Мой бывший начальник рассказывал. Пришлась его бурная молодость на не менее бурные девяностые годы. Чего только не было... Его первая жена сбежала со своим ё**рем (и по совместительству его другом), прихватив накопления в валюте - просто классика жанра. Какие-то тёмные личности вычистили его квартиру (он подозревает, что по наводке завистливого соседа). Потом он со второй женой занялся грузоперевозками, и как-то, в середине рейса другие не менее тёмные личности отобрали у него машину с грузом, оставив его с супругой налегке на дороге в тайге (хоть живыми оставили и жену не обидели, и на том спасибо). В принципе, у каждого, кто пережил девяностые, есть свои истории выживания. Не это главное. Мой начальник, почему-то всегда возращался к истокам - к своей первой учительнице, Эмме Карловне (имя, конечно, изменено, но оно в любом случае ясно указывает на её немецкое происхождение).
Когда он, маленьий семилетний Ванечка, пошёл в первый класс, выяснилось, что его первой учительницей будет Эмма Карловна. И когда об этом узнал его друг (уже "опытный мужык", прошедший первый класс), то его сочувствию не было предела - типа, держись, Ванец, она вам задаст.
Хотя Эмма Карловна преподавала в начальных классах, её боялись все ученики, включая старшеклассников. Её боялись родители учеников. Её боялись коллеги и начальство, а кое-кто вообще хотел избавить от неё школу, но эта затея изначально была дохлой, во-первых, потому что у Эммы Карловны всегда были образцовые показатели, а во-вторых, она состояла в партии. Это была мегатребовательная учительница, большая раздатчица двоек и способная довести до слёз самых отъявленых хулиганов. Эмма Карловна считала, что всё нужно делать либо идеально, либо никак. Уже на второй неделе обучения её первоклассники научились определять все сорта металла в её голосе, а если она ещё и при этом обращалась к школяру на "вы" и по имени-отчеству, то всё, капец - не будет никакого снисхождения, слёзы и уговоры бессильны. Ходили в школе легенды, что однажды Эмме Карловне не понравилось, как её ученики спели на празднике, и после праздника она подошла с претензиями к учителю пения. Что она говорила, никто не слышал (ибо всегда была сдержанна в эмоциях), но, говорят, именно после этого разговора у учителя пения случился сердечный приступ. По воспоминаниям Вани были у воспитательного метода Эммы Карловны две особенности: первая - она не запрещала девочкам носить простенькие украшения (это были те весёлые времена, когда учителя запрещали носить серёжки и из всех видов девчачьих причёсок признавали только косички, а в школе, где учился Ваня, учителя исходили на говно при виде цветных бантиков, а заколки так и вовсе выдирали чуть ли не с волосами); вторая - Эмма Карловна категорически и безкомпромиссно пресекала в классе любые виды травли. Там, где большинство взрослых рассуждали "это же дети" и "сами как-нибудь разберутся", Э. К. относилась к этому крайне серьёзно и гасила зачатки травли.
Не знаю, как сейчас, но тогда существовала практика посещения классными руководителями домов учеников - учителя смотрели, в каких условиях дети развиваются и готовят домашку (моя классная как-то ввалилась домой, когда вся моя родня эпично обмывала новый холодильник). Настала очередь Ванечки. Он был предупреждён о визите и успел проконсультироваться у одноклассников, которые уже успели пережить визит Эммы Карловны. Поэтому подготовился основательно: вытер пыль и вымыл полы, сложил свои игрушки, разложил учебники и тетрадки на столе, повесил на плечики свою школьную форму и надраил свой октябрятский значок. Сел ждать Эмму Карловну в идеально чистой квартире. Она вот-вот должна была появиться.
И вдруг дверь открылась... не не так. Дверь распахнулась, чуть не слетев с петель и в квартиру ворвалась мама Ванечки. Не обращая внимания на сына, она принялась выворачивать вещи из шкафов, выдёргивала ящики из стола и тумбочек и вываливала их содержимое на пол, швыряла вещи, и вообще с остервенением принялась разрушать домашний уют к чертям собачьим. И всё это молча, полностью игноря ребёнка. Ваня вжался в стену и начал получать психологическую травму. В тот момент он понял, что фраза "волосы зашевелились" - вовсе не фигура речи, и впервые в жизни подумал матом: "Всё, п****ц, мама сошла с ума. Теперь её заберут на семнадцатый километр, а меня отправят в интернат как сироту". Разгромив каартиру, мама унеслась, оставив Ванечку посреди всего этого бардака. А через пару минут пришла Эмма Карловна. Молча посмотрела на учинённый разгром. Выражение лица у неё стало примерно такое:
Здесь Ваня второй раз в жизни подумал матом.
Ни слова не говоря, Эмма Карловна развернулась и ушла. Ване было бы гораздо легче, если бы она хоть что-то сказала, хотя бы "м-да". Он остался стоять один в разгромленной квартире. Надо было бы начать убираться, но что-то не получалось. И даже не потому, что маму упекут в психушку, а его - в интернат, и убираться уже не имело смысла. Просто на волне ужаса Ваня резко обессилел.
А через несколько часов, когда уже стемнело, пришла мама Вани - с пирожными и извинениями. Всё оказалось просто - у них на работе была проверка, и тут оказалось, что мама потеряла своё удостоверение. Ей дали полчаса на то, чтобы смотаться домой и найти его. Пять минут - домой бегом, двадцать - на поиски и ещё пять минут - обратно до работы; мама почти уложилась в норматив. (Удостоверение чисто по-женски находилось в какой-то косметичке) Остаток вечера провели за уборкой и чаем, всё разрешилось.
С Эммой Карловной всё оказалось сложнее...
Примерно через неделю Ваня по заданию мастерил поделку на День космонавтики - ракету. Потратил на неё всё воскресенье и все свои запасы картона и фольги. В конце концов решил, что раскрасить звезду красной гуашью - это банально, и спёр у мамы красный лак для ногтей (за что тут же получил люлей). Ракета получилась роскошной. Но Эмма Карловна была другого мнения. Она раскритиковала её в пух и прах, а когда Ваня дерзнул возражать, не только поставила ему двойку в дневник, но ещё и расписала на полстраницы, где именно Ваня накосячил.
- Ну, конечно... - заметила Эмма Карловна, дописывая сей опус в дневнике. - После того, что я видела у тебя дома...
- Эмма Карловна, - начал объяснять Ваня. - Понимаете, это всё мама...
- Иван Фёдорович! - в голосе Эммы Карловны уже заиграл не металл, а железобетон с колючей проволокой. - Ваша мама - лейтенант милиции, образцовый работник, её портрет висит на доске почёта. Я в жизни не поверю, что это она учинила этот погром. Умейте признавать свои ошибки и не придумывайте жалкие отговорки!
И вернула дневник владельцу. Пока Ваня шёл до своей парты, к горлу подактил комок. В принципе плачущий ученик (не важно - мальчик или девочка), явление обычное на её уроке, за слабость это не считалось, ибо Э. К. могла заставить плакать и особь покрупнее. Но тут Ваня принял решение - если он хоть раз из-за неё заплачет, то ничего стоящего из него в этой жизни не выйдет.
Я пыталась было убедить Фёдоровича, что его первая учительница здесь ни причём, но нет - он считает её отправной точкой в своей жизни, вот без той жести, что она творила он бы точно не стал тем, кум сейчас является. И теперь Эмма Карловна - его кумир, он её фанат и сильно жалеет, что у его дочерей нет такой учительницы. В принципе меня тоже раздражает этот чересчур мягкий подход к первоклашкам - особенно отсутствие домашки и дурацкие смайлики вместо оценок. Но чёт Эмма Карловна - это слишком жёстко.
