...или зачем всё это было нужно?

В 80-е годы рыбу ловило 300 000 человек. Посылая такую массу народа в моря, государство решало сразу несколько задач. Во-первых, боролось с безработицей. Неважно, что рыбная промышленность СССР была планово-убыточной (да-да, затраты на содержание БМРТ, РТМС, РТМА, плавбаз не покрывались выловленной рыбой), неважно, что наши суда были морально устаревшими уже чуть ли не на стадии проектирования, что иностранцы на траулерах с гораздо меньшим экипажем работали гораздо эффективнее, что топлива ИХ суда жрали в два раза меньше, что зарплата ИХ рыбаков была на порядок выше, что условия труда и быта были куда лучше, чем у нас. Плевать, что у нас кондиционеры были только на малотоннажных судах, и то не на всех. Советские моряки - не кисейные барышни, и 40-45 градусов в каюте где-нибудь в Юго-Восточной Атлантике - пустяк! Зато у нас все были при деле. А ведь из одних только дармоедов - замполитов (помполитов по флотски) можно было сколотить цельный строительный трест - и пусть бы они решали острейшую жилищную проблему!

(На берегу, между прочим, то же самое было. Последний алкаш - лодырюга, которого в нормальном обществе гнали бы отовсюду ссаными тряпками, на советских предприятиях с уверенностью смотрел в будущее и свой ежедневный пузырь плодово - ягодного всегда мог гарантированно выпить).

Ещё добавлю, что мы помогали бороться с безработицей и клятому Западу, обеспечивая заказами судостроительные компании. И расплачивались с ними, кстати, не рублями с Лениным в кепке. Как брякнул один старпом на приёмке судна в Штральзунде: "Лучше бы на эти деньги современный свиноводческий комплекс купили", и после этого он был вынужден уехать на Дальний Восток, формально по собственному желанию, но мы-то поняли...

Во-вторых, решалась проблема обеспечения населения белковой пищей. Из-за трудностей с производством мяса в стране в 1975-м году был даже введён так называемый "рыбный день". (Историк-кун напоминает, что в 1982-м году была ещё и Продовольственная программа принята). Ну, о качестве добываемой рыбы я уже упоминал. Хотя опять же - у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока! Мы назло будем есть минтая, мойву и (извините) путассу. А буржуи пусть давятся тунцом, марлином, форелью и конгрио.

Старшее поколение наверняка помнит, как престижно было поставить на праздничный стол дефицитную баночку латвийских шпрот. Это был такой советский бренд наряду с "Рижским бальзамом" и эстонским "Вана Таллином". Стоила эта баночка, по-моему, три рубля (большие деньги!). А ведь всего-то килька в масле! Сейчас эти шпроты вон в "Линии" горкой стоят. Кстати, ностальгирующим по СССР: в той же "Линии" полный набор советских консервов - от сайры до сардинеллы, только ещё печень трески добавилась и красная икра, тоже дефицит в своё время.

В-третьих, идеологическая составляющая. По замыслу партии (КПСС, другой не было) мы, советские моряки, должны были стать проводниками коммунистических идей в развивающихся странах мира. И не наша вина, что хотели как лучше, а получалось как всегда. Не забуду, с каким, хоть и скрываемым, но тем не менее отчётливо видным презрением смотрели на нас торговцы-индусы на Канарах, когда мы, доставая из кармана жалкую кучку песет, покупали у них "американские" джинсы, сплошь и рядом сшитые тут же, в задней комнате. "Ну что с них взять? Sosialismo!" - читалось на их раздобревших от сытой жизни рожах. (К слову - надо полагать, что примерно то же самое о нас думали иностранцы, помогавшие строить ОЭМК, когда тупое быдло, позоря страну, воровало у них остродефицитные шлифмашинки и электродрели).

Эти джинсы потом продавались в СССР за 150-200 рублей. Воля ваша, но есть что-то ненормальное в экономике страны, в которой копеечные рабочие брюки стоят среднемесячную зарплату...

Или как посмеивались над нами японцы в Мавритании, когда осьминог не ловился, гад, а мы были тем не менее вынуждены цедить воду. Узкоглазые (те ещё браконьеры, между прочим!), отстаиваясь в порту Нуадибу и потягивая пивко в ожидании погоды, показывали пальцем: "Рюскэ, рови-рови, даваё пран!" (Русские, ловите-ловите, давайте план!). И мы идём, за траление от силы ящик этого осьминога поймаем, зато топлива спалим - полторы тонны в сутки. Вот вам и рентабельность! Но попробуй докажи береговому начальству в Клайпеде, что выходить в море нет смысла - осьминог ушёл на глубину или куда он там делся...

Продолжение следует...

Зиму 84-го года провёл я на Балтике, треску ловили. Рядовой рейс, ничем не примечательный, и запомнился он только экзотическим коком-армянином. Скажете – что же здесь экзотического? Армян, как и евреев, везде мало, но везде много. А вот и нет, на флоте они практически не встречались, тем более на махоньком, пропахшем рыбой и соляром траулере.

Звали его Георгий. Лет тридцати, ростом – под два метра, что для армян нетипично, с выразительными, всё время грустными глазами. Вопреки расхожим представлениям о кавказцах как о хороших кулинарах, готовил он так себе. Зато очень чистоплотный, поварской халат и колпак всегда сияли белоснежной чистотой, в отличие от многих коков, ленившихся лишний раз постирать свою спецодежду. И на камбузе у него был идеальный порядок.

Мы смотрели на него и недоумевали. Парень явно не бедный, во время заходов в порт (а мы улов сдавали каждую неделю) надевал дорогой элегантный костюм, супермодную дублёнку, не подходящую для мягкой клайпедской зимы, обзванивал земляков, заказывали они столик в ресторане и часами сиживали там, обсуждая какие-то свои загадочные дела, а может просто вспоминая далёкую родину.

В душу, конечно, никто к нему не лез, на флоте это не принято, но однажды стармех, будучи в изрядном подпитии, всё же спросил, схватив его за пуговицу на халате:

-Вот скажи, Георгий, каким ветром тебя сюда занесло? Ладно мы – местные, специально учились, чтобы в море ходить. А ты? Ну не за романтикой же ты поехал, оставив жену и детей. Ведь явно тоскуешь по ним… И не за деньгами, у тебя их и так, похоже, куры не клюют.

Георгий посмотрел на него свысока и экспрессивно вскинул руки, чуть не уперев их в подволок:

-Ты не панимаиш, да? – с характерным акцентом воскликнул он. – Папа дом купил, машину купил, ОБХСС придёт, спросит – аткуда деньги взял? Папа скажет – сын в море рыбу ловит, много зарабатывает.

Стармех, похоже, спьяну не въехал:

-Да ты что, какие на Балтике нафиг заработки? Это на юге ещё куда ни шло, на креветке в Сьерра-Леоне, с заходом на Канары - валюта и вообще… - неопределённо покрутил он кистью, оставив в покое пуговицу кока. – А тут хоть бы план выполнить, чтобы премии не лишиться.

-Э-э-э, кто там знаит – Балтика-шмалтика, Канары-манары, - засмеялся Георгий.

Многие беззастенчиво и непринуждённо сшибали у него кто трояк, кто пятёрку, а кто и червонец «до расчёта». Георгий не жался, спокойно раскрывал пухлый бумажник, или, как сейчас говорят, «лопатник». Даже я, изменив принципам, занял однажды пять рублей. Срочно нужно было выпить, а сберкасса закрыта.

…По окончании рейса мы переселились в гостиницу «Ветрунге», к Георгию приехала жена, привезла сыновей, он светился от счастья. Получив аванс, я зашёл к нему в номер вернуть долг:

-Вот, держи, Георгий! Спасибо, что выручил.

Георгий схватил меня за руку:

-Вай, маладец! Пошли в кабак, выпьем! Я угощаю.

-С чего вдруг? Я и сам могу угоститься, - заявил я.

-Ты адин хароший человек – долг атдал!

-…Остальные не вернули что ли?

-Нет! Думают – армянин, денег много, бедный не станет…

-Не обеднеет, - машинально поправил я. – Так может ещё вернут?

-Э-э-э, вместе палучали! В глаза не пасматрели, сразу ушли.

«Вот поросята!» - подумал я.

Спустились мы с ним на первый этаж в ресторан, выпили по стопочке. На том и расстались. Больше я его не встречал. Скорее всего, вернулся он в родную Армению.

P.S. Школоте не понять, а олдфаги, думаю, просекли. Это было время, когда Андропов отчаянно пытался "навести порядок" в гибнущей стране…

В Сьерра-Леоне это было, у острова Шербро, на СРТ-4462 «Краслава». Решил боцман свой день рождения отпраздновать. Поставил бидон браги, выдержал десять суток, как положено, затем выкатил на палубу – угощайтесь, моряки! Кто кружечку потянул, кто две, кто три, а четыре человека взялись за это дело основательно. Сам боцман, второй штурман, радист и матрос. Затащили бидон в радиорубку, сели кружком и давай гулеванить, благо, мы в это время на якоре стояли, ждали танкер с топливом, и делать было решительно нечего.

Пили-пили, решили искупаться. А чё, жарко! Погода тихая, акул не видно, почему бы и нет? Спустили с левого борта штормтрап в районе мидель-шпангоута, сами начали нырять с носа.

Поныряли, и опять поднялись наверх. А боцман замешкался, и пронесло его мимо борта. В Сьерра-Леоне очень сильное течение, узлов до четырёх, поэтому, нырнув с носа, еле успеваешь за шторм-трап схватиться. Если судно в дрейфе лежит, тогда не страшно, а мы, повторю, на якоре стояли.

Отсутствию боцмана собутыльники не придали значения, ну мало ли, может, в гальюн пошёл? А бедолагу тем временем унесло уже за корму, и выгрести против течения у него силёнок не хватало. На его счастье, моторист ловил с кормы рыбу. Боцман ему говорит:

-Брось мне какой-нибудь конец!

Мотылю невесть что почудилось, побежал в рубку, сыграл тревогу «Человек за бортом!», заорал по громкой связи: «Боцман тонет!» Народ повылазил из кают, и эта троица тоже высунулась из радиорубки:

-Как тонет? Только ж вместе пили! Надо спасать!

И попрыгали с крыла в воду. Плавают, поддерживают друг друга, относит их потихоньку.

Старший механик взялся руководить спасательной операцией. Меня нарядил к брашпилю выбирать якорь, матросам велел спускать шлюпку.

В этот момент в рубке появился капитан. Пьяный весьма качественно, видимо, кроме браги хлебнул чего-то из своих запасов. Посмотрел вокруг, подошёл к машинному телеграфу и поставил рукоятку в положение «Полный вперёд!»

Второй механик в это время в машинном отделении вахту нёс. Уже потом рассказывал:

-Звенит телеграф. Знаю, что на якоре стоим, но команду надо выполнять! Наверху-то видней. Может, на нас сухогруз какой прёт и сворачивать не собирается. Я насос масляный включаю, открываю баллон со сжатым воздухом, запускаю двигатель, накручиваю обороты…

Короче говоря, пароход прыгнул вперёд аки конь. Якорь-цепь вытянулась вдоль борта, звеня от напряжения. Третий штурман взлетел в рубку, дал капитану в ухо, спустил его по трапу в коридор и кулаком погрозил, не суйся, мол.

Остановил двигатель, ребята смайнали шлюпку за борт, один матрос сел в неё, поплыл к терпящим бедствие. Всё бы ничего, но они, навалившись с одного борта, враз её перевернули. Плавает она вверх килем, они вокруг болтаются.

Мы якорь выбрали, малым ходом подошли, думаем, ребята по шторм-трапу подниматься начнут. Так они благородно друг другу очередь уступают, дескать, я ещё в порядке, давай ты. Начали мы их вылавливать, хорошо, борт у СРТ низкий. Второго штурмана поймали за волосы, втащили на палубу. Он буянить начал, вырываться. Настучали по башке, усадили на крышку трюма. Вроде успокоился. Только отпустили, он поднимается, становится на планширь и падает в воду.

А в это время третий штурман скомандовал в машинное отделение «малый вперёд!» И второго штурмана понесло аккурат под винт. Мы перепугались, закричали: «Стоп!», смотрим, вынырнул он за кормой живой и здоровый. Пока доставали остальных, его отнесло уже изрядно, и похоже, что подустал, на воде плохо держится.

Опять появился капитан. Оценил обстановку, сиганул за борт и поплыл ко второму штурману. Третий, выматерившись сквозь зубы, бросил в воду спасательный круг, прыгнул следом. Пока мы вытаскивали остальных, пока разворачивались (второй механик охреневал в машинном отделении от непонятных манёвров), кэп с третьим доплыли до второго, надели на него спасательный круг, и он повис на нём, обессилев окончательно. Мы подошли, подобрали…

…Людей спасли, надо ж шлюпку доставать. Матрос один добрался к ней, перевернул (она лёгкая, пластиковая), подали ему стропа, он зацепил: «Вира!» Включили лебёдку – и шлюпка, полная воды, под её тяжестью сложилась как бумажный кораблик. Никому спьяну не пришло в голову, что тянуть её двумя стропами нельзя было. Зацепили бы, допустим, за нос одним концом, выдернули как репку, вода бы вылилась.

(Старпом потом долго вокруг неё ходил, прикидывал, как он её списывать будет.)

Стали мы опять на якорь, дед разогнал всех по каютам, боцмана в носовой кубрик отправил, вылил за борт остатки браги.

…Думаете, на этом закончилось?

Сменил я второго механика на вахте. В машинном отделении жарко, вышел на палубу, сел на крышку трюма, что-то делал, не помню. Факт то, что лежал рядом нож. Обыкновенный шкерочный нож, каким матросы рыбу разделывают.

Были у нас на судне два аборигена. На практике типа, помогали палубной команде. Боцман с ними дружбу водил, жили в одном кубрике. Они его кокосовым самогоном угощали, а он им позволял на носу рыбу вялить. (Как негры её вялят, отдельный разговор). И когда мы вытаскивали из воды эту гоп-компанию, они на палубе воздевали к небу руки: «Мишель, Мишель!»

(Боцмана Миша звали, точнее, имя у него было татарское, но он представлялся Михаилом.)

И вот, выбегает из кубрика один из негров, орёт: «Мишель, Мишель!» Губа у него разбита, кровь струйкой. Хватает он мой нож и скрывается опять в кубрике. Второй раз за день сердце у меня захолонуло. «Капец, думаю. Счас Мишку зарежут. Видимо, повздорили, и татарин этот врезал приятелю от души».

Скатываюсь по трапу, влетаю в кубрик, смотрю – Мишка сидит на койке, голову свесив и глаза закрыв, один негр за грудки его трясёт, второй с грозным видом нож держит. Я руку ему выкрутил, нож отобрал, сам к выходу пячусь, они орут что-то, к физиономии когтями тянутся. (Сьерра-Леонские жители щуплые, с ними легко справиться. Это в Сенегале, рядом, здоровенные все. Племя волоф, самые здоровые негры в Африке. Правда, жители рыбацких деревушек в Сьерра-Леоне тоже мускулистые, потому что всю жизнь на вёслах.)

Выбрался я на палубу, позвал пару человек на помощь. Кое-как успокоили этих практикантов.

На следующий день пошли они к капитану, пожаловались на меня с боцманом и потребовали идти во Фритаун. Капитану и так плохо было после вчерашнего, а тут ещё международный конфликт улаживать… Но молодец, сразу сообразил, что надо делать. Спрашивает:

-Вы, камрады, вчера брагу люк-люк?

Они потупились:

-Люк-люк…

-Ну так вот, если я расскажу, что вы, мусульмане, люк-люк брагу, то вам мало не покажется.

Мусульманином, собственно, был только один, а второй чуть ли не язычником-шаманистом, но дело не в этом. Факт то, что они сразу пошли на попятную. Ладошки выставили:

-Капитана, капитана, ноу проблем!..

-То-то же, - проворчал кэп.

Они потом с боцманом помирились… И когда списались с судна, передали позже целый бурдюк кокосового самогона. Но это уже другая история…

В конце 70-х промышляли мы осьминога в Мавританской зоне. Помню, на МРТР-0312 «Бирвета» пришли в Нуадибу, главный порт Мавритании, оформлять лицензию. Явились к нам на судно представители власти – двое военных в форме оливкового цвета и один гражданский, в белом бубу или как он там называется и в шлёпанцах на босу ногу. Капитан Фомич, пригласив их в каюту, мигнул коку, тот полез в провизионку, достал оттуда дюжину цыплят, закупленных на Канарах, часть упаковал в пакеты, а часть отнёс на камбуз.

Посидев у кэпа, выпив несколько чашек кофе и подписав необходимые бумаги, военные ушли, бережно прижимая к груди «бакшиш». А гражданский остался. Как раз время обеда было, так он перебрался в кают-компанию и важно уселся на капитанское место. Кок поставил перед ним миску с макаронами и говяжьей тушёнкой. Мавр, с подозрением глядя на блюдо, спросил: «Хрю-хрю?». «Не-е-е! Это – му-у-у!» - ответил кок и для убедительности приставил к голове указательные пальцы в виде рожек. Но инспектор по-прежнему сидел неподвижно, видимо, опасаясь оскверниться. А у нас матрос был, Ионас его звали. Прожорливый – меры нет! Вечно у кока добавки просил. Увидел, что наш гость на пищу смотрит искоса, и со словами: «Что, не хочешь? Давай я съем!» забрал его миску себе и стал махать ложкой. От такого неслыханного оскорбления потомок бедуинов, сжав губы в ниточку, вообще застыл терракотовым изваянием, только глаза медленно наливались кровью.

-Ты что, сдурел? – бросил капитан Ионасу. И махнул рукой коку:

-Давай тащи быстрей что-нибудь взамен…

Кок метнулся на камбуз и принёс полную миску риса, а сверху положил целиком зажаренного цыплёнка. Мавр оттаял, благосклонно кивнул, порылся в одежде, достал откуда-то из подмышки стеклянную баночку с порошком красного цвета и обильно посыпал им рис. Затем великодушно протянул посудину Ионасу. Тот бухнул в остатки тушёнки не менее ложки (халява же!) этой приправы, размешал и отправил в рот хорошую порцию. Зря он так поступил. В следующее мгновение он вскочил, яростно выдохнул, высунув язык, рванулся к бачку с компотом, налил кружку и залпом выпил. Затем, хватая ртом воздух, выбежал из салона на палубу. Любопытства ради я, жестом попросив у хозяина разрешения, кончиком ножа зачерпнул щепотку и попробовал на вкус. Ощущение – как будто лизнул раскалённый уголёк. Мавр презрительно ухмыльнулся, затем умял всё угощение и гордо откинулся на кресле, удовлетворённо рыгнув.

После обеда Фомич распорядился:

- Будем отходить. Боцман! Посылай людей на нос и корму. Дед, машина готова?

И обратился к мавру:

-Камарад, иди домой! Гоу хоум! Нах хауз! Мы отчаливаем!

Абориген, с достоинством ковыряя в зубах пальцем, медленно и внушительно произнёс загадочную фразу.

-Что он сказал? – растерянно спросил третий штурман.

-Кажется, он хочет пойти с нами на промысел, - сделал вывод капитан. – У нас в прошлом рейсе тоже один хмырь выходил на неделю. Всех кур пожрал…Вот не было печали… И не откажешь, не у Пронькиных. Так что, Витас, составляй список пассажиров, вноси туда нашего друга и топай к капитану порта на подпись…

Третьему помощнику вовсе не улыбалась перспектива куда-то идти, разыскивать местных чиновников, что-то заверять.

-Фомич, может, ну его? Пусть идёт с нами так, без бумаги.

-Ты что, дитё малое? – изумился капитан. – Морского права не знаешь?

И, помолчав, добавил: - Хочешь, чтобы нас на выходе их сторожевик перехватил? Да нас с тобой в яму посадят за похищение человека. Меня-то, может, и выкупят за пару миллионов угия, а вот на тебя вряд ли государство будет валюту тратить…

(Между нами, Фомич был большим оригиналом со своеобразным чувством юмора).

Вздохнув, Витас записал на бумажке имя пассажира, кликнул радиста как знатока английского, и пошли они искать капитана порта.

После оформления всех документов мы наконец-то отчалили.

Через полтора часа, обогнув мыс Кап-Блан, вышли в открытое море. Мутная вода залива сменилась изумрудной зеленью океана, исчезла серая пелена на небе, перестал скрипеть на зубах песок Сахары. Ветер усилился, и судно стало ощутимо швырять. Матросы на палубе, под руководством тралмастера готовившие к постановке трал, надели проолифенки, защищаясь от брызг.

Бедняга мавр как-то незаметно укачался. Всё это время он находился в рулевой рубке, высокомерно, но и с любопытством посматривая вокруг. В заливе он себя чувствовал ещё ничего, а вот в море стал закатывать глаза, глотать слюну, сжимать зубы.

-Э-э-э, парень! Спустись-ка ты вниз, на палубу. Там меньше болтает, - посоветовал ему капитан. И добавил вполголоса: - А то наблюёшь прямо в рубке…

Но было поздно. Мавр выскочил на крыло, перегнулся через леер и отдал рыбам съеденную за обедом курицу. Затем, зайдя опять в рубку, что-то потребовал.

-Фомич, ты понял? – спросил старпом. - По-моему, он хочет вернуться в Нуадибу.

-Ещё чего! Буду я время терять! – сварливо отозвался капитан. – Камарад, какой Нуадибу? Вы же сами запретили заход после 18.00. Не хватало мне неприятностей… Терпи, чего уж.

Но камарад, с ненавистью в глазах, из складок своего бурнуса извлёк устрашающих размеров пистолет и, передёрнув затвор, направил его на капитана.

-Да-а-а, убедительно… - пожал плечами Фомич и обратился к рулевому:

-Разворачивайся, Коля. Хрен его знает, что у него на уме…

Матрос переложил руль влево, и мы, описав широкую дугу, пошли обратно.

..В порт вернулись уже в темноте, благо, никто не тормознул по пути и не предъявил претензий. Ошвартовались, и наш непрошеный гость был таков, не забыв, правда, прихватить с собой пакет с мороженым «презентом».

Опять выходить в море кэп не рискнул, и до рассвета мы простояли на якоре на рейде. Мы со вторым штурманом смастерили примитивные удочки и стали ловить ставриду. О где была рыбалка! Вода в заливе кишела от рыбы... а впрочем, это уже другая история.