© Гектор Шульц

Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая

Глава девятая. Конец братства.

В октябре Шаман добился своего. Ему выделили деньги на центр реабилитации и отдали под это дело старое здание дворца культуры на Речке, где жил Олег. Многие из шамановских пацанов подключились к работе в этом центре, включая Балалая. Он заявился в гараж, сияя от радости, а потом рассказал, что затея удалась.

— Короче, там будет все нужное оборудование, психологов сейчас ищем, Шаман меня в Питер в декабре посылает на еще один съезд. Оказывается, таких центров много по стране, прикиньте? — улыбнувшись, рассказал он. — Обменяемся опытом, возможно, кто-то из спецов к нам на время переедет.

— А смысл в этой хуйне, если притонов один хрен жопой жуй? — спросил Кир, закуривая сигарету.

— Притоны наш молодняк навещает, — усмехнулся Олег, а потом серьезно добавил: — Нам обычные барыги нахуй не сдались, братка. Нам кто покрупнее нужен. Их и ловим.

Балалай не врал. Недавно в городской газете вышел материал, где один местный торгаш попал за решетку, потому что организовал свою сеть. Шаман скооперировался, что небывалое дело для скинов, с ментами, и торгаша накрыли. Конечно, были мысли, что его просто слили, чтобы действительно крупные оставались у дел, но и такая победа придавала уверенности.

— Вы хоть в курсе, что на Окурке притонов не осталось? — спросил Олег. Лаки, улыбнувшись, покачала головой. — Так вот. Их нет. Все разнесли. Даже на промке нашей, где мы тусили раньше. Тут Чингиз своей дрянью торговал, а как его покровителя закрыли, так сразу слился. Наши пацаны к нему домой заявились, чтобы профилактическую работу провести, а там только трупак его с иголкой в вене лежит. Передознулся, пидор, и сдох.

— Молодца, братка, — усмехнулся я. — Смотрю, серьезно прям все у вас.

— Конечно серьезно, — возмутился Олег. — Я сам на этой хуйне сидел, знаю, что бывает. Поэтому и хочу извести всех уебков под корень. Шаман тоже. У него сестренка от дряни загнулась, поэтому для него теперь это дело принципа. Меня он, кстати, поэтому в Питер отправляет. Типа, я на личном примере расскажу, как у нас дело обстоит. Потом Воронеж, Новгород и другие города.

— То есть ты теперь в разъездах постоянно будешь? — спросила Ирка. Олег кивнул. — Ну, тоже правильно. Чо тут жизнь гробить. Надо дальше идти.

— Тоже так думаю. А вы что? Какие планы? — спросил он.

— Я в Сибирь после нового года, — ответила Ирка. — Новые месторождения разрабатывать. Зарплату неплохую дают, жилье. Там еще перспектива в Москву свалить на управленческую работу, но это потом. Ща опыта бы поднабраться.

— Бля, далековато, — хмыкнул Олег. — Сама-то хочешь?

— Конечно, блядь, хочу! — воскликнула Ирка и рассмеялась. — Страну хоть посмотрю. Не все ж тут киснуть. Фею вон с собой возьму, и дернем после праздников.

Фея — Иркина половинка — нашу компашку побаивалась, была скромной и тихой. А когда все же появлялась на тусах, то от Ирки ни на шаг не отходила, что веселило всех без исключения.

— Я на год тоже тут. Сейчас в архитектурной конторе знаний наберусь, а потом хочу в Питер махнуть, — буркнул Жаба. Он давно грезил Питером, поэтому его ответ никого не удивил. Только Кир нахмурился и еле заметно покачал головой. — Лена в марте туда едет, а я в сентябре планирую.

— Что-то все по съебам, — хмыкнул Кир и закурил сигарету.

— Ну а хули? Сидеть, как ты, на жопе ровно? — хохотнула Ирка. Мы тоже улыбнулись. Кир же посмурнел, но ругаться не стал.

— А если и так? Я тут родился, вырос, вас вот встретил. Хули мне куда-то там нестись? — ответил он. — На завод вон мамкин ебарь устроит, и заебись.

— Мечта, — съязвил я. Кир поморщился и показал мне кулак. Лялька, молчавшая до этого, тихо вздохнула.

— Я с Колумбом и Викой в Европу поеду. В следующем месяце, — сказала она, заставив меня открыть рот от удивления. — Прости, что не сказала. Они мне сами недавно предложили.

— Поворот, однако, — оскалился Кир, наблюдая за моим лицом. — Дьяк вон аж жопой полыхнул, хоть и не признается.

— Я думал, что мы съедемся, — нахмурился я. — Обсуждали же. Я вон и работу почти нашел, при универе.

— Ира права, — вздохнула Лялька. — Чего тут киснуть? Сраный город со сраными людьми.

— Э! — возмутился Кир. — Ты чего буровишь, Ляль?

— Да не о вас речь, — отмахнулась она. — Просто заебало меня все тут. Хочу развеяться. Колумб хочет по европейским клубам со своей бандой покататься, может, контакты набьет. Только английский он нихуя не знает, как и все остальные. Шарик только что-то там промычать может. А я в совершенстве владею, хорошо, мамка в свое время настояла. Ну и Вика еще беременна, мало ли там помощь какая нужна будет. Прости, Миш. Не готова я еще, чтобы съехаться.

— Ладно. Потом перетрем, — буркнул я и взял со стола пачку сигарет.

— Ну а ты что, Мих? — спросил Олег, прервав неловкую паузу.

— Хуй знает, братка, — вздохнул я. — Планировал в универ на работу пойти, а теперь вот думаю, нахуй это надо.

— Ну, пиздец. Ты еще съебись, и вообще шоколад, — ругнулся Кир. Он помотал головой, когда Лаки что-то тихо ему сказала, и сжал кулаки. — Говном вам тут намазано…

— Ну а что? — тихо спросил я его. — По-твоему, идти за мечтой хуево? Жаб вон в Питер влюбился. Хуль ему наш Окурок, где из архитектуры только поебанные хрущи стоят? Или ему лучше за копейки тут въебывать и продолжать в гараже пивас хуярить? Странно ты мыслишь, Кирюха.

— Да, блядь, — снова взвился Кир. — Мы с детства вместе, вместе вон угорали, веселились, а теперь все съебываются. Давай, Олька, скажи, что и ты сваливаешь!

— Увы, да, — тихо ответила Лаки. — И ты знаешь. Мы говорили на эту тему.

— Говорили. Тебя хуй убедишь, — зло бросил он. — Можно подумать во Франции этой пиздато все так?

— Может и нет. Но возможность поработать в национальном архиве упускать не стоит, — мягко ответила Лаки. Она улыбнулась, увидев удивление на наших лицах. — Я давно с ними переписку вела. В том месяце ездила знакомиться, а потом они мне приглашение прислали. Это же сокровищница истории. Как от этого отказаться?

— Да все правильно, — кивнул я. Кир зло хрустнул кулаками. — Солёного вон с собой возьми. Пусть воздухом французским подышит и говниться перестанет.

— Предлагала. Ответ тебе известен, — вздохнула Олька.

— Ну да. Ну да, — кивнул я. — Кир, ну серьезно, хуль ты выебываешься?

— Мне здесь хорошо, — буркнул он, отодвинувшись от Лаки. — А вы валите. Пиздуйте, куда хотите.

— Педовку-то не врубай, а? — поморщилась Ирка. — Как дитё, блядь, малое. «Валите, пиздуйте».

Кир не ответил, лишь его глаза злобно блеснули. Отчасти я понимал его. Тут он был лидером нашей компашки, на районе его уважали и гопари, и другие нефоры. Халтуры, на которую он изредка подписывался, хватало и на шмотки, и на бухло, и на жизнь. Еще и бабка парализованная получала хорошую пенсию, с которой Кир тоже что-то имел. Но тут его авторитет пошатнулся, когда выяснилось, что у его друзей есть свои мысли, мечты и желания. И он не желал этого признавать. Даже Жаба, над которым Кир подтрунивал, и который заглядывал ему в рот, решился уехать. Потому что понимал, как и остальные, — его дальнейшая жизнь зависит только от него. Только Кир отказывался это принимать, и пока все радостно делились своими планами, он злобно зыркал по сторонам и глушил бухло.

— Чо, Жаба, будешь в Питере дома строить? — с издевкой спросил он, выдув уже восьмую бутылку пива. Жаба на миг напрягся и осторожно ответил:

— Не дома. Районы.

— Один хуй. А чо не здесь?

— Здесь время замерло, — буркнул Жаба, переглянувшись со мной.

— Ты чего? Доебаться решил до него? — улыбнувшись, спросил я. Но попытка разрядить ситуацию не удалась. Кир скрежетнул зубами и поднялся с дивана. — Э! Угомонись, братка. Хули бесоебишь?

— Отъебись, Дьяк, — бросил он и наклонился над Жабой, после чего похлопал того по голове. — Ну, ну. Потом один хуй приползешь обратно в наш сраный город. Хули думаешь, там тебя за человека считать будут?

— Кир! — повысил я голос, но Кир не отстал. Я видел, как в его глазах разгорается злоба. Остальные тоже притихли, с тревогой наблюдая за ним.

— Архитектор, блядь, — пьяно пробормотал Кир. — Ты — Жаба с Окурка. Им и останешься. С вечно грязной башкой, вылупленными глазами и сыкливым характером. Понял?

— Понял, — кивнул Жаба и, поднявшись, помахал остальным рукой. — Я домой, пока.

— Ром, да ладно. Он бухой просто, — ответил ему Олег.

— Ничо не бухой! — рявкнул Кир и пихнул Жабу в спину. — Пиздуй отсюда. Не брат ты нам больше.

— Хуйню не неси, а? — мрачно сказала Ирка. — Ты тут, блядь, теперь решаешь, кто брат, а кто нет?

— И ты не брат, лесба ебаная! — зло бросил Кир, заставив Ирку покраснеть.

— Пошел ты нахуй, Солёный, — заорала она и тоже поднялась со своего места с намерением ебнуть Кира по роже.

— Ребят, хватит! — встряла Лялька. — Это не смешно уже?

— Отчего же, — улыбнулся Кир, скривив губы. — Еще как смешно. Охуенные все такие. Геологи, еб вашу мать. Архитекторы. Химики. Ну простите убогого.

— В пизду, — махнула рукой Ирка. — Я эту хуйню слушать не буду. Подожди, Ром. Вместе пойдем.

— Пиздуйте, пиздуйте. Думаете, плакать кто будет? — хохотнул Кир и, дойдя до стола, взял в руки бутылку водки. Не успел я его остановить, как он высадил с горла полбутылки. — Сам, блядь, пить буду. Отъебись, Дьяк. Пиздуй, вон, к своей Ляльке. Может, перестанет тебе мозги ебать насчет папаши своего. Эка невидаль… Выебал.

— Что ты сказал? — побледнела Наташка и, вспыхнув, посмотрела на меня. — Ты ему рассказал?

— Ага. Мы твоего папку отпиздили, — рыгнув, ответил Кир. — Дьяк один хуй чо сделает. Петух, блядь.

— Уймись, Кир, — поморщился я.

— Не затыкай мне рот, — оскалился тот и сжал кулаки. В его глазах плескалось только бухло. И ненависть, которую он сейчас выплескивал на остальных. — Свалить решили? Валите. А ты к папке своему пиздуй, малая. Нехуй тут ловить.

— Он. Мне. Не. Папка! — зарычала Наташка и, схватив пустую бутылку, запустила её в Кира. — Мудак!

— Да, мудак, — вздохнул он. — Вы-то пиздатые все. Как чо, так ко мне бежали. А как нарисовалось чо, так съебывать.

— Он в говно, Мих, — покачал головой Олег. Кир тут же на него уставился мутными глазами.

— От он. Трезвенник. Когда ширялся, то ничо? А теперь стоит тут, хороший, за ЗОЖ топит. Лицемеры ебаные. Все вы.

— Нахуй, — бросил я и, схватив свою торбу, взял Наташку за руку. — Пошли.

— Идите, — грустно вздохнула Лаки. — Я побуду с ним.

— Я тоже, — чуть подумав, ответил Олег. — Хуй знает, чо он тут наделает.

— Нахуй пошли, няньки, блядь, — Кир отпихнул Лаки в сторону и, шатаясь, зашагал к двери гаража. — Сам дойду. Нет у меня братьев больше…

— Пусть идет, — махнул я рукой. — Пизды получит, может, мозги на место встанут.

— Не встанут, — покачал головой Олег и присел на диван. — Нормально же сидели.

— Все когда-то меняется, — сказала Лаки, отряхивая платье. В её глазах была грусть, а губы немного тряслись. — Каждый делает выбор.

Вернувшись домой, я рассказал Наташке, как попросил Кира помочь. Как проговорился, не справившись с эмоциями. Объяснил, почему позвал его с собой. Наташка кусала губы и молча слушала.

— Я ничего ему не рассказывал, — повторил я, закуривая сигарету. — Ты не веришь?

— Верю. Только что это меняет, — криво улыбнулась она. — Теперь все знают.

— Не все мудаки, как Кир, Наташ, — вздохнул я. — Тебе никто слова не скажет. У каждого какая-нибудь хуйня была в жизни.

— Такой не было, — она блеснула глазами и резко вытерла слезы. — Поэтому я хочу поехать с Колумбом и Викой.

— Побег — это не выход, Ляль, — покачал я головой. — Давай психолога найдем, походишь к нему. Вдруг поможет?

— Нахуй. Второй раз вспоминать я не хочу, — отрезала она.

— Побег — не выход, — снова повторил я.

— Знаю, — вздохнула она и прижалась ко мне. — Я ебанутая, Миш. Ты не представляешь насколько.

— Ну, не такая ебанутая, как Кир, — ответил я, обнимая её. — Но мы справимся. Обещаю.

Лялька промолчала. Лишь коротко кивнула и снова вытерла глаза.

Но братство Окурка рушилось на глазах, и я ничего не мог с этим поделать. Первым ушел Жаба. Он не стал ждать год, занял у Лаки денег на первое время и свалил в Питер через две недели после того разговора в гараже. Мы встретились в кафешке возле универа, куда он нас позвал. Всех, кроме Кира, который перестал отвечать на звонки и куда-то пропал.

— Эх, Ромка, — пьяно пробормотала Ирка, обнимая Жабу. Тот тоже прилично залил за воротник и, улыбнувшись, обнял её. — Ты не теряйся хоть. Питер — это хорошо, но нас-то помни.

— Вас забудешь, да, — буркнул он и рассмеялся. — Как устроюсь, адрес пришлю. Ну, почту мою вы знаете. Из аськи пока не удаляюсь. Оль, я верну все, честно. Как устроюсь.

— Забей, — махнула рукой Лаки, поднимая бокал с вином. — Пусть у тебя все получится.

— Ты пацан умный, справишься, — улыбнулся я и похлопал его по плечу. — А если чо — звони. Мы всегда впряжемся за братана.

— Рад это слышать, — кивнул он и как-то грустно обвел всех взглядом. — Странно все это…

— Жизнь не стоит на месте, Жаб, — перебил его Олег. — Иди вперед и не сомневайся. Тебе всегда был пендель нужен. Вот мы тебе его и даем. А на Кира забей. Протрезвеет и сам приползет, долбоеб хуев.

— Я хотел его позвать, а он трубу не берет.

— Да он всех игнорирует, — кивнула Лаки. — Обиделся хуй пойми на что.

— Ладно, — улыбнулся я. — Мы тут не грусть наводить собрались, а Жабу провожаем. В добрый путь, братан!

— В добрый! — хором закричали все, заставив Жабу порозоветь от смущения. Он уехал рано утром с вокзала, куда мы тоже пришли его проводить.

Лаки уехала через месяц. Мы толпой проводили её в аэропорт, но она еще долго оглядывалась и пыталась выхватить в толпе Кира. Потом грустно улыбнулась и обняла каждого из нас.

— Сырость развела, — буркнул я, когда Олька всхлипнула. — Готы не плачут.

— Еще как плачут, — улыбнулась она. — Берегите себя тут. И за дураком этим приглядите.

— Приглядим, — соврал я. Кира после того вечера в гараже никто не видел. Лишь Олег как-то раз обмолвился, что заметил его на рынке, покупающим картошку. Но тот, увидев Балалая, рванул через дорогу и исчез.

— Найдемся, Олька, — кивнул Олег, тоже обнимая Лаки. — Выкопай давай там какой-нибудь ебейший манускрипт, от которого французы охуеют и дадут тебе квартиру на Елисейских полях.

— Береги себя, баба моя, — Ирка чмокнула Лаки в щеку и тоже улыбнулась.

— И ты тоже, голуба, — рассмеялась Олька. Потом еще раз обвела взглядом спешащих на регистрацию людей и грустно вздохнула. — Не пришел.

— Да стоит наверняка где-нибудь в углу и пялится, — фыркнул я, пытаясь отвлечь подругу от грустных мыслей. — Как в дрянной мелодраме. Ладно, беги, Оль. А то сейчас все на сырость изойдут.

После Нового года, который мы традиционно встречали на хате Дим Димыча, наша компашка потеряла Ирку. Она с Феей улетела в Сибирь и долго прощаться не стала. Обняла каждого напоследок, чмокнула меня в щеку и потрепала Ляльку по голове. Прослезился только Димыч, испытывающий к Ирке странную любовь.

— Эх, такая девка, — любил он повторять, выдув пару бутылок коньяка.

— Не светит тебе, братка, нихуя, — авторитетно заявил я, смотря, как Ирка болтает с Лялькой.

— Рыцарь никогда не бросит штурмовать замок, — пафосно изрек увлекшийся ролевками и реконструкцией Дим Димыч. — Сложнее штурм — ценнее добыча.

— Ну, ну, — хмыкнул Олег. — Мечтай в одну руку, сри в другую, брат. Угадай, какая заполнится быстрее?

— Не грусти, Димка, — Ирка крепко обняла бородача и помахала нам рукой. — Найдемся!

— В добрый путь, Ириш! — ответили мы ей. И снова Кира не было рядом.

В феврале 2008 мне позвонил Балалай и, перебив, сказал срочно нестись на Речку. Я медлить не стал и, вызвав такси, поехал по указанному адресу, оставив Ляльку дома. В последнее время она стала сама не своя. Приступы хандры и депрессии усилились, а я не знал, как ей помочь. Не помогали ни фильмы, ни музыка, ни тусы у наших общих знакомых. Наташка ходила по дому букой и сутками залипала в телефоне, не обращая ни на что внимания. Но сейчас меня заботил только Балалай, голос которого был слишком взволнованным.

Когда я выбрался из машины возле старого дома на окраине Речки, то ко мне сразу направился Олег. Рядом с ним шел незнакомый мне парень, тоже, как и я, неформального вида. Когда они подошли, я увидел, что у незнакомца странно выгнута спина, будто горб, но судя по всему, парня это не смущало.

— Здорово, братка, — Олег протянул мне ладонь, и я крепко пожал её. — Знакомься, братан из моего района. Раньше тусили вместе.

— Серый, — представился горбатый.

— Миша, — кивнул я и повернулся к Олегу. — Что случилось?

— Мне тут пацаны наши, ну, шамановские, адрес притона скинули. Я как вошел и увидел, что там, сразу тебе набрал…

— Бля, Олежа, давай без лирики, — поморщился я. Серый улыбнулся.

— Короче, Кир там.

— Чего? — вылупил я глаза. — Уверен?

— Да. Вмазанный. Наглухо, братка.

— Еблан, блядь, тупорылый, — выругался я и достал из кармана пачку сигарет.

— Я помогу. Это мафоновская точка. Он тут дрянью барыжит, — вставил Серый. — Вам тут пизды могут дать, а меня знают и не тронут.

— Ладно. И на том спасибо, — кивнул я и повернулся к Олегу. — Давно он тут?

— Судя по виду, да.

Когда мы зашли в подъезд и поднялись на второй этаж, то сразу стало понятно, что здесь очередной притон. Повсюду валялись шприцы, мусор и раздавленные окурки. Воняло мочой, говном и чем-то тошнотворно сладким.

Олег пнул сидящего возле двери обдолбанного пацана и, когда тот сфокусировал на нас взгляд, сказал:

— Открывай.

— Сотка вход…

Олег наклонился и отвесил пацану затрещину. Тот протер глаза и попятился.

— Открывай, — повторил Балалай. Пацан кивнул и, кое-как поднявшись, открыл нам дверь, после чего юркнул в сторонку, чтобы не мешать.

Внутри квартиры воняло еще сильнее, чем в подъезде. Одного взгляда, брошенного в сторону кухни, хватило, чтобы меня вывернуло наизнанку. На столе куча разного говна, а под столом спала голая страшная баба, обнимавшая тощего мальчонку лет четырнадцати. От вони заслезились глаза, и я отвернулся. Олег, увидев их, поморщился.

— Хозяйка хаты, — пояснил он. — Дыши через рот, братка. Полегче будет.

— Сарай, блядь, — мрачно буркнул Серый и тут же вышел вперед, когда в коридор ввалились два тела. — Э, пацаны. Свои, расслабьтесь.

— Рыченко, ты, бля? — прищурился один, с вылупленными глазами. — Хуль пришел?

— По делам. У Мафона спроси, если интересно, — холодно улыбнулся Серый. Но лупоглазый сразу потерял интерес.

— Лады, проходите, тогда.

— Пиздец, — прошептал я, протискиваясь боком в гостиную. Олег и Серый за мной.

Кира я увидел сразу. Он лежал у балкона на обоссанном матрасе. Рядом жгут, пакет с мусором, пустая пачка из-под дешевого печенья. Глаза обдолбанные и пустые, как и глаза тех, кто валялся рядом с ним.

Там были и мои ровесники, и ребята помладше, и взрослые. Были прилично одетые и те, на ком висело рваньё. Меня начала душить злоба. Захотелось подскочить к каждому, схватить за грудки или вломить пизды. Наверное, то же самое чувствовал Олег, когда громил с пацанами очередной притон.

— Братка! Эй, слышишь меня? — Олег опустился на корточки и похлопал Кира по щеке. Тот лениво посмотрел на друга и попытался улыбнуться.

— Ба… ла… лай, — пробурчал он и так же нехотя посмотрел на меня. — Ми… ха.

— Ага, — вздохнул я, присаживаясь рядом. — Пошли домой, Кир.

— Не… нахуй, — выдохнул он. Олег скривил губы и неожиданно отвесил Киру леща. — А…

— Хуй на, дебил. Вставай, блядь, давай, — ругнулся он и рывком поднял Кира на ноги. — Мих, помоги. Он тяжелый, пиздец. Серёг, вызови такси к дому, не в падлу.

— Окей, — хмыкнул Серый и отошел в сторонку. Мы с Олегом, подхватив Кира под руки, потащили его в коридор. Кир не сопротивлялся. Только что-то мычал, пердел и в итоге обоссался.

— Еб твою мать, Солёный, — фыркнул Олег, когда вляпался в кучу какого-то говна. — Если я подцеплю какую-нибудь хуйню, я тебя отхуярю до синевы подзалупной, отвечаю. Хуй же отмоешься теперь, Мих…

— Нахуй… поди, — пьяно рассмеялся Кир. Но мы с Олегом упрямо тащили его к выходу.

Естественно, таксист полез в залупу, когда увидел, кого ему предстоит везти. Но Олег быстро сунул тому тройную сумму за поездку, и проблема была решена. Погрузив Кира на заднее сиденье и подстелив ему под голову пакет, Олег повернулся к таксисту и спросил:

— Знаешь, где новый центр реабилитации? — таксист кивнул. — Вези туда быстро.

— Если заблюет…

— Вези, блядь, дебил! — рявкнул я. — Не видишь, хуево пацану. Заблюет — помоем.

Еще через пару часов мы сидели с Олегом в подсобке центра и пили спирт. Балалая там хорошо знали, поэтому, как только он вылетел из машины, его уже встречал десяток людей. Кира забрали и увезли в один из кабинетов, а мы, отходя от визита в притон, отправились в подсобку, где один из знакомых Олега выдал нам бутылку спирта, бутылку воды и два стакана.

— Нахуя он так? — спросил у меня Олег, опрокидывая внутрь стакан. Он поморщился, закусил лимоном, который нашелся в холодильнике, и вздохнул.

— Дурак потому что, — буркнул я, чиркая зажигалкой и подкуривая сигарету. — Решил либо, что мы его бросаем. Дебила кусок. Ему, чо, много надо, чтобы вмазаться. Матери на него давно похуй, где он там и с кем шляется. Я заходил пару раз, так она плечами жмет и все. Блядь, Олег. Почему все по пизде пошло, а? Нормально ж все было.

— Не, братка. Не нормально, — мотнул головой Олег. — Мы себе цель нашли, а он нет. Оттого и бесился постоянно. Злился, что мы лучше, чем он.

— Ему тут помогут? — спросил я и тоже выпил. Спирт, пусть и разведенный, обжег горло и наполнил голову жаром.

— Постараются, — уклончиво ответил Балалай и пояснил, когда я поднял бровь: — От него зависит, Мих. Мы сюда всех привозим, кого в притонах находим. Кто-то на поправку идет. А кому-то это нахуй не надо. Сам же понимаешь, нашего желания мало. Ты не представляешь, сколько народу обратно в это болото возвращается. Наши их лечат, обувают, одевают, кормят, а они снова туда же. Потому Шаман и хочет жестко с этими пидорами бороться. На последней сходке он готов был нахуй всех послать, когда ему сказали на некоторые точки не залупаться. Мол, люди там серьезные и такой шухер им не нужен. Деньги, блядь, важнее, понимаешь?

— Ага, — кивнул я и, чуть подумав, повертел в руках телефон. — Нашим будем говорить?

— Не стоит, думаю, — хмыкнул Олег. — Сорвутся же, приедут. Да толку-то. Лучше мы его попробуем вытянуть. Психолога подключим, пусть мозги ему проветрит, идиоту, блядь. А притон тот снесем, нахуй. В пизду запреты. Шаман поддержит, уверен. Видал того пацаненка с бабой на кухне?

— Ага, видел.

— Она его за дозняк продавала. Любому желающему. Мы подключились, пиздюка в органы опеки отдали, так он съебался. Обратно к маме, блядь... Знаешь, братка, я порой сомневаюсь. Помогать им или жечь этих блядей каленым железом. Как думаешь?

— Не знаю, — честно ответил я. Олег, чуть подумав, вздохнул.

— Вот и я не знаю, — хмыкнул он и разлил спирт по стаканам. — Будем.

— Будем, — я выпил и тоже закусил лимоном.

Весной универ отправил меня в Москву на конференцию молодых химиков, которая продлилась три дня. Толком погулять по городу не удалось. Я морально вымотался, устал и дико хотел спать. Понемногу в голову стали закрадываться мысли, что я занимаюсь не тем. Химия, некогда любимая в школе, стала костью в горле, и я занимался ей только ради того, чтобы содержать себя и Наташку. Даже в поезде я не мог уснуть, понимая, что завтра снова на работу, снова торчать над пробирками и слушать сплетни старых бабок, которых университетское руководство почему-то не увольняло, хотя у них давно песок из пизды сыпался.

Ирка, позвонившая мне на второй день конференции, сразу уловила недовольство в моем голосе. У нее, наоборот, все было хорошо. Она носилась по Сибири, как буйная важенка, заводила знакомства и в ус не дула. Я не стал ей рассказывать про Кира, сказав только то, что с ним все в порядке. То же самое говорил и Олег, если ему кто-нибудь звонил. Лишь Лаки сразу просекла пиздеж, о чем и сообщила мне в привычной ей меланхоличной манере.

— Я догадывалась, что он снова вмажется, — вздохнула она, когда я рассказал, как мы вытаскивали Кира из притона. — И я предупреждала его.

— Он просто дурак, Оль. Тебе ли не знать.

— Нет, Мишка. Он не дурак. Он конченный дебил, — хмыкнула она. — Я звала его с собой. Предлагала варианты, чем ему заняться. Но хуй там плавал. Ты знаешь Кирилла не первый день. Я тоже. Он сделал свой выбор, мы сделали свой.

— Жестко.

— Жестко, — согласилась она. — Если ты думаешь, что мне не тяжело и я не переживаю, то ошибаешься. Я давно поняла, что его не изменить. Только вы пытались постоянно, а ему это нравилось. Нравилось быть центром компашки. А когда компашка посыпалась, он первым сломался. Я чувствую, что ты тоже на грани, Миш. Борись, как бы плохо ни было. Не дай жизни и городу сломать себя.

— Наверное ты права, Оль, — криво улыбнулся я, смотря в окно поезда на пролетающие поля. — Спасибо.

— Звони мне, если почувствуешь себя плохо, — предупредила она. — Серьезно. Я всегда на связи для вас.

— Хорошо. Береги себя, — ответил я и нажал отбой. А в голове всплыли давно забытые слова Леськи.

«Будет и плохое, Мишка. А потом темнота» …

Вернувшись из командировки домой, я удивленно замер в центре гостиной. Кровать была не застелена, на кухне в раковине лежала грязная посуда, а цветы на подоконнике поникли, словно их давно не поливали.

Хмыкнув, я закурил и открыл кладовку. Наташкина сумка была на месте, как и её личные вещи. Не было только зубной щетки и самой Ляльки. Вздохнув, я набрал её номер, но услышал лишь длинные гудки. Ночевала у подруги, или Вика с Колумбом вернулись?

— Олеж, а ты ко мне не заглядывал, пока я в Москве был? — спросил я, набрав номер Олега и дождавшись, когда тот ответит.

— Раз заходил, никто дверь не открыл. Хотел у тебя инструменты взять. Ирка попросила матери её помочь, а что?

— Да не, все нормально, братка. Давай, созвонимся.

— Давай, — ответил Олег, и послышались короткие гудки. Положив телефон на прикроватную тумбу, я присел на край дивана и закурил еще одну сигарету. Конечно, Лялька могла и правда к подругам свалить, не предупредив, но в груди начал разгораться огонек сомнений. Уж что-что, а цветы свои капризные она никогда не забывала полить.

Не пришла Лялька и на следующий день, хотя знала, что я вернусь из командировки. Звонки по её знакомым тоже ничего не дали. Последнее время Лялька не выходила из дома и ни с кем не встречалась. Колумб все еще был в Европе, поэтому к ним она никак не могла слинять.

Подождав до вечера, я оделся и вышел на улицу. Постоял чуть у подъезда, потом хмыкнул и набрал номер такси.

— Ленинцев, восемнадцать, — сказал я таксисту адрес и, откинувшись на спинку, уставился в окно, пока машина неслась по проспекту к дому Лялькиной матери.

Я сел напротив подъезда на ту самую лавочку, где мы с Киром когда-то поджидали Наташкиного отчима и снова закурил. Я видел окна их квартиры, на кухне горел свет, а форточка была открыта. Стемнело быстро, а я все так же сидел на лавочке, не рискуя войти и позвонить в дверь пятьдесят седьмой квартиры. А потом увидел Наташку.

Она зашла на кухню, одетая в тот темно-синий халатик, который я ей подарил на Восьмое марта. Я видел, как она, улыбаясь, ставит на огонь чайник. Потом закуривает сигарету и подходит к окну. Я сидел в тени, и с яркой кухни меня точно не было видно, однако чувствовал себя, как детектив-неудачник из сраных нуарных фильмов.

Наташка заварила чай, и тут на кухню вошел знакомый мне черноволосый мужик. Её отчим. Он тоже улыбался, а потом провел рукой по спине Наташки и ущипнул её за задницу. Но та в ответ громко засмеялась и легонько, словно шутя, отпихнула мужика в сторону. Побледнев, я чуть не свалился с лавочки, когда Наташка прильнула к мужику и, привстав на цыпочки, жадно его поцеловала. Он поднял её и подсадил на стол, после чего развязал поясок халатика. Я скрипнул зубами, выбросил окурок и, спрыгнув, направился в подъезд. Пять ступеней, коричневая дверь с цифрой «пятьдесят семь», звонок, трель, скрежет замка.

— Здравствуйте. Чем могу помочь? — вежливо поздоровался мужик, открыв мне дверь. Я успокоил дыхание и процедил:

— Позови её.

В его глазах снова мелькнул ужас. Он узнал мой голос и попятился в коридор. Послышались звуки шагов, и я увидел Наташку. Она, остолбенев, смотрела на меня, а я, нахмурив брови и закусив губу, на неё. Затем, глубоко вдохнув, тихо сказал: — Оденься и выйди. Надо поговорить.

— Миш…

— Не заставляй меня входить, — чуть повысив голос, ответил я. Наташка переглянулась с отчимом и, кивнув, накинула на себя черный бомбер с нашивкой «Dimmu Borgir». Еще один мой подарок.

На улице мы десять минут простояли молча. Наташка куталась в куртку, а я курил и смотрел в окно её квартиры. Отчим маячил на кухне и то и дело выглядывал, чтобы проверить, все ли хорошо.

— Ты напиздела, да? — хрипло спросил я. Наташка, спрятав глаза, коротко кивнула. — Давно вы третесь?

— Да, — тихо ответила она. Я сжал кулаки и шумно выдохнул. — Я не знала, как сказать, Миш.

— Он тебя не ебал, да? То, что ты мне заливала у Лешего, обычный пиздеж, так? — спросил я. Она мотнула головой.

— Я влюбилась в него еще в седьмом классе. Его это пугало, хотя я видела, как он смотрит на меня. Но он был верен мамке. Однажды, когда я зашла к ним в спальню голая, он чуть не сбежал. Даже записку оставил на столе. Но не сбежал. Остался.

Я молчал, смотря поверх её головы и еле сдерживаясь, чтобы не заорать.

— Я тоже перестала лезть к нему, хоть и дико ревновала, когда слышала, как они с мамкой ебутся в спальне, — равнодушно продолжила Наташка. — А после выпускного он пришел ко мне в комнату. Мамка чуть не спалила нас тогда, но обошлось. Хотя она подозревала. Стала выгонять меня из дома, обвинять, орать. Я тогда психанула, спиздила деньги и в Москву на концерт поехала. Там с тобой познакомилась и с остальными. Понимала, что неправильно все это, пыталась стать нормальной девчонкой, пыталась полюбить тебя и полюбила.

— Пиздеж, — процедил я. Наташка грустно улыбнулась и покачала головой.

— Нет, не пиздеж. Можешь не верить, но я тебя правда полюбила. И мучилась от ревности, когда приходила в гости и видела, как они обжимаются.

— Понятно, — вздохнул я. — И выдумала ту сказку, блядь. Слезы еще твои… А я повелся. Кира потащил с собой.

Продолжение главы в комментариях.

© Гектор Шульц

Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая

Кто говорит, что у неформалов черные сердца, — безбожно пиздит. Мы — такие же люди, из плоти и крови, со своими тараканами. Мы тоже можем любить и ненавидеть.

В нашей компашке самым любвеобильным был Кир. Но оно и неудивительно, потому что бабы на него сами липли. И это несмотря на то, что Кир был страшным, что пиздец. Для него сказать «я тебя люблю» было сродни «дай сигарету». Кир часто этим пользовался, чтобы затащить в кровать тех, кто противился его чарам. А наутро, когда чары рассеивались, Кир снова превращался в мудацкую версию себя. Однако нас больше всего веселили его заигрывания с Лаки.

Странные это были попытки завязать теплые чувства. Каждому было понятно, что Кира тянет к Лаки, да и Олька не скрывала своей симпатии к нему. Они частенько обжимались на тусах, постоянно сидели рядом, держались за руку, а однажды мы спалили их целующимися. Но не больше. Лаки не позволяла Киру пересекать определенных границ, а тот порой бесился и закручивал очередной роман ей назло, на что меланхоличная Олька реагировала, как и подобает готам. Похуистично.

— Странные вы, — буркнул я как-то Ольке, когда мы сидели на крыше моего дома втроем: я, она и Лялька. Было это в середине марта 2005, когда зима резко сдала позиции, выглянуло солнышко, и на деревьях набухли жирные почки. У меня был ключ от двери на крышу, и мы частенько пользовались этим. Полтора месяца назад случилась та странная вписка у Черепахи, где Кир с Олегом вмазались, и на почве этого мы демонстративно с ними не разговаривали. Друзей корежило, но они сами понимали, что проебались и наказание заслужено. Лишь Жаба работал на два фронта, как обычно.

— Почему странные? — отстраненно улыбнулась Олька, смотря на меня и Ляльку, которая прижалась к моему плечу и изредка прикладывалась к термосу с горячим кофе и коньяком.

— Видно же, что тебя тянет к Киру, — ответил я. — Да и он тоже к тебе тянется.

— Однако ж вы один хуй порознь. Вроде вместе, но все же нет, — поддакнула Лялька. Лаки задумалась, потом достала пачку и закурила тонкую мятную сигарету.

— Я и сама не знаю. Да, тянет. Есть одно «но», правда, — чуть подумав, сказала она.

— Типа, разные слишком?

— Да, — кивнула Олька. — Для меня отношения — вещь серьезная. А для Кира — побухали, поеблись, поспали. Я однолюб, Мишка. Если с кем-то встречаюсь, то все, кроме этого человека, перестает для меня существовать.

— Ну да, — хмыкнул я, смотря, как солнце плавно садится за полуразрушенные здания промзоны. — Кир, сколько я его знаю, нихуя не такой. Больше всего он любит только свободу. Поэтому вас так контачит. Никто не хочет идти на уступки.

— И пиздострадаете дальше, — снова вставила свои пять копеек Наташка, заставив Ольку рассмеяться.

— Ну а ты чего? — вдруг спросила меня Лаки. — Думаешь, это так незаметно?

— Что именно? — удивился я, слегка покраснев.

— Ты с девушками подчеркнуто холоден. Уж я-то вижу, — улыбнулась она. — Такое ощущение…

— Будто боишься подпустить их ближе, — добавила Лялька, и девчата синхронно рассмеялись. Я тоже улыбнулся и заправил за ухо выбившуюся прядь.

— Есть децл, — кивнул я. — Это из детства, когда мы с Киром еще пиздюками были. Он купался в женском внимании, а на меня никто не смотрел. Была у нас в классе девчонка одна, нравилась мне сильно. Алиса Изотова. Красивучая…

— И? — подтолкнула меня Олька, сдерживая улыбку.

— Я ей постоянно знаки внимания оказывал. То книжку на восьмое марта подарю, то цветок украдкой на парту положу, то валентинку выстругаю с помощью мамки. Она знала, что это от меня подарки, но смотрела всегда как на говно. Потом как-то раз на физкультуре она к Киру подошла, притянула к себе и поцеловала. Смачно так, с языком. У меня на глазах. Эх, блядь, меня перемкнуло. Я чуть Кира не отпиздил прямо там, — усмехнулся я, закуривая сигаретку. — А когда она сказала, что он лапушка, то меня накрыло. Я из школы свалил, домой заперся и часа три прорыдал в подушку, гадая, хули со мной не так.

— Ты? Рыдал? — удивилась Лялька, а потом покачала головой, когда я кивнул.

— Тогда таким был. Ранимым, как мамка говорила всегда. Потом первая любовь случилась. Классе в восьмом, кажется. В доме напротив Оля Карпынцева жила. Мы с ней прям как родственные души. Одинаковые книги любили, одинаковую музыку. Я тогда по Мурату Насырову перся и Отпетым мошенникам. Да, да, — рассмеялся я, увидев удивление на лицах девчат. — Хуль вы думали? Мы с пеленок что ли металом прониклись? С Олей тогда первый поцелуй случился, потом отношения, любовь. А через год поймал её в подъезде, где она ебалась с Хреном. Уебаном нашим местным, он боксером был. Захожу в подъезд с цветочками, думал, порадую. А тут на тебе: бабу мою на подоконнике гопарь ебет. Я тогда пизды получил, с кулаками на него полез, а он «кээмэс» по боксу же. Въебал мне так, что чуть башка в трусы не провалилась. Я с лестницы слетел и ребро сломал до кучи. Потом через пару дней Ольку выцепил и спросил за случившееся. Она отпираться не стала и сказала мне, блядь, то, от чего я в осадок выпал. «Ты», говорит, «слишком нормальный. Чистый такой, добрый». А ей, оказывается, ебанца была нужна. Экстрим и всякая такая хуйня.

— Да ну, бред, — мотнула головой Лялька, странно покраснев. — Не бывает так.

— Бывает, — поддержала меня Лаки. — Ты не представляешь, сестренка, сколько говна у баб в головах. Ну, и что дальше?

— А хули дальше? После школы я в универ поступил, редко пересекались. Потом от Рыка, старшого нашего, узнал, что Хрена посадили. Он Ольку по синей волне отпиздил, а та умерла от побоев. В нем дури дохуя было, а синька вообще грани стерла. Наши старшие потом сходняк собрали и постановили Хрена ебнуть, когда он откинется. Олькиного папку уважали, хоть он и ментом был. Никогда не беспределил и к нам, пацанам, хорошо относился. Да и её многие знали с детства. Да вот хуй что получилось в итоге. Хрен вроде как на зоне вены себе вскрыл, а Рык особо не распространялся, что, как и почему. Но мне похуй было. Сдох, и правильно. А бабы? Ну, были еще отношения, но до любви дело не доходило. Я всегда стопорил, а когда девок клинить начинало, расставался.

— Многое объясняет, — хмыкнула Лялька, снова прижимаясь к моему плечу.

— Не бери в голову, малая, — усмехнулся я. — То старье старое и мхом уже поросло. Надо с Жабы пример брать.

— А что Жаба? — спросила Лаки.

Жаба, будучи страшным, отношения искал по-другому. Не обладая харизмой Кира, он брал подвешенным языком и врожденной грамотностью. Когда в «Черное солнце» стали постоянно завозить свежие выпуски «Dark City», Жаба первым бежал за новинкой, а потом, вооружившись фломастером, изучал почту.

Слишком красивых девчонок он игнорировал, понимая, что писем у тех будет жопой жуй и его письмо просто затеряется среди остальных. А вот серых мышек и пиздострадальных готесс Жаба сразу брал в оборот: обводил адрес фломастером, а потом приступал к написанию «наживки», как он называл первое послание.

Его письмо, высокопарное, наполненное пространными философскими мыслями, находило отклик у «не таких, как все». Серые мышки, готессы и неуверенные в себе девушки заваливали почтовый ящик Жабы ответными письмами на десяти листах. Кто-то присылал фото, и тут уже Жаба отсеивал тех, кто, по его мнению, был недостаточно хорош. Отдельно Жаба складывал письма девушек из нашего города. Им он сочинял более яркие и сочные поэмы, а в конце всегда вкладывал свою фотографию. Единственную приличную, которую ему сделала Ирка, и на которой Жаба выглядел вполне неплохо и по-неформальному загадочно.

Если кто-то соглашался на свидание, то Жаба напяливал лучшие шмотки, брился, мылся и скоблил сальную башку несколько раз перед выходом, а как только встречал объект своего интереса, то в дело вступал подвешенный язык. Жаба забалтывал и гипнотизировал девиц так, что те напрочь забывали о его отталкивающей внешности, о небольшом росте и вылупленных лягушачьих глазах. Но я, наверное, слукавлю, если скажу, что Жаба был отстойным. Нет, конечно. Он действительно прекрасно разбирался в музыке, причем не только тяжелой. Был начитан и мог по памяти ебануть какое-то древнее стихотворение на французском почти без акцента. Да и с девушками он тоже преображался. Исчезала его придурошная манера лебезить перед кем-то, исчезала злоба и напускная суровость. Однажды мы с Киром встретили Жабу в центре с очередной пассией. Они сидели на лавочке в обнимку, причем Жаба что-то без умолку шептал девушке на ушко, а та, разомлев, лениво покачивала ножкой.

— Давай подъебем? — глаза Кира загорелись, а в голосе прорезались визгливые нотки. Я посмотрел на него, как на дебила, и покачал головой.

— Совсем ебу дал? Это ж наш братан. Зашквар его перед телкой позорить, Кир.

— Да ладно! Новую найдет, — не унимался Солёный. В итоге я треснул его кулаком в плечо и снова покачал головой.

— Хорош, а? Доебаться хочешь? Погнали вон к маяку, там гопоты до жопы. Отведешь душу без проблем.

— Скучный ты, Дьяк, — вздохнул Кир, тоскливо смотря на Жабу. — Поздороваемся хоть пойдем.

— Без выебонов только. Увижу, что лишка двигаешь, я тебе пизды дам, — усмехнулся я. Кир тоже улыбнулся, понимая, что пизды я могу ему дать только во сне. И то не факт.

— Ладно. Чо я, совсем двинутый что ли? — нехотя согласился он, и мы вышли на дорожку парка.

Проходя мимо Жабы, я увидел, что тот напрягся, а в глазах появилась растерянность и тревога. Но мы с Киром, широко улыбнувшись, подошли, протянули руки и, получив рукопожатие опешившего Жабы, пошли дальше.

— Видел, как его глаза загорелись? — усмехнулся я. Кир скривился и кивнул. — А ты его чморить собрался. Блядь, вот не знал бы я тебя, дурака, точно бы нахуй послал давно.

— Братанов нахуй не посылают, Миха, — буркнул он и толкнул меня в бок. — Где ты говоришь гопота кучкуется?

— Спасибо, что не чудили, — тихо сказал мне Жаба вечером, когда мы сидели в промке, пили пиво и слушали «Catharsis» на Иркином бумбоксе. Он вздохнул и пояснил на мой вопросительный взгляд: — Я видел, что Киру неймется. Наверняка ты ему мозги вправил.

— Не за что, братка, — улыбнулся я, похлопав Жабу по плечу. — Как догадался-то?

— Я Кира как облупленного знаю, — буркнул тот. — Его водкой не пои, дай доебаться до кого-нибудь.

— Хорошая девушка, — сказал я, смотря на то, как Кир лихо отплясывает под «Симфонию Огня». — У вас серьезно все?

— Не смейся, но да. Мы давно уже знакомы. Сначала списывались почти год, теперь вот встречаться начали. Ты ж понимаешь, Мих, почему я не привожу её? — с надеждой спросил Жаба. Чуть подумав, я кивнул.

— Все нормально. Если девчонка хорошая, то пока незачем её сюда тащить. Кир, он порой ебнутым бывает. Ладно Лялька, она с ним на концерте познакомилась и сразу приняла. А твоя девчонка может не понять. Поэтому забей и просто наслаждайся, Ром. Может, и сведем как-нибудь. Когда по цивилке соберемся.

— Спасибо, — тихо и как-то по-доброму сказал он. Улыбнувшись, я посмотрел на него и впервые увидел другого Жабу. Тот озлобленный и вечно недовольный коротышка куда-то исчез. Вместо него рядом со мной сидел друг.

Ирке было сложнее найти любовь, но и она худо-бедно справлялась. После вписки у Черепахи она полгода встречалась с Эльзой, той тощей девчонкой, которую Ирка затащила в комнату после нас с Леськой.

Эльза — любительница Бодлера, красного вина и свечей. Когда Ирка заявилась с ней к Киру в гости, то мы поначалу напряглись. Но стоило девушке выдуть бутылку красного, как из неё полезли демоны, нехило нас удивившие. Сначала она залезла на стол, потом выдала что-то из малоизвестного Бодлера и раннего Рембо, после чего подошла к Ирке и призналась ей в любви. Я впервые видел Ирку такой растерянной. Подруга детства глупо улыбалась, вертя в руках эмалированную кружку с самогоном, и переводила удивленный взгляд с Эльзы то на меня, то на Кира, который тихо уссывался в уголке.

— Ну, заебись, — довольно сказал Кир, хлопнув себя ладонью по колену. — Пополнение в семействе. Осталось, чтобы Жаба притащил свою бабу и познакомил её с нами.

— Погодь, а остальные? — нахмурился я, подразумевая Лаки, Балалая и Ляльку. — Типа, у них кто-то есть?

— Бля, не будь такой пиздой, Дьяк, — фыркнул Кир. — Тут у каждого уже половинка образовалась, хоть эти половинки еще нихуя не догоняют, что случилось.

— Ну-ка поясни, — потребовала Лаки, уперев руки в боки. — Это у кого тут половинки появились?

— Олег вон со своей пассией на диване валяется, — Кир кивнул в сторону Балалая. Тот блаженно улыбнулся и, зажав между пальцами косяк, поднял вверх большой палец. — Покурил, подрочил и счастлив. Лялька с Дьяка глаз не сводит, слепой он хуй.

— В смысле? — вспыхнула Наташка, подскочив с табурета. Кир рассмеялся и пожал плечами, как бы говоря: «Есть еще сомнения»?

— Лаки по мне сохнет, тут и к гадалке не ходи. Кривляется только, да счастье свое принять не желает, — усмехнулся он.

— Аж высохла, блядь, вся, — фыркнула Олька, но в итоге махнула рукой и тоже рассмеялась. — Ну тебя.

— Ну а Дьяк? — ехидно спросила Лялька с вызовом смотря на меня. Кир прищурился и так же ехидно оскалился.

— А у Дьяка амуры с Леськой вроде.

Наташка снова покраснела, и я грешным делом подумал, что она сейчас Киру голову пустой бутылкой разобьет.

— Не слушай эту пьяную рожу, — ответил я. — Леську я пару раз после вписки видел, и все.

— Ну да, — усмехнулся Кир. — Я так и говорю.

Мы оба лукавили, потому что на прошлой неделе тусили дома у Дим Димыча и Леськи. Их родаки свалили в Москву за шмотками, и Дим Димыч ожидаемо устроил семейные посиделки для своих. Народу набилось не сильно много, потому что Димыч строго предупредил, чтобы все было чинно. Помимо меня, Кира и хозяев пришел Лялькин знакомый — Колумб и его девушка, Вика, которую Леська хорошо знала. Под конец вечера заявился Аспид, но Дим Димыч спустил его нахуй с лестницы, когда тот попытался ужом проскользнуть в квартиру.

— Заебал, блядь, — ругнулся он, возвращаясь в гостиную, где мы сидели полукругом и под переливы гитары Колумба потягивали хороший алкоголь, запасов которого у отца Димыча было в избытке.

— Аспид опять приперся? — спросила Леська, по привычке повиснув на мне.

— Ага. Как крыса, блядь, — ответил Дим Димыч. — Вроде не трепал никому, а эта хуйня нашла же, блядь, дорогу. Дьяк, дай коньяк, а?

— Держи, — кивнул я и, протянул ему бутылку. — Дим, а батя ваш кем работает?

— Шмот в торгушку поставляет, — ответил бородач, наливая себе полный стакан. — А чо?

— Да бухло неплохое, — хмыкнул я, рассматривая этикетку «Remy Martin».

— Пей, друже, — рассмеялся он. — Там в комнате еще есть. С водкой Черепахи не сравнится, конечно.

— С этим говном ничего не сравнится, — буркнул Кир, игриво посматривая на Леську. — Олеся Дмитриевна, не желаете ли на балкончик проветриться сходить? Выкурить сигарету, поговорить о современных бардах?

— Перебьешься, Солёный, — хохотнула Леся, заставив заржать и Дим Димыча с Колумбом. Кир в итоге тоже улыбнулся и поднял руки. — Мой кавалер сегодня Миша.

— Тогда пойдем покурим, — подмигнул я ей и, поднявшись, протянул руку. Гибкая Леська поднялась с пола с грацией дикой кошки, после чего, покачивая бедрами, пошла на кухню. Кир, завистливо посмотрел ей вслед и причмокнул губами.

— Хороша девчонка, — пихнул он в бок Дим Димыча. — Не боишься, Диман, что на сестренку кто засмотрится?

— Не-а, — даже не думая, ответил бородач, поднимая кулак. — Уебу. А если не уебу, Леська сама ебнет. Зря что ли на рукопашку ходила в детстве. А чо, проверить хочешь?

— Не, ты чо, — миролюбиво отшутился Кир, а потом поник, заставив меня заржать. — Как она, блядь, моим чарам противится? Ума не приложу.

— Все просто, Солёный, — вздохнул Дим Димыч, протягивая Киру стакан с коньяком. — Ты ж страшный, как залупа Черепахи. А Леська смазливых любит. Видал, как у Дьяка прядки свисают сексуально? Я аж сам еле сдерживаюсь. Так что не вариант тебе совсем, друже. Не вариант. Выпей лучше.

Стоя на балконе, я обнял Леську и закурил две сигареты, одну из которых протянул ей. Прохладный ветерок развевал волосы, но внутри мне было жарко. Я чувствовал тепло Леськи и от этого заводился еще сильнее. Она это чувствовала, потому что с каждым порывом ветра прижималась ко мне все сильнее, изредка тихонько посмеиваясь. Правда потом она вздохнула и, развернувшись, обняла меня за шею и посмотрела в глаза.

— Ты хороший, Мишка, но сам же понимаешь, что у нас все не по серьезке, да?

— Почему? — криво улыбнулся я.

— Было хорошо, но пора завязывать, — тихо сказала она. Я, почувствовав себя задетым, нахмурился.

— А чего так? — спросил я. Леська грустно улыбнулась и чмокнула меня в щеку.

— Не хочу привязываться. Знаю, что потом будет, вот и не хочу, — ответила она. Я на миг отстранился, но Леська прижалась ко мне и покачала головой. — Подожди. Не сегодня, глупенький. Сегодня мне нужно тепло.

Мы заняли комнату родителей Леськи и Дим Димыча. Сначала просто легли на кровать, и я обнял Леську, прижав к себе. Потом она сама потянулась ко мне губами, а я ответил на поцелуй. Робко и нежно, не так, как было на хате у Черепахи. Этот раз я и правда запомнил надолго и помню до сих пор. Помню каждое прикосновение, каждый поцелуй и каждый Леськин стон, когда мы обессиленные отрывались друг от друга, чтобы после перекура снова слиться вместе.

Под утро, когда солнце заглянуло в комнату, мы лежали на кровати, сбросив одеяло на пол. Леська, закинув ногу на меня, поигрывала свободной рукой с моим кулоном в виде Кольца Всевластья, а я легонько поглаживал её по спине и улыбался, когда мурашки бегали под пальцами. Мы молчали, просто наслаждаясь теплом друг друга, и думали о своем. Я не знал, о чем думала Леська, но сам я гонял в голове её слова о привязанности. Сейчас я осознавал, что тоже не хотел привязываться к ней, как и к остальным девчонкам в моей жизни. Просто Леська меня опередила, и из-за этого было вдвойне некомфортно.

— У меня бабушка колдуньей была, — неожиданно сказала Леська. Я стоял у окна и, курив, рассматривал её обнаженное тело.

— Хочешь сказать, что у меня хуй отвалится? — усмехнулся я, заставив её рассмеяться. Правда, Леська быстро скорчила серьезную мордашку.

— Если бы ты меня обидел, то да, отвалился бы, — ответила она. — Просто мне бабушкин дар тоже достался. Не такой сильный, но я вижу то, чего другие не видят.

— И что ты видишь? — улыбнулся я. Выбросив окурок в окно, я вернулся в кровать и притянул Леську к себе, с удовольствием ощутив, как напряглась её грудь. — Давай только что-нибудь хорошее, а? У меня говна в жизни и так хватает.

— Хорошее будет, — уклончиво ответила Леська, смотря мне в глаза. Она взяла мою руку и прижала к губам, а когда отпустила, то тихонько добавила: — Будет и плохое, Мишка.

— Куда без этого, — вздохнул я.

— Но я знаю еще кое-что.

— Что? Кир окажется пидором и трахнет Жабу?

— Нет, — рассмеялась она и снова я подивился тому, с какой скоростью Леська меняет маски. — Вижу, что мы еще встретимся.

— И что потом?

— Потом темнота, — неопределенно буркнула она и улыбнулась. — Не знаю я, что будет потом. Но мы обязательно еще встретимся. Будь уверен.

— Поверю на слово. А теперь иди сюда, колдунья моя кареглазая, — рассмеялся я и поцеловал Леську. Она охотно откликнулась на ласку, и еще через минуту мы растворились в тепле.

Я тенью скользнул на кухню утром и вздрогнул, увидев за столом улыбающегося Дим Димыча. Бородач был в любимой майке «Helloween» и с аппетитом уминал яичницу. Поежившись, я неловко кивнул ему и присел на табурет, после чего взял из пачки на столе сигаретку.

— Блядь, Миха, да расслабься ты! — вздохнул Дим Димыч. — Типа, мне чо, отпиздить тебя надо?

— Ну, я с твоей сестрой мутил вроде как, — осторожно ответил я, заставив бородача заржать.

— У нас свобода, братан. Леське самой виднее, — улыбнулся он, а потом посерьезнел. — Если узнаю, что обидел её, то да — отхуярю. Тут уж не обессудь.

— Разве её можно обидеть? — хмыкнул я и подцепил вилкой огурчик из банки, которым тут же весело захрустел.

— Ты удивишься, но можно, — серьезно ответил Димыч. — Она хорошая, просто везет ей на мудил всяких.

— А я не мудило? — спросил я. Дим Димыч усмехнулся, утер жирные губы и покачал головой.

— Мудилу батиным коньяком я бы поить не стал, — сказал он. — Кир, кстати, свалил. Три часа назад, когда вы там стены сотрясали.

— Говнюк, — буркнул я. — Обиделся что ли?

— Хуй его знает. Сказал, что с Балалаем забился куда-то сгонять. Вот и убёг.

— Точно, — вспомнил я. — А Колумб с Викой?

— Спят еще. Но зная их, спать будут до обеда точно. Ты чо как? Валишь тоже?

— Ага. В универ надо.

— Эт правильно, — жуя яичницу, ответил Дим Димыч. — Леська вон тоже завтра сваливает.

— Сваливает? — удивился я. Бородач хлопнул себя по лбу и неловко на меня посмотрел.

— Не сказала, да? Засранка, блядь. А я потом расхлебывай. Она ж в Питере учится. Вот и уезжает завтра.

— Теперь понятно, — кивнул я, вспоминая Леськины слова на балконе.

— Чо понятно?

— Забей. Наши замуты.

Димыч кивнул и тоже захрустел огурчиком.

— Батя ей выбил пару месяцев отгула, — виновато попытался объяснить он молчание сестры. — А ща — все. Учеба, работа, жизнь, хуе-мое, сам понимаешь.

— Ага. Понимаю, — кивнул я и, докурив сигарету, раскрошил окурок в пепельнице. — Ладно, Дим. Давай. Погнал я, а то автобус проебу опять.

— Не проебешь, братан. Они часто ходят. Чо, концерт в силе?

— В силе. Созвонимся, — я пожал ему руку и отправился в коридор одеваться. И лишь на улице, закурив еще одну сигарету, я оглянулся и посмотрел на окно спальни, где провел ночь. Увидев Леськин силуэт, я улыбнулся, помахал ей рукой и, развернувшись, побрел к остановке.

Наташка после вписки у Черепахи тоже вела себя странно. Она часто огрызалась, если кто-то заводил разговор про любовь, и мрачно смотрела на каждого, кто пытался меня обнять. Тем вечером на промке, когда тема снова всплыла, Лялька вспылила, услышав про Леську.

Конечно, я понимал, что у Наташки есть ко мне какие-то чувства. Но она до сих пор была для меня загадкой, которую я не мог разгадать. В какие-то дни она была весела и приветлива, да так, что порция её добра долетала даже до Жабы. В другие дни она ходила чернее грозовой тучи и могла запросто наорать даже на Кира, которого немного побаивалась. В итоге все свыклись, и её частые приступы смены настроений лишь веселили, но никак не раздражали. Вот и сейчас Кир не преминул это отметить.

— Ты какая-то агрессивная, Натах, — сказал он, протягивая подруге сиську пива. — Выпей и выдохни.

— Спасибо, — кивнула та и, сделав широкий глоток, поморщилась. — Фу, выдохлось!

— Спасибо Дьяку, который заебал пробку не до конца закручивать, — фыркнул Кир. — Чо, кто со мной за пивасом?

— Я пас, — отмазался я. — Нагулялся уже сегодня.

— Я тоже, — кивнула Лялька и добавила: — Олежа, походу, тоже мимо.

— Деда словил, — со знанием дела ответил Кир, глядя на Балалая, спящего на диване с потухшим косяком, кокетливо зажатым между пальцами. — Ладно, пусть отдыхает.

— Погнали впятером, — предложил Жаба Киру, Лаки, Ирке и Эльзе. — Сигареты как раз кончились, и захватим закуси еще.

— Эт ты правильно вспомнил, брат, — Кир обнял Жабу за плечи и с укоризной посмотрел на нас. — Не то, что лентяи всякие. Стыд вам, блядь!

— А тебе позор, — отмахнулся я. — Идите уже, заебали галдеть. Возьмите мне «Бонд» красный и чипсы луковые.

— И залупу на сметане, — передразнила меня Ирка. — Ляль, тебе чего взять?

— Пива и сигарет, Ириш, — чуть подумав, ответила Лялька.

— Вот и заебись. Пошли, пока не стемнело, — воскликнул Кир, и вся компашка вывалилась из летней кухни. Мы с Лялькой остались вдвоем, если не считать спящего на диване Олега, который видел яркие и красочные сны.

— Что с тобой? — в лоб спросил я, заставив Наташку вздрогнуть. Она сидела напротив меня на табуретке и задумчиво грызла остатки «Клинских» сухариков.

— Не знаю, — соврала она. — Сама не своя в последнее время. Дома напряги, в универе тоже. Забей, Миш. Вывезу как-нибудь.

— Ага, вывезешь, — буркнул я. — Только перед этим мозги всем сочувствующим выебешь. Мы сколько знакомы? Год? Ну да. Примерно год. И я на раз выщелкиваю, когда ты пиздишь.

— Как и ты, — кисло улыбнулась Лялька, увидев мое удивленное лицо. — Думаешь, Колумб с Викой не рассказали мне, где вы с Киром тусили на прошлой неделе?

— Рассказал, естественно, — кивнул я, закуривая сигарету. — Хотя я просил не трепаться.

— Почему?

— Я, что, не вижу, как ты себя ведешь в последнее время? — огрызнулся я. — Кир вон ради хохмы уже тебя разводит. Напиздит с три короба, что я с какой-нибудь бабой в клубе обжимался, а потом трещит, когда тебя от злобы корежит. Я не пойму, Ляль, в чем дело? Я к тебе не раз подкатывал, а ты меня отбриваешь.

— Сложно все, — коротко бросила Лялька, заставив меня вздохнуть.

— Опять двадцать пять. Вот об этом и говорю. Определись уже.

— С чем? Ты же вроде с Леськой мутить начал, — насупилась Наташка, став похожей на нахохлившегося воробья. Я улыбнулся в ответ и помотал головой.

— Не было там ничего. По пьяни на вписке у Черепахи потерлись и все. Димыч сказал, что она в Питере вообще учится и живет, а сюда так, в отпуск приезжала. Короче, Леська мимо.

— Точно? — недоверчиво спросила Лялька.

— Ну, до каникул точно, — съязвил я и рассмеялся, когда Наташка кинулась на меня и повалила на диван. — Тише, буйная. Балалая разбудишь.

— Его и голая пизда, на нем скачущая, не разбудит, — фыркнула она, двинув мне кулаком в грудь. Затем слезла с меня и уселась рядом. — А ты… Ты не против?

— Не против, что? Встречаться? — удивился я. Лялька кивнула. — Не против. Только ты все выебываешься.

— И я не против, — тихо ответила она, покраснев, как одинокий помидор, лежащий на столе.

— Только без твоих закидонов, — улыбнулся я, притягивая её к себе. Лялька на миг напряглась, но тут же обмякла и шмыгнула носом. — Если у тебя проблемы, ты их не скрываешь от меня. Добре?

— Добре, — снова кивнула она.

— Вот те нате, хрен из-под кровати, — удивился Кир, когда первым вошел в кухоньку и увидел, что Лялька сидит у меня на коленях с лицом кота, объевшегося сметаны. — Народ, глянь какое диво!

— Не ори, — рассмеялся я, когда остальные тоже зашли в комнатку и загалдели.

— Ну неужели, — синхронно вздохнули Лаки и Ирка, а потом заржали так, что разбудили Балалая. Тот обвел всех недовольным взглядом и проворчал что-то грубое. Ирка нахмурилась и подошла ближе. — Чо ты там бякнул?

— Муравей сказал, что заебись, — четко ответил Олег и снова отрубился.

— Ну раз муравей сказал, — протянул Жаба и поставил на стол пакет с пивом. — Тогда в натуре все заебись. Налетай, пока холодное.

Поначалу Наташка дергалась и постоянно нервничала. Иногда, когда мы прогуливались по набережной, она могла вырвать руку из моей ладони и начать озираться. Порой она снова впадала в грусть-тоску, и я не мог слова из неё вытянуть. Но со временем наши отношения потеплели. Лялька почти перестала скрывать свои чувства, и мы даже как-то раз спалились перед моей мамкой, когда целовались в подъезде. Мама тогда нас домой зазвала на торт, и я не переставал улыбаться, глядя на то, как Лялька прячет глаза и ежесекундно краснеет от смущения.

Братство тоже скоро привыкло к тому, что мы вместе. Кир, поначалу подъебывавший по поводу и без, скоро сдался. Ирка с Лаки внезапно воспылали к Ляльке любовью и, кажется, полноправно приняли её в свой круг. Жабе, как и Балалаю, было похуй. И если Жаба был с головой в своей любви, то Олег проспал всеобщие увлечения, потому что постоянно был под кайфом.

— Нахуй надо, — парировал он, когда Кир подъебнул его насчет онанизма. — Водить гулять, подарки покупать, верность, блядь, хранить. Не, не, нахуй. Я свою свободу так просто не отдам.

— Угу, — буркнула Лялька. — Ты её отдал наркоте.

— Это другое, — уклонился Балалай. — Не путай хуй с пальцем, Наташа.

— Забей на него, — усмехнулся я и, притянув Ляльку к себе, чмокнул в щечку.

— Я тоже, пожалуй, забью, — оживился Балалай, доставая бумажный сверток.

Правда, была у Наташки еще одна черта, которая меня немного смущала. Жуткая ревность. Она меня разве что к столбам не ревновала, да и то я сомневался насчет этого. Она могла запросто надуться на Лаки, когда та подходила ко мне слишком близко или целовала в щеку при встрече. Ревновала к знакомым девчатам, когда мы пересекались на тусовках. Даже к Киру ревновала. Поэтому я ей ничего не сказал, когда получил смс-ку от Леськи. Через день мы созвонились, когда я с Дим Димычем сидел в кафешке напротив универа и трескал пирожки с кофе. Димыч вышел покурить, и я, пользуясь моментом, набрал номер Леськи, как она и просила в смс.

— Привет! — услышав её радостный голос, я невольно улыбнулся.

— Привет, Лесь, — ответил я, стремясь побыстрее покончить с пирожком.

— Ты там ешь?

— Ага, — с трудом сглотнув, я кашлянул. — Уже поел.

— Точно?

— Точно. Как жизнь в Питере? Чего нового?

— Бьет ключом, — от Леськиного радостного голоса внутри все потеплело. Словно она звонила не из холодного Питера, а с какого-нибудь калифорнийского пляжа. — Вчера с друзьями на «HIM» ходили, прикинь? Я Вилле даже пятюню отбила.

— Круто. А к нам Кобзон приезжал, — рассмеялся я. — Балалая его охрана отпиздила, когда он пытался через черный ход на концерт попасть.

— Классика, — рассмеялась в ответ Леська, а потом её голос посерьезнел. — А я вот о тебе думала. Почему-то думала, что ты мой номер удалил. Ну, после тех посиделок у нас дома.

— Я ж не херка, блядь, — фыркнул я, снова заставив Леську рассмеяться. — Хули мне твой номер удалять? Дружить-то никто не запрещает.

— Ну, да. Дружить, — с акцентом на последнем слове ответила она. — А ты там как?

— Нормально. С Димычем зашли пирожками подкрепиться, — я посмотрел через стекло на улицу и улыбнулся. — Он вон тёлку клеит стоит.

— Тоже классика, — в голосе Леськи тоже послышалась улыбка.

— Ты когда в гости заявишься? — спросил я.

— Не знаю, пока. Может, летом, если подработку не найду. Но папка вроде обещал устроить в фирму к своему другу, — ответила она. — А что, соскучился?

— Еще как, — хмыкнул я. — Только теперь без поцелуйчиков.

— А что так? — игриво спросила Леська, причем я уловил разочарованные нотки в её вопросе.

— Мы с Наташкой встречаемся.

— С маленькой? Лялька, вроде, да?

— Ага, — кивнул я, забыв, что говорю по телефону.

— Забавная девчонка, — в голос Леськи снова вернулось веселье, солнце и тепло. — Это хорошо, что не загоняешься и живешь дальше, Миш.

Продолжение главы в комментариях.