В магазине
Зашёл в магазин. Здесь нужно заметить, что на голове у меня была здоровенная вязаная шапка с помпоном. И вот нагибаясь за корзинкой, чувствую как меня кто-то легонечко теснит. Оборачиваясь, вижу бабульку лет восьмидесяти. Я ей улыбку в ответ, а она, увидев мой головной убор, с кряхтением комментирует:
- Новый год уже закончился, весна скоро, а этот Дед Мороз, бл@дь, ещё ходит.
И после этого вы тоже станете сетовать на то, что народ стал черствее, что он озлобился?.. Зимующему одуванчику под стольник уже, а она в Деда мороза верит.
Погоня
Люди говорят, что жизнь - это движение. Каждый раз они вкладывают в эту фразу всё более отличающиеся друг от друга значения, каждый раз достойные называться правдивыми. Целый мир внутри каждого их нас заполнен до отказа вечно движущимися организмами, поддерживающими свою и нашу жизнь движением. Сам этот мир, обновляющийся и преобразующийся, не находится ни на мгновение в покое. Так же, как и мы. И разве могли бы мы поддерживать весь этот мир в движении, не предпринимая ничего? Не находя еду и не пытаясь ей не стать? Не укрываясь в кров и не заботясь о себе и тех, кто рядом? Двигаться вперёд. Мы никогда не знаем точно направления. Не знаем, приведёт ли нас эта тропа наверх, иди утянет вниз. Только вперёд. Идти, лететь, ползти до той поры, пока не пробьёт час остановиться.
Люди говорят, что жизнь - это движение. Что ж, если так, моя - это погоня. Бег, скачки, дикая охота. Для меня всё это и есть жизнь. Нельзя давать себе поблажек, отставать, переводить дух, тем более, сдаваться. Оступившись лишь единожды, я просто - напросто остановлюсь, а мы уже выяснили, что это будет значить. И я готов принять это, но только когда достигну своей цели. Недостижимая цель. Неисполнимая мечта. Встреть я человека, придумавшего весь этот бред, то и дело откликающийся со всех сторон, я бы просто на него испражнился. Очередная порция домашней философии для изнеженных юнцов. Настоящая цель должна быть исполнимой, на то она и настоящая. Такой, после исполнения которой можно повесить хвост и отдать все оставшиеся концы без сожалений.
Именно такая моя цель. Не помню, когда это началось, не помню своей жизни до неё. Весь мир вокруг закружился, размытый и не/важный, все его краски смешались, а звуки разом утихли. Всё, кроме маячащей перед глазами мишени. Всё, кроме смысла моего существования, обратившегося в ось вращения Вселенной. Мне не нужна эта Вселенная. Не нужно ничего, кроме, заставляющей моё сердце биться всё чаще, погони. Мячик.
Мячик?
МЯЧИК! Вот твой мячик!
Хороший мальчик?
Кто хороший мальчик?
Пятничная зарисовка
Вчера решил поделиться забавной, как мне показалось, статьей из группы в вк, сегодня уже обнаружил у них другое. Зарисовку из жизни девушки.
Не знаю как вам, а мне понравилось. И вообще, на фоне большого количества не особо вкусного контента, которым богат вк, здесь ребята вроде как действительно стараются. И явно не на публику, судя по тому, что народа в группе мало.
Коротко о том, что я делаю: нет, это не рекламная кампания. Ребята об этом даже не знают. Надеюсь .__. Просто я выполняю роль невидимого волшебника, чтобы молодых, умных и интересных поддерживали. Пока этих, позже и других.
***
В пятницу ночью хочется вдруг сорваться в бар, хочется дымного джаза, темного нефильтрованного, острых крылышек с тем-самым-соусом. Хочется смотреть на людей, умеющих улыбаться. Сидеть часов эдак до трёх- четырёх, а то и до утра, и разговаривать разговоры. Знакомиться, подпевать любимым песням, позволить себе пофлиртовать с барменом. И даром, что женат, никто не собирается никого тащить в постель. Набирать на телефоне смски, отправлять их подругам, а, может, и нет, зная, что на утро будет странно это всё вспоминать. Но всё равно отправлять, просто потому что вдруг защемило тоской и никакое темное нефильтрованное это чувство не смоет.
Уходить курить, смотреть, как стало на улице тише, время уже около двух, дороги пустеют. Иссиня-белый свет фонарей выхватывает из темноты снежинки и оживляет их в танце. А ещё нужно кутаться в куртку, ронять шарф и шапку, потому что от выпитого становится жарко, но где-то на уровне условных рефлексов записано, что без куртки зимой нельзя. Переминаться с ноги на ногу, потому что даже от этих маленьких каблуков уже устали ноги и хочется вернуться за барную стойку, главное на этот раз сделать это более грациозно, а не как в прошлый раз.
И через полчаса захочется спать, а вместе с тем вдруг потянет танцевать, потому что покажется, что больше так пить никогда и ни за что, а раз сегодня – последний раз, значит, можно оторваться. И вроде воспитанная, честная девушка, без теней по углам и скелетов в шкафу, а на танцполе как перед эшафотом – без пошлости, но с душой и прикушенным несколько раз языком, потому что танцевать и петь ту любимую песню особо ловко не получается. А потому и с подтекшей тушью, потому что больно, но прекращать нельзя, это ведь всё в последний раз. И после в туалете смотреть на себя, ужасаясь: раскрасневшаяся, растрепанная, а тот офисно-дневной макияж вдруг стал похож на грандж. Но глаза-то горят. И это не выпитое пиво, и даже не бокал того богомерзского мартини, а просто… просто в отражении тебе вдруг не тридцать, а где-то около восемнадцати. И это тот самый первый бар, где ты так же когда-то вдруг напилась, а потом стояла в туалете, не рискуя выходить, потому что там тебя ждут. И ты прекрасно помнишь, что было дальше. Стыдишься, но не жалеешь.
Да и к черту всё. Улыбнулась, поскребла ногтём первую коронку, с ужасом вспомнив, во сколько она тебе обошлась. А потом послала к черту и эти мысли. Выпрямилась, даже попыталась встать, как учат все эти журналы, рассмеялась с себя же, потому что всё это уже не считается чем-то важным.
А через час-полтора, через пару часов, уже вовсю называя бармена «солнышком», виновато сопеть и просить вызвать тебе такси, говоря ему, что к тебе ну никак нельзя, потому что у тебя мама, даже не обращая внимания на то, что он к тебе и пальцем не прикоснулся, да и живешь ты уже несколько лет одна.
Прощальные смазанные поцелуи в щеку, друзья уезжают кто куда, дверь хлопает, отрезая тебя от той реальности, где ты только что была и погружая в пропахшее табаком такси. Адрес, взгляд таксиста в зеркале заднего вида, который почему-то очень испугал, и лучше смотреть на то, как январским снегом засыпает улицы города. Впрочем, снегоуборочная техника уже выехала. Мигает оранжевыми огоньками.
Даже не уснула, расплатилась, возможно, дав чуть больше или попросту забыв сдачу. Ключи, лестница, лифт. Хмель всё ещё держит, но почему-то приходит тоска и усталость. В ушах бьется песня, из-за которой теперь будет болью отзываться прокушенный язык. Дверь в квартиру, закрыть на три оборота, ключи на крючок, шарф, шапку, куртку – на пол. Тусклая лампочка, тумбочка с зеркалом, родные стены и запахи. Духи, расческа, косметика. Кто эта женщина в отражении? Девчонка, которой едва ли стукнуло восемнадцать, осталась в баре. Там ей и место, впрочем. Тянет, всё ещё тянет тоской. И усталостью. Но всё равно улыбнулась, показала себе язык. Всё будет прекрасно, правда? Правда. А сейчас сними, наконец, эти чертовы каблуки. И ложись спать. Завтра суббота.
Та самая женщина
Крыша отеля "L'Euthanasie" на пересечении Rue Honte и Rue de st. Vengeance. Одна из маленьких высоток этого большого серого города. Времени на сомнения у меня осталось около получаса до момента, как этот человек найдёт записку. Пошёл дождь, смывая с глаз и без того протёкшую тушь. Возможно, я поступаю слишком жестоко. Возможно, именно так и следует поступать женщине, но это слишком. Такие, как я, есть в каждой подобной истории. Подобные истории всё ещё случаются из за таких, как я. Но я не могу. Не могу оставаться "той самой женщиной".
Человек, которому адресована записка торопится. Он не может не приехать и приедет, чего бы ему это не стоило. По крайней мере, я хочу в это верить. Хотелось бы верить и в то, что он приехал бы, даже не солги я об отправителе. Но это уже слишком глупо, ведь я знаю, что только так можно было заставить его быть здесь в эту ночь. И как бы мне того не хотелось, он ни за что не явится в номер 4:26, чтобы встретиться со мной. Зато это сделал бы человек, которого он ожидает там увидеть. Тот, кто подкидывает дрова в огонь всего этого безумства. Тот, чьей смерти я желаю ничуть не меньше скорого гостя злосчастного отеля.
Он точно возьмёт с собой Джейн. Только этот старый протёртый револьвер из всех своих навороченных пушек. Всё же все мужчины - безнадёжные романтики. И как же будет разгневан этот мужчина, не свершив заветную месть. Он точно захочет отнять мою жизнь в компенсацию, но я и так сделала много подарков этому человеку. Я поставила на него. Может, я просто струсила, выбрала лёгкий выход. Сейчас, на краю, он кажется мне единственным. Вниз. Выход, длительностью в двадцать шесть дождливых этажей. В конце концов, это так и не закончится. Вся грязь этого серого города по прежнему заполняет каждый его уголок, вырываясь из людей со словами и мыслями. Каждое их действие пропитывает кровью пыль, из которой соткан этот душный дымный монстр. В конце концов, это так и не закончится, пока я жива.
Ночной автобус
Отвратительно. Ещё пару часов назад он и представить себе не мог, что опустится до подобного состояния. Каждое движение вызывает рвотный рефлекс. Каждая кочка под колёсами мчащегося автобуса норовит вывернуть его наизнанку. Только бы этот кошмар закончился.
Почти пустой, злосчастный транспорт одиноко движется по пустынной трассе к незнакомому городу. Звёзды за окном меркнут, уступая небо свету приближающихся небоскрёбов. Мрачный морщинистый старик всю дорогу сверлит взглядом дырку в его лысине, напоминая о красующейся на ней татуировке краба отшельника. Если бы он верил в путешествия во времени, то создал бы чёртову машину, чтоб остановить рождение этого недоразумения, принуждающего его носить ненавистные шляпы и кепки. Сегодня головного убора, как и чего - либо, чем он мог бы размозжить излучающую презрение физиономию мерзкого старикашки, при нём не было. Рука невольно потянулась ко внутреннему карману великоватой даже для него кожанки. Резкие металлические изгибы Джейн вызывают у него улыбку даже в такой ситуации. Чёртов дед отводит глаза, едва заприметив хищный оскал странного бугая в зелёном кожаном костюме. Нет, нет. Патроны в его револьвере предназначены не для раздражающих попутчиков. Он торопится. Каждая минута приближает его к цели. Каждое мгновение жуткая боль в висках мешает ему сопротивляться тошноте и порывам закашляться кровью. Но это неважно. Близится итог его хмурого существования и чёрта с два какие - то сломанные клеточки смогут ему помешать.
Бронхогенная карцинома. Обычно слабо проявляющая себя, несмотря на позднюю стадию. Многие люди в его положении смиряются со смертью, но не он. Он сделал это задолго до неутешительного диагноза. Лишь бы дожить до этого дня. Только продержаться до города. Отель "L'Euthanasie" на пересечении Rue Honte и Rue de st. Vengeance. Номер 4:26... 4:26... 4:26...
1:17 на часах и автобус наконец останавливается. Нужно торопиться. Быстрым шагом он минует пустые сидения и ступает на влажный от прошедшего дождя асфальт остановки. Выстрел. Глухое безликое "пуф" и он уже чувствует асфальт на своём лице. Переваренный ужин с медикаментами вырывается наружу, расплываясь вязкой лужицей к беспристрастному ракообразному. Голова идёт кругом, а боль в висках стихает от холодной поверхности. Его собственный вес прижимает Джейн к сердцу, лишь слегка приглушая обиду и бушующий предсмертный гнев. Чёртов старикашка всё - же заслуживал пять грамм свинца в свою морщинистую голову.
Водолазы
Жбанков опрокинул фужер и сказал:
- Я, понимаешь, натурально осрамился. Видел мой снимок к Фединому очерку?
- Я газет не читаю.
- У Феди был очерк в "Молодежке". Вернее, зарисовка. "Трое против шторма". Про водолазов. Как они ищут, понимаешь, затонувший ценный груз. К тому же шторм надвигается. Ну, и мой снимок. Два мужика сидят на бревне. И шланг из воды торчит. То есть ихний подельник на дне шурует. Я, натурально, отснял, пристегнул шестерик и забыл про это дело. Иду как-то в порт, люди смеются. В чем дело, понимаешь? И выясняется такая история. Есть там начальник вспомогательного цеха - Мироненко. Как-то раз вышел из столовой, закурил у третьего причала. То, се. Бросил сигарету. Харкнул, извини за выражение. И начисто выплюнул челюсть. Вставную, естественно. А там у него золота колов на восемьсот с довеском. Он бежит к водолазам: "Мужики, выручайте!" Те с ходу врубились: "После работы найдем". - "В долгу не останусь". - "С тебя по бутылке на рыло". - "Об чем разговор"... Кончили работу, стали шуровать. А тут Федька идет с задания. Видит, такое дело. Чем, мол, занимаетесь? Строку, понимаешь, гонит. А мужикам вроде бы неловко. Хуё моё, отвечают, затонул ценный груз. А Федя без понятия: "Тебя как зовут? Тебя как зовут?"... Мужики отвечают как положено. "Чем увлекаетесь в редкие минуты досуга?"... Музыкой, отвечают, живописью... "А почему так поздно на работе?"... Шторм, говорят, надвигается, спешим... Федя звонит мне в редакцию. Я приехал, отснял, не вникая... Главное, бассейн-то внутренний, искусственный. Там и шторма быть не может...
Зарисовки мыслей стихами
Шум машин как фон прогулки,
Дым и смог как кислород,
Вместо песни матом гулким
Дворник кроет свинский род.
Над нами пролетают стаи,
И нам бы тоже клином
В тропические дали
Съебаться журавлиным.
Сразу стала жидкость газом
Испаряясь над рекой,
И туманы между вязов
Плыли в гуще облаков,
Просыпались звери томно,
Из под листьев и из нор.
Новый день встречал покорно
Сонм лесов, дубрав и гор.
Грубой на лодочке еду я по миру,
Воду острогом всё тыкая.
Пользуя рыбу, да поровну:
Скушаю часть, и часть выкину.