Жили-были дед и баба, и была у них курочка нокса (стихии уничтожения, распада, и великого Ничто). Каждый день сносила курочка по одному яичку – черному, как бездна. Брал старик яичко, относил за калитку и там разбивал. Силы нокса вырывались наружу и стирали в порошок свежую поросль кустистых тварей, которые нарастали за ночь, стремясь пробраться за защитную калитку, дотянуться до живущих в доме и выпить их кровь.
Оживший лес грозно вздымался вокруг домика кольцом, простирая листья с красным отливом в сторону домика, и каждую ночь кустистые твари нарастали снова. Но каждое утро курочка сносила яичко нокса, и лишь благодаря этому старик со старухой выживали в самом центре искаженной хаосом земли. Только есть было почти нечего.
– Если из-за безумия хаоса все так хорошо растет, – сказала старуха, – то возьми репу с нашего огорода, и посади ее воон там, рядом с околицей. Где защитный рунный периметр слегка нарушен, и искажение понемногу просачивается внутрь.
Посадил дед репку. Выросла она большая-пребольшая за одну ночь.
– Еп… – сказал дед, увидев ее поутру. Но увы, то была не единственная новость. Курочка с вечера искаженной ботвы поклевала, и вся распухла, деформировалась, да клюв у нее хищно выгнулся и позолотел. Снесла курочка всего одно яичко, да не простое, а золотое.
– И что же нам делать, как быть? – запричитала старуха. – Чем поросль хищную от калитки отогнать?
Делать нечего. Взял старик старый свиток огнешторма, и выжег траву, хоть огню она поддавалась хуже, бутоны хрипло выли и плевались в старика кислотой.
– На сегодня хватит, а вот что завтра делать, ума не приложу, – посетовала старуха. – И на что нам яйцо золотое, если после катаклизма вся экономика рухнула, и государств не осталось, теперь пшеница ценнее золота.
Старик приложил ухо к яйцу, слышит, там шушумкает кто-то. Или что-то. Кто их знает, порченых хаосом тварей, вылупится какой-нибудь выворотень или геноморфный цыпленок, и устроит им геноцып.
– Разобью, пока не поздно! – воскликнула старуха. Била-била, да не разбила. Дед бил-бил, да не разбил. Слабые они стали, не то, что раньше, когда руководили штурмовой ротой в Последней войне.
– Выкинь его в лес, пускай там вылупится, и посмотрим, кто кого: оно беличьих выростков, или они его?
Взял дед яйцо, и вынес за ограду. А гига-белки, они на блестящее падкие, тут же цоп, метнулись, схватили и унесли. Не прошло и часа, глядь, обратный дар от беличьего народа: орешек размером с человечью голову.
– Ты это, старик, осторожнее, – говорит старуха. – Вдруг там в орешке ядовитый тлен? Или рой жукоедов.
Надел старик свой старый доспех, еще с той поры, когда наездником на пегасах в имперской гвардии работал, до катаклизма, до выхода на пенсию. Взял в руки кавалерийскую саблю и вскрыл орешек. А там зерна пшеницы насыпаны, да крупные такие, с радужным отливом. Так хаос на многих растениях проявляется.
– Ну вот, порченые зерна, – вздыхает старуха. – Съедим их, и сами хаотами сделаемся.
А старик на нее смотрит и грустно так подвинул ей зерна.
– И то правда, муженек. Сколько можно так жить-перебиваться, каждый день выживать? Стары мы стали, давно нам на покой пора. Ну превратимся в хаотов, может так будет даже лучше.
Намелила она из зерен муки, смешала тесто и испекла колобок. Сидят со стариком, смотрют-любуются: какой же он диво ладный вышел. Поджаристый, золотистый, большой. Поставили на окошко остывать, а сами нож наточили.
– Впервые за столько лет, – говорит старуха, – будем хлеб есть.
Услышал Колобок Хаоса, что его есть собираются, и думает: вот уж нет! Один скок через окно, другой через ограду, и как пошел пятиметровыми прыжками прочь от старика со старухой улепетывать!
– Тьфу ты, – разозлилась старуха. – Даже хлеб и тот порченый печется. Взял и поскакал. Ну, делать нечего, ложись и помирай с голоду. Не курочку же, спасительницу, на суп варить.
Тут старик смотрит, и видит – море по небу летит. И волнами шевелит.
– Ух ты, – говорит старуха. – Садится на опушке, совсем недалеко. Сходи-ка, налови рыбки! Может-таки поедим напоследок.
Пошел дед к морю. А оно спокойное, аж удивительно. Не выпускает ложноножек, не надувает на поверхности радужных пузырей с безумящим газом. Закинул старик сети, вытащил только пену морскую. Закинул снова – вытащил водоросли ядовитые, все руки обжег, пока счищал. Закинул в третий раз невод, и поймал рыбку из тильсы, поющего металла.
– Инициирую контакт со смертной формой жизни, – сказала рыбка. – Не губи меня, человек, мне нужно выполнять миссию, очищать мир от хаоса, чтобы вернуть его людям. Для того меня чароманты создали, по всему свету летаю и поглощаю искажения, кристаллизую силу в мерцах: самоцветных камнях, наполненных магической силой. Если отпустишь меня, дам тебе мерц неслабый. Идет?
А старик, если вы не заметили, был немой. Только и мог, что охать междометиями.
– Еп… – сказал старик, и протянул руку.
Выплюнула рыбка ему на руку мерц, он ее в море и забросил. Рукой помахал и вернулся домой.
– Ой, магический камень, – обрадовалась старуха. Она в штурмовой роте руководила трансформагами, и страшно соскучилась по сгущенке, то есть, по сгущенной энергии. Цоп мерц, и тут же разбила себе под ноги. Впитала всю силу и кричит: ХОЧУ СТАТЬ ВАРЛОРДОМ ЭТИХ ЛОЩИН!
Смотрит старик, старуха вдвое выросла, тело ее мускулами налилось, стала могуча, как древние неандры, и голос загрубел. Выдрала одно из скрученных деревьев за оградой, взвалила на плечо и пошла по соседним дворам, дань со всех собирать.
Старик тем временем репку проведал. Тянет-потянет, а вытянуть не может. Тьфу ты, невовремя старуха ушла.
На этом моменте дочка заснула.
Но продолжение есть, и если вам интересно, то выложу.
