Была лунная морозная ночь. Алексей Иваныч Романсов сбил с рукава зелёного чёртика, отворил осторожно калитку и вошёл во двор.
— Человек,— философствовал он, обходя помойную яму и балансируя,— есть прах, мираж, пепел… Павел Николаич губернатор, но и он пепел. Видимое величие его — мечта, дым… Дунуть раз и — нет его!
— Рррр…— донеслось до ушей философа.
Романсов взглянул в сторону и в двух шагах от себя увидел громадную чёрную собаку из породы степных овчарок и ростом с доброго волка. Она сидела около дворницкой будки и позвякивала цепью. Романсов поглядел на неё, подумал и изобразил на своём лице удивление. Затем он пожал плечами, покачал головой и грустно улыбнулся.
— Рррр…— повторила собака.
— Нне понимаю! — развёл руками Романсов.— И ты… ты можешь рычать на человека? А? Первый раз в жизни слышу. Побей бог… Да нешто тебе не известно, что человек есть венец мироздания? Ты погляди… Я подойду к тебе… Гляди вот… Ведь я человек? Как, по-твоему? Человек я или не человек? Объясняй!
— Рррр… Гав!
— Лапу! — протянул Романсов собаке руку.— Ллапу! Не даёте? Не желаете? И не нужно. Так и запишем. А пока позвольте вас по морде… Я любя…
— Гав! Гав! Ррр… гав! Авав!
— Аааа… ты кусаться? Очень хорошо, ладно. Так и будем помнить. Значит, тебе плевать на то, что человек есть венец мироздания… царь животных? Значит, из этого следует, что и Павла Николаича ты укусить можешь? Да? Перед Павлом Николаичем все ниц падают, а тебе что он, что другой предмет — всё равно? Так ли я тебя понимаю? Ааа… Так, стало быть, ты социалист? Постой, ты мне отвечай… Ты социалист?
— Ррр… гав! гав!
— Постой, не кусайся… О чём, бишь, я?.. Ах, да, насчёт пепла. Дунуть и — нет его! Пфф! А для чего живём, спрашивается? Родимся в болезнях матери, едим, пьём, науки проходим, помираем… а для чего всё это? Пепел! Ничего не стоит человек! Ты вот собака и ничего не понимаешь, а ежели бы ты могла… залезть в душу! Ежели бы ты могла в психологию проникнуть!
Романсов покрутил головой и сплюнул.
— Грязь… Тебе кажется, что я, Романсов, коллежский секретарь… царь природы… Ошибаешься! Я тунеядец, взяточник, лицемер!.. Я гад!
Алексей Иваныч ударил кулаком себя по груди и заплакал.
— Наушник, шептун… Ты думаешь, что Егорку Корнюшкина не через меня прогнали? А? А кто, позвольте вас спросить, комитетские двести рублей зажилил да на Сургучова свалил? Нешто не я? Гад, фарисей… Иуда! Подлипала, лихоимец… сволочь!
Романсов вытер рукавом слёзы и зарыдал.
— Кусай! Ешь! Никто отродясь мне путного слова не сказал… Все только в душе подлецом считают, а в глаза кроме хвалений да улыбок — ни-ни! Хоть бы раз кто по морде съездил да выругал! Ешь, пёс! Кусай! Рррви анафему! Лопай предателя!
Романсов покачнулся и упал на собаку.
— Так, именно так! Рви мордализацию! Не жалко! Хоть и больно, а не щади. На, и руки кусай! Ага, кровь течёт! Так тебе и нужно, шмерцу! Так! Мерси, Жучка… или как тебя? Мерси… Рви и шубу. Всё одно, взятка… Продал ближнего и купил на вырученные деньги шубу… И фуражка с кокардой тоже… Однако о чём, бишь, я?.. Пора идти… Прощай, собачечка… шельмочка…
— Рррр.
Романсов погладил собаку и, дав ей ещё раз укусить себя за икру, запахнулся в шубу и, пошатываясь, побрёл к своей двери…
Проснувшись на другой день в полдень, Романсов увидел нечто необычайное. Голова, руки и ноги его были в повязках. Около кровати стояли заплаканная жена и озабоченный доктор.
https://t.me/rasskazy_ru
1885
