Комната с видом вовнутрь. Сковородка и тапки
История о том, так ли на самом деле плохи и бесчеловечны люди, кажущиеся плохими и бесчеловечными, рассказанная на примере одной неблагополучной семьи.
Беглый портрет моей тётушки, о которой пойдёт речь далее, тут: https://pikabu.ru/story/komnata_s_vidom_vovnutr_pornozhurnal...
Про дедушку, о котором тоже пойдёт речь, я уже успела немножко написать здесь: https://pikabu.ru/story/komnata_s_vidom_vovnutr_fligel_i_rad...
***
Бабушка Саша умерла от проблем с сердцем, когда мне было 17 лет. После её смерти тётка и дед остались в доме вдвоём. Надо ли говорить, что при тёткином уровне ненависти к мужскому полу они не мирили.
Дедушка и тётка дрались. Она хлестала дедушку тряпкой, норовя попасть по лицу. Он отбивался от тётки тапками – а тапки у моего дедушки были большие, сорок четвёртого размера!
Когда происходила ссора, обычно тихая тётка кричала: «Будь ты проклят!!! Старый козёл!!!». Дед отвечал: «Пропади ты пропадом!!!». Всё это я знаю оттуда, что однажды подобная ссора случилась при мне. В тот выходной день мы приехали «навестить» дедушку. И хотя они жили в одном и том же доме, тётку мы не «навещали». Всё наше семейство она на дух не переносила. Как только в дверном проёме показывались мы – я, мама или отец, она с треском захлопывала кухонную дверь, если бывала на кухне, и до нашего исчезновения не выходила оттуда. Если мы заставали её в зале или в прихожей – тётка мчалась со всех ног, спеша скрыться от нас в свою комнату, за колыхающуюся бахрому штор, и оттуда сердито сопела и намеренно громко кашляла, аки туберкулёзный больной.
В день той самой ссоры случилось, в общем-то, не беспрецедентное происшествие. Деду в очередной раз показалось, что тётка украла у него варёную курицу, чьи замороженные тушки на всю неделю для дедушки передавала мама. Тётке же по временам чудилось, что дедушка берёт из кастрюли её борщ. Так что по количеству начатых драк за еду инициатива распределялась приблизительно поровну.
По завершении ссоры мой дедушка вёл разговор с мамой, и там посетовал: «Надо было ещё тогда убить. Сразу же. Ещё тогда… Не было бы. Тогда б – ничего б этого не было бы…».
После этой фразы я терялась в догадках, и вечером спросила у мамы: когда это – тогда? Когда надо было убить тётку? Мама, как обычно, скривила лицо до совершенно непонятного выражения, и, путаясь в показаниях, объяснила. Когда-то тётка ударилась об угол стола головой. Ей было четыре года. У неё сильно шла кровь, и дедушка, как хороший отец, немедленно оттранспортировал тётку к врачу (тогда у моего дедушки была на ходу машина). Наверное, он как раз и имел ввиду именно этот случай.
Я внимательно выслушала мамин рассказ про тёткин удар головой. Это многое объясняло. Но никого не оправдывало.
Хотелось моему дедушке того или нет, но неубитая вовремя тётка продолжала жить. Дедушкиных тапочек теперь было против неё недостаточно – поди ж ты, не таракан.
Однажды моя тётка вооружилась сковородой. Сковорода у неё была тяжёлая – наверно, чугунная. После ссоры у дедушки остались ссадины и синяки. Мама повезла его к доктору на медицинское освидетельствование, против которого дедушка возражал, говоря: «Я ей всыплю!..». Под «ей» подразумевалась, конечно же, тётка. Она и сама давным-давно ходила в синяках после дедовых тапок, но в травмпункты не обращалась.
А вот дедушке досталось весомо – в травмпункте посоветовали обратиться в суд. Мама попробовала последовать поданному совету, но суд оправдал тётку за недостаточностью улик.
Дедушкины синяки от чугунной сковороды проходили медленно, но проходили, а новых – не появлялось. Тётка перепугалась суда, поэтому за посуду уже не бралась. Она ограничила себя тем, что выносила на улицу и сжигала его подушки и старые тряпки, надеясь тем самым сглазить. Дедушка при столкновении старался плюнуть ей вслед.
Долгая и мучительная борьба за жизнь на ограниченной территории продолжалась шесть лет. Шесть долгих, мучительных лет мама не могла собраться с силами, чтобы перевезти стареющего с каждым днём дедушку в дом к себе, и продолжала ездить к нему раз в неделю, «проведывая». Она забирала его вещи в стирку и привозила отглаженные – баул за баулом, мешок за мешком, сумка за сумкой сменяли друг друга, как и в былые времена моего дошкольного детства… Только теперь паковали не детские, а стариковские вещи.
Второй пакет, также еженедельно собираемый моей мамой, доверху заполнялся продуктами – и каждый раз раскритиковывался моим дедушкой, которому не нравилось всё: гречневая крупа, отсутствие гречневой крупы, батон вместо хлеба, хлеб вместо батона, неподходящая новая кастрюлька для каши или отсутствие незаказанной манки…
Все эти шесть лет мама «несла свой крест» – привычную ей вахту по дистанционному уходу за дедушкой. Комната для него в нашей квартире простаивала, пуста и готова. Занимать её не покушалась даже я, хотя я сто лет уже мечтала о своей собственной комнате… Сколько себя помню, я всегда наоборот уговаривала забрать моего любимого дедушку поскорее из этого ада. А то тётка его убьёт, с ужасом думалось мне. Но мама всё медлила, и так и не забирала старика… Он не доставил бы нам хлопот – без тётки, как без главной на то причины, он никогда не становился таким сердитым. Но он и сам не хотел к нам переезжать, и упирался как мог.
Так могло длиться и длиться, пока среди ночи нам не позвонила встревоженная тётка, чего она не делала никогда.
Оказалось, что дедушка умер.
***
«От остановки сердца» – вот как сказали врачи.
Дедушку тётка кинулась искать, когда он вечером не вернулся из сада. Там она его и нашла. Страшно перепугалась. И сразу же позвонила нам.
Я думала, с её отношением к нам с дедушкой тётка откажется ехать на похороны. Но моя мама пригласила её, и она почему-то поехала.
Из приехавших попрощаться дальних родственников дедушку любили и потому плакали все. Мама рыдала почти не переставая все эти три дня. К концу этого срока я и сама чуть было не падала в обморок, обессилев от острейшей, не проходящей ни на секунду душевной боли и слёз, но чем могла поддерживала маму, понимая, что ей из-за её душевной слабости сейчас куда тяжелее, чем мне.
На похоронах выглядел расстроенным даже мой папа. Приглашённая тётка ходила букой, не выражала никаких признаков особого горя, преимущественно молчала и сторонилась всех.
После того, как дедушку опустили в могилу, меня оставили с ней – ждать чего-то в машине. Я уже не так сильно опасалась её, как в раннем детстве, знала, что если она попробует мне что-нибудь сделать со злости - то я дам отпор, и потому сидела спокойно.
Я поглядывала в разные она и старалась высмотреть родню среди толпы вокруг других похоронных процессий. Устав от этого бессмысленного занятия (машина была припаркована далеко от места действия), я наконец бросила беглый взгляд на тётку и внезапно увидела, что она плачет. Такого я от неё, признаться, не ожидала. Я-то думала, она ненавидела дедушку. Я-то боялась, она будет плясать и прыгать от радости – с её неустойчивым темпераментом с неё сталось бы!.. А тут – слёзы… Причём, кажется, даже искренние!
Тётка плакала тихо, как никогда – не пытаясь рыдать в голос и истерить, как это с ней случалось при бабушке. Я за весь этот день наплакалась уже так, что утирать со щёк стало нечего. Поэтому я опять повернула голову и решилась заглянуть тётке в глаза.
Оказалось, что радужка её серо-голубых глаз посветлела до блёкло-небесной. Ещё в детстве своём я узнала: когда тётка была в гневе, её глаза обыкновенно совсем серели. Значит, она не злилась. Значит, её всё-таки "пробрало", и переживания были искренними. Увидев и поняв это, едва ли не впервые за долгие годы я прониклась сочувствием к тётке.
«Ты как?» – тихо, шёпотом, спросила у неё я.
«Тяжело», – помолчав, таким же сдавленным шёпотом ответила мне тётка.
В этот поразивший меня момент мне стало ясно одно: как бы гадок и плох ни был любой человек, сколько бы ненависти он ни лил на окружающих – в глубине души он всё равно остаётся живым, чувствующим и настоящим. Просто у многих людей, как вот например у моей тётки, человечность закопана так глубоко, что её, если даже взяться – и за десятилетие, наверное, не откопаешь… И лишь только случай, подобный этому – какой-нибудь запредельный по накалу эмоций случай – способен бывает высветить истинную, глубинную суть каждого – уверяю вас, абсолютно каждого! – человека. Только у некоторых людей над этой сутью нарастают такие тонны всяческой грязи, что и не разглядишь её из-под них…