Князь
- Матушка, уж помилуй меня грешного, но сил моих нет на это смотреть больше, терпеть это все, уеду, ей-е, уеду подальше!
- Что ты! Что ты говоришь такое, Сенька!? Тут родина твоя, семья, могила отцова, в конце-концов! Куда ты собрался? Куда тебя с голым задом твоим примут? Сиди уж, поднапряжемся, справим вам с Оксаной свадебку, да там и внуки пойдут и дурь вся из головы выйдет твоей, некогда будет о заграницах думать, детей кормить будешь! Да и что же ты так орешь, не дай Бог, услышит кто тебя, да доложит куда надо? Откуда у тебя вообще такие мысли, это все друзья твои непутевые тебе голову забили? Не зря я говорила, чтобы ты с Плесом, Демьяновым сыном, не общался, ничего хорош...
Сенька плюнул, да выскочил в сени, не дослушав гневную тираду матери.
Да сколько можно! Опять подняли норму сбора. Уже второй раз за полгода. Пункты сбора в каждом медвежьем углу стоят, а лечебниц не хватает, баян перехожий рассказывал, что за границу города выйди - как к дикарям попадаешь, лечебниц стоит по одной, да на 5-6 волостей. Лечец людям приём за седьмицу, а то и за две назначает!
Он почесал след от иглы на левой руке.
При нем люди в обморок на пункте сбора падали, а упырю конторскому хоть бы хны, сидит, заполняет формуляры.
Пустецы, что в охране, знай, только упавших в сторону оттаскивают.
Да, ничего человечьего в них не осталось уже, лица за личинами прячут. Хоть девка красная, хоть старуха, хоть дитя неразумное - у всех своя доля, умри, но сдай.
Да и есть ли вообще там лица, рыла звериные только если.
Курить хотелось нещадно, но табачку не было, запретили. О здоровье заботятся. Как же.
Ученые мужи выяснили пару лет назад, что табак на кровь плохо влияет, вот и запретили его. Чтобы кровушка была здоровая и нажористая.
Ноги несли Сеньку прочь от родного дома, хотелось убежать от тяжелых мыслей.
Дед при жизни ещё рассказывал, мол начиналось-то за здравие все. Молодой князь пришёл, к ногтю всю шушеру прижал, как пришло время вече созывать, так практически единогласно все «Люб» прокричали.
А время идёт, а он правит. Да с умом, людей тасует на местах, с заклятыми «друзьями» за океаном строго диалог ведёт.
10 лет прошло, а глядь: старых-то и не осталось никого, во всех отраслях изменения, новые лица кругом, преданные лично Князю.
Ещё 10 лет прошло, а он все на посту, да молодой и румяный, как майское утро.
Народ роптать начал, слухи нехорошие пошли, что не Князь это вовсе уже, а нечисть чёрная.
А тут случись, Князь вышел, да сам признался!
Так и так, упырь я , да живу уже 300 лет на свете. Вижу, как народу тяжело моему (ага, народу моему....упыриному, только если), решил я, что надо страну родную из разрухи поднимать.
Тут и церковники подсуетились, сам отец Варфоломей слово держать стал.
Упыри от Диавола, конечно, но если раскаялись и веру нашу чтут, так Церковь согласна их обратно в своё лоно принять.
Да так удачно сложилось все, что после этого у Церкви земельки прибавилось внезапно, да от любых налогов их на 100 лет вперед избавили. Совпадение, не иначе.
И люд простой, которой уж и не помнил себя без упыриного князя, начал за него заступаться, мол от добра добра не ищут, с соседями за это время трений не было, от пустынников набегов тоже, да и вообще, где мы ещё найдём правителя с таким большим опытом?
Созвали очередное вече, опять почти единогласно «Люб» прокричали.
Тем временем вывели Сеньку ноги на площадь центральную, за глаза Красной называемую, так как туда, туда тянулись бочонки с кровью со всей округи.
А официально красиво звалась, Триумфальная.
Вот после признания и началось интересное. Князю уже скрываться не надо было, ввёл он добровольный сбор крови от народа, ему, да ближнему кругу его, таким же упырям.
Питаться же им надо, а кровь убийством они добывать не могут, свои же люди, свой народ гробить ну никак не можно.
Ну нашлись добровольцы, идиоты.
Еще время прошло, вышел снова Князь к народу, мол много сил тратим на дела государственные и на противостояние ворогам хитрым, да коварным: ввёл обязательный сбор с каждого, раз в год. Народ роптать стал, что не по человечьи как-то, даже на площадь вышли, но встретили их там княжьи упыри с красными глазами и вроде и не делали те ничего, просто стояли, да так всех страх обуял, что по домам разошлись.
Потом пустецы появились: охрана княжеская. Преданная и бессмертная. Те, кто дал себя высосать полностью, они некое подобие жизни получали, жили, пока жил упырь их высушивший.
Так и повелось, вот уже 100 лет, как Князь правит.
Сопротивление есть конечно, куда без него, но что оно может, там обычные люди.
Да и не верят многие в это сопротивление: кто-то думает, что это ширма за которой княжьи люди скрываются, кто-то, что это колдуны Великой Равнины воду мутят, кто-то просто доволен существующим положением и менять ничего не хочет.
Да и правду сказать, жить стало действительно спокойнее, чем раньше, хотя Сенька и считал, что это было покой склепа.
Он и ещё несколько молодых ребят создали свою ячейку сопротивления и в меру сил пытались обращать внимания народа на все странности княжьего правления: загадочным образом одномоментно вымершие деревни, исчезновение младенцев из колыбелей по ночам, допуск до любой руководящей должности только клановых упырей, обычные люди уже давно не могли продвинуться по служебной лестнице...
Да только было тщетно это... К ним прислушивались единицы.
Внезапно Сенька понял, что дошёл до самого Серого дома, в котором ютилась охранка Князя, те самые пустецы.
Ноги помимо его воли завели его внутрь.
Охранник на входе даже не обратил на него внимания, будто статуя стоял с кривой ухмылкой, нарисованной на личине, и Сенька продолжил свой путь вниз по лестнице.
На встречу попалось ещё несколько пустецов и два упыря. Один с улыбкой посмотрел на него и и прошептал что-то на ухо сотоварищу, тот тоже взглянул на Сеньку и засмеялся.
Его ноги вели его дальше и дальше, пока он, наконец, не встал перед чёрной дверью.
Из-за неё раздался голос:
- Заходи же, что ты?
Дверь открылась и он шагнул внутрь.
Перед ним сидел в глубоком кресле Иофан, ближайший и старейший соратник Князя, заведующей внутренней охраной и пустецами.
Как только Сенька зашёл, горящие глаза Иофана погасли, а Сенька вновь обрёл контроль над ногами. Ну как сказать контроль, он тут же грохнулся на пятую точку и развернувшись попытался выскочить из зловещего кабинета, но чёрные двери закрылись у него перед носом.
- Не спеши, не спеши, нам надо поговорить.
Голос у Иофана был успокаивающий и тихий. Сенька развернулся и подошёл ближе к его столу.
- Семён Тимофеевич Разин, помню, помню твоего батюшку, хороший был кожевенник. Ремень вот, что на мне сейчас, делал лично. Столько лет прошло, а до сих пор, как новый. Да, рукаст был...
Он помолчал, будто вспоминая что-то и продолжил:
- ...так о чем я... Да... Матушка твоя обратилась к нам, что голову тебе запудрили враги наши, что за кордон ты смотришь.
Как же так, Семён Тимофеевич, Князя бросить хочешь, отечество, матушку? Ты мне расскажи все про своих товарищей, что мысли в голову тебе такие заронили, ты же хороший парень, не сам до всего этого дошел...Да и матушка твоя говорила про какого-то Плеса, расскажи мне поподробнее...
А уж я тебя не оставлю, помогу вашему семейству, помогу...
Глаза Иофана снова загорелись красным, Сенькин рот открылся против его воли и он начал рассказывать, рассказывать, рассказывать...
--------------------------------------------------------------------
В дверь избы постучали. Марфа Васильевна открыла:
- Сенька, остолоп, где тебя второй день носит...
На пороге стоял посыльный.
- Ой....Извините.
- Марфа Васильевна?
- Да.
- Вам письмо.
Взяв из озябших рук молодого посыльного письмо в аккуратном конверте с государственным оттиском, она передала ему мелкую монетку.
Повеселевший посыльный спрятал монету, поклонился и скрылся из глаз.
Трясущимися руками она сорвала печать:
«Уважаемая Марфа Васильевна!
Сим торжественно сообщаем, что Ваш сын, Семён Тимофеевич, высочайшим указом принят в ряды внутренней охраны Князя.
Все причитающееся ему жалованье в размере 5 рублей 60 копеек, каждый месяц будем перечислять Вам, как ближайшему родственнику...»
Истошный крик матери разорвал вечернюю тишину.