Интересно, а после ереси были случаи перехода на сторону Хаоса теоретически лояльных орденов? Или примеры «одумавшихся» хаоситов. Если да, то где об этом почитать
Завершающий псто на тему. Масштаб - 1:32 (средний человеческий рост - 54 миллиметра) Крупные планы можно найти с моих постах здесь, в паблике ВК или на Патреоне, где помимо прочего лежит полная фотохроника процесса
Прежде, чем посмотреть диораму целиком, глянем на этих ребят в одном посте - думаю, они того стоят. Подробнее можно глянуть в моих предыдущих постах. Все миниатюры выполнены в масштабе 54 миллиметра (1 : 32) и покрашены акрилом.
Для любопытствующих я веду покрасочный Патреон и уютненький бложек в ВК
Просто пес. Больше о нем, по сути, сказать нечего.
Остальные герои диорамы: боевой сервитор, покаянная сестра, доброволица СПО, брат Вигго
Для любопытствующих я веду покрасочный Патреон и уютненький бложек в ВК
Брат Вигго стал настоящим вызовом моему гуманитарному складу ума. Математика закончилась для меня классе в пятом, пришлось вспоминать пропорции и прочую чепуху, позволяющую собрать большой дредноут с полным сохранением масштаба. Вспомнил, безмерно радуясь, что ноги и вторая рука дредноуту в итоге не понадобились. Думаю, на сегодняшний день это единственный в мире кусок дредноута черных храмовников в 1:32 масштабе.
Остальные герои диорамы: боевой сервитор, покаянная сестра, доброволица СПО
Для любопытствующих я веду покрасочный Патреон и уютненький бложек в ВК
Пару лет назад я пообещал своим подписчикам на Патреоне покрасить космодесантника. Хотя впервые обмазал краской пластикового человечка зимой 2002 года, и с той поры покрасил довольно много всякого, десантников среди них было всего штук 10, и то, пруфов в виде фотографий не сохранилось. Многие думали, что я СМов и вовсе в руках не держал. Поэтому я зашел с козырей и решил освоить брата Артемиса (если кто помнит - это большой железный десвоч из ныне почившей настолки "Инквизитор". Да, это его рука на болтере). Проект быстро разросся, катастрофически вышел из под контроля и получил название "Надежда умирает последней"...
Помимо Патреона, где я веду подробную фотохронику всех своих проектов и подробно отвечаю на вопросы подписчиков, у меня есть уютненькая группа в ВК, в общем и целом дублирующая мой фейсбук по наполнению.
"Я предпочитаю вести войну с чувством глубокой веры между народами, и с величайшим гуманизмом ко всем участникам" - такие слова написал генерал Джон Кэмпбелл, британский командующий в Северной Америке своему французскому визави, губернатору Квебека маркизу де Водрёю в 1757 году. Его приемник на посту главнокомандующего, генерал Джеймс Аберкромби, отпустил всех французских пленников под честное слово (распространенная практика в XVIII веке, когда пленные вражеские солдаты отпускались к своим с условием, что они не будут в течение оговоренного времени принимать участие в боевых действиях - прим авт) к их командиру, маркизу Монкальму, чтобы "убедить Ваше Превосходительство (обращается к Монкальму - прим авт), что я собираюсь вести войну в этой стране с такой же человечностью и великодушием, какие приняты в Европе, и как должно быть везде".
Генерал Джон Кэмпбелл, 4-й граф Лаудон
Подобные вежливые обмены пленными были распространены среди военачальников XVIII века. Эта эпоха действительно отличалась большей гуманностью, нежели предыдущие столетия. Было принято также хорошо обращаться с пленными и заботиться о раненых. Маркиз де Вальфон записал, как после победы французских войск над "обсервационной" армией герцога Камберлендского при Хастенбеке в 1757 году, он три дня потратил на то, чтобы осмотреть все овраги у места сражения, чтобы похоронить лежавших там убитых и оказать помощь раненным, которых забыли. Он писал: "Мне повезло, ведь мои усилия были вознаграждены - я нашел много ганноверцев, гессенцев (и те и те - солдаты армии противника - прим авт) и французов, которым удалось сохранить жизнь благодаря своевременной помощи".
Генерал Джеймс Аберкромби
Был определенный кодекс чести и в вопросах переговоров с неприятелем. Британский генерал Стадхолм Ходжсон во время осады крепости на острове Белль-Иль у берегов Франции в мае 1761 года, написал командиру осажденной французской цитадели шевалье де Сен-Круа, что выражает протест против решения французского командования содержать пленных британских солдат на хлебе и воде. Сен-Круа выразил сожаление, посетовал на горькую долю пленников, однако ответил, что он лишь подчиняется приказу главнокомандующего герцога д'Эгийона (герцог был губернатором французской провинции Бретань, у берегов которой находится остров).
Луи-Жозеф, маркиз де Монкальм
Осадное положение сделало 400 английских пленников тяжелым бременем на шее французского гарнизона (их банально нужно было чем то кормить, снабжать медикаментами и т.д.). Ходжсон в ответ просил отпустить пленников под честное слово - он гарантировал, что они тут же будут погружены на корабли и не присоединятся к осаждающим, более того, их не будут расспрашивать о внутреннем устройстве французских укреплений и о положении дел внутри крепости. Сен-Круа снова ответил, что он связан приказами высшего командования, и не может принимать решения в обход герцога, но пообещал, что сделает все возможное, чтобы обезопасить пленников во время бомбардировки (то есть, фактически, защитить их от их же снарядов).
Атака на Белль-Иль в 1761 году
Тогда Ходжсон написал герцогу д'Эгийону, который согласился на следующие условия - пленники отпускаются под честное слово, грузятся на корабли, незамедлительно уплывают в Англию и не возвращаются к службе до тех пор, пока судьба крепости не решится. Если крепость падет, они тотчас будут освобождены от любых обязательств. Ходжсон послал на переговоры в крепость полковника Бергойна, но тот превысил свои полномочия, пообещав взамен отпустить пленных французских солдат. Французская сторона, естественно, воспользовалась этой оплошностью и стала требовать исполнения договора, подписанного Бергойном - в частности, сам герцог д'Эгийон писал британскому командованию, что он весьма обеспокоен тем, что оно не спешит выполнять условия соглашения, и что "военные договоренности всегда считались священными и неприкосновенными даже среди наименее цивилизованных народов, и выполнялись со скрупулезной точностью". Когда крепость капитулировала 7 июня того же года, французский гарнизон был отпущен со всеми почестями. Что касается пленников, то англичане получили свободу, а французские солдаты, взятые в плен до капитуляции крепости (именно о них шла речь в договоре, подписанном Бергойном) были выкуплены герцогом д'Эгийоном в соответствии с тогдашними тарифами, предусмотренными для подобных сделок.
Стадхолм Ходжсон
Обе стороны провели переговоры с глубочайшей вежливостью, и в целом стремились вести боевые действия гуманно. Отчасти такое строгое соблюдение формальностей было продиктовано тем, что их переписка была достоянием общественности. Ходжсон был немало раздосадован тем, что оплошность Бергойна поставила его в положение человека, нарушающего договоренность. Договоренности продолжали оговариваться, но в реальности солдаты продолжали оставаться в плену до тех пор, пока судьба крепости не была решена. Д'Эгийон писал Ходжсону: "мной движет исключительно уважение, которое я испытываю к вам, к английской армии и к народу", однако вряд ли это было так. Несмотря на весь официоз и любезность, переговоры проходили трудно, и обе стороны испытывали друг к другу ощутимое недоверие. Французы опасались, что отпущенные под честное слово пленники смогут выдать осаждающим войскам важные сведения о положении дел внутри крепости.
Нередко учтивые слова были лишь ширмой, за которой скрывались не самые дружелюбные намерения. Уже упомянутый нами генерал Кэмпбелл писал о боевых действиях в Северной Америке, что "французы не заслуживают доверия, и совершают любые жестокости, на которые только способны". Ни одно действие французов не оставалось вне подозрений, в частности бытовало мнение (и не безосновательное), что они отправляли парламентеров под белым флагом для того, чтобы шпионить в лагере англичан. Нужно отметить, что подобная тактика французского командования в Северной Америке и маркиза Монкальма в частности была продиктована отнюдь не его низкими моральными качествами - дело в том, что у французского контингента в Канаде была настоящая беда со снабжением (Версаль их фактически бросил), и в условиях ограниченности ресурсов и отсутствия пополнений живой силы им приходилось воевать "как придётся", в том числе - и с помощью разных уловок, засад и т.д.
Взаимоотношения англичан с испанцами были более дружелюбными - группу испанских офицеров, которые сопровождали в Нью-Йорк британских пленников, обменянных после падения Пенсаколы в 1781 году, встретили как почетных гостей, никак не ограничивали свободу их перемещения в городе и оказывали почести.
Что касается поведения солдат во время кампаний, то в XVIII веке командующие старались удержать войска от зверств и мародерства, в первую очередь потому, что подобные действия разлагают армию и снижают ее дисциплину, а, как следствие, и боеспособность. Иногда, впрочем, генералы прибегали к тактике выжженной земли как к инструменту политики. Маршал Ришелье во время Семилетней войны получил прозвище Папаша-Мародер за грабежи и опустошение, которое его войска наводили в Германии. В 1757 году его войска разграбили Целле (ныне - немецкий город в земле Нижняя Саксония), где в ходе бесчинств солдатни были убиты дети из местного сиротского приюта. Один из его противников в той войне, прусский (затем - ганноверский) фельдмаршал принц Фердинанд Брауншвейгский, написал Ришелье гневное письмо, где в частности говорилось: "судя по тому, что вы учинили в Целле, можно было бы подумать, что мы имеем дело с русскими". Тут нужно пояснить, что такой несправедливый по отношению к русской армии упрек был вызван не ее низким моральным духом, а застарелыми предрассудками относительно России и русских, которые в Западной Европе середины XVIII века еще не изжили себя.
Принц Фердинанд Брауншвейгский
На уровне полков и рот соблюдение правил войны зачастую оставалось на совести их командиров и зависело уже от их личных моральных ориентиров. У хорошего офицера солдаты должны быть сыты и обогреты, а в условиях ограниченного финансирования и плохой логистики снабжения многие из офицеров начинали смотреть на фуражировку и самообеспечение армии под другим углом. Офицер гессенских стрелков ("егерей") по фамилии Эвальд, участник войны в североамериканских колониях (война за независимость США 1775 – 1783 годов), вспоминал, что в первую же ночь, после того как его полк высадился в графстве Вестчестер (ныне - округ штата Нью-Йорк) и разбил лагерь, они "услышали крики кур и гусей, хрюкание свиней, которых добыли наши находчивые солдаты. В течении часа куски мяса жарились над огнем на длинных палках. Весь лагерь суетился, подобно муравейнику. Все показывало, как легко хороший солдат может найти возможность обеспечить себя".
Эвальд полагал, что хоть грабежи и могут настроить местное население против армии, они являются законной солдатской компенсацией за труды. Для многих же это вообще было главным мотивом, подтолкнувшим их к военной службе. Он также описал политику двойных стандартов у некоторых командиров, которые позволяли некоторым полкам немного больше, чем остальным. Для Эвальда, как и для многих других, грабежи были моральной дилеммой - с одной стороны случались ситуации, когда войска были вынуждены обеспечивать себя сами, с другой стороны, индивидуальное мародерство с целью личной наживы не было продиктовано необходимостью. Некоторые офицеры закрывали глаза или даже откровенно поощряли ситуации, когда добытое добро шло на нужды полка и делилось между всеми (это обосновывалось мотивами общего блага). С другой стороны, случаи индивидуальных грабежей мирного населения зачастую все-таки рассматривались как преступление и сурово карались.
Морские офицеры как правило были избавлены от такой моральной дилеммы, поскольку доли их добычи складывались из захваченных торговых судов неприятеля. В британском флоте вся стоимость захваченных "призов" (вражеские корабли), не востребованных адмиралтейством, отходила к командам, захватившим эти призы, где львиная доля доставалась офицерам.
Не так однозначно все обстояло и с изнасилованиями. Некоторые офицеры полагали запреты на сексуальное насилие противоречащими естественной природе человека. Британский офицер лорд Роудон, расквартированный на Стейтен-Айленд (ныне - район города Нью-Йорка) писал в августе 1776 года, что "ни одна девушка не может подойти к кустам, чтобы нарвать роз, и не быть изнасилованной, и они (солдаты и офицеры - прив авт) настолько привыкли к таким энергичным действиям, что это не влечет за собой прошение об отставке, как следовало бы, и в итоге мы получаем крайне увлекательные судебные (военного суда - прим авт) разбирательства каждый день". Были известны случаи, когда лица, приговоренные военно-полевым судом за изнасилование к смерти, были помилованы благодаря ходатайству пострадавшей стороны (то есть - изнасилованных девушек). Офицеры, которые располагали определенными средствами и не желали бросать тень на свою репутацию, чаще пользовались услугами проституток, многие из которых были чем то вроде местных знаменитостей и обходились весьма недешево. Описать в дневнике свои амуры со звездой местного борделя (а то и просто с обычной шлюхой, если стеснен с деньгах) - было вполне обычным и не постыдным делом для офицеров, в то время как хвастаться на людях тем, что совершил изнасилование, означало риск нарваться на осуждение и на неприятности с военно-полевым судом (который в итоге мог отправить "ходока" на эшафот), поэтому таких сведений не так много. Бывали, впрочем, и исключения вроде Ланцелота Турпена де Криссе, французского гусарского офицера, философа и сочинителя, который полагал, что изнасилования как правило совершаются с согласия условно-пострадавшей стороны, и любил вспоминать годы своей буйной юности и педерастические похождения в цистерцианском монастыре Ля-Трапп, где он некоторое время жил. Эти сведения так шокировали редактора в издательстве, что он убрал существенную их часть из окончательного варианта книги де Криссе.
Ланцелот Турпен де Криссе
В общем и целом армии в XVIII веке еще старались соблюдать законы войны. Это был короткий проблеск гуманизма, когда обычным делом было сострадание к врагу и освобождение под честное слово. Тех же, кто демонстративно отвергал правила "гуманной войны", подвергали остракизму их же сослуживцы. Одним из таких примеров был британский подполковник Банастр Тарлтон, принимавший участие в войне с объявившими независимость североамериканскими колониями. Он получил прозвища "Кровавый Бэн" и "Мясник" за то, что отдал приказ расстрелять американских солдат, которые пытались сдаться в плен (впрочем, есть версия, что это была случайность - лошадь Тарлтона оступилась, он покачнулся в седле, его солдаты решили, что "сдающиеся" американцы в него выстрелили и тоже открыли "ответный" огонь).
Так или иначе люди вроде Тарлтона, воевавшие "без правил" ("зеленые драгуны" Тарлтона прославились как успешный летучий антипартизанский отряд), были проводниками войн нового типа, в которых уже не оставалось места галантности и "белым перчаткам". Тем не менее, такой подход опережал свою эпоху, и среди современников встречал глубокое осуждение. Французский офицер граф Рошамбо написал о Тарлтоне, что последний "не имеет никаких заслуг в качестве офицера - лишь храбрость, которой обладает любой гренадер, но прославился как мясник и варвар".
Автор: Александр Свистунов (lacewars)
Страница автора ВКонтакте: https://vk.com/iskender_zulkarneyn
Источник: http://lacewars.livejournal.com/
Самый известный портрет Тарлтона - работа кисти сэра Джошуа Рейнольдса
Историю, как известно, пишут победители, и полковник (затем - генерал) сэр Банастр Тарлтон, баронет, кавалер ордена Бани и прочее, является одним из ярчайших примеров правдивости этого утверждения. Сей джентльмен прожил удивительную и полную приключений жизнь, и про него наверняка бы сняли как минимум один костюмированный сериал на канале HBO... если бы он был американцем. Но он был британцем, и в войну за независимость США сражался в войсках короля Георга, по итогу войны получив прозвища "мясник" и "кровавый Бэн (Bloody Ban)". Что же касается официальной истории США, то Тарлтон там - один из наиболее ненавидимых злодеев. Его образ мрачен настолько, что его киношное воплощение в фильме Роланда Эммериха "Патриот" более походит на какого-то эсэсовца из советских фильмов, которых пачками убивает мирных жителей, заживо сжигает людей в церкви и т.д. Но так ли все было на самом деле?
Будущий "мясник" появился на свет в семье богатого негоцианта в Ливерпуле 21 августа 1754 года. Мальчик был очень активным и с детства проявлял лидерские задатки. В 17 лет он перебрался в Лондон и поступил в самую престижную в Англии юридическую школу - Миддл Темпл. При этом сам юноша особой любви к юридическим штудиям не питал, предпочитая шумные вечеринки и различные авантюры, в которых можно было показать свою удаль. Не известно, как бы в дальнейшем сложилась его жизнь, и, и смог бы этот плейбой стать достойным адвокатом (скорее всего - нет) или нет, но случилось то, что перепутало все карты - скончался отец. Он оставил сыну наследство в 5 тысяч фунтов стерлингов (весьма немалая сумма по тем временам), но, что самое главное, с его уходом некому было больше контролировать юношу. Как итог, Банастр ударился во все тяжкие и не только просадил все деньги, но еще и влез в долги. Попутно из за ненадлежащего поведения его вышвырнули из юридической школы, так что, не достигнув и 21 года, он в итоге оказался в весьма паршивом положении.
Что делать? Попытаться вернуться к учебе, найти источник заработка и попробовать поправить финансовое положение? Застрелиться от позора? Ни то, ни другое, ни третье. Как сокрушенно говорил патриций Марк в песне Высоцкого – «эх, на войну бы мне, да нет войны!». У Великобритании, на счастье Тарлтона, война была – полыхнуло восстание в североамериканских колония, и Тарлтон в апреле 1775 года на последние деньги покупает себе чин корнета в кавалерийском полку (в британской армии того времени офицерские чины вплоть до генеральских можно было приобрести за деньги).
Начало 1776 года Тарлтон встретил на палубе корабля, везшего его через Атлантику в пылающие войной североамериканские колонии. По прибытии он сразу попадает с корабля на бал, то есть – в мясорубку, где с ходу проявляет себя с лучшей стороны. Статный молодой красавец ростом в 6 футов (180 с лишним сантиметров) моментально обнаружил, что нашел, наконец, призвание всей своей жизни. В том же году он отличился, пленив американского генерала Чарльза Ли, за что был произведен в капитаны роты ливерпульских добровольцев, а вскоре стал уже подполковником. В 24 года он командовал так называемым «британским легионом» - сборным отрядом из британских добровольцев и лояльных короне американцев. Еще более удивительным было то, что такой резкий карьерный подъем был достигнут исключительно благодаря высоким боевым качествам молодого человека, а не семейной протекции или деньгам. Именно в «Британском легионе» Банастр Тарлтон облачился в свой знаменитый зеленый мундир, а само соединение получило прозвище «зеленые драгуны» или просто «зеленые». Надо сказать, к своим обязанностям командира Тарлтон относился со всей серьезностью, постоянно поддерживая высокую боеспособность своего отряда, со временем ставшего одним из лучших конных соединений британской армии в Америке.
В начале 1780 года отряд Тарлтона был переброшен под Чарльзтаун, где вновь проявил себя с лучшей стороны - «зеленые» прославились своими стремительными и свирепыми атаками, на полном скаку врубаясь в порядки противника. Но подлинная известность по обе стороны фронта пришла к Тарлтону после случая под Уоксхоус. Дело было так: из пункта А в пункт Б (то есть на защиту Чарльзтауна) двигался американский отряд вирджинских волонтеров численностью в 350 человек под командованием полковника Абрахама Буфорда. Узнав о том, что город пал, вирджинцы развернулись и пошли на север, однако Тарлтон, имевший приказ командующего Корнуоллиса, бросился в погоню. Американцы имели фору в десять дневных переходов, однако «Британский легион» совершил беспрецедентный рывок, покрыв расстояние в 105 миль за 54 часа. К вечеру 29 мая легионеры настигли вирджинцев. У деревеньки Уоксхаус на границе мужду Северной и Южной Каролинами. Буфорд отказался сдаться, и Тарлтон, не дожидаясь отставшей части отряда, с ходу бросился в атаку. Вирджинцы превосходили неприятеля более чем 2 к 1, однако атака «зеленых» была столь яростной, что вскоре Буфорд выбросил белый флаг. А дальше случилось то, что дало начало легенде о «мяснике».
Как позднее описывал произошедшее сам Тарлтон, его лошадь подстрелили, и она, раненая, споткнулась, отчего он покачнулся в седле и упал на землю вместе с ней. Легионеры решили, что американцы подстрелили их командира, несмотря на белый флаг, и снова напали на отряд Буфорда, не щадя даже тех, кто бросал оружие, сдавался и вставал на колени. Американцы, в свою очередь, утверждали, что Тарлтон просто не хотел возиться с таким количеством пленных (его отряд устал во время форсированного броска и последовавшего затем боя) и создавать лишние риски, поэтому приказал просто их перебить. Бойня длилась около 15 минут, и в итоге в живых осталось что то около четверти отряда Буфорда. Такую тактику впоследствии стали называть «четверть Тарлтона» (Tarleton's Quarter) – уничтожение максимального числа живой силы противника при взятии минимума пленных. Сам Банастр Тарлтон после этого боя стал известен среди американцев как «мясник» и «кровавый Бэн». Что характерно, лорд Корнуоллис, зная о подобной репутации «зеленых», активно использовал этот отряд как «пугало» для колонистов, поручая «зеленым», помимо прочего, преследование отступающего неприятеля. Например, именно они занимались «зачисткой» после битвы при Кэмдене, уничтожая отступающие и скрывающиеся отряды разбитых американцев.
В конце сентября Корнуоллис начал вторжение в Северную Каролину, и явно рассчитывал на «зеленых», однако Тарлтон не вовремя слег с малярией и провалялся в постели три недели. Когда же он, наконец, смог встать в строй, ситуация изменилась – Корнуоллис был вынужден отойти в Южную Каролину и перегруппировываться там. «Зеленым» было поручено охранять коммуникации армии и бороться с вражескими диверсантами, партизанами и прочими вредителями. Весь ноябрь Тарлтон носился вдоль реки Санти и уничтожал любые очаги сопротивления. Особую беспощадность «зеленые» проявляли к тем, кто когда то был отпущен, поклявшись в верности королю, но затем снова вступал в ряды мятежников. Разговор с такими был по-военному коротким. Попутно Тарлтон жег дома и уничтожал посевы тех, кто помогал мятежникам, однако мирных жителей, вопреки распространенному в американской историографии мнению, он не трогал. Главной целью его в то время был американский генерал Френсис Мэрион, партизанивший в местных болотах (вот этого как раз был редкой сволочью и не щадил ни женщин, ни детей, если те были лояльны королю или приходились родней лоялистам). Несмотяр на все усилия, поймать Мэриона не удалось, и Тарлтон в сердцах воскликнул, что «даже сам черт не поймает этого старого лиса», после чего к последнему намертво приклеилось прозвище «Болотный лис».
Вскоре «зеленые» были переброшены на запад, чтобы действовать против другого партизанского командира – Томаса Самтера. Отряды встретились в яростной схватке у фермы Блэксток. Тарлтон по обыкновению не взирая на численный перевес у противника бросился со своими драгунами в атаку, однако в этот раз военное счастье «зеленым» изменило – они были отбиты и понесли существенные потери. Не известно, повел бы Банастр своих кавалеристов в повторную атаку или нет, но опустившиеся сумерки развели сражающиеся отряды. Тарлтон, тем не менее, заявил о своей победе, и лорд Корнуоллис нехотя согласился с этим самоуверенным заявлением.
Однако, как выяснилось позже, Госпожа удача доселе лишь прицеливалась, чтобы впоследствии безжалостно поставить подножку Тарлтону в битве при Коупенс январе 1781 года. А дело было так – Тарлтон, командуя соединением, включавшим его «зеленых» и части 71-го и 7-го полков линейной пехоты (всего около 1200 человек), преследовал американского бригадного генерала Дэниела Моргана. Морган длительное время пытался оторваться от преследования, пока, наконец, 17 января не решился дать бой. Он воспользовался форой в несколько часов, которая у него была, и построил свой отряд (разные источники называют число от 800 до почти 2000 человек) на поле у местечка Коупенс. Расчет был прост – первая линия стрелков должна была сделать два залпа и затем отходить, симулируя отступление. Враг, который, несомненно, бросился бы в погоню, наткнулся бы на вторую линию пехоты, а во фланг ему ударила бы кавалерия, находящаяся в засаде. Забегая вперед скажем, что получилось даже лучше, чем задумывал Морган. Тарлтон, едва заметив неприятеля, по старой доброй традиции сходу ринулся в стремительную атаку. Первая линия американцев, повинуясь замыслу своего командира, начала отступать, и Тарлтон решил, что враг побежал. Пренебрегая осторожность, он очертя голову ринулся преследовать американскую пехоту, но, к величайшему для себя неудовольствию, получил несколько фронтальных залпов от второй линии. Ряды атакующих пришли в замешательство, и тогда отступающие американцы развернулись, и стали обходить Тарлтона с правого фланга. В то же время с левого фланга ударила американская кавалерия, образуя двойной охват. Первыми дрогнули пехотинцы 71-го и 7-го полков – одни пытались убежать, другие бросали оружие и сдавались. Тарлтон как ошалелый носился среди своих редеющих порядков пытаясь сплотить и повести в атаку хотя бы своих «зеленых», но в но все его усилия потонули в неразберихе кровавой свалки, в которую постепенно превращалось сражение. Итог был печален – британцы потеряли более сотни убитыми, более двух – ранеными, и более восьми сотен сдалось в плен. Потери американцев на фоне этого выглядели просто смехотворно – два с лишним десятка убитых и полторы сотни раненых. Тарлтон с горсткой «зеленых» сумел прорубить себе путь к спасению и ускользнул из рук Моргана. Тем не менее, разгром был полный. «Кровавого Бэна» разбили в пух и прах, развеяв репутацию о его непобедимости.
Корнуоллис, который, вне всякого сомнения, был раздосадован таких результатом, несмотря на постепенно осложняющиеся отношения с Тарлтоном все же не стал обрушивать на его голову всю мощь осуждения, и оставил его в качестве командира «зеленых». Однако Банастр впоследствии больше ни разу самостоятельно не командовал таким крупным соединением, как при Коупенс.
«Зеленые» восполнили потери, и Тарлтон вновь вернулся к тому, что у него получалось лучше всего – рейдам по коммуникациям противника и охоте на партизан. Он со своими драгунами 15 марта принял участие в так называемой битве у Гилфордского суда, в которой корпус Корнуоллиса сошелся с корпусом американского генерала Грина. В сражении Тарлтон как всегда проявлял чудеса отваги, и получил ранение в правую руку, в результате которого потерял два пальца. Само же сражение закончилось с небольшим перевесом в пользу британцев.
Что же касается рейдов «зеленых», то в ходе одного такого им удалось поймать нескольких членов правительства Вирджинии, вместе с которыми им чуть не попался сам Томас Джефферсон, однако его вовремя предупредили об облаве, и он сумел скрыться буквально за считанные минуты до того, как нагрянули драгуны.
Когда Корнуоллис, теснимый к побережью, двинулся к Йорктауну, он отрядил отряд Тарлтона на захват вражеского аванпоста у местечка Глостер Поинт. Там «зеленые» напоролись на конный отряд французов под командованием герцога де Лаузуна. Закипел жаркий бой, под Тарлтоном убили лошадь, и она придавила его своим крупом. К нему тут же ринулись французы, желавшие заполучить в качестве трофея труп знаменитого врага. Но группа «зеленых» живой стеной насмерть встала вокруг командира, защищая того, пока он выбирался из под лошадиной туши. Смерть и в этот раз не смогла заполучить в свои костлявые лапы нашего сорвиголову, но, в общем, это был уже конец войны для него. Чуть позже, 19 октября Корнуоллис сдался Вашингтону, и это во многом предрешило грядущую победу американцев, хотя британцы еще имели мощную группировку сил в Нью-Йорке, а сама война продлилась до 1783 года. Что же касается Банастра Тарлтона, сдавшиеся британские командиры нашли в его лице козла отпущения, на которого можно было повесить всех собак. Корнуоллис «внезапно» вспомнил о всех тех «актах жестокости», которые совершил Тарлтон и его люди (хотя, как уже было сказано выше, они не зверствовали, и, будучи беспощадными по отношению к мятежникам, мирных жителей не трогали), так что наш герой подвергся остракизму – его компанию находили нежелательной не только бывшие враги, но и бывшие товарищи по оружию.
Впрочем, когда он вернулся в 1782 году в Англию, там картина была абсолютно другой. Во первых, Лондон не так рьяно верил в сказки о злодеяниях «мясника» (надо сказать, от раза к разу эти истории обрастали все новыми кровавыми подробностями и уходили от реальности в совсем уж глухие дебри домыслов), а во вторых Великобритании в свете проигранной войны были отчаянно нужны герои, чтобы все выглядело не совсем уж печально. На какое то время Тарлтон стал любимцем местной публики и даже приятельствовал с самим принцем Уэльским. Однако, вернувшись с войны и вновь оказавшись в мире светских соблазнов, обласканный вниманием Банастр вновь, как и в пору юности, закрутился в вихре кутежа. Он снова проигрался до нитки, попутно успев перессориться со многими влиятельными людьми Лондона, а так же потратил много душевных сил и денег на закончившийся в итоге ничем роман с актрисой и поэтессой Мэри Робинсон. Газетчики принялись поливать грязью вчерашнего героя, и он, дабы отбиться от их нападок, написал и опубликовал собственную историю кампании на американском Юге, чем внезапно привел в ярость своего бывшего командира Корнуоллиса, который усмотрел в оценках Тарлтона приуменьшение своей роли в победах британских войск. После публикации работы Тарлтона он и Корнуоллис больше никогда не разговаривали друг с другом.
Судьбе, вероятно, к тому времени надоело играть со своим прежним любимцем, гоняя его по «американским горкам» от взлетов к падениям – дальнейшая его жизнь была довольно благополучна. Жители родного Ливерпуля семь раз избирали его представителем в парламент. В 45 лет человек, некогда бывший героем-кавалеристом и грозой дамских сердец, наконец, остепенился, женился и окончательно позабыл старые привычки, полностью отдавшись уюту семейного гнезда. Он занимал еще ряд армейских должностей, и скончался в 1833 году в звании генерал-майора и кавалера ордена Бани, пережив большинство своих современников – былых соратников и противников.
Что же касается памяти о «зеленом драгуне», то все самые худшие представления о нем в американском обществе воплотились в персонаже фильма «Патриот» полковнике Уильяме Тэвингтоне, который творит злодейства, достойные фашистов из советских пропагандистских лент. Параллельно с этим, один из его противников, Френсис Мэрион, нашел воплощение в виде благородного партизана Бенджамина Мартина. Таким образом, все негативные представления о Тарлтоне были доведены до абсурдного абсолюта в образе Тэвингтона, в то время как в образе Мартина все темные пятна биографии Мэриона были заботливо прикрыты фиговым листочном американского квасного патриотизма. Словом, американская клюква – не менее раскидистая и красная, нежели отечественная. Однако, как бы эффектно такая подмена понятий не смотрелась на экране, реально живший и воевавший офицер-кавалерист Банастр Тарлтон подобной посмертной характеристики явно не заслужил. Он был жесток, но лишь к тем, кто шел на него с оружием в руках. Он был жесток тогда, когда этого требовали обстоятельства. Он одним из первых понял, что век куртуазных «войн в кружевах» прошел, а войны нового типа любителям белых перчаток не выиграть. Он был верен присяге и воевал как умел, и пусть благородным героем его назвать сложно, кровожадным подонком он тоже не был.
Полковник Уильям Тэвингтон, х\ф "Патриот"
Автор: Александр Свистунов (lacewars)
Страница автора ВКонтакте: https://vk.com/iskender_zulkarneyn
Источник: http://lacewars.livejournal.com/
