Плохов Борис Андрианович. “Пыхтино. Истории одной деревни”
Мои первые воспоминания относятся к военному времени. Хорошо помню, как у нас в деревне останавливались солдаты. Мне тогда было четыре или пять лет. Они шли по Боровской дороге на фронт. Переночевав в домах, они отправились дальше.
В огороде у нас был погреб, в котором мы вместе с родственниками прятались от налетов немцев. Был случай, мы с двоюродным братом Иваном Плоховым вышли во двор погулять, непонятно откуда мимо нас просвистели две пули. Мы так и нырнули в этот погреб, спрятались. Кто и зачем стрелял, так и осталось неизвестным.
Уже после войны работал в колхозе вместе с тётей Олей Шапариной. Высаживали капусту на поле, где сейчас Солнцево-Парк, ходили её поливать. Жара стояла неимоверная. Воду на полив брали в деревенском пруду. Выращивали огурцы, на Шельбутовской горе росла картошка. Весной ходили туда собирать картошку, оставшуюся после осенней уборки, а бригадир, фамилию сейчас не помню точно, по-моему, Куреинов, ходил и прогонял нас, мол, нельзя с колхозного поля брать мороженую картошку.
Дом был старый, отапливали углем с помощью квадратной печки-буржуйки. Однажды дома мы были одни - мои старшие братья, Николай с Толей и я. Было холодно, зима, мы решили растопить буржуйку. Братья сложили дрова, сверху капнули бензин. Мне было очень интересно поджечь, и я их уговорил дать мне спички. Горящую спичку я поднес к окошку буржуйки и бензин сильно полыхнул, пламя вырвалось наружу и сожгло мне руку. Когда отец пришел с работы, рука моя была перевязана. Ближайшая поликлиника была в аэропорту, недалеко от аптеки. Меня повели лечить туда, но особо нас там не ждали, деревенских принимать не любили, но руку вылечили.
Мой отец, Андриан Иванович, был ответственный за электричество, подключал дома, деньги собирал по Пыхтино, Шельбутово и Ликове. Провода тянули от воинской части в Ликове, это было начало 1950-х. Мы ходили ямы копать под столбы, за яму платили 7 рублей 50 копеек. За домом Корчагиных был трансформатор с рубильником, который нужно было отключать и включать.В один из дней была сильная гроза, мы сидели на кухне, собирались играть в карты: Володя Плохов, Курилин Коля и Володька Корчагин. Карт покупных не было, делали свои из бумаги. Ребята сидели, вырезали эти карты, а я вышел в комнату и в это время ударила молния и гром. Я вхожу обратно в кухню, а все ребята на полу лежат и начинают ползти к выходу, я даже не понял, что произошло. Было страшно. Ребята поднялись и выбежали, а я вышел в сени, а там горит проводка. Я был маленький, нашел стул и какую-то тряпку, огонь с проводов сбил, а ребятам, пока они выбегали, крикнул: «Зовите соседей, тушить надо пожар». У нас был хоздвор рядом с домом, где жили корова и другая живность, крыша которого уже начала гореть. Народ быстро собрался и начали тушить ведрами. Петр Иванович Мокров залез на крышу дома и начал отрывать руками лист железа, из-под которого шел дым. Оторвал, а оттуда пламя выскочило сразу. В сенях-то я потушил провода, а огонь на крыше, видимо, не заметил. Петр Иванович тогда руки себе пожег, но пламя погасили, дом спасли.
В детстве было много развлечений. Я очень любил кататься с горки, и как-то раз мы пошли на «Ремезы», недалеко от моста через речку. Накатались, и когда я замерз, пошел домой с санками. Был лед, а около моста была прорубь, там обычно женщины полоскали белье, воду брали. А я иду по льду, разбегусь с санками, ложусь на них и еду, потом снова. Так и доехал до этой проруби, окунулся с головой. Как я там вывернулся, не знаю. Недалеко с горки шла Мокрова Зоя Ивановна, сестра Петра Ивановича, и увидела, что я тону. Подбежала, а я за кромку проруби пальцами зацепился, и вытащила меня. Санки в воде, их было тоже тогда не купить, жалко оставлять на дне. Все равно мокрый, ноги опустил в воду, зацепил веревку от саней, и мы их тоже достали.
По весне, когда вода немного спадет и уже не такой сильный поток, мы плавали на льдинах. Мы с Володей Борниковым, моим ровесником, который жил в самом крайнем доме у прудика, льдинку у начала деревни столкнули в речку и вдвоем на неё. У каждого по шесту, и плывем по реке вдоль деревни. Там, где у дома Одиноковых колодец, заканчивался «Пискунов бочаг», река сужалась и резко поворачивала. Доплыли мы до этого поворота, а льдинка маленькая, её начало заливать с одной стороны, перебежали на другую сторону, а льдина встает набекрень. В общем, бегали-бегали мы из стороны в сторону, так и опрокинулись в воду, а там течение быстрое, но, слава Богу, выбрались на берег. Мокрые, домой не пойдешь. Был в деревне Васька Быченков, и мы с Володькой пошли к нему на печку сохнуть, а вечером разошлись по домам.
Ещё одним из развлечений была битва на «саблях». Битва: хуторские мальчишки - на деревенских, «деревня» - на «тот край» (так жители условно делили Пыхтино на три части). У каждого было по палке, но не дрались, а именно «бились на саблях», кто кого.
По весне, когда не было еще основательного моста, чтоб на работу дойти через реку, нужно было пройти в район плотины, сделав большой крюк. Но что придумали мужики? Они опустили в воду два топливных бака от ИЛ-12 и ИЛ-14, и на баках переправлялись через реку туда-сюда. А мы на выходных мальчишками разбивались на группы и садились на эти баки, и кто кого потопит. Одни других опрокинут в воду, а вторые-то плавают на баке сухие, и те, кто оказались в воде, переворачивали второй бак.
За Морозовыми был колодец у родничка около реки. Ещё был лед, а там немного оттаивало от проточной воды колодца. Мужики брали палку, привязывали вилку и вставали по краю реки. Пристально вглядывались в воду и, как только щука высунется в протоке, с размаху насаживали её на вилку. Вот так рыбу ловили.
Осталось еще одно яркое воспоминание со школьных времен. Записался в кружок парашютистов, это уже был девятый или десятый класс. Мы прошли обучение, и нас собрались везти в Москву прыжки выполнять. Это было зимой. Мать, когда узнала, сказала: «Не пущу». Тогда я дождался пока мать с бидонами пойдет продавать молоко в порт. Надел из шинели сшитое пальто, подумал, что если разобьюсь, не так будет больно. Пошел следом за ней, мне же тоже надо было к определенному времени прийти. Она впереди идет - я за ней, она заходит за угол - я иду дальше. Успел. Посадили нас в автобус и повезли на Планерную. А там нас три или четыре человека посадили в корзину дирижабля с инструктором, ну и подняли на высоту 800 метров. Остановились, а инструктор открывает дверку корзины и говорит: «Давайте прыгать». Ребята подходят, а страшно, высоко; приостановятся, а инструктор пинка под зад, и ты уже летишь. Конечно, фал был пристегнут перед тем, как нас толкали. Падаешь камнем вниз, а потом рывок и ты вроде остановился, а потом так плавненько опускаешься. Но поднялся сильный ветер, я-то пригасил, выставил ноги вперед, как учили, чтоб не подломить, а некоторых ветер порывами километра за два утащил по земле. Потом их ездили собирали.
Фотографии в рассказе из личного архива Плохова Виктора Андриановича. Рассказ из книги “Пыхтино. Истории одной деревни”.
Опросил, записал, отредактировал и издал Сорокин И.Ю. (я), тег "Моё"
Горохова Надежда Михайловна. “Пыхтино. Истории одной деревни”
Меркушина Антонина Кирилловна. “Пыхтино. Истории одной деревни”
Шапарина Александра Ивановна. “Пыхтино. Истории одной деревни”
Горохова Надежда Михайловна. “Пыхтино. Истории одной деревни”
Родилась я в сентябре 1941 года в Пыхтино в доме №2. Позже, родители купили часть дома на хуторе, и в 1947 году мы в него переехали. Электричества тогда еще не было, освещали дом лучинами, позже покупали свечи и ставили их в банки.
С 1949 года училась я в школе во Внуково, отучилась все 10 лет. Позже этой школе присвоили номер 13. В первый класс мы пошли вместе с Ниной Маслаковой, Вовой Плоховым и Вовой Рощиным.
В весенний период ходить в школу было нелегко. Помню, один раз весной нас Лёша Маслаков, брат Нины, провел через речку, мимо «Алешиного бочага», мы вышли к Шельбутовой горе и пошли через поле в школу. Ходили в это время в резиновых сапогах. А когда пошли назад, речка совсем разлилась и затопила мостик. Тогда мостик был совсем низкий, ещё и пошатывался под нами. Воды было выше сапог, но ничего не оставалось, мы стали переходить. Сапоги черпали холодную речную воду, и мы мокрые бежали домой сушиться.
Позже стали строить плотину, но тогда засыпали ее не до конца, а оставили протоку для воды. Однажды мы шли вместе с Вовкой Плоховым, и он упал в эту протоку. Поток был очень быстрый. Вовку мы с ребятами схватить успели, а сапог его уплыл. Не помню, как мы дошли до дома, но всё кончилось хорошо. Позже в школу пришло указание, что пыхтинских ребят одних домой не отпускать. И мы ждали друг друга после уроков, чтобы более безопасно дойти вместе до деревни.А однажды зимой была настолько сильная метель, что ничего видно не было. Мы вышли из школы и направились по направлению к деревне. Когда подошли к реке, оказалось, что дорогу мы потеряли и вышли не к мостику, а к плотине. А оттуда до дома еще надо было через поле пройти.
С водой было тяжело, ходили набирать ведра на полив или на речку, или на прудик. Намного позже у прудика построили мостики, и полоскать белье мы уже ходили туда. До питьевого колодца было дойти тоже непросто, через наш двор до колодца у реки была тропинка. Склон у карьера, позади нашего двора, был достаточно крутым, и небольшая тропинка спускалась с трех горок. Подниматься обратно было еще тяжелее, дорожка была довольна узкая и песчаная. С коромыслом было совсем неудобно. В какой-то момент начали приворовывать с огорода: то банки пропадут с забора, то еще что-то. Уж кто это делал, не знаю, но мама пошла в колхоз и попросила закрыть проход. Проход вскоре закрыли, а к колодцу сделали тропинку по «Малашиной горе» (позади дома №41). Был колодец еще позади Басовых, недалеко от нынешней детской площадки. Он был совсем у уреза реки, но в половодье его постоянно затапливало.
Всегда держали скотину, которая жила в сенях. У нас были куры и гуси, была коза, поросенка тоже всегда держали. Поросят держали и соседи. Если мы резали поросенка, то делили его, часть забирала тётя Настя Маслакова, часть тётя Вера Одинокова. Потом приходила очередь других, соседи также резали поросенка и уже отдавали часть нам. А потом следующие резали... Мясо у нас было всегда.
В начале 50-х годов у нас было увлечение: я, моя подруга Нина и ее мама тетя Настя Маслакова вышивали болгарским крестом картины. Покупали картинки и нитки в магазинах и сидели у кого-нибудь дома, рукодельничали. Это было очень интересно.
Конечно, были и другие забавы. Если у кого играли свадьбу, обязательно лазили по окнам посмотреть торжество; однажды, на свадьбе Сони Мокровой, нас даже пустили на печку посмотреть. Отмечали Новый год и Троицу, а на Пасху деревенские ребята всегда катали яйца с горы.
Фотографии в рассказе из личного архива Гороховой Надежды Михайловны. Рассказ из книги “Пыхтино. Истории одной деревни”.
Шапарина Александра Ивановна. “Пыхтино. Истории одной деревни”
Меркушина Антонина Кирилловна. “Пыхтино. Истории одной деревни”
Шапарина Александра Ивановна. “Пыхтино. Истории одной деревни”
Я родилась 1 мая 1929 года дома в Пыхтино. Роды принимала повитуха бабушка Маша Плохова, они с моей матерью, Ольгой Егоровной Шапариной (Черяпкиной по рождению), какие-то дальние родственники. Раньше больница была в Передельцах, но туда рожать ходили очень редко, далеко было. Я была вторая у матери.
Жили в другом доме. Дом был старый, плохой, пол дырявый, потолок серый из-за маленькой дымящей печки. Как начинался дождик — все текло в дом, крыши-то соломенные были, сухо было только посередине комнаты. Материну перину и четыре подушки мы клали в центр и накрывали, чтобы ничего не намокло.
Жили плоховато. Дети у мамы через год рождались, всего 7 детей родилось. Отец, как и многие в деревне, делал щетки. У мамы тоже жизнь была не легкая, ходила в лес за хворостом. Зимы были снежные, и мама в юбке да в валенках ползла по снегу в лес. Женщины всегда застуженные были.
Бывало, отец, Иван Егорович Шапарин, закупит продуктов, положит всё в мешок и пока со станции Внуково дойдет, все в мешке перемешается. Приходя домой, высыпал все на пол, а мы, детишки, садились на колени и начинали перебирать продукты, сахар в одну сторону, крупы в другую.
Помню, однажды отец принес вина и дал мне попробовать. Я уж не знаю сколько выпила, сладкое, хорошее вино, и повалилась на пол. А была маленькой, еще десяти лет не было.
У матери была сестра, тётя Таня, она жила в Москве. Она нас обувала и одевала, старье какое-нибудь из Москвы привозила. У родителей денег нас одевать не было.
Летом было жарко, а мы, ребятишки, постоянно были на речке, по берегам росла огромная трава, цветов всяких разных был полно: и ромашка, и незабудка, и фиалки, и лилии в воде росли. Речка была чистая, там и стирались, и мылись. Бывало, мать скажет: «Ну-ка дай-ка я посмотрю голову, вшей-то не накупала». Вши были у всех, это сейчас вы не знаете, что это такое. Загорали бывало, и плавать учились на речке, и тонули. Речка была чистая, проточная, где глина, где камни, местами глубокая. Недалеко от нынешней плотины был бочаг, там постоянно воду крутило, туда мы не ходили.
Праздники в деревне до войны отмечали очень здорово, все вместе, и те, кто победнее, и те, кто побогаче. Нажарят картошки, и уже праздник чувствуется. Днем все по гостям, а как вечереет, все на улицу выходили, обязательно выносили с собой гармонь. Делились по компаниям, вся деревня полна народу. Кто похулиганистее, затеет драку, но их быстро разгоняли. Мы еще маленькие были, но обязательно бегали смотреть, что происходит на празднике, интересно нам было.
Деревенские ребята ходили в сельскую школу в Изварино. В школу я пошла, по-моему, в 1937 году. Сентябрь, тепло, а я в валенках и больших галошах, но больше обувать нечего было. Мать с отцом поехали и купили мне пальто, очень длинное, чтоб на несколько лет хватило. Детей было много в деревне, в каждой семье по несколько ребятишек. Начиная от Степановых, потом Комаровых, Моргуновых, и вот все заходят друг за другом, и в конце деревни уже целая толпа собиралась. Ходили по Боровскому шоссе до реки, а от реки поворачивали до школы. Дорога была совсем плохая, это сейчас асфальт, а тогда на шоссе были большие булыжники, уложенные по дороге. В один из предвоенных годов зима была очень снежная. В том году щеточную артель уже перевели в Ликову. Взрослые с деревни шли на работу впереди нас, немножко протопчут дорогу, а мы по их следам идем до Ликовы. У реки, в низине, снегу наметало очень много, и пока дойдем, бывало, все мокрые. А там еще от Ликовы до Изварино надо было идти полем.
Я, откровенно говоря, не очень хорошо училась, переходила из класса в класс, а в каком-нибудь и останусь на второй год. Отучилась я в Изваринской школе 4 класса, а в пятый класс пошла в школу через речку от Изварино, по-моему, школа Пахульская называлась.
Шло начало 1941 года. Отец работал в колхозе, ухаживал за лошадьми. Запряг лошадь и поехал в лес, а там хворосточки от осины остались, после спила деревьев, когда колодец делали. Он и привез их домой на лошади, не знаю, воз или два, и свалил их позади двора. А мать отцу говорит: «Ты бы спрятал их, а то вдруг лесник придет». Лесник-то, и правда, пришел, начал к отцу придираться, а отец тоже в ответ: «Я же не пилил их, подумаешь, брошенные поднял». За это на отца подали в суд, и 11 марта в Одинцово отца осудили на 1,5 года тюрьмы. Мать вернулась одна.
А тут в июне война началась, 3 месяца прошло. После ареста отец нам писал, что находится в Горьковской области, Богородском районе, селе Оранки. Но потом заключенных отправили на передовую. Отец с войны не вернулся.
Мать была беременная и 6 августа еще родила сестру Валю. Нас стало четверо детей (ещё трое до войны не дожили). Мать стала в колхозе работать, и мы ей помогали. Тогда работали одни женщины да ребятишки. А тут и усиление войск стало, все куда-то разъехались, а ребята перестали в школу ходить. Немец был вот-вот около нас, даже слышно было, как оружие стреляло. А мы жили, одну картошку ели, которую сажали на 30 сотках. Картошку покрупнее мать выбирала и носила в аэропорт, а там уже менялась с семьями летчиков на хлеб или что-нибудь ещё. Потом мать поехала в Абабуровку и поменяла картошку на козленочка, и у нас выросла коза. Позже эта коза принесла нам еще двух козлят, этим мы и выжили. На еду толкла картошку с молоком и кормила нас, а хлеба даже крошки не видели. Летом всю траву ели, где щавель соберем, где акации цветочки нащиплем, где другую травку нарвем. Пока мама уходила на работы в колхоз, нам раздавала задания по хозяйству: убраться в доме, принести несколько вязанок сена от реки для коз, сварить картошку и другие.
В войну работать в колхозе было некому, работали все кто остался, и женщины, и дети. На лугу капусту сажали. Все, бывало, измучаемся: воду таскали из речки, поливали огромные кочаны. А осенью вырастет капуста, военные приедут, в машину все загрузят, а нам одна ботва да листва остается.
Ходили просили вспахать землю дядю Ганю Моргунова, он тогда за колхозными лошадями ухаживал. Придут тётя Маня, тётя Клава, ещё кто-нибудь придет. Дядя Ганя проедет, вспашет, а мы уже сажаем картошку.
В войну было тяжело, переживали бомбежки. Бывало, летит высоко самолет и гудит. Мы уже по звуку знали, что это не наш самолет. Скорее свой вещевой мешочек на тачку положим и бежим в землянку. Землянку мы выкопали у Пискуновых под липами. А тот осинник, за который отца посадили, лежал у нас, и мы его отдали на убежище. Из этого осинника сделали крышу и землей присыпали. С собой мешочек добра, на нем и сидели. Прятались тетя Шура Пискунова с дочерью Шуркой, Полина Михайловна Пискунова со своей матерью Анной, моя тётка Даша с дочкой Машей, и все мы. Нас целая яма была. Иногда всю ночь сидели там и зимой, и летом. В сторону Курилиных была щёлка, через которую воздух шел, и в которую посмотреть можно было. А как был отбой, слушали из Одинцово гудок-сирену. Гудит, значит самолеты улетели, и мы выходили.
Позади нас, в конце огорода, упала бомба, но не взорвалась, ушла в землю. Народ собрался и стал выкапывать. Копали-копали, да так и не выкопали, не нашли. Так там до сих пор и лежит где-то. Потом говорили, что возможно незаряженная была, но этого теперь никто не узнает.
Был случай, упал самолет небольшой на лощине, и ребятишки побежали смотреть, а там кругом были мины, и девочка, Шура Корчагина, наскочила на эту мину, конечно, она не выжила. Большое горе было.
В 14 лет я пошла работать в АХО уборщицей, шла середина войны. Работали тогда за карточки, а по карточкам давали 550 грамм хлеба, 2 килограмма мяса, килограмм сахара, сколько-то масла, немного конфет «подушечек». Мать, бывало, скажет: «Ты там не ешь, домой неси» - мне семью тоже жалко, как же я все сама съем? Несла всё в дом, а там мать уже на всех поровну делила.
Не знаю, сколько проработала в АХО, но я ушла. Брат матери, дядя Саша, говорит мне: «Чего ты там за копейки работаешь, переходи в ГСМ». Во Внуково, в ГСМ, я отработала еще 43 года. Пришла рабочей, потом оператором стала, потом много лет кладовщиком отработала, пока на пенсию не вышла. Принимала горючее, выдавала на самолеты, лазила по цистернам, замеряла сколько топлива, пробы отбирала и относила в лабораторию.
После войны тоже голодно было. В колхозе осенью выкопают картошку, а часть в земле остается, весна подойдет, мы ходим картошку гнилую да мороженую копаем, «кавардашки» называлась. Бывало, полведра или ведро накопаем, придем, очистим, а мама потолчет эти кавардашки, посолит, сделает лепешки, да в печку отправит. Очень вкусные они нам тогда казались.
1947 год. Мы ходили в лес за дровами, за речкой всё было оцеплено, там работали заключенные-военнопленные. Там был овраг, где деревья росли, заключенные лес пилили. Идем обратно и видим, самолет поднялся и развернулся, хотел, наверное, вернуться. Самолет совсем снизился и стал задевать дома. Мы перешли через речку, бросили дрова и побежали в деревню. На окошке дома №14 сидела Тоня Одинокова, верхнюю часть её дома самолёт задел крылом. Тоня упала, и ее привалило бревнами, благо она почти не пострадала. Дальше стояли огромные вётлы, самолет их снес. На деревне паслась коза тёти Дуси Рощиной, от козы почти ничего не осталось, разметало винтом. Дом №14 Одиноковых весь снесло, и сарай Басовых хвостом самолёта поломало. В самолете там кто-то остался жив, из деревенских никто не погиб. Приехали скорые, увезли всех, кого куда. С аэропорта быстро понаехали машины, и стали загружать остатки груза.
Тяжелое у нас было детство и юность.
Фотографии в рассказе из личного архива Шапариной Александры Ивановны. Рассказ из книги “Пыхтино. Истории одной деревни”