Она жила у школьной котельной столько, сколько помнят выпускники. Не подпускала никого ближе двух метров — пока одной зимой сама не подошла.

Про собаку знали все: дворники звали её “Завуч”, дети — “Сирена”. Ей оставляли воду и кашу, ставили коробки‑домики, но она выбирала бетон у тёплой трубы — там было безопаснее.

Февраль. Мы положили мягкий коврик и поставили миску чуть дальше обычного места. Она легла на край коврика — и не убежала. За неделю дистанция сократилась с пяти шагов до полутора: я приседал рядом, говорил тихо одну и ту же фразу.

Без силовых методов. Один и тот же человек, одно время, одна миска, один спокойный голос: “пойдём домой”. На десятый день она позволила надеть шлейку. Любая попытка схватить обнулила бы доверие — мы выбрали терпение.

Короткими “змейками” дошли до машины: шаг — пауза — лакомство. В клинике — чип, базовые анализы, обработка от паразитов, стерилизация по показаниям. Врач сказал, что возраст около восьми лет, зубы стёрты, суставы просят мягкие лежанки и спокойные прогулки.

Три дня — прятки за стиральной машиной. Потом — осторожный интерес к пледу у дивана. На улице пугали ступени и лифт. Тренировали: “ступенька — лакомство”, “лифт включился — лакомство”. Короткие сессии по 3–5 минут, несколько раз в день. Через две недели она сама зашла в кабину, а через месяц спокойно стояла у двери квартиры, ожидая “Поехали”.

Сейчас
“Завуч” стала Ладой. Она знает свой ковёр, терпит лифт и обожает смотреть из окна на школьный двор — уже из дома. Гостей встречает настороженно, но без паники: подход “носом — отступил — поощрение” работает без сбоев.