Я знаю все, но только не себя. Жизнь и Смерть Франсуа Вийона
Сегодня мы знаем не так уж много о личности поэта — бродяги и вора, мэтра и клирика, убийцы и сутенера. Точные сведения о Франсуа Вийоне можно почерпнуть только из его произведений и судебных архивов. Его жизнь — это череда арестов и изгнаний, это изобилие судебных дел, где фигурирует его имя. Но, невзирая на это, творчество Франсуа Вийона без преувеличения можно назвать уникальным явлением в средневековой литературе. Первые его баллады наполнены любовью к жизни, последние — объединены мыслью о бренности существования, о противоречиях души и тела. Часть из них написана на жаргоне кокийяров (la Coquille — раковина — название известной шайки разбойников) и не расшифрована до сих пор.
Франсуа Вийон (настоящее имя Франсуа Монкорбье или де Лож) родился 1 апреля 1431 г. в Париже в провинции Бурбоннэ. В 8-летнем возрасте он потерял отца, и мать отдала мальчика дальнему родственнику капеллану Гийому Вийону, настоятелю церкви святого Бенедикта.
В 1443 году Франсуа поступил в Сорбонну на факультет искусств, где получил степень линценциата, а затем магистра. Но Вийон вовсе не был прилежным студентом:
Где щеголи, с кем я кутил
В расцвете юных лет своих,
Кто пел, плясал, шумел, шутил,
Скор на язык, на дело лих?
Уже взяла могила их
И охладелый прах забыт.
Мир опочившим, а живых
Благой Творец да сохранит!
Его больше привлекали пирушки, столкновения студентов с властями, уличные драки. Например, очень популярным развлечением студентов Сорбонны были похищения самых известных вывесок с парижского рынка. Соль этой забавы заключалась в том, что, например, «Олень» должен был обвенчать «Козу» и «Медведя», а «Попугай» — стать «свадебным» подарком для «молодоженов». Но, пожалуй, наиболее известна история о трехлетнем противостоянии студентов Латинского квартала и властей — борьба за межевой камень, который школяры называли la Vesse и неоднократно похищали из владений мадам Брюйер. Однажды, отвоевав камень, студенты втащили его на гору святой Женевьевы и прикрепили железными обручами. На круглый межевой камень установили продолговатый, которому и дали ему не совсем приличное название — Pet au Diable. Разъяренная хозяйка камня подала в суд, и прево Парижа потребовал от начальства Сорбонны примерного наказания виновных. Вийон, который никогда не упускал случая принять участие в подобных развлечениях, вместе с участниками выходки вынужден был на коленях просить прощения у ректора.
В 1455 году после случайного убийства священника Шермуа Вийон бежал из Парижа в Шеврез и Бур-ля-Рен, где весело проводил время в объятиях нестрогой аббатисы монастыря Пор-Рояль. Перед смертью священник простил поэта, и Вийон подает два прошения о помиловании, которое через полгода было ему высочайше даровано. Но, вернувшись в Париж, уже перед Рождеством он связался с шайкой разбойников и принял участие в ограблении теологического факультета в Наваррском коллеже. Было украдено 500 золотых экю — сумма по тем временам немалая. И хотя Франсуа во время ограбления всего лишь стоял на страже, он предусмотрительно решил снова скрыться из столицы — надолго. Тогда же он написал и небольшую поэму «Малое завещание, или Лэ», в которой отписал свое несуществующее имущество друзьям и знакомым. В этой поэме Вийон представляет дело так, будто бы бежит из Парижа из-за неразделенной любви, а на самом деле, чтобы подготовить ограбление своего богатого родственника, которое скорее всего, оно не состоялось. Профессиональным преступником Вийон не был и участвовал в ограблении коллежа, чтобы разжиться деньгами для путешествия в Анжер, где хотел стать придворным поэтом «короля Сицилии и Иерусалима» Рене Анжуйского. Но эта попытка окончилась неудачей — Вийон не ужился при дворе герцога.
Я у ручья от жажды умираю,
В горячке от озноба колочусь,
На зное я от стужи изнываю,
На родине, как на чужбине, бьюсь.
Гол как сокол, а важен, точно туз,
Смеюсь от слез и бегаю ползком,
Жду без надежды, щедрый скопидом,
И выгода бывает мне невпрок,
И радуюсь, оставшись ни при чем.
Везде я гость, гонимый за порог,
Лишь несусветицу я понимаю,
Но истин очевидных не держусь.
Я доверяю только негодяю,
На слово доброе всегда сержусь.
От выигрышей скоро разорюсь,
В казне своей и грош найду с трудом.
Боюсь упасть, когда лежу ничком,
Я с чистой совестью люблю порок,
И, утро величая вечерком,
Везде я гость, гонимый за порог.
Я беззаботно рук не покладаю –
Урвать кусок, за коим не гонюсь.
Владыка, я ни с чем не совладаю,
И походя наукам предаюсь.
И только с тем, как с другом, я вожусь,
Кто мне подменит скакуна одром.
Зову к себе врага и вора в дом,
А правде от меня за ложь попрек.
Все помню, но не толком и добром.
Везде я гость, гонимый за порог.
Принц! Я дружу с людьми особняком,
Законам – друг, но с ними не знаком.
Заклад вернуть уже приходит срок.
Не стал я, много зная, знатоком.
Везде я гость, гонимый за порог.
Жизнь без приключений казалась Франсуа пресной, и в Анжере он снова отличился. За какие грехи — неизвестно (говорили, что даже ради хорошего ужина Франсуа был способен на что угодно), но он был приговорен к повешению. В ожидании казни в тюрьме Вийон написал знаменитую «Балладу повешенного». Но приговор почему-то отменили и поэт каким-то чудом оказался на свободе.
О люди-братья, мы взываем к вам:
Простите нас и дайте нам покой!
За доброту, за жалость к мертвецам
Господь воздаст вам щедрою рукой.
Вот мы висим печальной чередой,
Над нами воронья глумится стая,
Плоть мертвую на части раздирая,
Рвут бороды, пьют гной из наших глаз…
Не смейтесь, на повешенных взирая,
А помолитесь Господу за нас!
Мы – братья ваши, хоть и палачам
Достались мы, обмануты судьбой.
Но ведь никто, – известно это вам? –
Никто из нас не властен над собой!
Мы скоро станем прахом и золой,
Окончена для нас стезя земная,
Нам Бог судья! И к вам, живым, взывая,
Лишь об одном мы просим в этот час:
Не будьте строги, мертвых осуждая,
И помолитесь Господу за нас!
Здесь никогда покоя нет костям:
То хлещет дождь, то сушит солнца зной,
То град сечет, то ветер по ночам
И летом, и зимою, и весной
Качает нас по прихоти шальной
Туда, сюда и стонет, завывая,
Последние клочки одежд срывая,
Скелеты выставляет напоказ…
Страшитесь, люди, это смерть худая!
И помолитесь Господу за нас.
О Господи, открой нам двери рая!
Мы жили на земле, в аду сгорая.
О люди, не до шуток нам сейчас,
Насмешкой мертвецов не оскорбляя,
Молитесь, братья, Господу за нас!
С 1457 по 1460 годы о жизни Франсуа Вийона ничего точно не известно. Существуют предположения, что он был главарем шайки кокийяров, именно потому, что некоторые произведения поэта написаны на их жаргоне. Но этот язык прекрасно знали и школяры, и бродячие комедианты, и священники — в их компании Вийон мог странствовать все эти годы.
Не лезьте на рога, жулье,
Коль гуж намылились сорвать.
Пример с Колена де Кайё
В щекотном деле не хер брать.
Бывало – хай, пора слинять,
Ему: «Атас!» – а он: «Ништяк!» –
Все псов пытался сблатовать,
А там и тыквой в петлю шмяк.
Шмотье не вздумайте носить,
Которое бы вас стесняло,
Чтоб то, что нужно закосить,
Из-под блошницы не торчало.
На этом Монтиньи сначала
Застукал пакостный дубак,
Затем был признан он кидалой,
А там и тыквой в петлю шмяк.
Братва, идя на скок, не бздите,
Глушите фрайеров смелей,
А погорев, не подводите
Еще не взятых корешей.
Коль их зачалят как шишей,
Им не отмазаться никак:
Ведь урке лишь наезд пришей,
А там и тыквой в петлю шмяк.
Принц деловой, мастрячь ворье:
Не лезет на рога блатняк –
Замочишь штымпа за ружье,
А там и тыквой в петлю шмяк.
В 1460 году Вийон за очередную из своих «проделок» вновь оказывается в заключении, но уже в тюрьме Орлеана. Амнистия в честь приезда малолетней дочери Карла Орлеанского Марии спасла его от смерти — в который раз!
Мария, долгожданный дар,
Который ниспослал нам Бог,
Чтоб ныне всяк – и млад, и стар
Вкусил покой на долгий срок
И миром насладиться мог.
Достойный отпрыск славных лилий,
В тебе нам небеса залог
Дней процветания явили.
Мир всем желанен, всем в охоту:
Бездомному сулит он кров,
Позор – предателю и жмоту,
Стране – управу на врагов,
И у меня не хватит слов,
Чтоб за тебя, залог его,
Дитя, на коем нет грехов,
Восславить Бога своего.
Всех праведных людей опора,
От злых надежная защита,
Единственная дочь сеньора,
Чей пращур – Хлодвиг знаменитый,
С восторженностью неприкрытой
Твое рожденье встретил мир.
На радость Франции живи ты,
Затем что принесла ей мир.
Кровь Цезаря в тебе течет,
Ты в страхе Божием зачата.
Ликует бедный наш народ,
Весельем родина объята.
Всем ведомо: затем пришла ты,
Чтобы раздоры прекратить
И тех, кто днесь в железа взяты,
Вновь на свободу отпустить.
Лишь те, чье слабо разуменье,
Кто недалек и простоват,
На волю ропщут Провиденья.
Будь мальчик – все они твердят, –
Нам было б выгодней стократ.
А я глупцам отвечу так:
К лицу ль учиться льву у львят?
Бог лучше знает, что и как.
Как псалмопевец в старину,
Я восхищаюсь всякий раз,
Чуть на дела Творца взгляну.
Дитя, ты, осчастливив нас,
На свет явилось в добрый час:
Господь, Небесный наш Отец,
Наш край тобой, как манной, спас
И смутам возвестил конец.
Достоверно известно, что Вийон некоторое время служил при дворе герцога Карла Орлеанского, а затем при дворе герцога Жана Бурбонского, который даже пожаловал поэту шесть экю. Но дворцовая жизнь вскоре наскучила Вийону, и весной 1461 года он снова оказывается в родных пенатах — в тюрьме, на этот раз в городке Мен-сюр-Луар. О причине заключения поэта в тюрьму ходят самые невероятные предположения. Согласно одному из них, во время поэтического турнира при дворе Карла Орлеанского Вийон похитил таинственный манускрипт с рецептом шартреза — «эликсира долголетия». Рецепт этого ликера знали только три монаха монастыря Гранд-Шартрез, которые давали обет неразглашения и которым разрешалось общаться только друг с другом и не чаще трех раз в неделю. Вийон же не только одержал победу в турнире, но и сумел выкрасть рецепт, что и стало причиной его ареста по приказу епископа Тибо д’Оссиньи. Что случилось с рецептом дальше, неизвестно. Но, как бы то ни было, и эта история для Вийона закончилась благополучно: недавно взошедший на престол Людовик XI, проезжая через городок, по традиции помиловал всех преступников, а вместе с ними был освобожден и Франсуа Вийон. Это было 2 октября 1461 года...
Но его жизнь на свободе оказалась не намного лучше, чем в тюрьме — дело об ограблении Наваррского коллежа не забыто, и Вийону приходится прятаться в окрестностях Парижа. Здесь, скрываясь от правосудия, он и написал свое, пожалуй, самое значительное произведение — «Большое завещание».
Во-первых, Троице вручаю
Я душу бедную свою
И просьбу к Деве обращаю
Мне место даровать в раю,
И пусть смягчить судьбу мою
Все девять ангельских чинов
Со мною молят Судию
Людских деяний, мыслей, слов.
Проделки поэта переполнили чашу терпения его друзей, но тем не менее они постарались добиться для него условного помилования, и после нескольких дней, которые ему все-таки пришлось провести в тюрьме (3—7 ноября), он был освобожден, дав обязательство возместить свою долю от украденных 500 экю. В одном из писем прокурору после получения помилования он пишет:
Ты что, Гарнье, глядишь так хмуро?
Я прав был, написав прошенье?
Ведь даже зверь, спасая шкуру,
Из сети рвется в исступленье!
А мне такое песнопенье
Пропели, что ни сесть ни встать, –
Святой бы вышел из терпенья!
Скажи-ка, мог ли я молчать?
За то, что в честность верил сдуру,
Я осужден без преступленья.
Ты понимаешь процедуру
Такого судоговоренья?
Раз ты бедняк и, без сомненья,
Капету-мяснику не зять, –
Не жди от судий сожаленья!
Скажи-ка, мог ли я молчать?
Ты думал, раз ношу тонзуру,
Я сдамся без сопротивленья
И голову склоню понуро?
Увы, утратил я смиренье!
Когда судебное решенье
Писец прочел, сломав печать:
«Повесить, мол, без промедленья», –
Скажи-ка, мог ли я молчать?
Принц, если бы молчал, как пень, я,
Давно бы, Клотарю под стать,
Бродил в аду бесплотной тенью, –
Скажи-ка, мог ли я молчать?
Создается впечатление, что Вийон играл в очень опасную игру с жизнью и смертью, что ему доставляли определенное удовольствие опасность и риск, наполняли жизнь остротой…
Через некоторое время любовь к приключениям опять заставила Вийона забыть, что он находится в черном списке полиции. И снова тюрьма. На этот раз — Шатле. На этот раз — уличная драка, в которой был смертельно ранен папский нотариус. Вины Вийона в этом не было никакой — он просто присутствовал при потасовке. Но, учитывая прежние грехи, его подвергли пыткам и приговорили к повешению.
Прошение о помиловании, поданное им, было, скорее, жестом отчаяния — надеяться на то, что его выпустят из тюрьмы, было смешно. Но 5 января 1463 года безумные надежды Вийона оправдались: смертную казнь заменили десятилетним изгнанием из столицы, «принимая в соображение дурную жизнь поименованного Вийона». Он, обращаясь к суду, пишет «Балладу суду» с просьбой предоставить ему отсрочку исполнения приговора на три дня. Он ее получает и 8 января 1463 года покидает Париж. Больше о нем никто ничего не слышал. Достоверно известно одно: в 1489 году, когда Пьер Леве издал первый сборник его стихов, Вийона уже не было в живых…
Вы, обонянье, осязанье, зренье,
И вкус, и слух – пять чувств моих сполна,
Проснитесь и воздайте восхваленье
Высокому Суду, кем смягчена
Та кара, что была нам суждена.
Парламент, хоть язык не в состоянье
Воспеть как след твое благодеянье,
Я славить буду всюду велегласно,
Покуда длю еще существованье,
Суд милосердный, правый, беспристрастный.
Излей же, сердце, слезы умиленья,
Стань той скалой, отколь изведена
Евреям средь пустыни в утешенье
Вода Пророком в оны времена,
И чти, как вся французская страна,
Сей символ права и Небес даянье,
Оплот и украшенье мирозданья,
Что служит иноземцам ежечасно
Образчиком законопослушанья,
Суд милосердный, правый, беспристрастный.
Немолствовать, уста, грешно в смущенье,
Молчать ты, глотка, тоже не должна.
Не время печься вам о насыщенье –
Да будет ваша песнь везде слышна,
Да заглушит колокола она!
Все естество мое, живот, дыханье
И тело страхсвидности кабаньей,
Привыкшее в грязи валяться праздно,
Хвалите дружно людям в назиданье
Суд милосердный, правый, беспристрастный.
Принц, мне б три дня отсрочки для прощанья
С друзьями, чтоб у них на пропитанье
Успел достать деньжонок я, злосчастный,
И лихом я не помяну в изгнанье
Суд милосердный, правый, беспристрастный.
Я знаю, как на мед садятся мухи,
Я знаю смерть, что рыщет, все губя,
Я знаю книги, истины и слухи,
Я знаю все, но только не себя.
Чарли Петтерсон
Чарли Петтерсон курит,
Ему одиноко здесь.
От дыма глаза прижмурит
И вглянется в даль небес.
Весь Лондон ему завидует,
Лет с шести и по этот день.
Но сердце его пустует,
И, бывает, что временами
Хочется умереть.
Чарли за двадцать,
Может за двадцать пять.
Есть где ночевать,
Но нравится погулять
У него там была жена,
Серая мышка,
Такая чахлая замухрышка.
И любовница не одна.
Увлекающийся мальчишка.
Чарли Петтерсон одинок,
Не физически, а морально,
Безумно и постоянно.
Ночь для любви не срок,
Но тело девичье так
Безудержно и желанно.
Ингрид Петтерсон курит.
Она не желает
Без Чарли
Ни есть, ни спать.
Брови по детски хмурит,
И дальше ждать.
Ингрид Петтерсон,
В девичьевсве Джерели.
К ней не идёт сон.
Ей слышится скрип двери.
Ингрид Петтерсон,
Та самая замухрышка,
Из открытых окон со всех сторон
Дует. Ей не холодно,
Будто она ледышка.
Чарли медленно входит,
Прикрыв за собою дверь.
Глазами её находит
Одинокую у окна.
Отворачивается,
Прочь буты, и на постель.
Ингрид курит, прикрыв глаза,
Её невозможно не пожалеть.
Грусть.
В глазах у неё слеза,
Держится, чтобы не зареветь.
От Чарли пахнет джином,
Духами, постелью
И вестминстерским табаком.
Говорят, что клин,
Непременно,
Всегда,
Вышибают клином.
Он ей кажется
Непроходимым маленьким
Дураком.
Она подходит грустно,
Глядя в его глаза.
Там так беспросветно,
Пусто,
Катится вниз слеза.
Взгляд словно сам за неё
Молчит, осуждает и говорит:
«Опять?
Какое же ты гнильё!
Кобелина и дурачьё!»
Взгляд у неё болит.
Чарли молча смотрит,
Выжидает,
Тихо ей говорит:
«Ингрид,
Сердце моё болит».
И наблюдает
И она срывается.
Снова.
В который раз.
И она рыдает.
Снова.
В который раз.
Кричит ему:
«Чёртов же ты кобель!
Ты какого чёрта
Опять сюда пришёл,
Не в бордель?»
Кричит ему громко,
Он прикрывает уши
И ждёт.
Она затихает,
Он ладонь приближает
Робко
К светлой макушке.
Она закрывает глаза,
Зажимает уши,
Только бы не слышать
Опять слова.
Щёки в потёках туши.
«Ингрид, — он говорит,
Улыбается, — кажется,
Это я инвалид.
Ты у меня красавица».
Она глаза распахивает,
Впервые такое слыша.
Слёзы бесследно тают,
Она прерывисто тихо
Дышит.
— Ты у меня малышка.
Она недоверчиво щурится
— Ты пьян? Горячка?
Скорую вызывать?
А он осторожно тянет её
За руку
К себе
В кровать.
Обнимает нежно,
Выдыхает не горячо,
Усмехается, щурясь,
И так беспечно
Целует её
В плечо.
Ингрид смотрит,
Смаргивая слезу,
И думает что Чарли,
Наверное, он в бреду.
Но он смотрит открыто,
Доверчиво,
Не смеясь.
К ней тянет его
Магнитом.
Она его в лоб целует:
«Спи, Чарли,
Завтра проснёшься,
Забудется этот бред».
Он головой мотает
И шепчет:
«Нет.
Я инвалид, моя милая
Ингрид, я инвалид.
Ты у меня красивая,
Нежная, верная.
Я не стою твоих молитв».
Она отвечает на это
Тихим, сдавленным,
Ироническим хохотком:
— Ой, не ври мне,
Я хуже любой твоей
Прошмандовки
В сто раз.
Даже в дурацком сне,
Они всегда готовые,
Заряжены, как винтовки.
Я потёршийся карабин,
Вся в трещинах,
В сколах,
Худшая из витрин.
— Ты чудесная, Ингрид,
Ты лучшая!
Да, пусть невзрачен вид,
Настоящая!
Только я мудак,
Потому что ты
Нелюбимая,
Незаслуженная.
Ингрид,
Зачем тебе этот брак?
Уходи от меня.
Будь свободна и
Будь вольна!
Я ведь только похерю
И молодость, и тебя.
И она улыбается грустно
И, будто бы невзначай,
Говорит ему,
Просто и как-то пусто:
«Чарли, не хочешь чай?»
Он смотрит в глаза её
Удивлённо. Немного.
В кармане джина
Ещё на дне.
Во взгляде его
Так много…
А она отстраняется,
Помогает,
Снимает брюки с него,
Рубашку его снимает,
И укладывает в постель.
И шепчет:
«Я не одна теперь».
Он засыпает,
А она идёт утешатся,
Не соседом,
И вовсе
Не банкой пива,
А мыслью о том,
Что так она ним любима.
"Убей своих любимых" (стих 2) Нестандартная поэзия
Жизнь циклична невыносимо, словно порочный круг, за который ступить не дано никому, он уготовил любому, кто только сунется — тысячи, миллионы ужасных мук. Ты идёшь по краю его, ступая с носка на пятку, так невыносимо легко и гладко, что мне, глядя на это, остаётся только завороженно лицезреть. Ты идёшь по самому острию ножа, как по льду, словно циркач по леске, и всё замирает, все замирают, мир замирает на вдохе. Ты срываешься, падаешь в пустоту и тьму, падаешь в пропасть. Ты хочешь лететь. Выдох. Круг разрывается, жизнь обрывается. Я иду ко дну. Вместе с тобой ко дну.
Ты вернёшься, и я воспряну, тугой пружиной стремясь к началу. Лодка, однажды уплыв, снова прибьётся к причалу.
Круг замыкается, возвращая тебя в себя. Цикл повторяется. Смерти сопутствует перерожденье. Он пишет своё новое творенье. Он в полёте. Он не кончается. Никогда-никогда не кончается.
Нам вместе ко дну на следующем повороте.
"Убей своих любимых" (стих 1)
Будь осторожен. Ты не в Стране Чудес.
И даже не в Королевстве кривых зеркал.
За углом неприятельский ждёт оскал,
Здесь ты всегда с берданом наперевес.
Будь осторожен, чёрт бы тебя побрал!
Не бросайся очертя головы, глупец!
Каждого когда-то ждёт свой конец,
Просто на твоих глазах
Никто
Ни разу
Не умирал.
Будь осторожен. Боже тебя храни.
Сколько же буду я тебя заклинать?
Нашей участи вовек нам не избежать.
Мы с тобой до неё сосчитаем дни.
Я для тебя буду писать стихи.
Ты каждым словом своим меня
Вдохновлять, убивать «любя»,
И считать по рассвету
Каждый
Свои
Грехи.
Готовы к Евро-2024? А ну-ка, проверим!
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Осень -16 (стих)
Плач вместе с талым небом,
Когда тучи ложатся на землю,
Напиши серым на белом
Дату, свое имя и время
Ощути движение ветра,
Теплую молочную влагу,
Пусть твои движения сердца
Развеют внутри прохладу
Гуляй среди голых деревьев
В карнавале опавших листьев.
Это птицы оставили перья,
Отправь им теплые письма
Собери букеты всех красок,
Сохрани в кофейных альбомах,
Эта осень тиха и прекрасна.
Она с теми, кто вышел из дома