На следующее утро выспавшаяся, бодрая и весёлая Виктория засунула после завтрака книжки и тетрадки в сумку и пошла в университет. Светило ласковое весеннее солнышко, и вообще погода была отличная. Виктория решила пройтись через парк – запас времени позволял это. В парке в тенистых местах ещё лежал снег, но уже во множестве распевали разные птички (уж теперь Виктория была в этом уверена), одна маленькая, жёлто-зелёная птичка с хрипловатым чириканьем пересекла дорогу над Викторией.
«Наверное, это чиж, - подумала она, - чижик-пыжик, где ты был…»
Старая русская песенка вспомнилась сама собой.
- Чижик-пыжик, где ты был? – услышала Виктория незнакомый голос – её собственный голос! Она никогда ещё раньше не пела.
- На Фонтанке водку пил! – продолжила Виктория и испуганно замолчала. Новый голос был совсем не похож на тот, довольно тихий и глуховатый, которым она разговаривала. Её горло порождало теперь дивные звуки – чистые, прозрачные и холодные, как горный воздух:
- Выпил рюмку, выпил две…
Виктория рассмеялась. Этот голос и текст песенки плохо сочетались друг с другом. Нужно было спеть что-то другое.
- Ах, мой милый Августин…
Нет, тоже не то. Виктория остановилась, копаясь в памяти. Почему-то вспомнилась мелодия «Аве Мария» Баха, и по счастливой случайности в тетради по культурологии обнаружился её текст, записанный неделей раньше.
Виктория пела, и сама удивлялась тому, что голос у неё уже оказался изначально поставлен, и на высоких, и на низких нотах звучит однородно, как будто в ней заключён некий музыкальный инструмент. Этот голос – нежный, как лёгкий ветерок, и в то же время сильный, как реактивный двигатель, казалось, проникал во весь окружающий мир, и торжественная мелодия обретала плоть. На дереве смолк помрачённый дрозд.
«Вот это да, - подумала Виктория, - как же жить теперь дальше? А что, если мне это только кажется? А на самом деле, может быть, и так… ну, ничего особенного?»
И она поспешила в университет, надеясь как-нибудь при случае разрешить там свои сомнения. И вдруг… Что-то весомое шмякнулось ей на плечо. От неожиданности Виктория подпрыгнула, птичьи крылья зашумели возле её уха, но ворон удержался, довольно ощутимо вонзив когти ей в плечо.
- Ай! Товарищ Яганов, как Вы меня напугали! – вскрикнула Виктория.
Яганов ответил скрипучим смехом, а потом сказал:
- Доброе утро, доброе утро, дорогая Рандгрид! Прошу прощения за двусмысленность, но поёте Вы намного лучше, чем рисуете, потому что поёте Вы не просто хорошо, а исключительно!
- Правда? Мне это не показалось?
- Нет, конечно! В противном случае пришлось бы признать, что показалось всем. Спросите у любого на Цветном бульваре… Гм, так, нет, это попозже…
- Но почему? Откуда?
- Кто ископаемую королеву убил и съел? Кто на летучем коне катался? Разве можно после этого остаться прежней? Нет, нельзя!
- Ну и дела… Я умею петь… Но я не знаю, что мне теперь делать. Это случилось так внезапно…
- Что делать, что делать, петь, конечно! Вопросы другие: что, как, для кого. Помните про рельсы и стрелки! Ваш голос – такой же дар, как и атомная энергия. Смотря какой стороной повернёшь…
Виктория почувствовала что-то очень важное, что она не смогла бы полностью выразить словами.
- Я постараюсь, - сказала она, повернув голову в сторону Яганова. Тот увидел, что её взгляд, неподобающе добрый и кроткий для их недавних приключений, теперь заключает в себе тайну и скорбь, и сам разволновался. На горле у него оттопырилась перьевая борода, и, часто сглатывая, и якобы осматриваясь, он не знал, куда деться. Ему очень хотелось перебрать своим клювом волоски бровей и ресниц Виктории, но он не решался это сделать.
- Ну, ладно… Мне пора… - сказал он наконец и поднялся в воздух.
Несколько дней после этого не заключали в себе ничего необычного, если не считать того, что Виктория, уединившись, иногда экспериментировала с тем, что ей стоит петь, а что нет. И тут вдруг Пётр Дызма позвал её, а также, впрочем, и многих других своих одногруппников на свой день рождения. Они пришли к нему домой. Стол был довольно богато (по тем временам) накрыт. Да и раньше было понятно, что деньги в этой семье водятся – ведь и конный спорт тоже дело, требующее своих вложений. На этом фоне коллективный подарок одногруппников – новый хлыстик – выглядел достаточно символическим. Приняв его, тем не менее, с явной радостью, Дызма принёс гостям показать что-то, по его соображениям, очень важное. Он развернул фотоальбом, а в нём оказалось множество фотографий прыгающих лошадей.
- Я хочу понять со стороны, как это происходит на самом деле, - пояснил Пётр.
Но биомеханика лошадиного прыжка не так была интересна гостям, как самому Петру, и поэтому вскоре голодные гости уселись за стол. Было, от времени до времени, произнесено уже несколько тостов, и гости уже сидели румяные и весёлые, а Пётр в промежутках всё пытался что-то рассказать про последние соревнования. Наконец, Виктория, предварительно пошептавшись с Адамом Гадомским, встала и произнесла:
- Уважаемые коллеги! Мы хотели бы преподнести имениннику музыкальный подарок. Эта песня, которую я помню со своей жизни в Советском Союзе. Очень хорошая песня на русском языке.
Гадомский достал гитару, сыграл вступление, и Виктория, справившись со страшным волнением, начала:
- Лучше нету того цвету
Когда яблоня цветёт,
Лучше нету той минуты,
Когда милый мой придёт…
И так далее, про жаркие руки, месяц на небе и прочее.
Последние ноты повисли в тишине. Прибалдевшие одногруппники некоторое время сидели неподвижно, как кролики на лугу, над которым по своим делам пролетел ястреб. А потом посыпались закономерные восклицания по поводу того, какой у Виктории голос и не училась ли она где-нибудь, и почему она не пела раньше. Виктория стояла, возвышаясь над всеми, как раскрасневшаяся в смущении статуя, прятала лицо и виновато улыбалась.
- А кстати, - сказал вдруг Пётр, - это про что?
(в русском языке он был не силён) –
Голова Виктории опустилась ещё больше, а лицо зарделось ещё сильнее. Улыбка покинула его; руки, которые она сжимала у груди, медленно поникли.
- Это неважно, - тихо сказала Виктория, - прошу меня извинить, лучше я пойду… Нет, нет, - сказала она уже громче для всех, - у меня действительно есть ещё одно срочное дело, - выпрямилась, приняла более менее бодрый вид и направилась к выходу. В коридоре её догнал Гадомский.
- Супер! – сказал он, - приходи к нам в группу! Мы научим тебя петь нормальные песни, и ты станешь звездой!
А на следующий день был экзамен по биологии. Про срочное дело Виктория сказала правду – нужно было использовать последний вечер, чтобы подготовиться. А многие другие одногруппники были беспечны, как крыловская стрекоза, и теперь кучкой жались в коридоре и боялись войти в аудиторию. Там за столом, на котором оборотной стороной кверху были разложены экзаменационные билеты, сидел радостный Яганов в чёрном костюме и посматривал на готовящихся студентов: не списывает ли кто?
Повертев так головой какое-то время, он вытащил из стопки нижнюю зачётку и сказал:
- Всё, хватит! Вишневецкой пора отвечать!
Та уселась напротив Яганова и начала…
- Билет номер двадцать шесть…
- Это неважно, - прервал её Яганов, - что там?
Он вывернул голову и сам прочёл:
- Ага, Розоцветные…
- А можно я с третьего вопроса начну? – спросила Вишневецкая.
- Можно. Давайте про личиночнохордовых.
- К личиночнохордовым относятся асцидии.
- Это верно. Однако, видите вопрос? «Систематическое положение, биологические особенности». Представители – потом. Так к кому относятся личиночнохордовые?
- К асцидиям!
- Нет! Это асцидии к ним относятся! Личиночнохордовые – это подтип какого типа?
- Беспозвоночных… Ой, нет…
- Так. Понятно. Ну а где живут асцидии и что они едят?
- В водоёмах.
- В пресных или солёных?
- Кажется, в солёных.
- В морях?
- Да, в морях.
- А чем питаются?
- Этими… растворёнными органическими соединениями…
- Да? Это как? Что, молекулы сахара из окружающего сиропа вылавливают? Или аминокислоты из бульона?
- Нет.
- А что? Что молчите-то? Да планктон они фильтруют, вот и всё! А по второму вопросу что-нибудь можете сказать?
- Мероприятие по охране почвенной фауны…
- И какие же мероприятия Вы можете рекомендовать?
- Борьба с браконьерством.
- Да? Замечательно! Я, честно говоря, и сам подозревал, что ставить силки на дождевых червей незаконно. Кстати, когда пойдёте стрелять мокриц, не забудьте купить лицензию. А про Розоцветных вспомнили что-нибудь?
- Про Розоцветных я, к сожалению, ничего не знаю. Спросите у меня что-нибудь ещё.
- Сколько лепестков у розы?
- Очень много.
- А дикая роза как называется?
- Терновник… Нет, шиповник.
- Правильно. Сколько у него лепестков?
- Не помню.
- А съедобные растения из этого семейства знаете?
- Баклажаны.
- Нет, баклажаны это паслёновые. В пьесе Чехова какой был сад?
- Не помню.
- Но, а какие вообще сады бывают? Только не говорите, что банановые!
- Бывают яблоневые…
- Ну, вот и хорошо. Это Розоцветные. Ладно, ладно… Чтобы получить «три», Вы должны ещё хотя бы что-то рассказать про асцидий. Почему их назвали личиночнохордовыми?
- Потому что у них личинки имеют хорду.
- Вы догадливы. Ладно, достаточно.
И Яганов сделал в зачётной книжке Вишневецкой необходимые пометки. Большая часть других студентов отвечала примерно так же, если не считать тех, кого Яганов прогнал за списывание. Так что на фоне морских свинок, являющихся представителями хрящевых рыб, шведского учёного по имени Echerichia coli и тому подобного ответ Виктории Сименс был великолепен. Ей достались вопросы про ферменты, про центры происхождения культурных растений и про пушных зверей. Она, поглядывая на свой черновик, рассказала всё очень ровно и без явной чепухи, не вынуждая Яганова задавать уточняющие вопросы, что для любого отличника могло бы быть опасно. Яганов поставил ей «пять» и задумчиво произнёс:
- Вот и закончилось наше официальное общение. До свидания, однако.
Виктория находилась в эйфорическом состоянии по поводу сданного экзамена, и слова Яганова её не особенно впечатлили. Кроме того, она рвалась поскорее попасть на репетицию самодеятельной музыкальной группы, в которой играл Гадомский. Наскоро перекусив, она поспешила в университетский дом культуры.
В условленный час Виктория пришла на репетиционную базу и застала группу за настройкой инструментов. Кроме уже известного нам Гадомского, который в группе был гитаристом и вокалистом, в помещении находилось ещё четверо: Ежи Охлевский, выделявшийся тем, что выглядел «нормально» и прилично (второй гитарист); полностью погрязший в своих инструментах и, кажется, ничего вокруг не видящий и не слышащий, очень упитанный и с маленькими глазками Тадеуш Гвизд (барабанщик), басист Якуб Заглоба с непреходящей миной недовольства, и писаный красавец с глумливой физиономией и волнистыми волосами Рышард Радович (клавишник). Поздоровавшись со всеми, Виктория решила не мешать и присела на старый диванчик в углу. Помещение было небольшим, горела только одна лампа над импровизированной сценой; всюду валялись какие-то провода, стояли всякие усилители и колонки; из мебели, помимо дивана, было несколько стульев и стойка с пультом. Поскольку для Виктории посещение этого места было чем-то новым, её несколько удивило отношение к процессу участников группы, для которых, казалось, репетиции были обыденными и никакой искры в себе не несли.
«Как же так, - недоумевала она, - они же сейчас будут играть музыку, творить что-то, а если судить по лицам – так просто пришли на работу! Ведь что такое музыка! Искусство, надо полагать. Делать музыку – всё равно, что идти на приём к королю. Если бы я шла на приём к королю, то я, должно быть, ещё задолго до того, как подойти к замку, прочувствовала бы важность момента! Да может быть, ещё утром, когда чистила бы зубы, прочувствовала бы, а они этого не понимают!»
За размышлениями Виктория не заметила, как начали играть. Музыка показалась ей настолько волшебной, что она и думать забыла про маленькое захламлённое помещение, про обыденность на лицах ребят. Ей не доводилось раньше слышать то, что называется биг-битом, но, видимо, не в самом биг-бите было дело, а в том, что впервые она была свидетелем рождения живой мелодии. Паук-барабанщик незаметно плетёт полупрозрачную паутину ритма. Висит паутина, качается на ветру баса. Такт, другой. Шелестят синтезаторные клавиши молодыми листьями черёмухи. Ещё два такта. Стихает ветер, тишина. В вечерних сумерках шмель выполняет крайний рейс по пути тугой гитарной струны. Но недостаёт того, без чего майская ночь ещё будет сама не своя. Где он, сладостный голос майской ночи? Не прилетел ещё соловей… Неужели именно Виктория должна им стать?
На первой репетиции Виктория так и не запела – постеснялась. Это уж потом она поняла, что ничего тут страшного нет, и что члены группы не виртуозы никакие с коими и в одной комнате-то находиться надо смелость иметь – не то что на сцену выйти, и что никакие они не чародеи, а обычные начинающие музыканты, у которых в группе отнюдь не всё как по маслу. Проблем хватает, но играют себе и на проблемы внимания не обращают. Но осталось непонятно Виктории, как они – с таким приземлённым взглядом на творчество – умудрились сочинить композицию, которая проняла её до глубины души! Это что же выходит, вся музыка так делается? Горя желанием это выяснить, Виктория с упоением погрузилась в творческий процесс. Почти каждый вечер она проводила в доме культуры. Возвращалась оттуда зачастую очень поздно. Ездила с группой по другим городам на концерты самодеятельности – своим ходом и за свой счёт (хорошо ещё, что ей, вокалистке, не приходилось тащить какой-нибудь свой инструмент – только барабанщику иногда помогала). Мало-помалу учёба в университете пошла побоку – отличницей Виктория уже не была. Но майская ночь обрела свой голос!
Когда концерты группы «Силлогизм» (так она называлась) проходили в университетском доме культуры, их посещал Яганов. Он садился так, чтобы Виктория его не увидела и слушал, вертелся, дёргал головой и покрякивал. «Всё не то, всё не то! – бормотал он иногда, - нет, я, кажется, решусь!» И как ни странно, участники группы были с ним солидарны.
- Всё не то, - говорил на репетициях Гадомский, - где наша фирменная неопределённость? Где сиреневая дымка, из которой должны проступать искомые образы?
- Массовый слушатель этого не поймёт, - говорил Охлевский, - мы что, для себя играем? Т вообще, в Америке это звучит по-другому!
- Ерунда! Безобразие или безрассудство! – вопил Гвизд, - вы вообще ничего не смыслите!
- А кто смыслит? – парировал Заглоба, - Ты смыслишь или Адам смыслит, который только говорит нам: «Сделай то, сделай так»?
Радович загадочно улыбался, молчал и смотрел на Викторию.
- Мне кажется, - говорила иногда вежливо Виктория, - что в прошлый раз публике понравилось… Но стоит добавить лиричности…
И так далее, и тому подобное. Но жить без музыкального творчества они уже не могли. Они уже были на игле у того ощущения, которое испытываешь после концерта, когда долго не хочется спать, несмотря на усталость. Деятельность «Силлогизма» стала хорошо известна в университете, и многих слушателей привлекал именно голос Виктории. Яна Волк решила, что этот голос должен стать известен всему миру. А как? Чтобы выступать не в студенческой самодеятельности, а в чём-то большем, нужно было пройти комиссию и получить официальное разрешение.
- Умоляю, не надо! Оставьте меня здесь! Не хочу ничего просить у тех, кто сильнее нас! Не хочу туда, куда и конь с копытом! А судьи кто?! – упиралась всеми конечностями Виктория, но Яна её где тащила, где толкала, и в конце-концов довела до нужного учреждения. Несчастная Виктория предстала перед тремя очень серьёзными и важными людьми: старушкой с трясущейся шеей, которая, может быть, была и вовсе глухая; мужчиной средних лет с пивным животом и колючими глазами под очками и молодой женщиной – может быть, почти ровесницей Виктории – которая тоже смотрела на неё, как орёл на сусличью нору.
«Тройка, как у Уса, - подумала Виктория, - расстреляют без следствия!»
- Пойте, - сказали они.
Виктория спела без музыкального сопровождения одну из своих силлогических песен про таинственный путь, который ведёт неизвестно куда. Потом молодая женщина села за рояль, заиграла мелодию – как аккомпанемент – и заставила импровизировать первым голосом. Потом мужчина дал Виктории ноты и заставил спеть то, что написано (к счастью, к такому повороту Виктория была готова – благодаря Гадомскому). Потом старушка стала задавать вопросы про разных польских и непольских музыкальных деятелей – и здесь, к сожалению, Виктория совершенно провалилась. Через полчаса экзекуции старушка сказала, что, по её мнению, быть артисткой Виктории недостойно.
«Я так и знала! – подумала Виктория, - потому и не хотела сюда идти! А теперь я вообще уйду из «Силлогизма» и больше никогда не буду петь. Всё кончено!»
Но вмешалась Яна, которая была свидетелем процесса:
- Если вы не допустите её, её найдут другие. Она всё равно станет известна всему миру, а вам потом будет стыдно!
- На вашем месте, - мужчина с животом посмотрел на старушку и на Яну, - я бы не был так категоричен. Как председатель комиссии, я ставлю испытуемой «три». Пани Сименс, я могу предложить Вам штатную единицу Вроцлавской эстрады. Если, конечно, злотых в месяц устроят Вас.
Виктория некоторое время стояла неподвижно. Счастливая улыбка, чувство вины, румянец смущения и слёзы причудливым образом боролись друг с другом на её лице.
- Я ещё не закончила университет, - сказала она наконец, - и потом, как же наша группа?
- Ну, надумаете – приходите, - сказал председатель. А молодая женщина вручила Виктории визитку и сказала:
- Приходите ко мне завтра, если сможете. У меня к вам есть серьёзный разговор.
Завтра была суббота, и в культурном учреждении царило запустение. Молодая женщина с орлиным взглядом проводила Викторию в свой кабинет.
- Меня зовут Катарина Кирхмайер, как Вы, наверное, уже прочли. Кажется, мы соплеменники, - и она подмигнула Виктории, - я композитор. И предлагаю Вам сотрудничество.
- Каким образом? – спросила Виктория.
- Да с Вашими данными можно горы свернуть! Нужно только подобрать репертуар. Честно говоря, я слышала «Силлогизм». В своём роде это неплохо, но только…
- Что?
- Хорошо. Немного теории, - глаза Катарины разгорелись и она начала двигаться порывисто и выразительно жестикулировать, - многие думают… Или нет, лучше сказать, принято считать, что в музыке правят чёткие и стройные законы. Не спорю, такая музыка имеет право на существование, но только как музыка про задачу по геометрии для школьников. Если мы хотим выразить в музыке настоящую жизнь, мы должны действовать иначе! Жизнь полна нелинейных уравнений, она мало предсказуема. Хаос и гармония идут в неё рука об руку, так же как и добро и зло не могут существовать друг без друга, так же как магнит нельзя разрубить на положительный и отрицательный полюс – вопреки той преступной чепухе, которой напичкали нас евреи через христианство – преступной потому, что она и ведёт к концу света. Третий рейх накрылся по той же причине – не учли единства и борьбы противоположностей. Но мы пойдём другим путём! Мы завоюем мир вполне мирно и приятно для него. Джаз – вот то, что отражает мою идею! И это тоже в своём роде символично, что мы, европейцы, влезем своими корнями в музыку чёрных. Да и биг-бит, кстати, оттуда же произрастает… Ну да ладно, теперь за дело!
Катарина вскочила и перебралась за синтезатор. Её хищные пальцы опустились на клавиши.
- Представьте себе, - сказала Катарина и начала наигрывать мелодию, - что Вы со своим… Э… Молодым человеком пришли на берег лесного озера. А кругом – красотища! И Ваш… э… возлюбленный увидел и услышал всё вокруг, что только возможно. Как клубится туман и скрывает от Вас рябь на воде от ветерка. Как на поляне играют и шуршат привидения. Как плещутся в озере купающиеся отражения звёзд. Как одинокая птичка спряталась в листве дерева (зарянка, наверное – у неё совершенно джазовая песня). И только Вас он там не заметил! – неожиданно закончила Катарина.
- Это так печально! – всхлипнула растроганная Виктория, - об этом стоит поведать миру!
- Ну, текст ещё не совсем готов… Но в принципе, Вы согласны исполнять мою музыку?
- Согласна, согласна!
- Отлично. Добро на серьёзную концертную деятельность Вы уже получили. Оркестр, если таковой понадобится, я подберу. Кстати, иногда и другие участники «Силлогизма» смогут пригодиться, если захотят. Мы их тоже сертифицируем. Так что никакого предательства Вы не совершите.
- С университетом не знаю как быть…
- Ну, может быть, получится совмещать. Мы сперва не будем Вас нагружать очень уж сильно.
- Благодарю Вас! – сказала Виктория, дрожа от счастья.
- Очень хорошо! Тогда ждём на репетиции.
На этом они пока что и расстались. А когда Виктория ушла, Катарина открыла окно, превратилась в ворона и улетела. На самом-то деле, это был Яганов!