7lavin

Привет, парень.

Не знаю, дойдёт ли до тебя это письмо, но мне хочется в это верить. Всё-таки именно так люди всегда и общаются между собой: надеясь, что один услышит другого.

Сколько времени прошло с тех пор, как тебе доставили это письмо? Уверен, ты не сразу же вскрыл конверт. Но в конечном итоге ты это сделал.

Я понимаю, что ты не осилишь его сходу. Какие-то фразы будут тебя раздражать, и ты отложишь письмо в сторону, чтобы в очередной раз подумать о том, какой я всё-таки глупец. Но ещё я знаю, что однажды ты прочтёшь его до самого конца. В твоей голове мой голос произнесёт последнюю строчку. Я уверен в этом абсолютно, потому что знаю тебя так же хорошо, как ты - меня.

Я помню тебя всю свою жизнь. Мне было четыре года в тот день, когда папа привёз тебя и маму из роддома. Я посмотрел в твоё маленькое красное хмурое личико и обрёл сознание. Меня словно и не было вовсе до того, как на свет появился ты. Может, к старости я впаду в маразм и начну терять память, но моё первое воспоминание уйдёт последним. Во всяком случае, мне приятно так думать, пусть мои чувства не взаимны. В конце концов, любовь не обязана быть взаимной. Иной раз, такая любовь прочнее.

Это ты мне сказал, помнишь? Когда признался, что тебе нравится моя девушка. Ты был шестнадцатилетним сопляком, и я не знал, смеяться или восхищаться тобой. С каким жаром ты рассказывал о своих чувствах! С какой уверенностью ты говорил о том, что собираешься «завоевать сердце» моей любимой! Сколько пафоса! Впрочем, как ещё мог рассуждать влюблённый подросток? И потом, ты ведь сделал это. Тебе понадобилось шесть лет, но ты добился своего. Я удивлён своим везением. Ведь за это время мы с Наташей могли успеть пожениться. Но, слава Богу, не успели. Если бы только она не забеременела.

Ты не должен был скрывать от меня ваши отношения, парень. Не должен был. Знай я, что вы встречаетесь за моей спиной, я бы отошёл в сторону. Уступил бы тебе, как делал это всегда. Но я не знал. Да, я и сам не без греха. Я должен был тебе сказать, что Наташа носит не твоего, а моего ребёнка. Но я был слишком зол. Мне стыдно вспоминать то чувство злорадство, которое я испытывал. Кстати о маразме, я с удовольствием отдал бы ему эту часть своей жизни. А до этого ещё не скоро. От мамы я узнавал кое-какие подробности о вашем с Наташей браке. Я был удивлён тем, что вы так счастливы вместе. В какой-то момент я подумал, что ты всё знаешь. Теперь понятно, что я просто успокаивал себя. Наверное, ты тоже придумывал для себя какую-то мысль, чтобы не говорить о том, что моя девушка мне изменяет. Или может Наташа просила тебя не торопиться? Может, она говорила тебе о том, что мне ещё рано знать? Может, обещала тебе расстаться со мной, но не расставалась? В любом случае, ты сам сделал свой выбор. Подумай об этом, прежде чем назвать меня предателем.

А ты, наверное, называл и не раз. Причины у тебя были. Как были и у меня. В тот год, когда ты защитил диплом и вы с Наташей наскоро сыграли свадьбу, я провёл в окружении пивных бутылок. Пил я алкоголь и покрепче. Это стало моим лекарством. В какой-то момент я совсем разучился засыпать трезвым. Да что там, я иногда и глаз не мог закрыть, не представив вас вдвоём. Не знаю, отчего мне было больнее: от того, что Наташа меня бросила, или от того, что мой брат меня предал. Ты, наверное, слышал от мамы, что дела мои шли не очень. Во всяком случае, я от мамы слышал, что твои дела наоборот, шли в гору. Иного никто и не ждал. Ты всегда отличался целеустремлённостью и энергичностью. Пожалуй, ты единственный из моих знакомых, кто ещё в школе знал, чему собирается посвятить жизнь. Для меня экономика и бухгалтерия тёмный лес. А ты в них – самый настоящий волк. Я следил за твоими успехами. Как я не пытался спрятаться, новости доходили до меня. Как же мне было больно переживать твоё счастье! Я должен был бы, но не буду просить у тебя прощения за каждый раз, когда желал тебе зла. За каждый раз, когда проклинал тебя. За каждый раз, когда со злорадством думал, чьего ребёнка ты воспитываешь и обеспечиваешь. Мне отвратительно вспоминать о том, что я даже подумывал рассказать тебе обо всё. Просто ради того, чтобы причинить тебе боль. Что меня останавливало? Нет, совсем не братские чувства. Я боялся, что ничто не прошибёт твоей уверенности в себе. Боялся, что в попытке совершить подлость потерплю фиаско, и этим окончательно унижусь в твоих глазах. В своих глазах. Да, меня останавливало это. И алкоголь, наверное, тоже. Видишь ли, если мне удавалось проснуться утром, к полудню я едва держался на ногах. Так что я не не сделал ничего из того, что задумывал. Несчастье пришло к тебе не по моей воле.

И Бог свидетель, я был тому не рад. Когда мама сообщила о том, что тебя обвиняют в крупном хищении, я хотел улыбнуться, но не мог. Не на шутку разволновавшись, я даже пожалел, что ничем не могу тебе помочь. Да, я не был на суде и не слышал приговора, не видел твоих слёз, не видел, как тебя уводят со скамьи подсудимых, но поверь, я в те дни думал только о тебе. Когда мама позвонила и сообщила, какой срок заключения тебе определили, я заплакал. Я заплакал, потому что вспомнил красное хмурое личико своего младшего брата. Вспомнил мальчишку, который умел рассмешить меня до колик в животе. Вспомнил стыдливый взгляд паренька, который разбил мою машину. Я представил, какие лишения его ждут, и заплакал. Потому что ему не место в тюрьме. Но теперь ты там. Я пишу это письмо, когда тебе остаётся ещё шесть лет. Спустя несколько лет в заключении ты всё ещё жив, и это добрый знак. Пусть нескоро, но ты выйдешь на свободу. Жаль, что Наташа не смогла тебя ждать, но так уж сложилось. Эта женщина не создана для того, чтобы оставаться одной. Она просила помочь оформить все документы для бракоразводного процесса, но я отказался. «Спасибо за помощь, братец, - думаешь ты сейчас, - вот уж удружил». Но что я мог ещё сделать? Объяснить ей, что, когда ты выйдешь, вы заживёте как прежде. Ты сам знаешь, что из этого ничего бы не вышло. Так что мне оставалось лишь не вмешиваться. За Саню не волнуйся. Он – хороший парнишка, да и я за ним приглядываю. Как-то Наташа перебрала немного и рассказала ему обо всём. Попросила Сашу, чтобы он называл меня папой. Поверь, мне это совсем не понравилось. Я успокоил Наташу, уложил её спать, а потом поговорил с Сашей. Я заверил парня в том, что ты его настоящий отец. Сказал, что мама просто пошутила, выдумала всё. Да, я солгал, но кому нужна эта правда? Думаю, ты в этом со мной согласишься. А если нет, ответного письма ты ведь не напишешь, так? Думаю, мы поговорим об этом, когда ты выйдешь. О быте и прочих вещах можешь не волноваться: я тебе помогу. Как помогал всегда. Я просто хочу, чтобы ты знал: я перестал тебя ненавидеть. Ведь ты за всё заплатил сполна. Я хочу, чтобы ты знал, что я всё ещё остаюсь твоим братом. И я жду тебя. Я жду тебя, брат.

Бывает, общаешься с приятелем, и вдруг понимаешь, какая он мразь. А следом приходит мысль, неприятная мысль о себе самом: скажи мне, кто твой друг. Мой друг оказался настоящим поддонком.
Мы были молоды, не старше четырнадцати лет. Молоды, наивны и крайне жестоки. Но тогда я этого ещё не понимал. Я думал, что уж я-то, я, конечно, человек хороший, не то, что некоторые. А потом Серёга рассказал мне про Свету.

Мы сидели с ним на скамейке в парке и пили дешёвое пиво из пластиковых стаканчиков. Слишком часто доставали сигареты из пачки, купленной на двоих. Ждали, когда остальные ребята подтянутся и трепались о девчонках со школы.
- …по очереди, - произнёс Серёга, выдыхая из себя сизое колечко. Я до сих пор помню его ухмылку, довольную и немного надменную.
- Чё, прям со всеми? - я ушам своим поверить не мог. Света – девочка из неблагополучной семьи, но это же не одно и то же, что шалава.
- Я ж тебе говорю, по о-че-ре-ди. А потом прям со всеми сразу. Но сначала отсосала каждому.
- Ты гонишь, чувак!
- Не хочешь – не верь. Я был там и говорю, что видел.
- Ты там был?!
- На а с чего бы мне об этом рассказывать?
- Офигеть. Ни хрена себе. Никогда про Свету такого не подумал.
- Да-а-а. Она умеет порадовать, - Серёга продолжал улыбаться как будто задумчиво, как будто он знал о жизни больше остальных.
- Да я не об этом. Просто я не думал, что она согласится на такое.
И тогда Серёга сказал то, что стало началом моих мучений. Он сказал это, не меняя выражения лица. С этой долбанной ухмылочкой.
- А она не сразу и согласилась.

Я родом из мира, где в ходу были блатные понятия. Пацаны подражали киношным и даже книжным героям криминальных историй. Но отнюдь не бравые сотрудники правоохранительных органов становились для нас ролевой моделью. Бандиты – вот, кто казался нам эталоном. Уверен, и сейчас существенно не многое поменялось, ведь именно дурной пример заразителен. Кого в этом винить, я не знаю, но всякий случай предлагаю оградить детей от компьютерных игр. Правда, тогда ни у меня, ни у Серёги компьютера не было.

Так вот, Серега объяснил мне, что значит Света не сразу согласила и как она всё-таки согласилась. Их было пятеро, у одного родители куда-то уехали и квартира, считай, была свободна. Они набрали бухла и, пока шли до дома, встретили Свету. Она согласилась составить им компанию.
Через пару часов, опьянённые парни захотели развлечься. Они и так, и этак намекали Свете, как ей следовало отблагодарить ребят за угощения. Кончилось всё тем, что товарищ Серёги ударил её по лицу и задал простой вопрос:
- Будешь трахаться или нет?

Сколько раз это повторилось, Серёга не сказал, а я уточнять не пожелал. Мне и так всё было ясно.
- Это же… - я немного замялся, - это же получается, вы её… изнасиловали.
К слову, о блатных понятиях, согласно которым, изнасилование – есть косяк. Но Серёга и его товарищи, приверженцы тех самых блатных понятий, вины за собой не чувствовали. Потому что…
- Да ну, чувак, брось. Она ж сама согласилась.
Вот так. И в этот момент я понял, что мой друг – мразь. И общаться с ним мне расхотелось. И пить пиво из одной полторашки, и тянуть сигареты из одной пачки, и сидеть на одной скамейке – мне расхотелось. И, что вы думаете, я сделал?
Я отхлебнул пивка, сделал затяжку и пробормотал:
- Ну дела-а… как-то это не очень…
Вот и весь мой протест, пожалуй.

История, которую мне поведал Серёга, очень скоро стала известна каждому в школе и за её пределами. Но не потому что Света подала заявление в милицию. Не-е-ет. Они и не подавала никакого заявления. Она даже директору не пожаловалась. Зато Серёга и его друзья, к коим я себя причислять перестал, рассказывали о произошедшем на каждом углу. Не стесняясь, с подробностями, при чём со всё новыми подробностями.
Света стала изгоем. Заговорить с ней означало вымазаться в том, в чём запачкали её. Изнасилование – одно из тех преступлений, за которое стыдно жертве. Ограбленного пожалеют. Избитому помогут. Изнасилованной… к сочувствию примешается презрение.

И вот второй акт моего протеста. На всеобщем школьном застолье по поводу окончания учебного года, я увидел, как две мои одноклассницы насмехаются над Светой. Ведь она «брала в рот», и ей полагается отдельный стаканчик. Какое всё-таки унизительное… суеверие, что ли. Я сел рядом со Светой, и, посмотрев на девчонок, демонстративно отпил из её стакана. Девки сморщились, но сказать что-либо не посмели. Пацаны тоже встревать не решились.

Никаких наездов не последовало, только Серёга сказал как-то:
- Зря ты за шалаву впрягаешься?
Я был очень горд, тем что впрягаюсь. Но будь во мне хоть капли от того человека, которым я себя мнил, я вмазал Серёге по башке за то, что он назвал Свету шалавой. Вместо этого, я ответил:
- Не твоё дело.
Такой вот герой.

А Света ухватилась за меня как за соломинку. Учиться предстояло ещё год, и этот год я был её единственным, кто с ней общался в школе. Меня, если честно, её компания тяготила. У нас были совершенно разные интересы, и разговоры с ней я поддерживал из вежливости. Впрочем, она была достаточно умна для того, чтобы понять это.
- Ты извини, что я тебя так достаю, - с робкой улыбкой на лице сказала она. – Просто иногда… иногда так одиноко бывает, а хочется выговориться. В школе со мной никто и знаться не желает. А дома… дома мать, но собеседник из неё, если честно, не очень.
- Почему?
- Ну, не знаю. Стоит ей что-нибудь сказать такое, и она тут же начинает нервничать.
- Она же твоя мама. Как ей по-другому?
- Да, но… иногда мне нужна не её забота или её совет, а просто… допустим, я захочу сделать татуировка, и скажу об этом ей. Она тут же крик поднимет.
- Ты хочешь сделать татуировку?
- Да нет же, это я просто для примера сказала. Или захочу пирсинг сделать, она начинает волноваться злиться. Или например…
- Например, пятеро парней заставят тебя заниматься с ними сексом?
Света прикусила губу и посмотрела на меня виновато.
- Поэтому ты ей ничего не сказала? – спросил я. – Боялась, что она разозлится.
- И это тоже. Потом она подняла бы шум, в милицию бы пошла и все бы узнали…
- Но и всё так узнали, Света!
Пока она думала, что ответить, я вспомнил про кое-что ещё, что волновало меня.
- Зачем ты вообще с ними пошла в ту квартиру? Зачем?
- Я… я не думала, что случится что-то плохое. Да, я дура! Но… я же не могла знать, что… что…

Света не смогла договорить. Она рыдала у меня на плече, а я думал о том, что она, пожалуй, права. Разве человек обязан ждать подлости? Разве обязан бояться всего и вся? Оказалось, что да. Мы все понимаем это рано или поздно и каждый платит за этот урок своею ценой. Мы долго ещё так просидели в обнимку, пока Света не успокоилась, наконец. Потом я проводил её до дома. Она хотела поцеловать меня на прощание, но я отвернулся.
- Извини, - сказали мы оба одновременно. И засмеялись, обняли друг друга ещё раз и она ушла.
Иногда я думаю, как изменилась бы моя жизнь, если бы я ответил на тот поцелуй. И изменилась бы вообще?

Через год я и Света подали документы в один институт, без проблем сдали вступительные экзамены и уехали из города. С тех пор прошло уже больше десятка лет, но я всё отчетливо помню тот разговор с Серёгой. Неприятно вдруг осознавать, что ты хуже, чем кажешься самому себе. Неприятно, но полезно.

Иногда Света говорит мне, что я спас её. Говорит, что я её принц. И я думаю в такие минуты, как же я виноват перед ней. Как же я виноват.

Если посмотреть сверху этот перекрёсток напоминает нарисованного детской рукой человечка. Идущая от центра города Улица Ленина здесь раздваивается, уходя в разные стороны. Фрунзе уводит машины в южную часть города, Свердлова – в юго-восточную. Но это ещё не всё. Развилку строго перпендикулярно к Ленину пересекает улица Гоголя. Тоже восьмиполосная. И как будто этого мало, на этом узле проложены трамвайные пути во все вышеописанные направления. К семи часам вечера здесь образуется такой затор из всех видов транспорта, что даже светофоры, словно оглядывая пробку своими многочисленными глазами, помигивают то ли удивлённо, то ли издевательски.

Во всяком случае, так казалось водителю «Форда», который уже отчаялся успеть домой хотя бы к восьми. Он был всего лишь четвёртым по счёту в крайней правой полосе улицы Гоголя, и минут через десять уже, самое большее – пятнадцать, смог бы выехать на Ленина. Именно в центр города. Где трафик, надо полагать, плотнее в разы.
- Сань, - обратился к водителю пассажир, демонстрирую пачку сигарет, – не возражаешь?
- Травись на здоровье.
Вообще-то, сам Саша не курил, но друзьям иногда позволял дымить в салоне своей машины. Сидевший рядом, на переднем пассажирском сиденьи, Игорь – к ним как раз и относился.
- Только окно открой, - добавил Саша.
Игорь вытащил зубами из бело-синей пачки сигарету, одной рукой достал зажигалку из левого кармана, а другой нажал на кнопку двери. Окно опустилось, и звуки клаксонов зазвучали громче. Судя по всему, не один Саша торопился.

- Бедолага, а, - произнёс Игорь, выдохнув из себя дым первой затяжки.
Саша проследил за его взглядом. На противоположной стороне перекрёстка, прямо у поворота, парень, одетый в зимнюю военную форму, возился над капотом небольшого фургона. Те водители, которым не повезло оказаться за ним, сигналили что есть мочи. Некоторые, изыскавшие возможность объехать незадачливого солдатика, злобно смотрели на него, а увидев причину своей задержки, сокрушённо мотали головой и ехали дальше.
- Придурок он, - ответил Саша. – Нечего было в такую погоду движок глушить.
- Сэкономить, наверное, хотел, - усмехнулся Игорь.
- Теперь мерзнёт. Вон, обмотался весь, одни глаза торчат. И остальные из-за него мучаются.
- Да ладно, это не из-за него. Сам знаешь, тут всегда такая жопа.
- Ага. Щас хоть борзых поубавилось. Раньше, мля, постоянно упыри находились, вылезут на центр и стоят. Ещё и трамваи и за них проехать не могут. И всё, капец. Гайцы тут, наверное, за месяц на особняк в Испании каждый себе заработал. Каждый вечер здесь паслутся. Вот и отвадили идиотов.
- Видать, место больше не хлебное.
- Почему?
- Чё-то нет сегодня гайцев.
Саша посмотрел на тот участок перекрёстка, где обычно – вот уже года два – в часы пик стояла полицейская машина. Сегодня он пустовал.
- Их, наверное, всех к мэрии стянули, - догадался Игорь. – Сегодня какая-то шишка из Москвы приезжала.
- Может быть, может быть, - задумчиво произнёс Саша. – Теперь понятно из-за кого пробки. Вечно всякие…

Сзади послышался протяжный сигнал. Болтая с товарищем, Саша чуть было не прозевал зеленый свет. Шедшая впереди машина уже поравнялась со светофором и начинала поворот.
- Вот чёрт, - пробормотал Саша от негодования и нажал на педаль газа.
Но едва Форд двинулся вперёд, ему преградил дорогу, вылезший справа фургон.
- Какого?!...
Саша решил, что не позволит наглецу пролезть перед собой. Он ещё раз нажал на педаль газа, и «Форд» угрожающе дёрнулся, почти вплотную приблизившись к крылу фургона. И только тогда Саша заметил надпись на борту противника. После этого он взглянул на окно. Водитель он рассмотреть, конечно, не мог, зато увидел пассажира на переднем сиденье. Мужчина в чёрной кепке бесстрастно, даже хладнокровно, глядел на Сашу. И в то же окно упиралось дуло автомата.
- Лучше пропусти его, Саш, - посоветовал Игорь. – Не стоит их нервировать.
- Пожалуй, ты прав.

Что по закону позволено инкассаторам, а что нет, Саша в точности не знал, но подозревал, что в случае необходимости про закон они вспомнят в последнюю очередь. А фургон был именно что инкассаторский, и потому Саша позволил ему продолжить движение. Фургон теперь уже беспрепятственно занял место перед «Фордом», но на зеленый всё равно не успел и остановился у поворота.
Саша раздражённо вздохнул.
- Ладно, сам виноват, - сказал он. – Нечего было клювом щёлкать.
- Ну да, - кивнул Игорь. – Зато у кого-то дела налаживаются.
Он имел в виду солдатика, который, наконец, разобрался с поломкой своей машины и занял место у руля.
- И менты тут как тут, - добавил Игорь.

Действительно, на середину дороги выходил полицейский с жезлом в руке и с автоматом, ремешок которого был перекинут через плечо. Его напарник, тоже имевший при себе «Калашников», остался на тротуаре.
- Странно, - заметил Саша, - а чё они без машины-то?
- Наверное, в пробке застряли и бросили её, - усмехнулся Игорь. – Правильно, нечего в салоне жопы отсиживать. Пусть на свежем воздухе постоят.
- Ну да, ну да, - улыбнулся Саша.
Впрочем, шутка товарища не показалась ему уместной. Вопреки стереотипам о сотрудниках ДПС, эти двое, даже в зимней форме, не выглядели толстыми и неповоротливыми. Наверное, молодые ещё, подумал Саша, но разглядеть лиц полицейских не смог. От шеи до линии глаз сотрудники прикрывались масками. Тот, что взял на себя роль регулировщика, занял позицию и тут же дал отмашку на движение полосе Саши.
- Отлично! – обрадовались приятели.
- И на нашу улицу пришёл праздник, - добавил Игорь.
Но сначала следовало дождаться, когда проедут инкассаторы. Саша ещё раз чертыхнулся, поняв, что те даже и поворачивать не собирались. Они ехали по Гоголя дальше, а полосу Саши заняли только для того, чтобы оказаться поближе к перекрёстку.
- Чё он делает? – пробормотал Игорь.

Саша не сразу понял, о чём говорит приятель. А тем временем фургон, за рулём которого сидел солдатик, медленно поехал вперёд. Он быстро – удивительно быстро для такой развалюхи – набрал скорость. А когда инкассаторский и военный фургоны поравнялись на дороге, первый резко повернул налево и протаранил второй. И даже в этот момент он, как и большинство прочих свидетелей ограбления, не понял, что происходит.

Продолжение в комментах

Она похожа на вдохновение. Или наоборот, я не знаю. Во всяком случае, она уходит внезапно. Девушка, которую вы всё ещё любите. И вы знаете, что вам предстоят долгие ночи без сна. Ведь нельзя сразу забыть, с какой страстью отдавалась вам любимая. Невозможно забыть, наверное.

Вы пытаетесь собраться с силами. «Давай, парень! - говорите вы себе. – Сделай это ещё раз! Добейся её снова!»
И тут же сдаётесь: «Какой в этом смысл?»
Вы так сильно скучаете по ней, что начинаете презирать самого себя. Ваша самооценка опускается до уровня «ничтожество».

Вам начинает казаться, что одиночество – ваш удел, ваше проклятие.
Вам начинает казаться, что вы недостойны счастья.
Вам начинает казаться, что так будет лучше.
Вам начинает казаться, что одиночество – ваше спасение.

И тогда вы встретите её снова. Как будто случайно. Как будто так было задумано небесами.
Преодолевая неловкость, вы станете расспрашивать друг друга и делиться последними новостями. Лёд оттает постепенно, и вот уже шутите и смеётесь. В какой-то момент, глядя на её улыбку, вы не сможете не подумать: «А вдруг всё вернулось? Она вернулась! Вдруг это начало… нет-нет, вдруг это продолжение? Вдруг мы, она и я, снова вместе? Вдруг…»

Вдруг она скажет, что ей пора, встанет из-за столика и попрощается, махнув ручкой и улыбнувшись.
- Пока, - отзовётесь вы.
«Сука», - подумаете вы.
Сука. Шлюха. Жалкая, ничтожная шлюха.

Да, вам захочется ненавидеть. Вы будете ненавидеть. Её. Себя. Всех.
И вы встретитесь снова, и всё повторится. И снова. И снова. И снова.
Она только поманит вас пальчиком, и вы прибежите, позабыв про всё на свете. Про свои дела. Про свои обязательства. Про свои планы. Мечты. Надежды. Про самоуважение.

И отдадите всё, что у вас есть. А потом всё остальное. И каждый раз вы будете отдавать себя, ради того, что никогда не получите. Во всяком случае, в полной мере.
Так будет продолжаться до тех пор, пока однажды до вас не дойдёт:
- А-а-а, так вот кто из нас двоих настоящая шлюха, жалкая и ничтожная…

Это последняя сигарета. Первую затяжку я сделал, когда мне было двенадцать, а значит, я курящий дольше, чем некурящий. Это немного пугает и в то же время вызывает восхищение собой. Глупо, конечно, гордиться подобным достижением. Вот какой я дурак.

Но эта сигарета последняя. Докуривая её, я пишу этот текст. Представляю, каким будет завтрашний день и все следующие после него. Я стану раздражительным, вспыльчивым и нервным. В смысле, стану ещё сильнее нервничать и ещё громче злиться. Я никогда не отличался терпимостью и спокойствием. Но это пройдёт. Наверное. Если нет, всё равно стоит попробовать. И я смогу жить без сигарет.

А Россия сможет жить без доллара. Наверное. Если нет, всё равно стоит попробовать.
Почему меня так возмущают смешки, доносящиеся с западной границы моей страны?
Воот. Воооот. Воооот вам за Крыыыым. Вот вам за вежливых людей. Вот вам за ДНР. Воооот.
Почему?
По той же самой причине, по которой заставляли краснеть ехидства моих сограждан.
Воот. Воооот. Воооот вам за Майдан. Вот вам за москаляку на гиляку. Вот вам за хто не скаче. Вооот.
Россияне говорили своим соседям: «Вы что, не видите, как нас хотят поссорить злые пиндосы?» Россияне говорили это и сами же подливали масла в огонь оскорблениями и злорадством.
Так что, кто бы нас поссорить не хотел, мы поссорились. И мы больше даже не москали и хохлы – мы теперь ватники и укропы, потому что на предыдущую пару словечек мы обижаться разучились.

Пора бы понять уже, что весь этот конфликт не о том, какой путь выберет Украина. Станет ли «це Европой» или пригреется под заботливым крылышком Рассеюшки. Нет. Вопрос стоит следующим образом: кто будет доить эту корову.
И когда с этой коровой разберутся, примутся за следующую, покрупнее.
И представьте себе, это не злые пиндосы, ватники, укропы и гейропейцы решают. Национальная принадлежность и гражданская позиция тут не при чём. Это война богатых против бедных. Нет-нет, не война… драка? Тоже нет. Избиение – вот верное слово.

«Бедные» из-за своей массовости похожи на здоровенного бугая, а из-за разобщённости – на слепого здоровенного бугая. Он кружится и размахивает кулаками, надеясь зацепить противника. А тот стоит невдалеке и посмеивается. И пендали бугаю периодически отвешивает. И ещё сильнее смеётся. А бугай всё кричит: «А ну, покажись, укроп-пиндос-ватник-хач-либераст-поцреот-госдеп-путин-обама-иисус-кокшенов!»

Чёрт, как же мне тошно от этой картины, и от того, что я ничего не могу сделать. Как же мне тошно! Или это из-за сигареты?

Последняя затяжка, когда уголёк уже у фильтра, - самая противная, но отказаться от неё я не в силах. Всё.