Лига историков

Понятное дело, что говорить о каких-то «содружествах» в период всеобщей любви и ненависти довольно наивно, тем более, что сейчас уж очень любят слово «многополярный». Средневековье таковым не было и в качестве безусловных авторитетов долгое время выступали два персонажа – император и Бог. В одной части Европы роль исполнителя воли последнего на Земле взял римский папа, а в другой василевс никуда и не девался. Именно тот кусок Европы, где воля государя вершила сегодня, завтра и бесконечное будущее вплоть до Страшного Суда, и привлек внимание историка Дмитрия Дмитриевича Оболенского. Взглянув на империю, вокруг которой роились многочисленные государства, объединенные конфессионально, культурно и политически, ученый радостно улыбнулся и прошептал:

«Here it is, the Byzantine Commonwealth!»

Книга с таким названием увидела свет в 1971 году, став на некоторое время настоящей сенсацией. Нет, о влиянии Византии на соседние народы знали и раньше. Просто никто не пытался объединить их таким образом, чтоб получилась цельная и признаваемая всеми иерархия власти и величия. Правитель Нового Рима был, конечно, самым крутым. Но был ли он таковым настолько, чтобы это влияло на реальную политику стран Содружества? Вот это, конечно, вопрос. Для Оболенского все было понятно – да, влиял, да Содружество было реальным для всех его «обитателей».

Основная беда со всеми концепциями такого рода – их очень сложно разбирать с точки зрения теории. А если хвататься за доказательства существования Содружества, придется сразу опускаться до конкретных примеров, поскольку какой-то особой методы по изучению византийского объединения народов Д.Д. Оболенский не придумал. В этом, кстати, и плюс, и минус его работы. Плюс – не нужно копаться в унылой теории, можно сразу читать интересные сюжеты. Минус – унылой теории оказывается очень мало, а потому не очень понятно, к чему нужна вся эта куча фактов. Сам автор, конечно, проговаривает, что слово «Содружество» – это очень упрощенное и неопределенное понятие, которому не надо придавать хоть каких-то строгих значений. Но сам же в следующем предложении говорит:

«это было действительно сообщество, а не интеллектуальная абстракция».

Когда существовало «Содружество»? Если судить по хронологическим рамкам работы Д.Д. Оболенского – целую тысячу лет. Начиная с VI века и вплоть до 1453 года Византия оставалась своеобразным центром притяжения для всех, кому хотелось поторговать, повоевать, пожениться или насытиться высокой культурой.

В то же время верхняя хронологическая планка самого Содружества даже у автора этой идеи пляшет, меняясь с IX на XI век и обратно. Все потому, что, начиная с IX века, Содружество начинает активно принимать новых членов и становиться куда более ромеецентричным. Болгария, Русь, Сербия, Дукля – все они в своем желании приобщиться к византийскому образу оказываются гораздо более едиными, чем может показаться. И этому, по мнению Д.Д. Оболенского, никак не мешают постоянные войны Византии со своими «коллегами» по Содружеству.

К XI веку иерархия Содружества затвердевает, формируя тем самым некий идеальный образ реального мира, в котором Византия занимает доминирующее положение в ойкумене, а её правитель – василевс – становится высшим сувереном христианского мира. Применительно к славянским народам, на примере которых Д.Д. Оболенский в основном и выстраивает образ Содружества, это действительно работает. Как ни желанна была патриархия для Болгарии или автокефалия для Руси, но василевс оставался верховным арбитром, третейским судьей и христианским автократором вплоть до последних лет существования империи.

Кто входил в «Содружество»? По задумке самого автора – практически все народы Восточной Европы: Русь, Молдавия, Валахия, Болгария, Сербия, а помимо них на некоторый период времени еще Венгрия, Великая Моравия и Хорватия. С течением времени одни члены Содружества отпадали, другие – присоединялись. Определенная стабилизация объединения происходит как раз таки в XI веке, когда «под эгидой Византии складывается устойчивый круг держав», исповедующих православие и/или ориентированных в своей политике и культуре именно на Константинополь.

Тут сразу можно предъявить автору за то, что без внимания остались огромные территории на Кавказе, в Италии, Приевфратье и Сирии. Конечно, всё обычно списывают на то, что Оболенский писал скорее про ромее-славянские отношения, но в чем тогда смысл утверждать вселенский характер этого самого Содружества. Ведь ромейские города в Италии, Грузия и Армения, Венеция и государства крестоносцев оказываются вроде как недостойны «Содружества». А может быть все дело в том, что на них Византия влияла не так явно и значительно? Тут уже без комментариев.

Как было устроено «Содружество»? А черт его знает! Сам Д.Д. Оболенский отдельно обговаривает, что его Византийское Содружество ни в коем случае нельзя рассматривать в рамках борьбы «национализма» с «империализмом». Никакой борьбы между очевидным центром и не менее очевидной периферией не было, ведь каждый из членов Содружества был абсолютно независим от Ромейской державы. Тут, конечно, можно бросить на стол козырную карту в виде «культурного колониализма», с самого начала определившего отношение той же Руси или Болгарии к Византии… Мол, есть у нас по словам Д.Д. Оболенского «иерархически организованное культурно-идеологическое и политическое единство». Но слишком уж кривым получится постколониальный дискурс, ведь никаких ужасных последствий от следования за Византией в странах ей «подчиненных» обнаружено не было. А осмысление исторического опыта империи происходило в отрыве от её влияния на те или иные страны.

Есть вариант рассматривать Содружество с точки зрения самих византийцев, у которых любой крещенный варвар автоматически становился подданным василевса. При этом сам варвар, как и василевс, могли быть не в курсе. Да и отношения ромеев с «василеей», «ойкуменой» и «политевмой» оказываются достаточно интересными, поскольку многие державы, не подчиненные Константинополю, продолжали считаться его частью. На том и строилась имперская идея. А уж была эта идея реальностью или лишь домыслом интеллектуалов – другой разговор.

Если обобщить, то никакой цельной иерархии Содружества в реальном мире X-XI веков не существовало и страны не выстраивались друг за дружкой, признавая ту вертикаль власти, что транслировали из Константинополя. Они, конечно, могли так сделать тет-а-тет, если это было выгодно. Все же получить ромейский придворный титул или заиметь отдельный статус в византийской иерархии, пусть и формально, очень даже круто. Построив крепкие отношения с Константинополем, правитель больше не был просто князем или королем – он был «севастократором», «помазанным представителем императора» или «младшим братом василевса». Правда весь этот статус работал скорее взакрытую, имея смысл лишь для одного конкретного государя в его сношениях с Византией.

«Скрепленное изменчивыми связями, разделенное на этнические группы и воюющие национальные государства, находящееся под растущей угрозой разрыва центробежными силами, рожденное в муках варварских вторжений, это сообщество держав обнаружило достаточную жизнеспособность и устойчивость, сохраняясь, как различимое единство»

Каналы влияния «Содружества». Тут все оказывается несколько проще, поскольку основной уровень византийской «экспансии» – это, прежде всего, христианство и следующая за ним христианская культура. Понятное дело, что единомоментного обращения в новую веру ни в Болгарии, ни на Руси не было. Однако элитариям обычно очень нравился христианский обряд и нравился образ власти, что транслировала Византия вокруг себя. Плюс, что для Д.Д. Оболенского реально кажется важным, эстетическая сторона восточных богослужений также имела свой вес.

Если упростить, то каждое государство проходило несколько ступеней, связанных с её вовлечением в ромейские сети Византийского Содружества:

1. Держава вступает в контакт с Византиской империей и осознает, как же она хороша. Можно с ней торговать, можно её грабить, можно использовать её в своих целях, но стать ей – превратиться в неё – невозможно. «Как было бы здорово встать в один с ней ряд и утереть нос этим бесхеребтным грекам», –думает государство.

2. Государство принимает христианство «греческого» восточного образца и открывает для себя прелести ромейского искусства и античного наследия, которые текут к ней через переводную литературу, импортных священников и мастеров. Принятое страной христианство автоматически означает признание главенства Константинопольского патриарха и, опосредованно, самого императора.

3. Государство оказывается вовлечено в хитрую сеть христианской богослужебной эстетики, которую хочется развивать уже на своей родной земле. Однако каждый книжник, пишущий литературный шедевр, каждый иконописец, юрист или зодчий, будут ориентироваться на Византию, как на идеальный образец, канон и шедевр. И даже в своих войнах с ромеями, каждый из государей будет периодически думать: «А чем я не василевс?»

То же самое применимо и к отдельным разрозненным народам, только в отношениях с ними Византия действовала более агрессивно, подчас навязывая свое крутое Содружество застигнутым врасплох бедолагам.

Важно пояснить! То, что в английском языке именуют «Byzantine Commonwealth» – это не то же самое Содружество, которым оперировал Д.Д. Оболенский. В современном широком значении это ваше «Commonwealth» используется применительно ко всем государствам, принявшим православие греческого образца. В случае же с концепцией нашего уважаемого ученого, религиозная связь с Константинополем стала играть решающую роль лишь с XII века, когда основной состав Содружества действительно устаканился в рамках православных государств Балкан и Северного Причерноморья. К тому времени уже ни о каком влиянии в Моравии или Венгрии говорить не приходится. Хотя и тут все не так уж просто. Мало ли, династический брак какой устроят – что это, как не проявление духовного единства?

Вся история империи, если рассматривать её в духе Содружества – это бесконечный цикл вовлечения разных территорий в орбиту своего влияния. Где-то срабатывала дипломатия или миссионерская деятельность. В иных случаях нужно было расширять Содружество силой. Причем не всегда эти войны или миссии имели хоть какое-то название, ведь не каждая веха истории Содружества была связана с громкими именами.

Пример №1. Балканский гамбит

В VI-VIII веках Балканам пришлось столкнуться со страшной угрозой – огромным количеством славян, что возжелали поселиться в этих местах. То, что земли на Балканах подчинялись императору Византии, славяне не знали. А если и знали, то им было все равно. Уже к середине VII века под контролем Византии остались только юго-восточные районы полуострова, да острова, с которых можно было смотреть за распространяющейся эпидемией хардбасса. Если забежать вперед, то выясниться, что уже к середине IX века, большая часть привычных нам Балкан поделена между ромеями и государствами болгар и сербов, с которыми первые отлично дружат и враждуют в разных плоскостях.

Что понадобилось Византии, чтобы укрепить потерянное влияние? Обустроить на Балканах фемы – области, в которой земельные наделы распределялись между воинами, что должны были нести службу во благо империи. Губернаторы-стратиги блюли гражданский и военный порядок, а отвечать такие области должны были напрямую перед императором. Для приведения в порядок порушенной границы, через которую регулярно набегают славяне – самое оно.

Однако одно дело отбить пару набегов и сделать пару военных округов. Вырезать все славянское население – задача может и почетная для ромейского солдата, но неблагодарная и нереализуемая. Славян же надо еще ассимилировать! Поэтому распространение власти Византии над новыми-старыми территориями происходило в несколько этапов. Сначала фемы устраивали пенетрацию определенным славянским племенам, вынуждая тех выплачивать дань или напрямую подчиниться ромейской администрации. Затем появлялись имперские чиновники, обустраивающие перепись и взимающие денежку с подотчетных территорий. Ну, а потом шли миссионеры, работавшие не по частной инициативе отдельных любителей славян, а чуть ли не по прямому заказу стратигов, пребывая «на зарплате» у фемной администрации. Обустрой епископию, рассади священников, действуй на официальном и низовом уровнях – вот тебе и реальный эффект примерно через сотню лет. Индейцев и то дольше крестили.

И самое забавное! Если спросить потомков этих самых славян через 200 лет, кем они себя считают, они скажут – ромеями. А почему? А потому что толерантность имперского миссионерства заканчивалась там, где начинались реальные имперские границы. А потому всех «бедных» балканских славян в VIII-IX веках мало того, что крестили, так их еще и эллинизировали. Никакого «своего» языка для богослужения, никаких послаблений для обучения родовитых сынков из местной аристократии. Хочешь поступить на солидную службу? Подняться в звании? Получить хорошее назначение? Учи греческий, молись по-гречески, шмотки носи тоже греческие и не выпендривайся, а то постигнет тебя судьба исавров и малоазиатских славян. Что, не слышали про малоазиатских славян? Вот то-то же!

Пример №2. Болгарский меден язовец

В случае с более организованными группами славян, сумевших собраться в полноценное государство, ромейская система «щас мы оперативно наделаем фем» давала сбой куда чаще. Борьба за подчинение Константинополю хорватов, сербов и болгар стала отдельной вехой становления Содружества, а также изрядной статьей расходов у всех императоров-полководцев.

Наглядным примером «рабочего» состояния Византийского Содружества является судьба царя Симеона (893-927) – второго (!) православного правителя Болгарии, посмевшего претендовать на святое – на титул «василевса греков». Подробно останавливаться на его биографии, взрослении и сексуальных предпочтениях смысла нет. Куда больше нас интересует его фетиш на «византийское» и то, как это отражает суть Содружества.

Прежде всего стоит сказать, что Симеон был воспитан византийцем. Если не по происхождению, то по духу и способу ведения дел. С самого начала его готовили не к престолу, а к руководству болгарской церковью. А где получать церковное образование, достойное княжеского сына? Конечно в Константинополе. Поэтому Симеон, приняв власть в Болгарии, еще не напитавшейся крутостью ромеев, оказался даже больше возмущен, чем его предки. Он-то этот ромейский обычай впитал вместе с христианскими текстами!

Впоследствии князь продемонстрирует свое желание приобщиться к ромейскому социуму, став полноценным «василевсом ромеев». По сути, все войны, что вел болгарский царь, были лишь ступенькой к покорению Нового Рима и полноценному включению себя и своей державы в разряд «полноправных», т.е. равных Византии государств.

Сделать это было возможно за счет получения титула, равного которому не было во всем мире. И для Симеона этим титулом был титул «василевса». Конечно, был еще Рим, признавший в какой-то момент титул «императора», присвоенный Симеоном на излете жизни, но интересы Рима и его поддержка весьма эфемерны, а Константинополь… Ах, дилижанс-дилижанс!

В 913 году, подловив Византию в момент династического кризиса, Симеон наконец получает столь приятный ему титул царя. Однако лишь «царя болгар», вымученный под угрозой разграбления всей страны у константинопольского патриарха. Да и то – пройдет всего год и новый регент Константина VII – Зоя Карбонопсина – откажет Симеону в праве на титул, начав кампанию по осмеянию «болгарского варвара». А между тем варвар этот закончил обучение в Магнаврской высшей школе Константинополя.

История Симеона и его борьбы за собственный титул заканчивается весьма забавно. Пытаясь на протяжении многих лет домогаться признания себя «василевсом ромеев», Симеон в какой-то момент не выдерживает и просто провозглашает себя таковым. Он собирает у себя церковный собор (917/8), избирает на нем полноценного патриарха (которого Болгария тоже давно хотела заиметь), а тот, в свою очередь, венчает Симеона на царство в титуле «василевса болгар и ромеев». Позже царский титул будет признан правителями Византии, пусть и в виде «василевса болгар», но прецедент-то какой!

Самое забавное здесь то, что Симеон мог позволить себе титул «василевса болгар» задолго до того, примирившись с Константинополем на правах равного по статусу царя. Однако этого не было достаточно. Можно, конечно, сказать, мол, сильный диктует свои условия, а Симеон был именно таким. Однако здесь тончайший культурный момент все таки дает нам возможность умилиться наивности болгарина. Ведь имея на руках мощную державу, в которой он начал «золотой век», Симеон все равно тянулся в Константинополь, желая стать частью мира, образ которого он насаждал у себя в Болгарии. А как же иначе? Византийские архитекторы и мастера, греческая литература, ромейские философы и богословы, придворная императорская мода – все это было заимствовано Симеоном у своих соседей, достичь уровня которых стало идеей-фикс. Вот и получается, что как бы ты не ненавидел Византию, ты все равно хочешь ей стать.

Пример №3. Ни слова по-сербски

Но не мечом единым жило Византийское Содружество. Хорошим примером трансляции ромейских достижений на славянскую почву может служить право балканских государств, заимствованное если не целиком, то хотя бы изрядно с византийских образцов. В случае с Русью все оказывается очень уж сложно – у нас и своего права было сколько угодно. А вот Болгария и Сербия избежать влияния греков не сумели. А может они не очень-то и хотели его избегать.

На дворе 1349 год. Правитель Сербии Стефан IV Душан, венчанный «царь сербов и греков», надавал по шапке всем находящимся в прямом доступе Палеологам и готов приступить к составлению полноценного свода законов. Кодекс, вышедший из-под его руки так и назывался – «Законник» – «Закон верного царя».

Однако вот какая загвоздка. В ранних вариантах кодекса основному тексту «Законника» предшествуют два переводных греческих памятника, дополненных юристами Душана – «Алфавитная Синтагма» ромейского канониста Матфея Властаря (1335) и некий невнятный сборник с названием «Законы Юстиниана». Под этим таинственным названием, кстати, скрываются не Дигесты VI века, а выдержки из земледельческого закона VII-VIII веков, составленного в правление Юстиниана II.

Попрекать сербов за то, что они решили позаимствовать ромейские законы, никто не собирается. Наоборот – царские юристы дополнили и переработали эти законы в соответствии с актуальными для них нормами церковного и земледельского права. Куда важнее сам подход, связанный с опорой именно на ромейский образец. Это вполне вписывается и в саму политику Стефана Душана, в империи которого греков на тот момент было уже больше, чем сербов. Тем более, что новоприсоединенные после удачных войн территории Эпира, Македонии Фессалии и Албании, населены ребятами, которым куда привычнее свое – родное – ромейское законодательство.

Многие статьи и принципы «Законника» прямо адаптируют византийские идеи. Трудно все же предположить, что в сербском традиционном праве существовали представления о государственной защите бедных и гонимых, построении законодательного государства и «мудром монархе», подчиняющемся закону. Нет-нет, а византийский след умудрялся пробиваться даже в тех государствах, что претендовали на свержение предшествующего авторитета и утверждение нового идеала.

Византийское Содружество в своем идеальном варианте пронизывало все сферы культуры, религии и политики. Право, литература, музыка, богословие, архитектура, титулатура, образы власти – все это заимствовалось странами-членами Содружества из Византии, ставшей державой-донором. Не то что бы Византия была против – каждый отправленный на Русь митрополит и каждый посланный в Сербию архитектор были провозвестниками ромейского влияния. Исподволь, легонечко, но Константинополь мог влиять на политику и облик держав, что еще сотню лет назад вели войны и дела совершенно невнятным и непредсказуемым для империи образом. Возможно, хитырй план ромеев был именно в этом – окружить себя буферными государствами, схожими по культуре и вере. А может это лишь усложнение и так не очень практичной идеи.

Конечно, не стоит верить в Византийское Содружество на все 100%. Сейчас византинисты считают его ничем иным, как красивым интеллектуальным упражнением – идеальным образом того, чем была Византия для окружающих. Все здесь зависит от трактовки, от отношения. Мы или видим дивный новый мир, где все страны, подобно животным из «Короля Льва» склоняются перед величием Нового Рима, или же куда менее радужную картину, где Византия остается простым региональным гегемоном, соседи которого ведут с ним вечную борьбу за влияние и господство. Возможно эти две реальности соседствуют друг с другом, однако в работе Д.Д. Оболенского Содружество предстает куда более радужным и крутым, нежели они было на самом деле.

Куда более конкретной критика становится, когда речь заходит о реальности политической стороны Содружества. Все же, по мнению Д.Д. Оболенского, иерархия, где главенствовала Византия, была реальностью для каждого из членов этого объединения. В реальности же интересы стран слишком мало соприкасались между собой, а само Содружество воспринималось слишком по-разному. Для жителя империи, коли уж оно и было реальным, оно выглядело, как мысленный рай – идеальный образ империи и её прав в тварном мире, оправдывающих её политику в отношении иных народов. Для жителей же прочих государств – сербов, болгар, валахов и русских – Содружество могло представлять скорее философскую идею, с которой тот или иной правитель мог вполне соглашаться. Не зря ведь на Руси вплоть до падения империи в церквях на молебнах поминали имена василевсов. Однако реальных последствий для иерархии государств, их политики и отношений с Византией Содружество не имело. Народы и державы все также продолжали заключать друг с другом союзы, объявлять войны, вершить торговые контракты, заключать династические браки и действовать ситуативно, не оборачиваясь каждый раз на образ Византии в решении своих проблем.

В западной историографии народ идеям Содружества тоже восхитился и возмутился одновременно. Появилась мысль смягчить идеи Оболенского, предложив понятие «византийский идеал», ориентация на который и была свойственна многим государства Содружества – Болгарии, Сербии, Руси и даже Османской империи. Так получалось куда более логично. Византия – это круто и мы берем за основу некоторые её идеи, понятия и образы, однако это не делает нас едиными, а тем более друзьями. А кто-то из историков считает, что сама идея Содружества, как чего-то наднационального и универсального вряд-ли была свойственна ромеям из-за отсутствия у них интереса к идеям всеправославия и экуменизма. А все эти христианские додумки только портят настоящим ученым жизнь.

И даже так сейчас есть немало ученых, кому идея Содружества кажется привлекательной. Не столько из-за реальности её существования, сколько из-за удобства применения. Говоря «Византийское Содружество» довольно легко представить, о чем идет речь, о каких границах, каком времени и каком содержании этого термина. И пусть реальность оказывается куда более суровой, чем представления интеллектуалов, но Византия и правда оставалась образцом для многих государств на протяжении столетий. Все, кого коснулось влияние Константинополя хотя бы на миг, становились частью Содружества. Хотят они того или нет.

Что почитать?

1. Оболенский Д.Д. Византийское содружество наций. Шесть византийских портретов. 2012.

2. Иванов С.А. Византийское миссионерство: можно ли сделать из «варвара» христианина? 2003.

3. Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX - начало XII вв.). 2000.

4. Billinis A.J. The Eagle Has Two Faces: Journeys Through Byzantine Europe. 2011.

5. Graham S. A History of the Athonite Commonwealth: The Spiritual and Cultural Diaspora of Mount Athos. 2018.

«Бои за Историю» в ВК: https://vk.com/com_pour_his

«Бои за Историю» в Телеграме: https://t.me/com_pour_his

Приветствую читателей канала!

Взаимоотношения России и Прибалтийских стран в последние тридцать лет скатились до самого нуля. Настолько плохих отношений между нами не было, наверное, никогда. Как известно, страны Прибалтики отходили от России за 20 век - дважды. И после распада Российской Империи и после распада Советского Союза. Во второй раз, Прибалтика вошла в состав Советского Союза (России) в 1940 году, после начала Второй мировой войны. В первый же раз Прибалтика вошла отошла к России после очень интересного события, но возможно, вы уже знаете об этом.

Дело в том, что в начале 18 века между Россией и Швецией произошла крупная война, по результатам которой Россия получила доступ к морю. К России отошли большие территории в Прибалтике, так называемая Ливония. Но, если говорить конкретнее, то по Ништадтскому мирному договору Россия купила у Швеции новые земли. Именно купила, а не отобрала, как это бывает в войнах. У шведов были куплены Эстляндия, Ингерманландия, участок Карелии, а также Лифляндия. Всего за все эти обширные территории, Россией было уплачено 2 млн серебряных монет, так называемых ефимок. Всего это получается 56 тонн серебра.

Таким образом, Прибалтику Россия получила на законных основаниях. Она ее просто купила. Кроме того, после того, как прибалтийские земли вошли в состав России - они стали очень быстро развиваться став, так называемым, окном России в Европу и ее витриной, особенно, во времена Советского Союза. Конечно, в наше время нет смысла присоединять эти территории к России, так как нет в этом экономической выгода, даже от их морских портов. Но тем не менее, некоторые утверждают, даже в политических кругах, что Прибалтика принадлежит России по праву. И все дело в том, что при покупке Прибалтики у Швеции были соблюдены все юридические, правовые нормы того времени.

Если Вам понравилась статья - поставьте лайк. Много наших материалов вы найдете на нашем сайте. Будем рады, если вы его посетите. Ваша подписка очень важна нам: Пикабу, канал в Телеграмм, сообщество в ВК, YouTube, а также сообщество в Пикабу "Все о космосе". Всё это помогает развитию нашего проекта "Журнал Фактов".

На деле же в 78 году до н.э. происходит сразу два события, которые заставляют усомниться в лояльности делу сулланцев. С одной стороны, как считается, не без давления Суллы, Гней Помпей женится на сестре ещё очень юных Квинта Цецилия Метелла Непота и Квинта Цецилия Метелла Целера. Это условное третье поколение рода - им только слегка за 20, их двоюродным братьям Луцию Цецилию Метеллу и Квинту Цецилию Метеллу Кретику около 30, а Метеллу Пию - племяннику их прадеда, уже за 50.

Собственно, Пий на тот момент в одиночку тащит на себе весь род. Целер, Непот, Кретик и его брат - это будущие лидеры Республики, через 10 или 20 лет, но сейчас их карьера на самом старте и для её успешного продвижения нужно очень много ресурсов - как материальных, так и помощи от союзников, клиентов и друзей.

И вот что же происходит сразу после того, как Помпей породнился с Метеллами? Выборы консулов, на которых Помпей поддерживает Лепида против воли Суллы. Младшие Метеллы в это же время, по чистому совпадению (нет), подают в суд на Лепида за коррупцию. Но потом, внезапно, отзывают иск, так как их об этом попросил их новый родственник. Т.е. младшие Метеллы однозначно сделали выбор, на чьей они стороне - заходящее солнце Суллы, вероятно, уже не страшило их, и они сделали ставку на Помпея. Все это очень сильно вряд ли было без одобрения Пия.

Зачем это всё Пию? Я предполагаю, что Помпей был удобным союзником с помощью которого можно было и карьеру младших ускорить, и помочь средним, если понадобится. Сносить сулланский режим тогда было ещё рано - слишком сильны были сулланцы политически, но союз людей, всегда придерживавшихся стороны разумных реформ, и человека, которому эти реформы были кровь из носа нужны, выглядит вполне органичным. И что не менее важно, нацеленным на достижение определенных целей. Нежизнеспособность на длинной дистанции выстроенной Суллой системы должна была быть очевидна многим, отсюда и могло вытекать непротиводействие Помпею со стороны Пия, а также деятельная поддержка Помпея со стороны младших, в процессе ее слома и возврата к досулланским порядкам.

Но у этой концепции есть проблема. Средние Метеллы не имеют явной связи с Помпеем и более того, считаются римскими историками и многими современными, чуть ли не самыми консервативными консерваторами из рядов сената. Было ли это лишь частью внешнего образа или действительно среднее поколение Метеллов оказалось куда большими сулланцами, нежели старшее или младшее неизвестно. Вполне возможно, что внутри рода возник такой раскол на консерваторов Луция и Квинта Кретика и реформаторов Пия, Целера и Непота. А может быть консерватором был и Пий, а младшие действовали вопреки его воле. Или же Метеллы пытались усидеть на всех стульях сразу. Источники, к сожалению, не могут приоткрыть полог тайны над этим вопросом. В результате в центре и так неполной картины событий зияет немаленькая такая дыра, не позволяющая в полной мере понять события.

Консул

В последние дни перед новым 70 годом до н.э. по Риму вновь раздался грохот тысяч калиг, марширующих по улицам легионеров. Звук, который с недавних пор вселял в жителей Вечного города страх. Но не в этот раз. Потому что Рим в тот день чествовал героя года - Помпея, чьи воины принесли мир и безопасность римской Испании. Возможно его трофеи были и не столь впечатляющи, как у Суллы после его восточного похода, но мир принесенный им был не менее ценный. Плебс ликовал, предвкушая праздничные пиры и раздачи, всадники уже подсчитывали в уме барыши с откупов в Испании, и только лидеры сулланцев в Сенате Квинт Лутаций Катул и Квинт Гортензий Гортал натянуто улыбались.

Они дали Гнею Помпею всё, чего он мог хотеть - право избраться консулом, не смотря на то, что он попросту не подходил ни по одному из критериев (возраст и занятие предыдущих магистратур), и провести триумф уже после выдвижения в консулы. И все ради чего? Чтобы в ходе предвыборной кампании этот юнец заявил, что будет добиваться отмены главной сулланской реформы - вернет права народным трибунам?! И это от человека, которому Сулла сам вручил прозвище “Великий” за его достижения! Черная неблагодарность. Всего через пару дней Помпей в своей первой речи в должности консула подтвердит решимость добиться задуманного. Я бы многое отдал, чтобы увидеть лица Гортензия и Катула в этот момент. Но почему Помпей на пике своей славы так поступил? Здесь нам придется раскрыть уже другую грань характера Помпея.

Античная историческая традиция передает довольно специфичный образ Помпея - хорошего воина, постоянно стремящегося к новой славе, но мало интересующегося политикой и потому в ней довольно посредственного.

Подозреваю, что это все отголоски помпеянской же пропаганды, выставлявшей Гнея именно что простым воякой, а не двуличным политиком. Я долгое время сам был под влиянием такой трактовки его личности, но подробное изучение биографии Помпея заставило меня несколько пересмотреть этот взгляд. Гней, с одной стороны, был типичным римлянином - для него крайне важно было прославиться, пользоваться уважением и авторитетом. Но с другой стороны, что не совсем типично, Помпей, похоже, болезненно вожделел славы, настолько, что её достижение для него было гораздо важнее всего прочего, например власти. Для Помпея власть - это всего лишь средство на пути стяжания еще большей славы. А для римлян нет большей славы, нежели военные успехи.

При этом в достижении славы у Помпея проявлялась еще одна нетипичная для римлян черта - нежелание идти на компромисс с другими римлянами, вызванная той самой чертовской удачей, которая сопровождала всю его карьеру. Пока одни занимались политикой - т.е. искусством возможного, поиском компромиссов и заключением сделок, Помпей хотел получить все и сразу, он не искал компромиссов - он интриговал, чтобы создать ситуацию при которой его требования будут полностью выполнены. То что каждая интрига Помпея увеличивала число людей настроенных к нему, мягко говоря, недружелюбно, Гнея похоже волновало мало - ведь он всегда добивался своего. Цель для него оправдывала средства - любовь и уважение римлян были куда важнее, нежели мнение кучки недоброжелателей даже если они могущественны. По крайней мере пока Помпей был на коне.

Был только один нюанс - к 70 году до н.э. Помпей уже на самой вершине. Дальше лезть по лестнице магистратур толком и некуда - выше консулов только небо. Повторно консулом можно было стать лет через 10, а до этого момента делать то что? Слава Помпея основана на войнах, без участия в них она сойдет на нет. Вы не поймите неправильно, Помпея по совокупности достижений спокойно избрали бы и через 10 лет на второй срок, но такой славы, как в этот момент, у него уже не будет. Будут новые военачальники с новыми завоеваниями, которые затмят собой Помпея.

А все почему? Из-за сулланской конституции, будь она неладна. Помпею остро нужны были рычаги влияния на Республику, чтобы можно было провернуть уже без давления армией финт с назначением частного лица на командование. Сулле повезло, что его тело сожгли - нечему было вращаться в гробе. Для такого назначения Помпею было нужно, чтобы прикормленные им народные трибуны снова получили всю полноту полномочий по внесению проектов законов. Звучит, как то, что уже делал Марий? Ну да, ведь Помпей был ровно в той же ситуации, что и великий спаситель Рима. Да и не будем забывать, что в схожей ситуации в тот момент находились многие - сенатская верхушка забрала себе слишком много привилегий и полномочий - единственным способом побороть эту монополию на власть был народный трибунат.

Например, уже упоминавшийся в цикле о Спартаке Марк Красс, соконсул Помпея, очень хотел отмены сулланских порядков. То, что из них двоих именно Помпей первым публично заявил о желании вернуть трибунам права, на мой взгляд, не случайно. Известно, что Красс и Помпей еще во время предвыборной кампании договорились о поддержке друг друга. Очевидно, что вопрос политических целей на консульство тоже обсуждался. Тот, кто объявит о желании вернуть права народным трибунам, получит не только обожание плебса, но и ненависть самых консервативных сулланцев. Красс мог отказаться от этой почести в качестве жеста доброй воли Помпею, а также чтобы сулланцы с горящим афедроном боролись против Помпея, а не Красса.

Тому, чтобы все шишки от сенатской верхушки достались Помпею, способствовала и таинственная ссора обоих консулов в самом начале года. Ни один римский историк не может внятно ответить с чего она началась - эта ссора внезапно появляется в начале консульского срока и столь же внезапно заканчивается в его конце. В процессе оба консула не соглашались ни по одному вопросу, кроме… прав народных трибунов. Причем, что это за вопросы были, по которым консулы не соглашались, история умалчивает. Странный какой-то конфликт, не находите?

Я допускаю, что публичный конфликт между Крассом и Помпеем нужен был для отвлечения внимания, чтобы проще было протащить закон о правах народных трибунов - пока вся ненависть консерваторов-сулланцев изливалась в сторону Помпея, Красс мог спокойно зондировать почву и заключать сделки. Закон был в итоге проведен: народным трибунам вернули права законодательной инициативы и ветирования законопроектов, а сулланцы получили мощную оплеуху. Но на этом год их страданий не закончился и наступление на их позиции продолжилось, правда, уже без явного участия консулов.

Ближе к концу года претор Луций Аврелий Котта - брат консула 75 года до н.э., который перед восстанием Спартака вернул часть прав трибунам - внес закон об изменении состава специальных судов. Да, это тот самый вопрос, что портил жизнь Республике со времен Гракхов, которые передали суды всадникам и те устроили из них инструмент защиты их коррупции. Сулла суды вернул сенаторам, чтобы теперь уже сенаторы защищали своих, что очень не понравилось всадникам. Теперь же Котта предложил компромиссный закон по которому суды должны были формироваться на треть из сенаторов, треть - всадников, и треть - эрарных трибунов (зажиточных граждан, но недостаточно, чтобы стать всадником). На лица Гортензия и Катула в этот момент я бы тоже с радостью посмотрел, потому что Котта тоже был сулланец и возможно, что союзник Помпея. Реформу, правда, он предложил удачную и вопрос судов после её реализации был вообще снят с повестки. Но осадочек-то останется.

Подсластило пилюлю могло лишь решение консулов вернуть почетную и важную должность цензора, отмененную Суллой. Лишь самые авторитетные консуляры (бывшие консулы) могли занимать её, так как цензоры проводили перепись населения и чистили сенат от фигур не прошедших ценз или запятнавших репутацию. Но на должности цензоров совершенно внезапно были избраны Гней Корнелий Лентул и Луций Геллий Публикола - консулы 72 года, потерпевшие поражение от Спартака. Оба цензора проведут масштабную чистку сената, исключив оттуда 64 человека, то есть почти одну восьмую часть всех сенаторов. С учетом того, что оба цензория позже будут служить легатами у Помпея, критерии достойности сенаторов должны были быть вполне прозрачны.

А теперь оцените ЧСВ Помпея. Одним из древних обычаев при цензе был смотр всадников. Молодые люди должны были перед цензорами продемонстрировать здоровье своего боевого скакуна и отчитаться о том в каких военных кампаниях и под чьим командованием принимали участие. Помпей в один из дней нарядился в военную форму и вместе с конем вышел на форум, где находились оба цензора. После чего лучезарно улыбаясь сообщил, что отслужил все положенные по закону военные кампании в качестве всадника под своим же собственным командованием.

Еще одним ударом по сулланцам стало дело Верреса, где ярко блеснул на тот момент уже квесторий, а значит, сенатор Марк Туллий Цицерон, строивший пока что карьеру, как защитник народа от беспредела сулланцев. Гай Веррес был верным сулланцем, который ранее в ранге пропретора управлявлял Сицилией. Ну как управлял - активно её грабил. Это само по себе было бы не преступлением, если бы не грабил он в том числе и то, что было положено самой Республике, а это был уже серьезный залет даже по меркам его друзей. Когда в Рим прибыли жители Сицилии с требованиями справедливости хитрый Цицеро быстро понял, что дело будет громким, а значит прибавит ему немало славы, как защитнику обиженных и угнетенных.

При этом Веррес был другом и товарищем буквально всем лидерам Сулланцев - Гортензию, который будет его защищать, Катулу, Метеллам, а через них и Помпею. Т.е. вся верхушка сулланской партии была на стороне Верреса, который очевидно был виновен - тут к гадалке не ходи, так как доказательств было много. Друзья Верреса пытались с помощью различных процессуальных уловок дело затянуть или вообще развалить. Видимо в него втянуть пытались и Помпея, чтобы тот, как консул помешал Цицерону, но тот притворился ветошью, так как для него любые связи с Верресом грозили серьезным падением репутации. Хотя существует версия, что и за делом Верреса стоял Помпей, так как Цицерон после этого будет его союзником.

Хотя суд шел над казнокрадом Верресом, фактически Цицерон, сам того не совсем желая, судил всю Республику Суллы.

Это действительно был год позора сулланцев. После 70-го года до н.э. фактически говорить о сулланцах не приходится, а в сенате все большую роль начинают играть новые лица, не связанные напрямую ни с Суллой, ни с его политикой. Оставшиеся в сенате сулланцы могли сколько угодно ненавидеть Помпея, но сил тягаться с ним у них больше не было. По крайней мере пока что.

Помпей и Красс вместе добились того, чтобы сулланские порядки, мешавшие им, фактически пали. После окончания полномочий, оба консула откажутся от управления провинциями и уйдут в частную жизнь. Сенаторы, должно быть, вздохнули с облегчением, так как вполне могли ожидать, что Помпей под занавес консульства выкинет что-нибудь этакое. И он действительно это сделает, но через пару лет, когда сложатся условия для новой интриги.

Пост с навигацией по Коту
Подпишись, чтобы не пропустить следующую часть!

В общем, красный 1968 год, хиппи, и летать на Гаити стало не модно. Барон Суббота (Папа Док) перешел на экспорт донорской крови - в США ежемесячно экспортировалось 5000 л (!) крови - но потом началась эра ВИЧ. А тут как раз в Доминикане все устаканилось, и стали летать туда.

В XIX веке Доминикана - это перманентный бардак, превосходивший такой на континенте. Элиты республики настолько устали от самих себя, что один из президентов всю карьеру пытался присоединить республику к США. Часто правительства контролировали только столицу с окрестностями - тем более дорог не было, и центральные долины были вполне самостийными.

Был и еще один (имхо) важнейший фактор: землевладение. В Гаити изначально, после свержения рабства, земля была разделена между крестьянами, что в итоге привело к дроблению наделов, земельному голоду и обнищанию (эта же проблема быстро проявилась в России после отмены крепостного права - поэтому быстрым ее решением представлялся раздел помещичьих, дворцовых и пр. земель). Доминикана, как и все ибероязычные страны Лат. Америки, пошла по пути латифундизма. Это приводит к той же нищете, но со спецификой: у сеньора всегда есть банда. Вот эти банды и образовывали отряды политической поддержки кандидатов на выборах и переворотах.

Это же сказалось и в другом: гаитяне крайне нервно относятся к любому иностранному вмешательству. Доминиканцы привыкли, что всегда есть каудильо, который поможет, и поэтому легче приняли американскую оккупацию.

На картинке ниже Президент Алехандро Восс-и-Хиль вступает в должность, 1903. В марте 1903 в условиях угрозы американского вторжения он возглавил переворот и сместил Орасио Васкеса (возглавлявшего перевороты в 1899, 1903 и 1904 годах; сам Орасио в 26 лет возглавил оборону своего города, чтобы поддержать Восс-и-Хиля, но с тех пор утекло много воды). После вступления в должность обнаружил страну в состоянии банкротства из-за бремени ранее взятых долгов и наложенных эмбарго. Это привело его к решению о продаже части национальной территории, что спровоцировало военный переворот и его свержение в ноябре 1903 генералом Карлосом Фелипе Моралесом. Это событие получило название «Юнионистской революции», поскольку объединило противоборствующие силы: горацистов (сторонников Орасио Васкеса) и хименистов, поддерживавших Хуана Исидро Хименеса в борьбе против приверженцев Улиссеса Эро.

Это типичный сюжет Доминиканской истории, и таких там несколько десятков.

Но начну уже историю Козла с того же, чем он кончит. 19 ноября 1911 генерал Луис Техера во главе группы заговорщиков устроил засаду на экипаж президента Доминиканы Рамона Касереса. В перестрелке Касерес был убит, а Техера ранен в ногу. В последовавшей анархии генерал Альфредо Викториа, командующий армией, захватил власть и вынудил доминиканский Конгресс избрать его дядю, Эладио Викториа, новым президентом. Генерала подозревали в подкупе конгрессменов, а его дядя, вступивший в должность 27 февраля 1912, не обладал легитимностью. Орасио Васкес вскоре вернулся из ссылки, чтобы возглавить своих сторонников, горацистов, в народном восстании против нового правительства.

Результатом стали несколько лет гражданской войны. Результатами американского посредничества Уильяма Говарда Тафта (1909-13) и Вудро Вильсона (1913-21) становились лишь краткие перемирия. В 1914 Вильсон заявил доминиканцам, что, если они не выберут президента, они увидят, как США навяжут его им. Временного президента выбрали, а позднее в том же году, в ходе относительно свободных выборов, к власти вернулся бывший президент, правивший с 1899 по 1902 год, Хуан Исидро Хименес Перейра. Чтобы добиться более широкой поддержки правительства, Хименес назначил в свой кабинет представителей оппозиции. Однако это не принесло мира. Его бывший военный министр Десидерио Ариас строил планы переворота, и несмотря на предложение США о военной помощи против Ариаса, Хименес ушел в отставку 7 мая 1916.

Вильсон санкционировал вторжение. Американские морпехи высадились 16 мая 1916 и взяли страну под контроль 2 месяца спустя. Американское военное правительство контр-адмирала Гарри Шепардом Кнаппа было отвергнуто подавляющим большинством доминиканцев, многие партии внутри страны начали партизанские вылазки. К чести американцев, в этот раз им удалось не вести себя как слон в посудной лавке: оккупационный режим сохранил большинство доминиканских законов и институтов. Население в целом успокоилось, экономика возродилась, госдолг начал сокращаться, дороги соединили все регионы. Была создана Национальная гвардия.

Тем не менее энергичное сопротивление оккупации продолжалось, и после Первой мировой оно усилилось. Белый дом, реагируя на запрос избирателей на более мягкую внешнюю политику, нашло новую тактику – не посылать свои канонерки, а обучать местных военных давить оппозицию. Из их круга и вышли "диктаторы-клиенты". Президент Уоррен Гардинг (1921-23; он, как и Кеннеди, любил женщин, виски и покер, вел богемную жизнь и на посту, как и Кеннеди, правил 2 года и умер за 40 лет до гибели Джона) работал над тем, чтобы положить конец оккупации, как он обещал во время своей избирательной кампании. Оккупация закончилась в октябре 1922, выборы прошли в марте 1924. Победителем стал Орасио Васкес - он сотрудничал с США во время оккупации. На этот раз Васкес обеспечил стране 6 лет стабильного правления, при котором соблюдались политические и гражданские права, а экономика быстро и уверенно росла в относительно мирной атмосфере.

Козел

Рафаэль Леонидас Трухильо Молина родился 24 октября 1891 года в бедной семье испанского сержанта, оставшегося в стране после оккупации 1861-65 годов (тогда Изабелла II пыталась возродить древнюю славу Испании, но не вышло). В 7 лет он учился в школе у Эухенио Мария де Остоса, выдающегося педагога и правоведа (день рождения последнего является национальным праздником Пуэрто-Рико). В 19 лет Рафаэль занялся угоном скота, подделкой чеков и грабежом почтовых отделений, несколько месяцев провел в тюрьме (очень напоминает историю Сомосы-старшего). Выйдя на свободу, организовал банду грабителей под названием «42». В 27 лет вступил в Национальную гвардию и за 9 лет дослужился до главнокомандующего армией Доминиканы.

У Васкеса обострилась болезнь почек, и в начале 1930-го он уехал на операцию. В это время главнокомандующий армией Рафаэль Трухильо тайно заключил сделку с лидером повстанцев Рафаэлем Эстрельей Уреньей: в обмен на то, что Трухильо позволит Эстрелье взять власть, Эстрелья позволит Трухильо баллотироваться в президенты на новых выборах. Мятежники двинулись к Санто-Доминго, Васкес приказал Трухильо подавить их. Однако Трухильо объявил «нейтралитет» и оставил армию в казармах. Эстрелья взял столицу почти без сопротивления. 3 марта он был провозглашен и.о. президента, а Трухильо – главой полиции (и армии). Согласно их соглашению, Трухильо стал кандидатом в президенты от недавно созданной Патриотической коалиции граждан (Coalición patriotica de los ciudadanos), а Эстрелья – его соратником. Других кандидатов армия начала преследовать, и они снялись, когда стало очевидно, что Трухильо будет единственным человеком, которому будет позволено эффективно вести кампанию. По словам посла США, Трухильо получил больше голосов, чем было реальных избирателей.

Спустя 3 недели на столицу обрушился ураган, жертвами которого стали до 8000 человек. С помощью Красного Креста город был восстановлен.

16 августа 1931, через год после избрания Трухильо президентом, Доминиканская партия стала единственной легальной партией в стране. Госслужащие были обязаны жертвовать 10 % дохода в партийный фонд, взрослых граждан принуждали вступить в партию. Ее члены были обязаны носить при себе членскую карточку, при отсутствии которой граждане могли быть арестованы за «бродяжничество».

В 1934 Трухильо произвел себя в генералиссимусы. С его подачи распространилась практика народного мнения: большие толпы людей выкрикивали одобрение правительству.

В 1936 Конгресс подавляющим числом голосов проголосовал за переименование Санто-Доминго в Сьюдад-Трухильо. Высочайшая вершина Карибских островов Монте-Тина стала пиком Трухильо. Статуи Шефа (популярное прозвище правителей - Плутарко Элиас Кальес, правивший Мексикой в 1924-34, называл себя Jefe Máximo) в массовом порядке воздвигались по всей стране, а на номерных знаках было написано «Да здравствует Трухильо!» и «Год благодетеля отечества».

В Сьюдад-Трухильо был установлен светившийся ночью электрический знак с надписью «Бог и Трухильо», церквям предписывалось вывешивать лозунг «Бог на небесах, Трухильо на земле», который со временем был изменён на «Трухильо на земле, Бог на небесах». Сторонники президента рекомендовали его к Нобелевской премии мира, однако Нобелевский комитет отказался рассматривать заявку.

Трухильо жестоко расправлялся с любыми недовольными его правлением, в том числе с помощью членов собственной банды «42» под предводительством Мигеля Анхеля Паулино (последний ездил в красном «Паккарде», прозванном «машиной смерти» - как тут не вспомнить гаитянскую рулетку времен Папы Дока, когда выбирали автомобиль похуже и пытались на нем проехать мимо Президентского дворца: охрана часто открывала огонь на поражение), лично составлял расстрельные списки.

На какое-то время оппозиционным партиям даже было разрешено открыто функционировать: это было сделано главным образом для облегчения идентификации врагов режима и их ликвидации.

Под постом о Гаити некоторые спрашивали, как Доминикана выживает рядом с таким жутким соседом? Раньше было вот так.

В октябре 1937 года по приказу Трухильо прошла «Петрушечная резня» по течению пограничной реки Рио-Дахабон. Подозреваемых в гаитянском происхождении заставляли произнести слово-шибболет perejil (петрушка); гаитяне говорят «л» вместо «р» во втором слоге. (Кстати: может кто-нибудь знает, как хорваты с сербами друг друга отличали?)

Тем, кто выговаривал неправильно - отрубали головы мачете (а это один из худших инструментов: во время Ста Дней Дьвола многие тутси платили убийцам, чтобы их застрели, а не рубили мачете). Число жертв официально оценивается в 20 тысяч (до 37 тысяч). Рузвельт заставил Трухильо провести переговоры с президентом Гаити Стенио Венсаном. Договорились на том, что гаитянское правительство (но не родственники погибших) получат компенсацию в $525 тысяч — из расчета примерно в $30 за убитого (это примерно 650 долл. сейчас). Компенсация, реально выплаченная родственникам, составила по 2 цента за человека.

В то же время в июле 1938 на Эвианской конференции по спасению евреев Доминиканская республика, единственная из присутствовавших, согласилась принять до 100 тысяч евреев (однако попросила за это огромные суммы денег). К 1940 году приехало 800 евреев.

Но сделал он и доброе дело. Он запретил подсечно-огневое земледелие (к вопросу об эффективности латифундизма) и ввел охрану лесов. Когда после его свержения вырубка лесов возобновилась, новый правитель Балагер в 1967 отправил армию для борьбы с лесорубами.

Семья и самые близкие сторонники контролировали 35% обрабатываемых земель и 63% производства сахара. Налоги с этих доходов в казну не поступали, все оседало в карманах диктатора и его родственников. Попытки оппозиции вести легальную борьбу жестко пресекались, а всех заговорщиков ждали пытки и казни. В общем, не сильно отличалась Доминикана от Гаити.

А, да. Туристы на Доминикану уже начали ездить. Поэтому устраивайтесь поудобнее, заказывайте дайкири - тем более его назвали в честь первого пляжа на Кубе, на котором высадились янки в 1898 году на Кубе в первой войне, спровоцированной СМИ. Во второй части начнется карнавал.

Группа отправилась на условно «пломбированном» вагоне из Цюриха в Зинген, затем через Франкфурт (здесь группа вышла из вагона и ночевала в гостинице) и Берлин в Засниц, после чего на пароме добралась до Треллеборга в Швеции. Пломбированный вагон, так или иначе, кажется логичным, так как позволял быть уверенным, что на территории Швейцарии и Германии не подсядет кто-то кроме согласованных 32 человек или не подсядет 33ий, 34ый, 35ый и так далее. Однако, думаю посчитали, что обычный контроль количества зашедших в вагон и вышедших из него был достаточен. И, вряд ли, этот подсчет делегировали начальникам станций прохождения поезда.

Важно, возвращение Ленина на родину пристально отслеживалось в Берлине.

"Въезд Ленина в Россию прошел успешно. Он действует согласно вашим пожеланиям", — такое сообщение высшее военное командование Германии направило в свой Иностранный офис.

Казалось бы, политический парадокс: кайзер Вильгельм II объединяется с коммунистом Лениным. Цель немецкого императора заключалась в том, чтобы, наконец, подорвать царскую империю, с которой так называемые Центральные державы — Германия и Австро-Венгрия — воевали с 1914 года.

Стратегия Берлина — ясна: Ленин и его большевики должны были дестабилизировать Россию, тем самым, посреди Первой мировой войны, облегчив бремя боев на Восточном фронте. Определенно, Германская империя полагалась на старое дипломатическое правило: враг моего врага — мой друг. И план сработал. Имеет ли значение в данном контексте ярлык «Ленин — немецкий шпион»? Вообще никакого! Был ли полезен Ленин германским властям? Был и в значительной степени.

Но мы должны вернуться в этом аспекте назад и привлечь ещё одного персонажа. Вообще, рассматриваемая идея исходила от человека, который среди коммунистов был известен под псевдонимом "Парвус", или Малыш: Израиль Лазаревич Гельфанд. Он был русским евреем, который уже в конце 1914 года использовал свое влияние, чтобы предложить германскому послу в Константинополе союз "прусских штыков и русских пролетарских кулаков". Он утверждал, что интересы Германии и русских революционеров идентичны. После некоторого первоначального скептицизма ему была предоставлена аудиенция в Берлине.

Гельфанд, который любил роскошный образ жизни и окружать себя женщинами, впервые прибыл в Германию в 1891 году. Он писал для левых газет под различными псевдонимами и встречался со всеми ведущими коммунистами того времени: Розой Люксембург, Карлом Каутским, Лениным и Львом Троцким. Однако товарищи не доверяли ему из-за его антисоциалистического образа жизни.

После Кровавого воскресенья 22 января 1905 года, когда царская императорская гвардия расстреляла демонстрантов в Санкт-Петербурге, убив более 200 человек, Гельфанд и Троцкий были одними из первых русских эмигрантов, вернувшихся на родину. Они заняли посты глав советов, но позже были арестованы полицией.

Гельфанд оказался в сибирской тюрьме. Ему удалось сбежать, и после создания бизнес-империи в Константинополе он разбогател. Он даже владел банком, из-за чего его старые коммунистические друзья отвернулись от него. Троцкий даже написал "Некролог живому другу".

Однако начало войны в 1914 году предоставило Парвусу возможность проявить себя и вернуться в политический дискурс. После визита к германскому послу в Османской империи его приняли в феврале 1915 года в Министерстве иностранных дел Германии.

Русский коммунист, с журналистским опытом работы в Германии и бизнес-успехом в Константинополе, написал в Министерстве иностранных дел сценарий революции. Это была дорожная карта того, что на самом деле произошло всего несколько месяцев спустя. На 23 напечатанных страницах Гельфанд подробно описал, как может преуспеть переворот, поддержанный иностранными силами. Для него это был вопрос денег, саботажа и свержения правительства. Месяц спустя германская императорская казна утвердила 2 миллиона марок "для поддержки революционной пропаганды в России".

Гельфанд, конечно, действовал в личном качестве. Разделения между его бизнес-интересами и политическими целями практически не было. Он был классическим военным спекулянтом и оппортунистом, имевшим дело со всем и вся: оружием, металлами, коньяком, икрой, тканями. Восточный путь был перекрыт фронтами боевых действий, поэтому его помощники контрабандой переправляли товары через шведскую деревню на границе с Финляндией, которая в то время была великим княжеством в составе Российской империи, и давали взятки пограничникам.

Фраза "Я передаю привет от Ольги" означала, что русские революционеры получали не только пропагандистскую поддержку. Через границу также провозили оружие и динамит. С помощью этих "подарков от Германии" были потоплены корабли в Архангельске и подожжены порты. Действия Парвуса координировались германским послом в Копенгагене графом Ульрихом фон Брокдорфф-Ранцау, который считал, что поддержка коммунистов оправдана, если это поможет разрушить военную коалицию.

В конце концов, хитрый план Гельфанда принес плоды. 7 ноября 1917 года произошел государственный переворот, вошедший в историю как Октябрьская революция. Временное правительство было свергнуто, Советы захватили власть, и Россия позже разорвала Тройственный союз с Францией и Британией. Для России это фактически означало конец войны. Кайзер Вильгельм II потратил около полумиллиарда евро (582 миллиона долларов) по нынешним ценам, чтобы ослабить своего военного противника.

Парвус был напрямую вовлечен как посредник германского кайзера. Человек, который помог революции Ленина преуспеть, был посмертно назван немецкой марксисткой Кларой Цеткин "сводником империализма". Гельфанд умер от инсульта в Берлине в 1924 году в возрасте всего 57 лет. Как советы, так и Германская империя замалчивали историческую роль, которую он сыграл.

Ленин, впрочем, был ненадолго дискредитирован среди русских коммунистов как получатель капиталистической поддержки, но после убийства царя и его семьи 17 июля 1918 года он перешел в наступление. На партийной конференции он сказал, что его часто обвиняют в том, что он совершил революцию только с помощью немецких денег. Это, возразил он, он никогда не отрицал. Вместо этого он настаивал, что мы устроим подобную революцию в Германии на русские деньги.

«Мы не снимали документальное кино, но всё равно для нас были важны некие маячки, от которых мы отталкивались. Нас там не было, и, что происходило на самом деле, мы не знаем. Есть только факты и документы, которые тоже далеко не всегда являются фактическими документами. С другой стороны, была проделана большая подготовительная работа со сценаристами. Поэтому в смысле жизни Троцкого и его поступков не было ничего придумано».
Константин Эрнст утверждает, что создатели не ставили цели создать подлинную биографию Троцкого, но адаптировать её для понимания более широкой аудитории.

Эрнст даёт понять что задача сериала шире, чем просто отражение биографии:
"Мы опирались на основные пункты биографии, но нам хотелось показать модельного персонажа любой революции. Троцкий в определённом смысле идеальный газ — он соответствует всем формулам людей, которых мотивирует жизнь, чтобы совершать революцию, которые её совершают, а затем становятся её жертвой. Думаю, мы показали Троцкого убедительно. Чтобы не было разговоров о том, что если бы Троцкий победил Сталина, было бы лучше. Нет. Лучше не было бы."

Александр Цекало утверждает, что, с одной стороны, создатели стремились соблюсти историческую достоверность, а с другой, задачей было не создать подробный фильм-биографию, а «показать яркую фигуру. Ярко, страшно, кроваво, сексуально». Сценарист Олег Маловичко отмечает:
"Мы сознательно шли на некоторую вольность в обращении с историческими фактами."

Как нетрудно заметить, в заявлениях создателей сериала есть заявления про историческую достоверность, документальную точность, а так же про некий вымысел, который был в сериал добавлен. Соответствует ли телесериал претензиям на историческое кино? Кратко говоря — нет, не соответствует, он отражает современные шаблоны мышления насчет Октябрьской революции со всеми вытекающими. Давайте же с вами посмотрим что же такое наснимали к столетней годовщине Октябрьской революции, при содействии Первого канала.

Итак. Зима. Ночь. В вагоне первого класса Троцкий в исполнении Хабенского облачается в кожаное БДСМ обмундирование. Так же с ним в богатом салоне вагона первого класса, находится размалеванная поэтесса Лариса Рейснер, которая декламирует стихи и восхищается Троцким и его презрением к смерти. Говорящий суровым басом Троцкий подчеркнуто игнорирует ее жеманные намеки, так как его ждут важные дела – Каппель занял Симбирск и собирается занять Казань.

Но стоит только поэтессе обнажится, как Троцкий мигом забывает про дела, сбрасывает с себя кожанку и тащит даму в койку. Мчащийся с бешеной скоростью через пургу нарисованный паровоз с красной звездой, символизирует внезапную вспышку страсти. На самом деле Лариса Рейснер, не имела любовной связи с Троцким, эта связь выдумана Николаем Кузьминым в романе «Сумерки».

К тому же Симбирск был занят Каппелем летом 1918 года, а не зимой, так что про историческую достоверность сериала уже можно забыть. 17 июля ударный сводный русско-чешский отряд (2 батальона пехоты, конный эскадрон, казачья сотня, 3 батареи) под командованием подполковника Каппеля выступает на Симбирск и, совершив 150-километровый марш-бросок, берёт город 21 июля 1918 года.

После взятия Симбирска выбор направления главного удара , вызвал множество споров в штабе Народной армии Комуча. Главный штаб Народной армии в Самаре в лице полковника С. Чечека, полковника Н. А. Галкина и полковника П. П. Петрова настаивал на нанесении главного удара на Саратов, навстречу Донской армии Петра Краснова, соединение с которой приводило к стратегической победе Белого движения.

Полковник В. О. Каппель, полковник А. П. Степанов, В. И. Лебедев, Б. К. Фортунатов отстаивали необходимость удара в направлении на Казань, указывая, что в Казани подготовлено восстание, а потому город, где были сосредоточены колоссальные материальные ресурсы, будет взят без труда.

Выдвинувшись 1 августа из Симбирска на пароходах, флотилия Народной армии, разгромив в устье Камы вышедшую навстречу флотилию красных, 5 августа уже создала угрозу Казани, высадив десанты на пристани и на противоположном берегу Волги. Каппель с тремя ротами направился на восток, в обход города, в то время как чехи повели наступление на город от пристани.

После двухдневных тяжёлых боёв, несмотря на численное превосходство красных, а также наличие серьёзных укреплений у обороняющейся стороны, 7 августа к полудню Казань была взята совместными усилиями Самарского отряда Народной армии, её боевой флотилии и чехословацких частей.

Что же касается Ларисы Рейснер, то она в августе 1918 ходила в разведку в занятую белочехами Казань. После нападения отряда белогвардейцев под командованием В. О. Каппеля и Б. В. Савинкова на станции Тюрлема и Свияжск (28 августа 1918) совершила разведывательный рейд из Свияжска через Тюрлему до станции Шихраны (ныне г. Канаш) для восстановления связи между штабом и воинскими частями 5-й армии.

Вряд ли сценаристы могут не знать настолько общеизвестных вещей. Поэтому и приписывание Ларисе Рейснер роли любовницы Троцкого является ничем иным, как обычной и весьма скверно состряпанной клеветой, сделанной только для экранизации старого мифа. Ну ладно, возвращаемся к сериалу.

Волшебный российский монтаж и Троцкий внезапно оказывается в будущем. Тут внезапно выясняется, что сцена в поезде привиделась Троцкому пока он валялся в обмороке, а на самом деле на дворе 1940 год, а он сам находится в Мексике, во время карнавала Дня мертвых.

Придя в себя, Троцкий какое-то время не понимая где он находится вертит головой, что очень сближает его со зрителем, который тоже ничего не понимает. Разобравшись в обстановки, Троцкий находит жену и идет с ней в кафе, тут оказывается что он потерял сознание потому, что забыл принять таблетки.

За столик к Троцкому садится молодой человек, который оказывается канадским журналистом, ветераном Испании, убежденным сталинистом Фрэнком Джексоном. Весь сюжет сериала строится как беседа Троцкого с агентом НКВД Меркадером, который проник к Троцкому под видом канадского журналиста Джексона, так что вместе со сценами в бедующем, зрителей ожидают многочисленные отсылки на прошлое Троцкого, в которых можно запутаться. Есть одна существенная деталь, в реальности Меркадер не скрывался под личиной журналиста, и никакого интервью у Троцкого он не брал.

Узнав что журналист является убежденным сталинистом, Троцкий начинает катить бочку на товарища Сталина, называя его ничтожеством, посредственностью и кровожадным маньяком, который уничтожает миллионы людей ради своей прихоти. О себе же Троцкий говорит, что он дескать тоже посылал людей на смерть, но только ради осуществления ВЕЛИКОЙ ИДЕЕ.

Бац, волшебный российский монтаж, и действие переносится на весну, или на осень 1918 года, хотя до этого была зима и во всю мела пурга. Итак, территория подконтрольная Красными, на станции происходит митинг, зрителям демонстрируют крупным планом отталкивающие рожи красноармейцев. Два бойца стоящие на трибуне, предлагают валить по домам, некоторые с ними соглашаются, дескать делать тут нечего, ведь все равно с советами скоро будет покончено.

Но тут внезапно, на станции материализуется ДЕМОНИЧЕСКИЙ ПОЕЗД, с КРАСНОЙ ЗВЕЗДОЙ на паровозе. При виде поезде, бабы стоящие на платформе, осеняют себя крестным знамением, но это не помогает, поезд остается стоять на месте и никуда не исчезает.

Под мрачную музыку, из вагонов выбираются красноармейцы, одетые с головы до ног в кожаные одежды. После того как красноармейцы построились, из вагона выходит Троцкий, так же одетый с головы до ног в натуральную кожу. У Троцкого из кожи сделаны сапоги, брюки, пиджак, плащ и даже фирменная кепка. Хорошо нам хоть не говорят, что вся одежда красноармейцев и Троцкого, сделана их человеческой кожи.

Троцкий, проходит в тишине между строем солдат и взбирается на телегу. Это момент мне напомнил один эпизод из третьей части Звездных войн, ну когда Энакин Скайуокер перешел на Темную сторону и отправился в Храм Джедаев мочить юнлингов, только здесь соответствующей мелодии не хватает.

Взобравшись на телегу, Троцкий каркающим голосом начал толкать агитационную речь. Речь Троцкого следующая: "Солдаты. Бойцы Красной Армии, не прошло и года с тех пор как мы с вами, взявшись за руки сбросили ярмо деспотизма и классового неравенства и эксплуатации человека человеком. Но есть еще те, кто упорно, хочет снова сделать из нас рабов.

Они там,( тут Троцкий пафосно тычет пальцем в сторону, где запрятались враги, после чего продолжает говорить), по ту сторону фронта. Там находятся помещики, фабриканты, белая армия, и им очень не нравится свобода, которую большевики подарили рабочим и крестьянам, то есть Вам, (тут Троцкий снова тычет пафосно уже двумя пальцами в сторону собравшейся толпы), кто вчера работал по три смены за три копейки, а сегодня с оружием в руках говорит им НЕТ, мы не отдадим им нашу свободу "

Обведя толпу рукой, Троцкий продолжает: "Нет. Мы не превратимся снова в ваших рабов. Я знаю, каждый из вас готов служить делу революции, готов сложить свою голову, ради неё". Тут Троцкий протягивает руку и затаскивает на телегу красноармейца, который раньше до этого агитировал бойцов, разойтись по домам.

Затащив бойца на телегу, Троцкий говорит толпе, что между ним и этим бойцом нет никакой разницы, после чего он пафосно снимает со своей руки часы и дарит их красноармейцу. Ну что, же Троцкий действительно очень часто выступал на митингах перед бойцами Красной армии, бичуя врагов-контрреволюционеров.

Только вот он не дарил часы первым попавшимся ему на глаза красноармейцам, а награждал часами бойцов которые успели отличится на фронте.

Речь прерывается эпизодом, в котором Троцкий, перед выходом из поезда, достает из ящика часы, надевает их на руку, застегнуть ремешок ему помогает Лариса Рейснер. И да, этих часов оказывается у Троцкого много.

Пока красноармеец проверяет, являются ли часы рабочими, или ему подкинули пустышку, Троцкий пафосно продолжает свою речь: Мир который мы с вами строим, все добро будет общее. УРА". Тут вся толпа кричит УРА, поэтесса улыбается, Троцкий обнимает бойца с часами, после чего пинками скидывает его с телеги и продолжает говорить:" Но для нашей победы необходимо чтобы враги нас боялись, чтобы они даже думать не могли вернуть все назад.

А как он может об этом не думать, если мы сдаем им город за городом, если наших солдат революции обуяли паника и страх. Вчера бойцы второго Петроградского полка, самовольно покинули позиции и пустились в бегство." После этого, Троцкий приказывает командиру и комиссару полка, вывести из строя каждого десятого солдата.

Пока Командир выводит из строя солдат каждого десятого, Троцкий вспоминает что ему говорила в поезде поэтесса, одетая в дорогие меха и это в суровую и холодную августовскую зиму, ну а сама поэтесса произносит слово децимация. Когда бойцы вышли из строя, Троцкий приказывает встать рядом с бойцами комиссару и командиру полка.

После этого, Троцкий приказывает расстрелять бойцов, которые стоят у вагонов поезда. Красноармейцы одетые в кожу, палят по бойцам из винтовок очередью. И это не шутка, после нажатия на курок из винтовок вылетает несколько пуль сразу, после чего убитые несколькими пулями сразу же падают.

Со времён перестройки повсеместно упоминается факт применения Троцким децимации — казни каждого десятого солдата по жребию. Публицисты и некоторые историки пишут об этом факте, намекая на систематический характер применения децимации во время Гражданской войны. Повод для этого, дал сам Троцкий, упомянув об одном таком случае в своих мемуарах.

Так же в мемуары белогвардейца-каппелевца Василия Вырыпаева можно найти описание случая расстрела красноармейцев по приказу Троцкого.
Участник белого движения, находясь в эмиграции так описал события августа 1918 года:

Более подробно подоплеку этого эпизода раскрывает С.И. Гусев, политработник 5-й армии, бывший в Свияжске в составе работников поезда. Дезертирство Петроградского полка произошло чрезвычайных обстоятельствах – в условиях нападения на тыл 5-й армии отряда Каппеля, о котором говорят в фильме. В ночь на 29 августа, сформировав крупный отряд в 1500 человек, он попытался прорваться к станции Свияжск, где в тот момент находился только что прибывший Петроградский полк в 600 человек.

Когда утром после осеннего дождя красноармейцы проснулись, они обнаружили вокруг себя перепутанные отряды врага, которые из-за распутицы и плохой связи рассредоточились по всему тылу. В итоге «петроградский рабочий полк, расстреляв сгоряча все патроны, сбежал с позиции, бросился к Волге, захватил пароход и начал требовать, чтобы его везли в Нижний». Отбивать каппелевцев пришлось 100 морякам Волжской флотилии и 300 крестьянинам-обозникам – силы, которые были буквально накануне сформированы, когда заподозрили нападение белых, которые заняли близлежащую станцию Тюрлемы и разрушили полотно, закрывая красным отступление.

В бой были спешно брошены все возможные силы, включая персонал поезда Троцкого вплоть до поваров. Если бы каппелевцы лучше соблюдали бы скрытность и у них была налажена связь между частями – красные бы погибли. Но отрядам из моряков, обозников, срочно брошенных в бой гражданских работников и т.д. после 8-часового боя удалось добиться того, что разрозненные каппелевцы выдохлись и отступили. Положение, висевшее на волоске, было спасено. С.И. Гусев без обиняков отмечает:

Отметим, что в те времена никто не называл это «децимацией», да и расстреляно было, как обычно отмечается, 27 человек – что явно не каждый десятый из полка в 600 человек, так что Гусев мог просто ошибаться. Современные пропагандисты не расскажут, а скорее всего, и не узнают из-за своей малограмотности, что «децимации» практиковались в случае нужды и белыми.

Например, в июле 1919 г. в одном из эшелонов мобилизованных колчаковских солдат новобранцы под влиянием агитации сняли погоны, а частью сбежали с вокзала. По приговору суда в итоге было расстреляно 38 человек. Приказ командующего Западно-Сибирского военного округа, генерал-лейтенанта А.Ф. Матковского не забыл и о агитационном подкреплении репрессии:

«Имущество и землю их приказано отобрать... Солдаты, берегите себя и не верьте провокаторам, подосланным из той части бедной Руси, которой жестоко и несправедливо правит Бронштейн, назвавшийся Троцким... За Русь, за Русь святую и могучую, за Великую Россию! Ура!»

Волшебный российский монтаж и нас снова переносят в Мексику, где Троцкий оправдывается перед журналистом за случай с децимацией, дескать так было необходимо и нужно, потому что он добивался от войск не просто дисциплины, а величайшего проявления любви.

Бац, нас опять переносят во времени. Итак, Одесса 1898 года. Арестованный за участие в революционной работе молодой еще Лева Бронштейн сидит в тюрьме на грязных нарах с толпой заключенных. Тут в камеру закидывают избитого и окровавленного арестанта.

Возмущенный Лева Бронштейн начинает вместе с товарищами громко стучать кружками и мисками по дверям и по стенам, требуя немедленно вызвать Троцкого. Имеется в виду старший надзиратель Николай Троцкий, в исполнении Сергея Гармаша, который, приходит на шум поднятый заключаемыми, и приглашает Леву Бронштейна в кабинет поиграть в шахматы.

Во время партии в шахматы, из уст старшего надзирателя, раздаются речи достойные Гитлера, что русским народом нужно управлять исключительно страхом, подавляя их волю, чтобы утвердить порядок. Бронштейн пафосно с надзирателем спорит, дескать такими как надзиратель, место в выгребной яме истории. Поставив Бронштейну мат, старший надзиратель приказывает конвоиру отправить Леву в карцер.

Сидя в карцере, Лева медленно сходит с ума, он что то бормочет, ему слышится колокольный звон, ему мерещатся скорпионы, здоровенные тараканы и змеи. Так же Лева развлекается тем, что он раскачивается лежа на висящей в камере баскетбольной сетке.

Дурацкий российский монтаж и нас ожидает очередной скачек во времени. Наступает 1902 год, Лева Бронштейн находится в Иркутской губернии в месте ссылки политических заключённых.

В общем Лева собирается дать из из ссылки деру, поэтому он договаривается с одним человеком насчет новых документов. На вопрос человека, какую ему фамилию записать в паспорт, Лева говорит что бы его записали в документе как Троцкого.

Бац, опять скачок во времени. Троцкий будучи в Мексике, рассказывает журналисту, что взяв себе фамилию надзирателя Троцкого, он тем самым примерил на себя его шкуру, после чего он стал чудовищем. Так же Троцкий не забывает пускать шпильки по адресу Сталина, который по его словам тоже является чудовищем, только в отличае от него безыдейным.

Бац, еще один скачек во времени. Троцкий в 1902 году находясь в Париже, на собрании ЦК партии с Лениным, Плехановым, своей будущей женой Натальей Седовой и Парвусом. Лева без стеснения критикует, даже обругивает руководство партии за его нерешительность и внимание к европейским делам в ущерб России.

Лева агитирует собравшихся, что революцию надо делать в России, ему на это возражают, что революция возможна только в индустриально развитой стране, но никак не в России. Лева на это говорит, что все это чушь, потому что в Европе живут сытые и спокойные граждане, в то время как в России, миллионы озверевших и недовольных жителей.

Однако выступления Троцкого провалилось, плехановцы уходят — но зато к Троцкому одетому в грязную косоворотку подходит Ленин в исполнении Евгения Стычкина в рыжем парике. Ленин-Стычкин поддерживает нетерпение эмигранта и предлагает ему союз для той же цели. Диалог между Лениным и Троцким идет на фоне покупки Леиным в буфете французских булочек.

В следующей сцене, в грязную халупу Троцкого приходит Парвус в исполнении Михаила Пореченкова, который выглядит крайне нелепо в высоком цилиндре, да к тому же с накладной бородой. Парвус предлагает Троцкому стать новым революционным лидером, без стеснения проводит параллели между революцией и овладением женщины, при этом он не скрывает, что его в первую очередь интересуют деньги. Троцкий дает свое согласие на сотрудничество с Парвусом.

В первую очередь, Парвус переселяет Троцкого в новый дом, где соседкой Левы внезапно оказывается Седова, которая оказывается стереотипной феминисткой тех времен: она не интересуется революцией, ведет богемный образ жизни, работает натурщицей. При первом знакомстве, Седова критически высказывается о самом Троцком, чем наносит удар по его самолюбию..

На самом деле Парвус не зарабатывал на жизнь сдачей меблированных квартир, да и своего дома в Париже у него не было. Троцкий познакомился с Парвусом как видным деятелем социал-демократической партии Германии лишь после окончания II съезда РСДРП, в конце 1903 года в Мюнхене.

После этого, Парвус заселяет Троцкого в комфортабельной квартире, которая Леве очень нравится, особенно учитывая в каких условиях он жил до этого. Осмотрев квартиру, Лева спрашивает у Парвуса, как зовут ту девушку с которой они встретились на лестничной клетке. Парвус говорит что её зовут Наталья Седова, но она принадлежит к другому обществу.

Заселив Троцкого в новой квартире, Парвус встречает с человеком явно немецкой наружности, которому рассказывает о Троцком. Тут внезапно оказывается, что немецкий генеральный штаб в 1902 году, предвидя что скоро может начаться война с Россией, думал как можно дестабилизировать обстановку в стране, устроив там революцию.

Человек немецкой наружности, спрашивает у Парвуса, сколько нужно денег на то, чтобы развалить Россию посредством Революции. Недолго подумав, Парвус заявляет, что миллиарда марок на это хватит. Тут создатели сериала очень так поторопились, потому что Парвус связался с немцами в 1911 году, когда находился в Турции.

Дальше Троцкий, примеряет новый костюм, в этом ему помогает Парвус, который учит молодого революционера как надо правильно одеваться, чтобы нравится дамам. Дескать Троцкий не понравился Седовой, потому что он был дурно одет. При этом говоря о Седовой, Парвус достает из кармана письмо от первой жены Троцкого Соколовской. Дальше Троцкий читает письмо от жены, после чего следует очередной скачок во времени.

Итак Иркутская ссылка, накануне побега Троцкого. Лева получил новые документы, разговаривает со своей женой Соколовской на улице, которая надеется, что потом они обязательно встретятся и они снова будут вместе. Во время разговора, Троцкий видит как злобный вертухай избивает заключённого. Одно пока что в сериале радует, что и в Российской империи надзиратели и конвоиры, были злобными уродами, а не только в Советской России.

После нарезки кадров, которые могут сделать из здоровых зрителей эпилептиков, очередной скачек во времени. Если честно, эти скачки во времени уже достали, из-за них можно запутаться в том что происходит и трудно следить за развитием событий.

В общем первая встреча с журналистом уже закончилась, Троцкий говорит ему, что уже поздно, но если Джексон желает продолжить, то ему тут будут рады. Проводив гостя, Троцкий ложится на койку и тут начинается какое-то безобразие.

Группа каких-то людей, врывается во двор и давай обстреливать из огнестрельного оружия дом Троцкого. Пока идет обстрел, Троцкий лежит на кровати, разговаривает с духом своем первой жены, а вокруг него летают пули.

Дух ложится на Троцкого, пули пролетят сквозь него, а в это время Наталья Седова, пригнувшись передвигается по дому. Отстрелявшись и разнеся в дребезги обстановку в доме и убив какого-то человека, группа гангстеров быстренько садится в машину и дает деру.

После этого, Троцкий вместе с женой выходит на улицу, где они начинают орать на всю улицу, намекая зрителям, что таким коварным способом до него хотел добраться товарищ Сталин. На звук выстрелов прибегает журналист, а так же приезжает машина с полицией. Троцкий думая сначала, что это приехали убийцы по его душу, смело идет на встречу машине.

Но как я уже сказал, это оказались полицейские, которым Троцкий говорит, что он является здесь несостоявшейся жертвой. Пока полицейские занимаются своей работой, Троцкий говорит журналисту о тиране Сталине, который отправила в лагеря тысячи невиновных людей. Так же Троцкий утверждает, что именно Сталин подослал к нему убийц, на этом первая серия заканчивается.