его чутьё в маркетинге было настолько выдающимся, что вскоре он стал владельцем этого агентства и совершил настоящую революцию в отрасли продвижения лекарств.

Артур  понял, что реклама должна быть направлена не только на пациентов, но и на врачей, и стал размещать рекламу в специализированных медицинских журналах и изданиях. Вскоре он заметил, что медики подвержены влиянию коллег. Поэтому он решил «дружить» с самыми влиятельными представителями медицины, всячески способствуя тому, чтобы они оставляли положительные отзывы на его продукт.

Специально для врачей Саклер начал издавать собственную газету Medical Tribune, и медики действительно ею интересовались, аудиторию составляли около 600 тысяч врачей. Как гениальный первопроходец в этой сфере Артур Саклер не гнушался никакими приёмами и уловками в рекламе лекарственных средств.

Например, в 1950-х он выпустил рекламу нового антибиотика Сигмамицин, которая сопровождалась изображениями визиток врачей и подписью: «Всё больше и больше врачей выбирают Сигмамицин в качестве терапии». В 1959 году журналист-расследователь The Saturday Review попытался связаться с некоторыми врачами, чьи имена которых были в рекламе, и оказалось, что их никогда не существовало.

Известен факт, что Артур заплатил $300 тысяч начальнику одного из отделов Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) Генри Уэлчу за то, чтобы он якобы невзначай упоминал названия определенных медикаментов в своих выступлениях и в разговорах с коллегами.

Артур Саклер стал первым в истории рекламщиком, которому удалось убедить редакцию самого читаемого международного медицинского научного журнала в мире The Journal of the American Medical Association включить в один из выпусков цветную рекламную брошюру.

В 1960-х фармацевтическая компания Roche наняла Артура разработать маркетинговую стратегию для нового транквилизатора Валиума. Сложность заключалась в том, что новый препарат действовал почти так же как ранее выпущенный компанией Либриум.

Артур придумал такой приём: в отличие от Либриума, который назначался как противотревожное средство, он стал позиционировать Валиум как лекарство от «эмоционального напряжения».

Именно эмоциональное напряжение, как гласила новая реклама, было истинной причиной целого ряда заболеваний. Кампания имела ошеломительный успех, и Валиум стал самым выписываемым препаратом в Америке. Его назначали от изжоги, болезней желудочно-кишечного тракта, бессонницы, синдрома беспокойных ног и т.д.

Без преувеличения: Валиум был в каждой аптечке и в каждом доме Америки, женщины носили его с собой в сумочках, нация буквально подсела на препарат. Вскоре валиум наводнил и рынок европейских стран. Помните песню «Мамин маленький помощник» легендарных «The Rolling Stones»? Так вот, Джаггер поёт про Валиум.

Благодаря рекламной кампании Валиума, принесшей столь щедрые плоды, Артур стал одним из первых американцев, кто вошел в Зал славы работников медицинской рекламы (Medical Advertising Hall of Fame). Про него написано следующее:

«Ни один человек не сделал больше для формирования характера медицинской рекламы, чем разносторонне одарённый доктор Артур Саклер. Его основополагающим вкладом было привнесение всей мощи рекламы и продвижения в фармацевтический маркетинг.»

Кстати, именно благодаря Артуру фармацевтический гигант Pfizer, ранее занимавшийся производством химической продукции, начал свой бизнес по выпуску лекарств, отпускаемых по рецепту. В 1950 году у Pfizer было 8 продавцов, а в 1957 году их число увеличилось до 2000.

Семейная фармацевтическая компания

В 1952-м году братья Саклеры выкупили компанию Purdue Frederic, занимавшуюся исследованием, разработкой и лицензированием лекарств и товаров медицинского назначения. Первой её собственной разработкой при новых владельцах стал препарат против повышенного холестерина. Один нюанс: у препарата было множество побочных эффектов, в том числе выпадение волос.

Однако Саклеры, конечно, не акцентировали внимание на побочках и всегда находили способ выигрышно подать свой продукт. Это ярко иллюстрирует следующая история. В начале 1960-х сенатор штата Теннесси Эстес Кефовер, также возглавлявший антимонопольный подкомитет и ответственный за фармацевтическую индустрию, намекнул на нечестную деятельность Саклеров. В своих заметках Кефовер писал:

«Империя Саклеров представляет собой производство полного цикла — они могут разработать новый препарат на своем предприятии, провести его клиническое тестирование и получить положительные отзывы от больниц, с которыми сотрудничают. Они продумывают рекламную кампанию и продвигают свой товар, публикуя статьи в медицинских газетах и журналах, которыми они владеют или имеют там связи».

В 1962 году Артура Саклера вызвали в Вашингтон дать показания по этому поводу. Однако ни одному сенатору не удалось уличить Артура во лжи, он был максимально невозмутим и уверен в себе. На вопрос о том знает ли он о побочных эффектах препарата, Артур заявил: «Лучше пусть у меня будут жидкие волосы, чем толстые коронарные артерии».

Наступили семидесятые. Дела в компании шли хорошо, но без ярких успехов. В определённый момент Саклеры обратили внимание на рынок опиоидных обезболивающих. Данные препараты широко использовались в хосписах и при лечении пациентов с тяжёлыми травмами. Именно для этих целей лондонский врач, работавший на Сисли Сондерс, предложил британскому подразделению Purdue Frederic разработать таблетки на основе морфина с отсроченным высвобождением. Компания приступила к разработке.

После многочисленных экспериментов и исследований в 1987 году на рынке США появляется инновационное болеутоляющие МС-Контин, ставшее очень популярным в терапии онкобольных. В этом же году от сердечного приступа умирает Артур. Братья выкупают его долю в Purdue Frederic у наследников за $22 миллиона и переименовывают компанию в Purdue Pharma.

Однако на терапии одних онкобольных сильно не разбогатеешь и поэтому Саклеры задумались о популяризации опиоидов при лечении других заболеваний, сопровождающихся острым болевым синдромом: мигрени, зубной боли, при спортивных травмах, болях в спине и т.п.

Не заставили себя ждать свежие научные статьи о том, что длительная опиоидная терапия безопасна и эффективна (при условии, что у пациента в анамнезе нет наркозависимости). Но несмотря на прилагаемые маркетинговые усилия со стороны Purdue Pharma, отношение к препаратам на основе морфина среди врачей и пациентов оставалось довольно скептическим.

Дестигматизация опиоидных обезболивающих

Обезболивающие на основе морфина прочно ассоциировались с применением у умирающих пациентов. Поэтому Саклеры решили разработать новый препарат на основе оксикодона — вещества, аналогичного морфину.

Оксикодон был недорогой в производстве и уже использовался в других препаратах в сочетании с аспирином или парацетамолом, которые врачи выписывали при сильных увечьях. А ещё он считался более слабым, чем морфин. Но это было ошибочно. Просто у оксикодона не было такой же негативной коннотации, как у морфина.

В итоге Purdue Pharma выпустила чистый оксикодон с формулой контролируемого высвобождения – Оксиконтин. Компания производила таблетки в дозировках 10, 80 и 160 миллиграммов – их действие было сильнее любого опиоида, отпускаемого по рецепту. Журналист и пулитцеровский номинант Барри Мейер в своей книге «Убийца боли» писал: «С точки зрения наркотической мощи Оксиконтин был ядерным оружием».

В 1995 году FDA одобрило использование Оксиконтина при умеренной и сильной боли. Федеральное агентство разрешило Purdue Pharma поместить на упаковку надпись, что длительное действие препарата «снижает» его привлекательность для наркоманов по сравнению с другими болеутоляющими средствами (в 2001 году надпись убрали, и с тех пор ни один препарат на опиоидах не был маркирован подобным образом).

Доктор Кертис Райт, курировавший экспертизу в FDA, вскоре покинул организацию. Спустя два года он перешел на работу к Саклерам. На собрании компании, празднуя запуск нового лекарства, Ричард Саклер (сын Реймонда Саклера) заявил: «За запуском оксиконтина последует снежная буря рецептов, которая похоронит конкурентов. Она будет сильной, плотной и белой».

В духе семейных традиций новое поколение Саклеров запустило одну из крупнейших в истории фармацевтики рекламных кампаний по продвижению Оксиконтина. Препарат активно продвигали в медицинских журналах, газетах и на телевидении.

В рекламных роликах часто фигурировали некие доктора с учёными степенями, которые утверждали, что побочных эффектов данный препарат практически не имеет, а привыкание возникает не более чем у 1% пациентов. Может показаться, что основной целевой аудиторией рекламы были домохозяйки, но нет, главной мишенью были врачи.

Компанией были наняты тысячи торговых представителей, с которыми провели множество тренингов и вооружили диаграммами с описанием преимуществ препарата. Саклерам было необходимо изменить устоявшееся среди врачей мнение, что Оксиконтин можно назначать только в случаях сильной боли при онкологии или хирургическом вмешательстве.

Один из менеджеров Purdue Pharma Стивен Мэй рассказал The New Yorker, что в компании проводили специальные тренинги по «преодолению возражений врачей». Сотрудники учились правильно отвечать на вопросы о возможном злоупотреблении препаратом и убеждать специалистов, что он практически не вызывает зависимости.

При этом тысячи практикующих врачей просто подкупали. За деньги они участвовали в различных семинарах, где докладывали о преимуществах Оксиконтина. Для них проводили десятки помпезных и якобы научных мероприятий в дорогих отелях. Эти методы работали безотказно: врачи, посещающие такие форумы, выписывали Оксиконтин вдвое чаще.

Кроме того в рамках своей рекламной кампании Саклеры обратились в консалтинговую компанию McKinsey, где им рекомендовали метод известный как сегментация. Консалтеры опросили сотни врачей и разделили их на несколько групп, а для каждой отдельной категории разработали свой способ убеждения.

Например, консервативных докторов продажники должны были заверять что все их коллеги уже перешли на Оксиконтин. Им показывали выступления других врачей с хвалебными одами в адрес лекарства. О том, что выступления проплачены, естественно, умалчивалось.

По косвенным признакам маркетологи отследили врачей, у которых много пациентов с хронической болью, то есть тех, кто выписывает больше всего анальгетиков. Таких заносили в специальную базу и обрабатывали особенно агрессивно.

Ещё большое внимание уделяли врачам общей практики, потому они не имеют возможности контролировать изменения состояния пациента. Рекламные агенты, которые разъехались по всей стране, получали бонусы, которые напрямую зависели от количества проданного на их участках препарата. Эти бонусы могли превышать годовую зарплату.

Продажники стремились убеждать врачей прописывать как можно больше Оксиконтина. И препарат, который раньше облегчал только муки умирающих, теперь назначался от всего подряд: от зубной боли, от вывихнутого сустава, от ломоты в спине и так далее и так далее и так далее. Они хакнули систему медицинских рекомендаций.

Так к началу 2000-х оксиконтин выписывали 94 тысячи врачей, половина из которых была врачами общей практики. Некоторые из них просто плохо разбирались в опиоидах и искренне заблуждались, но были и те, кто делал осознанно ради денег. Такие врачи не заботились о репутации, превращали свои офисы в так называемые «пил-милы», то есть буквально в переводе пилюльные мельницы, бесконтрольно раздающие таблетки.

В общем, дестигматизация опиоидов прошла успешно.

Расцвет и закат империи

В начале нулевых Оксиконтин стал бестселлером. Получить его мог любой человек, столкнувшийся с травмой и болью. Общие доходы Purdue Pharma от продаж только одного этого препарата оценивается в ошеломляющие 35 миллиардов долларов, хотя в моменте на Оксиконтин приходилось около 90% выручки компании.

Саклеры гребли деньги лопатой, но их наркотический бизнес пошатнулся в октябре 2006 года, когда заместитель начальника отдела по борьбе с мошенничеством Министерства юстиции США Кирк Огроски, опубликовал внутренний меморандум, где говорилось, что руководители фармацевтического гиганта Purdue Pharma совершали множество преступлений, включая мошенничество и отмывание денег, чтобы увеличить продажи препарата Оксиконтин.

В мае 2007 года компания признала себя виновной в введении общественности в заблуждение относительно риска привыкания к препарату Оксиконтин и согласилась выплатить штраф в размере 600 миллионов долларов, что является одной из крупнейших сумм, когда-либо выплаченных фармацевтической компанией по подобному делу.

Президент компании (Майкл Фридман), главный юрист (Говард Р. Уделл) и начальник медицинское службы (Пол Д. Голденхейм) признали себя виновными по обвинению в «мисбрендинге», что является уголовным преступлением, и согласились выплатить штрафы на общую сумму 34.5 млн долларов США.

Понесли ли наказание непосредственно Саклеры? — Нет. Ричард Саклер (сын Реймонда) ушёл с поста президента корпорации ещё в 2003 году, и никто из семьи эту должность с тех пор не занимал. При этом Оксиконтин не перестал быть хорошим анальгетиком. Его продолжили покупать, хотя уже не в тех объёмах.

Более того, с 2008 (когда продажи Оксиконтина пошли на спад) по 2018 год Саклеры вывели из Purdue Pharma около 11 миллиардов долларов и вложили их в семейные трасты. В 2015 году семья врачей-фармацевтов вошла в список самых богатых семей Америки по версии Forbes.

Тем не менее самый свободный суд в мире решил, что корпоративный штраф в несколько сотен миллионов долларов является справедливым наказанием для тех, кто подсадил миллионы людей на опиоиды, загубил сотни тысяч судеб и заработал на этом миллиарды.

Возможно, на этом история бы и закончилась, если бы в ней вновь не появился Райан Хэмптон – тот самый, который упоминался в начале статьи. После 13 лет наркомании и бродяжничества, он проходил реабилитацию и начал собственное расследование. Райан написал книгу про опиоидный кризис и одним из первых стал публично обвинять Саклеров в его возникновении.

Стоит уточнить, что судебное разбирательство в середине нулевых, инициированное Минюстом, не получило должного внимания в обществе. Но Райан осветил деятельность Саклеров максимально подробно. И его «разоблачение» стало настоящей сенсацией.  В 2017 году про вред Оксиконтина заговорили все и на Purdue Pharma посыпались тысячи судебных исков, в том числе от властей всех 50 штатов.

В 2019 году компания подала заявление на банкротство. Спустя два года суд утвердил порядок урегулирования претензий, обеспечивающий династии Саклеров иммунитет от гражданской ответственности за свою роль в опиоидном кризисе. В обмен на это семья согласилась внести около $4.5 миллиардов, продать свои фармацевтические активы и лишиться доли в Purdue.

К слову, досталось и McKinsey. В рамках достигнутого внесудебного соглашения консалтинговая компания обязалась выплатить $600 миллионов за агрессивный маркетинг опиоидных анальгетиков. Вырученные средства пошли на лечение опиоидной зависимости.

Время собирать камни

Несмотря на то, что Purdue Pharma находится в процессе ликвидации, ситуация с «болезнью отчаянья», как называют наркозависимость американцы, по-прежнему остаётся чрезвычайной.

По данным Минздрава США более 27 миллионов граждан, употребляют запрещенные наркотики или злоупотребляют отпускаемыми по рецепту лекарствами.

Но куда страшнее выглядит график смертности в США от передозировки наркотиками. За 20 лет их количество выросло в 5 раз! В 2022 году рекорд был обновлён – от передозировки наркотиками погибло 109 680 человек.

Главная трагедия в том, что данная катастрофа рукотворна. Её сотворили члены семьи Саклер, до сих пор являющиеся одними из самых богатых людей Америки. Ведь гигантский штраф оказался кратно меньше тех миллиардов, которые они заработали на продаже наркотиков.

Более того, столкнувшись с общественным резонансом и судебными исками в США, Саклеры начали активно продвигать Оксиконтин в других странах (Китай, Южная Америка, Африка) через свою английскую транснациональную фармацевтическую компанию Mundipharma.

А что насчёт тысяч наркодилеров в белых халатах, дававших клятву Гиппократа и пропагандирующих безопасность опиоидов? Что стало с надзорщиками из FDA, CDC или FSMB, которые сертифицировали Оксиконтин и выписывали для врачей рекомендации к его применению? — Ничего.

Cпасибо всем за внимание. Больше подобных вдумчивых материалов вы можете встретить на нашем проекте Boosty.

Истошные лозунги за свободу и права сексуальных меньшинств превратились в диктатуру этого самого меньшинства. Представители ЛГБТ+ в западных странах получают всё больше социальных привилегий, а президент США называет трансгендеров душой нации. В детских садах и школах здесь преподают гендерную идеологию, с детства вбивают приоритетность пресловутого гендера над биологическим полом, а количество подростков, считающих, что они трансгендеры, бьёт рекорды. Откуда, почему и когда началась эта немыслимая, но действенная пропаганда?

Активное развитие гендерной медицины началось в 1960-е годы в США. Это было время прогресса во всех сферах жизни человечества, время расцвета борьбы со всевозможными видами дискриминации. Соответственно, представители меньшинств, заявившие о своих правах, получили отклик у прогрессивных учёных и врачей того времени. А они, в свою очередь, поддержку государства в своей деятельности.

Среди учёных, стоявших у истоков движения, особо выделяется Джон Мани — очень известный и уважаемый в то время психолог и сексолог, занимавшийся проблемами сексуальной идентичности и биологии пола. В 1966 году он основал первую гендерную клинику в США — Hopkins Gender Identity Clinic (клиника Джона Хопкинса в Балтиморе), где проводились операции по смене пола.

Мани делал смелые заявления о гендерном здоровье людей, подкреплял их практикой и, в общем, был настоящим новатором. Он ввёл повсеместно используемые термины «гендер» и «гендерная идентичность», популяризировал понятие сексуальной ориентации вместо сексуального предпочтения и придумал название «парафилия» для всех видов нетипичного сексуального влечения к объектам, ситуациям или определённым людям.

Отдельный интерес у Мани вызывало то, как и когда ориентация проявляется у детей: он разработал концепцию «карты любви», обозначающую предпочтения индивидуума, которые формируются в возрасте пяти-восьми лет, и выдвинул теорию о гендерной нейтральности детей при рождении. Учёный предполагал, что дети остаются «гендерно-нейтральными» примерно до двух лет. Данный период он называл «гендерными воротами»: в это время, считал Мани, родители могут повлиять на гендерную идентичность своего «нормотипичного» ребёнка.

И хотя подобные заявления выглядят шокирующими, особенно для второй половины 20 века, у Мани — в период расцвета его карьеры — было много единомышленников в медицинской среде и поклонников среди обывателей. Времена требовали громких исследований и открытий.

Искалеченный мальчик

Канадка Джанет Реймер мечтала о детях, и её желание исполнилось: 22 августа 1965 года она стала матерью однояйцевых близнецов Брюса и Брайана. Мальчики родились здоровыми и развивались в пределах нормы до семи месяцев. А потом у братьев обнаружили фимоз — дефект крайней плоти полового члена, который мешает мочеиспусканию.

Реймерам посоветовали решить проблему с помощью обрезания. Процедура стандартная и не самая сложная, поэтому никто и не думал, что возникнут трудности. Однако врач использовал во время операции электрическую машину для прижигания вместо обычного скальпеля. Инструмент работал плохо, и в итоге пенис одного из мальчиков, Брюса, оказался искалечен (Брайана так и не прооперировали, и у него фимоз прошёл без лечения).

Реймеры не знали, что делать. Им казалось, что теперь Брюс обречен быть несчастным, искалеченным человеком. Безутешные родители искали выход, но в 1960-х операции по реконструкции полового члена на младенцах не проводили.

Год спустя мать — Джанет Реймер — увидела выступление авторитетного доктора Мани, утверждающего, что гендерная идентичность есть социальный конструкт, который формируется в психике человека в результате воспитания и не зависит от биологии, и решила обратиться за помощью.

Мани не мог упустить прекрасную возможность доказать гипотезу на практике и посоветовал Реймерам растить ребёнка как девочку и провести операцию по удалению половых желёз и остатков пениса. Он утверждал, что развитие детей, прошедших операцию и воспитывающихся согласно соответствующей гендерной модели, протекает нормально: они хорошо адаптируются к новому гендеру и чувствуют себя счастливыми.

В итоге родители поддались на убеждения прогрессивного учёного и поверили, что это единственный способ вырастить ребёнка полноценным. Осталось только избавиться от мужских половых органов, купить сына платья и никогда никому не рассказывать, что он был мальчиком при рождении.

Прогрессивный эксперимент

В возрасте около двух лет Брюс перенёс орхиэктомию (кастрацию). По предписаниям доктора и под пристальным его наблюдением мальчика переименовали в Бренду, стали наряжать в платья, дарить куклы и стараться не вспоминать о прошлом. Мани был доволен проделанной работой. Он опубликовал ряд статей, в которых коррекция пола была признана успешной.

В течение нескольких лет Мани отчитывался о прогрессе Реймера в работе «дело Джона/Джоан», описывая успешное женское гендерное развитие. Он ссылался на данный эксперимент для подтверждения возможности смены пола и хирургической реконструкции даже в случаях, которые не связаны с интерсекс-вариациями.

В 1972 году Мани выпустил книгу «Мужчина и женщина, мальчик и девочка», а в 1975-м опубликовал труд «Сексуальные ярлыки: что значит быть мужчиной или женщиной», в которой описал принудительный переход «от Брюса к Бренде» как образец очевидного успеха.

Исследование Мани обрело популярность, в частности, о прорывных идеях учёного рассказал журнал Time. А эксперимент «Джон/Джоан» попал в учебники по педиатрии, сексологии и психиатрии — как доказательство, что анатомические признаки не определяют судьбу: они лишь повод воспитывать ребёнка заранее сконструированным способом.

Работы Мани стимулировали развитие исследований по смене пола. Немаловажным фактом, конечно, является и то, что Национальный институт здравоохранения на протяжении 25 лет непрерывно финансировал исследование доктора. Но можно ли определять успешность эксперимента над человеческой жизнью на столь короткой дистанции?

Трагедия Реймеров

В жизни семьи Реймеров всё происходило не так радужно, как в отчётах Мани. Точнее всё обстояло совершенно иначе. Брюс-Бренда не чувствовал себя счастливым: он ненавидел платья и игры в кукол, был задиристым и необщительным. В школе его дразнили за несоответствующие девочке поведение и вид и называли «пещерной женщиной».

Вместе с Брюсом-Брендой своего рода подопытным стал и его брат-близнец. Детей регулярно приводили к Мани для наблюдений за развитием, в ходе которых доктор использовал все свои «прогрессивные» методы. Например, он заставлял братьев изображать половые акты, раздеваться для «осмотра гениталий» и позировать обнажёнными для фото. Доктор называл это «детской сексуальной репетицией, которая важна для здоровой гендерной идентичности во взрослом возрасте».

К слову о педофилии. В ходе дебатов по данной теме Мани заявлял, что ни исследователи секса, ни общественность не делают различий между педофилией привязанности и педофилией садистской. Учёный утверждал, что «нежная» педофилия — такое понятие использовал Мани — связана с любовью, а не с сексом. Она якобы вызвана избытком родительской любви, которая стала эротической, а не поведенческим расстройством. Одна из его цитат:

Если бы я увидел случай мальчика десяти или одиннадцати лет, который испытывает сильное эротическое влечение к мужчине двадцати или тридцати лет, если эти отношения и связь полностью взаимны [...], то я бы определённо не стал называть это патологией.

Джон Мани

Дети возненавидели визиты в клинику Джона Хопкинса и всячески сопротивлялись им. Постепенно родители сдались и перестали против воли возить детей к доктору, а когда братьям исполнилось 15 лет, признались во всей истории со сменой пола Брюса. С этого момента общение семьи Реймеров с Мани оборвалось.

Став взрослым, Брюс-Бренда признался, что всегда чувствовал, что с ним что-то не так и решил восстановить биологический пол. Он перенёс несколько операций по реконструкции половых органов, восстановил гормональный фон, взял имя Дэвид и впоследствии. Но депрессивные мысли преследовали юношу всю жизнь, и в 2004 году — после долгих лет тяжёлой депрессии — он покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в голову из обреза. Ему было 38 лет.

У остальных членов семьи жизнь тоже сложилась не лучшим образом: отец спился, мать предпринимала попытку самоубийства, а у Брайана развилась шизофрения, и в 2002 году он умер от передозировки антидепрессантами. Родители Реймера заявили, что причиной смерти их сыновей стала методология Мани.

Переосмысление исследования

В 1979 году Мани перестал говорить о своём эксперименте как об удачном и в принципе перестал публично его обсуждать. В том же году в клинике Джона Хопкинса в Балтиморе прекратили проводить операции по смене пола, хотя о причинах этого решения особо не распространялись.

Первым, кто начал трубить о том, что предложенная на примере Реймера модель лечения младенцев с интерсексуальными заболеваниями является ошибочной, стал академический сексолог Милтон Даймонд. Именно он убедил уже взрослого Брюса-Бренду-Дэвида Реймера позволить ему сообщить о реальных результатах эксперимента прогрессивного учёного.

Вскоре писатель Джон Колапинто опубликовал широко известный доклад в журнале Rolling Stone, который позже был расширен и издан под названием «Таким, каким его создала природа: мальчик, которого воспитывали как девочку». Книга попала в список бестселлеров по версии The New York Times. Колапинто описал, что вопреки сообщениям Мани, живя как Бренда, Реймер не идентифицировал себя девушкой, подвергался издевательствам со стороны сверстников и страдал на протяжении всех этих лет.

Доктор медицинских наук с 40-летним стажем Мириам Гроссман из Калифорнийского университета утверждает, что концепция, согласно которой идентичность мужчины или женщины полностью отделена от биологии, является ложной. Теория Мани про гендерную идентичность, якобы являющуюся социальным конструктом (проще говоря, его теория о том, что мальчика легко воспитать девочкой и наоборот), также ошибочна. Причём сам Мани опроверг её своим же экспериментом.

Тем не менее к началу 1980-х в США уже было два десятка медучреждений, которые не прекращали попыток изменить пол человека. Если есть спрос и разрешение в отдельных штатах на предоставление таких услуг взрослым людям, то лишать себя доходов никто не собирался. Но тема именно детской гендерной медицины стала табуированной и пробыла такой на протяжении ещё четырёх десятилетий.

Всё начало стремительно меняться с приходом к власти Барака Обамы, известного горячей поддержкой ЛГБТ-сообщества.

Новая гендерная политика

В 2009 году с победой демократов на парламентских выборах финансирование медицинской отрасли по гендерным вопросам значительно увеличилось. Примечательно, что в этом же году на сайте Американской психологической ассоциации (APA) появилась статья «Три короля: Гарри Бенджамин, Джон Мани, Роберт Столлер». С тех пор гендерные клиники, в том числе педиатрические, стали расти как грибы после дождя

Ключевым событием в становлении современной гендерной индустрии стало решение American Psychological Association об отказе от понятия «расстройство» в контексте гендерной идентичности и внедрения термина «гендерная дисфория» с выходом DSM-5 (Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам) в 2013 году. Старейший научно-популярный журнал Scientific American комментирует это событие следующим образом:

Дестигматизация этого диагноза стала важной вехой для трансгендеров в Америке, и дальнейшие успехи были достигнуты, когда в 2014 году апелляционная комиссия правительства постановила, что программа Medicare должна покрывать операции по смене пола, отменив политику, действовавшую с 1980-х.

Scientific American

В США медицина платная, но есть государственные программы медицинского страхования Medicare и Medicaid (здесь стоит упомянуть, что Обама проводил медицинскую реформу, которую в прессе окрестили Obamacare). Первая страховка обеспечивает бесплатные медицинские услуги для лиц от 65 лет и людей с расстройствами, включая гендерную дисфорию (переставшую быть расстройством). Вторая — для малоимущих и инвалидов.

То есть после правления Обамы по обеим программам государство, а точнее демократические штаты, начали финансировать «необходимую по медицинским показаниям гормональную терапию» и «необходимые по медицинским показаниям транзитивные операции».

Доподлинно неизвестно. как американскими врачами определяется степень необходимости гормональной терапии или транзитивных операций, но известно другое: когда речь идёт о бюджетных расходах США, на кону стоят миллиарды долларов. И в данном случае бенефициарами новой гендерной политики становились медучреждения, способные оказать соответствующие услуги.

Безжалостная пропаганда

Осознавая зарождение огромного рынка, клиника Джона Хопкинса решила возобновить проведение операций по смене пола. Но как объяснить праведность своих намерений после трагедии семьи Реймеров?

На этот вопрос отвечает статья 2014 года «Госпиталь Хопкинса: история смены пола», опубликованная в официальной газете клиники за месяц до реформы Medicare. Клиника вновь сослалась на исследование Мани, которое свидетельствует о том, что все его 24 пациента, кроме одного, были уверены в правильности принятого решения, а десять из них впервые вступили в брак.

Далее приводится высказывание Даны Бейер, исполнительного директора организации Гендерные права Мэриленда: «Люди в Хопкинсе, которые по природе своей очень консервативны, решили, что эта программа их смущает, и хотели бы ее закрыть».

Что произошло? Во-первых: современный коллектив Хопкинса не смутило, что Мани врал по поводу Дэвида Реймера, и они сочли его данные по другим 23 пациентам важным аргументом, а Реймера — незначительным исключением. Во-вторых: их не смутила скудность выборки, хотя должна, ибо 23 почитателя уринотерапии не доказывают её пользу. В-третьих: они объяснили отказ от трансгендерных операций банальными предрассудками консерваторов.

Данные аргументы и тезисы начинают подхватывать все остальные рупоры пропаганды. Так, основанный в позапрошлом столетии журнал Scientific American в статье 2016 года «История охраны здоровья трансгендеров» вовсе избегает упоминания Мани с Реймерами и аккуратно сеет мысль, что гендерную клинику Хопкинса закрыли по ошибке:

Исследование, проведённое в 1979 году [после Джона Мани] в клинике Джона Хопкинса, поставило под вопрос проведение операций по изменению пола, показав, что психосоциальные результаты у трансгендерных пациентов, перенёсших операцию по изменению пола, не лучше, чем у тех, кто остался без операции.

Несмотря на критику и указание на недостатки методологии, это исследование привело к закрытию клиники гендерной идентичности Джона Хопкинса и прекращению операций по изменению пола.

Scientific American

Проблема, видите ли, в методологии исследования, свидетельствующего об отсутствии заметных улучшений у сменивших пол, а не в методологии Мани. Но это ещё самые безобидные примеры манипуляций и умолчаний. Авторитетный медицинский журнал MedPage Today выносит в заголовок вопрос «Что погубило первую в США клинику хирургии, подтверждающую гендерный статус?» и ответ даёт строкой ниже «Влиятельные люди, предрассудки и политика». Цитата:

В то время как гендерная клиника Хопкинса защищалась, один из её главных сторонников, сексолог Джон Мани, доктор философии, впал в немилость за свои противоречивые взгляды на такие вопросы, как инцест и химическая кастрация заключенных. Мани собирал данные об успехах гендерно-утверждающей хирургии, но потерял финансирование и поддержку.

MedPage Today

Про Реймеров в статье MedPage Today нет ни слова. Это как сказать, что Гитлер пал в немилость за свои противоречивые взгляды на социальную политику Третьего Рейха, умалчивая факты про фашизм и холокост. А в конце своего материала журнал ещё предупреждает: «Несмотря на то, что Центр трансгендерного здоровья Джона Хопкинса открылся в июле 2017 года, история трансфобии в медицине остаётся на видном месте».

Здесь стоит упомянуть, что в 2016 году двое учёных из Джона Хопкинса попытались противостоять всему этому мракобесию и опубликовали 143-страничный доклад с критикой гендерной медицины. Но демократические СМИ осветили их как религиозных консерваторов из республиканской партии, что спровоцировало 600 студентов и выпускников подписать петицию с требованием к университету Джона Хопкинса опровергнуть этот доклад. Так оно и случилось.

Последний пример пропаганды — публикация в Slate «История повторяется: повесть о первой в стране клиники гендерно-утверждающей хирургии», где есть следующий пассаж: «Один из основателей клиники, психолог Джон Мани, признал, что некоторые из этих ранних случаев не были успешными, но ему так и не было предоставлено финансирование для проведения собственных последующих исследований».

После лживого рассказа о бедном учёном, которому после первой же незначительной оплошности негодяи с предрассудками обрезали финансирование, авторы Slate жалуются, что сегодня используется точно такая же тактика — «клевета, сенсационная трансфобия, запугивание поставщиков услуг, которые хотят предложить такую помощь».

В итоге с помощью оголтелой пропаганды населению успешно вдолбили понятие трансфобии: Мани — светоч, гендерная медицина необходима, а тот кто сомневается в этом — бездушный трансфоб.

Безумное настоящее

Удивительно, но факт: сегодня, спустя полвека после страшного и очевидно не давшего положительного результата эксперимента со сменой пола у ребёнка, большое количество западных врачей и обывателей не верят в существование фундаментальной связи между биологией и полом. А это значит, что всё идёт по плану:

Рынок трансгендерной хирургии активно развивается и уже оценивается более чем в 2 миллиарда долларов. Но помимо него есть ещё терапия и огромная фарма с половыми гормонами и блокаторами полового созревания, которые в отличие от разовых операций генерируют поток в десятки миллиардов долларов. Остаётся только контролировать спрос. Для этих целей требуется идеология. А ей нужна повестка и непримиримое меньшинство.

Опрос The New York Times показывает, что 61% людей в возрасте от 18 до 29 лет согласны с утверждением, что гендер — это идентичность, отличная от биологического пола человека. Однако лиц старше 65 лет, считающих также, всего 18%, а в среднем по населению их только 30%. И именно они образовали диктатуру меньшинства, которое является результатом новой гендерной политики Обамы. С тех пор пропаганда стала ещё ожесточённее.

Начиная с 5 лет в учебных заведениях США в мозги детей активно вдалбливают гендерную идеологию. Их учат тому, что гендерная идентичность отделена от биологии и это преподносится как неоспоримый факт. Им постоянно напоминают, что каждый может получить «гендерно-подтверждающую помощь», если захочет стать человеком другого пола.

При этом если родители ребёнка против его смены пола, то школа на законном основании может это стремление поощрять, а суд и вовсе может лишить родительских прав за непризнание гендера. И данному тоталитарному сатанизму нет предела, ибо в Конгрессе звучат предложения о введении уголовной ответственности для родителей за «мисгендерство» по отношению к их детям, дабы называть сына сыном вопреки его желанию было незаконно.

Кажется, любой адекватный человек должен понимать, что дети постоянно меняются и находятся в поиске себя. Разрешать им совершать радикальные и необратимые изменения своего тела — трагическая ошибка. Но капиталу и политикам, для которых поддержка сексуальных меньшинств является инструментом окучивания электората до этого нет никакого дела.

В результате более 20% людей из поколения Z идентифицируют себя как ЛГБТ, согласно данным Gallup. И с каждым новым поколением их становится почти вдвое больше. Но не может человеческий вид так быстро меняться в биологическом смысле. Очевидно, что не природа, а пропаганда молодит и популяризирует сексуальные девиации.

В США буквально выгодно быть частью ЛГБТ — геем, лесбиянкой, трансгендером, квиром или просто сомневающимся в своей сексуальности. Все они требуют уважать их за их естество. Но как минимум не все из них родились такими. Они были воспитаны ЛГБТ-индустрией. И за всеми этими лозунгами о свободе с радужными флагами скрывается ужасная правда.

После гендерных операций и гендерной терапии возникают не только долгосрочные проблемы с физическим здоровьем (бесплодие, образование тромбов, сердечные приступы, рак, почечная недостаточность, ранняя менопауза), но и не менее важные проблемы психического здоровья.

Forbes: Вероятность смерти трансгендерных людей в два раза выше, чем цисгендерных, показало исследование.

CNN: Среди транссексуалов в 7.7 раза больше попыток самоубийства и в 3.5 раза больше случаев смерти от самоубийства.

The Guardian: По данным исследования, более 50% транс- и небинарных молодых людей в США в этом году думали о самоубийстве.

Подобных фактов множество. Однако они основаны на данных по взрослым людям, огромное число которых страдает от своих же осознанно принятых решений. А масштабы будущей катастрофы по новому поколению нам только предстоит осознать. Trans, inc — это вопиющий пример не столько цинизма, сколько безрассудства человечества, которое приведёт к миллионам искалеченных судеб.

И главная причина происходящего в том, что у прогрессизма есть медийное преимущество в части «захватить аудиторию и сделать увлекательный продукт». Это преимущество так банально, что даже смешно: прогрессизм эксплуатирует запретное. Консерватизм в обычных условиях — не может себе этого позволить.

Как выразился один из выдающихся мыслителей современности Виктор Григорьевич Мараховский — прогрессизм продаёт будоражащее. Он продаёт, во-первых, похоть (очень много похоти). Во-вторых — девиации (очень много девиаций). В-третьих — боль и наслаждение ею (очень много боли и наслаждения). И в-четвёртых, он не стесняется.

Консервативная активистка не может сняться голой в поддержку христианских ценностей, а во имя сомнительных прав и свобод либеральной активистке дозволено практические любое безумие и эпатаж, которые сладострастная толпа будет активно обсуждать, придумывая для себя новые смыслы. И ждёт эту толпу страшная кара за самый великий из грехов — за глупость.

«Всегда найдутся люди, которые скажут: ну, дело Дэвида Рэймера могло бы быть успешным. Я — живое доказательство. И если вы не собираетесь принимать мои слова как Евангелие, потому что я пережил это, то кого ещё вы собираетесь слушать? Кого ещё? Я пережил это. А вы? Должен ли кто-то покончить жизнь самоубийством, выстрелить себе в голову, чтобы люди прислушались к этому?».

Покончивший жизнь выстрелом из обреза себе в голову Дэвид Реймер

Cпасибо всем за внимание. Больше подобных вдумчивых материалов вы можете встретить на нашем проекте Boosty.