0 просмотренных постов скрыто
6
«Бэтмен против Супермена» в 1949 году
Умельцы с сайта Vulture смонтировали пародию — «Бэтмен против Супермена в 1949 году».
Это видео использует фрагменты старых киносериалов про Бэтмена — с Робертом Лаури (1949), и Супермена — с Джорджем Ривзом (1951–1958). Авторам удалось при помощи хитрого монтажа рассказать целую историю с конфликтом и битвой между супергероями в исполнении актёров, которые в реальности не пересекались на экране.
Судя по ролику, если бы «Бэтмен против Супермена» сняли в 1940-е, фильм был бы в десятки раз уморительнее!
12
10
Миниатюра "Письмо".
"Победа" остановилась у жёлтого дома, построенного буквально пару лет назад. Высокие окна и прекрасный вход в подъезд сильно выделялись на фоне стоящих в округе двухэтажных коммуналок, или вообще бревенчатых бараков. Мимо проехал пионер на велосипеде, а где то поблизости пронёсся мотоцикл. Около входа в подъезд стоял блестящий на солнце ГАЗ-4, с чистыми жёлтыми номерами. На скамейке сидели и сплетничали две бабушки. Одна держала в руке синюю авоську, в которой лежала стеклянная банка с молоком и батон хлеба.
"Здравствуйте Ольга Павловна!"-прокричал Павлов и вошёл в подъезд. Новенькие почтовые ящики облепили, недавно покрашенную и блестевшую на солнце стену подъезда. На ящики падал заглушённый грязью на стекле свет. Свет умирающего лета и наступающей осени...
С улицы слышались звуки знакомой и прекрасной песни:
"Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою,
Родная навеки страна!
Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна!"
Владимир Бунчиков идеально пел. Его голос был прекрасен, и его можно было слушать без остановки. Любимыми песнями Бунчикова у Павлова были "Летят перелетные птицы", "Бушует полярное море" и "Прощайте скалистые горы". Пластинки стоили очень дорого, и Павлов давно мечтал накопить, и купить пластинку с песнями Владимира Бунчикова.
Со скрипом Павлов открыл белую дверь с номером квартиры: "19". Комната была освещена более ярким, чем в подъезде светом вечернего солнца. На столе стояла бутылка водки и завёрнутый в бумагу батон хлеба. В углу стояла старая, исцарапанная шкатулка, в которой лежало всё самое важное: серый паспорт, на обложке которого на языках всех республик СССР было написано «Паспорт», военный билет с такой же серой обложкой, профсоюзные билеты, красный и не помятый партбилет, сложенное свидетельство о рождении и стопка денег, которые Павлов давно откладывал на чёрный день. У самого края стола лежал открытый конверт. На нём красивым, женским почерком было аккуратно написано: "В Москву, улица Дружбы народов, дом 3, квартира 19, Павлову С.А».
Из Ленинграда, от П.Б".
Поверх марки, на которой были изображены колосья, между которыми находился серп и молот, и сверху было напечатано: «Эстонская ССР», а снизу «ПОЧТА 30 КОП СССР», была поставлена чёрная, кое, где не пропечатавшаяся печать: «СССР 15-765-8 МОСКВА».
Обратного адреса она не написала. Внутри новенького конверта лежал белый лист, на котором таким же красивым почерком было написано:
"Прости. Я знаю, какие чувства ты ко мне испытываешь но... Давай забудем друг друга. Не пиши мне. Я не отвечу. Я тебя не люблю и точка. Прощай".
Павлов налил в стакан водки и залпом выпил. Достав из конверта письмо, он перечитал его уже раз в десятый, и сильно надавил на глаза, дабы не заплакать. От бумаги ничем не пахло, но Павлов чувствовал запах её волос. Он этот запах запомнил навсегда. Тогда, около ленинградского трамвая они обнялись, и Павлов вжался носом в её прекрасные русые волосы. Он прижимал её к себе, и чувствовал её тепло, её доброту, и всё самое прекрасное, что должно быть в человеке... Это были самые счастливые секунды в жизни Павлова. Постояли они так не долго, лишь секунд 5-7. Она тихо сказала ему: "Всё. Всё..." и Павлов отпустил её. Её карие глаза посмотрели на него, а потом она уехала на новом, красном трамвае, в сторону блестевшего на солнце шпиля Адмиралтейства...
Павлов выпил ещё водки. На горлышке засохли куски коричневого сургуча, а немного желтоватая этикетка, на которой было напечатано: «ВОДКА. Крепость 5 0%. Заводов главспирта», казалась прозрачной, когда сквозь неё проходил свет. Павлов долго смотрел на письмо, а потом, закричав, скинул его со стола.
"К чёрту! Я так больше не могу!"-закричал Павлов. Потом он порылся в шкатулке и достал от туда маленький ключик. Им Павлов открыл выдвижной ящик, в котором под огромной стопкой бумаг и газет, на самом дне лежал чёрный, как день, в который он уехал из Ленинграда, "Наган". Изгибы барабана и ручку освещало солнце, а половина ствола была скрыта под тенью от бумаг.
"Пошло всё к лешему! Я устал... И мне пора!"-сказал с большим отчаянием Павлов, достал пистолет и взвёл курок. Медленно курок натягивался, и с каждым мигом Павлов чувствовал приближение смерти, и как ему казалось свободы. Он приставил пистолет к виску и сильно вжал его в свою же плоть. Холодный метал, будто обжёг его висок. Павлов взялся пальцем за курок, и попытался надавить на него. Его руки похолодели и по всему телу пробежали мурашки. Но вдруг Павлов вспомнил Ленинград... Павлов вспомнил её, жизнерадостную и прекрасную... Он вспомнил себя, лет десять назад… Будто вся его жизнь на огромной скорости пронеслась перед глазами.
"Нет... Рано уходить. Это глупо, не обдумав, из за письма, совершить как никак страшный грех и уйти. Это глупо и страшно"-сказал Павлов и положил пистолет на пол. Коричневые доски пола блестели на солнце, которое готовилось к холоду и сырости. Павлов вновь спрятал пистолет в ящик и закрыл его.
Он поднял письмо и аккуратно расправил. Отломив кусок чёрствого хлеба, Павлов с грустью сказал: "Я не напишу тебе больше. Не забуду тебя, но не напишу. Твоё слово для меня-закон".
Это письмо Павлов положил на самый верх ящика с пистолетом. Мысли о самоубийстве вылетели из его головы, как могли вылететь его же мозги меньше минуты назад... Павлов понял: что надо жить, какой бы не была ужасной жизнь. Люди научились и привыкли жить, и умирать по своей воле из за любви это глупо и страшно.
А солнце начало заходить... В квартире становилось всё темнее и темнее. Музыка на улице перестала играть, и лишь где то чирикали воробьи. Эта была музыка природы, которая с грустью понимала, что лето уходит и наступает сначала осень а потом и зима… Вскоре свет окончательно сменился тьмой. Из окна Павлов смотрел на горевшие окна соседней коммуналки. Маленький месяц сменил огромное солнце, и теперь он правил тёмным небом. Павлов смотрел на коммуналку, которая стояла поперёк двора, а за ней во тьму уходили другие маленькие домики, а где то вдалеке были слышны редкие звуки машин. Павлов оторвал листок с календаря, и на тонкой, желтоватой бумаге было огромными чёрными буквами напечатано: "1949. 29 АВГУСТА. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПЯТИДНЕВКИ. ПОНЕДЕЛЬНИК.
1929-От Москвы до Мытищ пущена первая электричка"…
"Здравствуйте Ольга Павловна!"-прокричал Павлов и вошёл в подъезд. Новенькие почтовые ящики облепили, недавно покрашенную и блестевшую на солнце стену подъезда. На ящики падал заглушённый грязью на стекле свет. Свет умирающего лета и наступающей осени...
С улицы слышались звуки знакомой и прекрасной песни:
"Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою,
Родная навеки страна!
Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна!"
Владимир Бунчиков идеально пел. Его голос был прекрасен, и его можно было слушать без остановки. Любимыми песнями Бунчикова у Павлова были "Летят перелетные птицы", "Бушует полярное море" и "Прощайте скалистые горы". Пластинки стоили очень дорого, и Павлов давно мечтал накопить, и купить пластинку с песнями Владимира Бунчикова.
Со скрипом Павлов открыл белую дверь с номером квартиры: "19". Комната была освещена более ярким, чем в подъезде светом вечернего солнца. На столе стояла бутылка водки и завёрнутый в бумагу батон хлеба. В углу стояла старая, исцарапанная шкатулка, в которой лежало всё самое важное: серый паспорт, на обложке которого на языках всех республик СССР было написано «Паспорт», военный билет с такой же серой обложкой, профсоюзные билеты, красный и не помятый партбилет, сложенное свидетельство о рождении и стопка денег, которые Павлов давно откладывал на чёрный день. У самого края стола лежал открытый конверт. На нём красивым, женским почерком было аккуратно написано: "В Москву, улица Дружбы народов, дом 3, квартира 19, Павлову С.А».
Из Ленинграда, от П.Б".
Поверх марки, на которой были изображены колосья, между которыми находился серп и молот, и сверху было напечатано: «Эстонская ССР», а снизу «ПОЧТА 30 КОП СССР», была поставлена чёрная, кое, где не пропечатавшаяся печать: «СССР 15-765-8 МОСКВА».
Обратного адреса она не написала. Внутри новенького конверта лежал белый лист, на котором таким же красивым почерком было написано:
"Прости. Я знаю, какие чувства ты ко мне испытываешь но... Давай забудем друг друга. Не пиши мне. Я не отвечу. Я тебя не люблю и точка. Прощай".
Павлов налил в стакан водки и залпом выпил. Достав из конверта письмо, он перечитал его уже раз в десятый, и сильно надавил на глаза, дабы не заплакать. От бумаги ничем не пахло, но Павлов чувствовал запах её волос. Он этот запах запомнил навсегда. Тогда, около ленинградского трамвая они обнялись, и Павлов вжался носом в её прекрасные русые волосы. Он прижимал её к себе, и чувствовал её тепло, её доброту, и всё самое прекрасное, что должно быть в человеке... Это были самые счастливые секунды в жизни Павлова. Постояли они так не долго, лишь секунд 5-7. Она тихо сказала ему: "Всё. Всё..." и Павлов отпустил её. Её карие глаза посмотрели на него, а потом она уехала на новом, красном трамвае, в сторону блестевшего на солнце шпиля Адмиралтейства...
Павлов выпил ещё водки. На горлышке засохли куски коричневого сургуча, а немного желтоватая этикетка, на которой было напечатано: «ВОДКА. Крепость 5 0%. Заводов главспирта», казалась прозрачной, когда сквозь неё проходил свет. Павлов долго смотрел на письмо, а потом, закричав, скинул его со стола.
"К чёрту! Я так больше не могу!"-закричал Павлов. Потом он порылся в шкатулке и достал от туда маленький ключик. Им Павлов открыл выдвижной ящик, в котором под огромной стопкой бумаг и газет, на самом дне лежал чёрный, как день, в который он уехал из Ленинграда, "Наган". Изгибы барабана и ручку освещало солнце, а половина ствола была скрыта под тенью от бумаг.
"Пошло всё к лешему! Я устал... И мне пора!"-сказал с большим отчаянием Павлов, достал пистолет и взвёл курок. Медленно курок натягивался, и с каждым мигом Павлов чувствовал приближение смерти, и как ему казалось свободы. Он приставил пистолет к виску и сильно вжал его в свою же плоть. Холодный метал, будто обжёг его висок. Павлов взялся пальцем за курок, и попытался надавить на него. Его руки похолодели и по всему телу пробежали мурашки. Но вдруг Павлов вспомнил Ленинград... Павлов вспомнил её, жизнерадостную и прекрасную... Он вспомнил себя, лет десять назад… Будто вся его жизнь на огромной скорости пронеслась перед глазами.
"Нет... Рано уходить. Это глупо, не обдумав, из за письма, совершить как никак страшный грех и уйти. Это глупо и страшно"-сказал Павлов и положил пистолет на пол. Коричневые доски пола блестели на солнце, которое готовилось к холоду и сырости. Павлов вновь спрятал пистолет в ящик и закрыл его.
Он поднял письмо и аккуратно расправил. Отломив кусок чёрствого хлеба, Павлов с грустью сказал: "Я не напишу тебе больше. Не забуду тебя, но не напишу. Твоё слово для меня-закон".
Это письмо Павлов положил на самый верх ящика с пистолетом. Мысли о самоубийстве вылетели из его головы, как могли вылететь его же мозги меньше минуты назад... Павлов понял: что надо жить, какой бы не была ужасной жизнь. Люди научились и привыкли жить, и умирать по своей воле из за любви это глупо и страшно.
А солнце начало заходить... В квартире становилось всё темнее и темнее. Музыка на улице перестала играть, и лишь где то чирикали воробьи. Эта была музыка природы, которая с грустью понимала, что лето уходит и наступает сначала осень а потом и зима… Вскоре свет окончательно сменился тьмой. Из окна Павлов смотрел на горевшие окна соседней коммуналки. Маленький месяц сменил огромное солнце, и теперь он правил тёмным небом. Павлов смотрел на коммуналку, которая стояла поперёк двора, а за ней во тьму уходили другие маленькие домики, а где то вдалеке были слышны редкие звуки машин. Павлов оторвал листок с календаря, и на тонкой, желтоватой бумаге было огромными чёрными буквами напечатано: "1949. 29 АВГУСТА. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПЯТИДНЕВКИ. ПОНЕДЕЛЬНИК.
1929-От Москвы до Мытищ пущена первая электричка"…
3
4