— Нет, тёлка!

Спорили они, спорили, так и пришлось работнику уйти ни с чем. Пришёл он к попу и говорит:

— Этого мужика не надуешь.

Поп послал второго работника. И с ним мужик заспорил. Пришлось работнику вернуться обратно. А мужик и думает: «Неужели весь народ в городе ослеп, не могут отличить тёлку от козы! Или я сам ошибся — привёл вместо тёлки козу?»

Тут к мужику поп подошёл и спрашивает:

— Что, хозяин, продаёшь?

— Разве не видишь, батюшка? Тёлку продаю!

— Какая же это тёлка, хозяин? Ведь это коза.

Мужик снова задумался: «Раз батюшка говорит, что коза, видно, я и в самом деле ошибся, вместо тёлки козу продавать привёл!» Подумал так мужик и продал попу тёлку за столько, сколько коза стоит, за три рубля.

Пришёл домой и давай жену ругать:

— Почему дала мне козу, а не тёлку?

— Ослеп ты, что ли? — удивилась жена. — Я тебе тёлку дала, а коза в хлеву осталась.

— Ну, жена, значит, обманул меня поп.

И стал мужик думать, как с попом расквитаться. Взял старую шляпу и пошёл в город. Зашёл в один магазин, купил пшена и говорит приказчику:

— Я деньги сейчас заплачу, а за пшеном завтра зайду. Возьму пшено, приподниму шляпу и скажу «квит», а ты мне тоже ответишь «квит», я и уйду.

Зашёл мужик в другой магазин, заплатил за шесть аршин ситца и договорился с приказчиком, что ситец завтра возьмёт.

В третьем магазине купил пять фунтов сахару, заплатил деньги и сказал приказчику:

— За сахаром завтра приду.

На другой день мужик снова пошёл в город. Пришёл на базар и ждёт, когда поп зайдёт в магазин, где он вчера пшено покупал.

Только поп в магазин, мужик — следом за ним. Спрашивает у приказчика:

— Есть ли у вас пшено?

— Есть, — отвечает приказчик.

— Взвесь-ка мне два фунта.

Приказчик отвесил два фунта, мужик забрал пшено, приподнял шляпу и говорит:

— Квит!

— Квит! — ответил приказчик.

Вышел мужик из лавки, а поп и думает: «Вот это шляпа! Мне бы такую шляпу. Да я бы всё пшено забрал!» — и пошёл за мужиком.

А мужик зашёл в другой магазин и опять спрашивает:

— Есть ли у вас ситец?

— Есть.

— Отмерьте мне шесть аршин. Приказчик отмерил.

Мужик взял ситец, приподнял шляпу и сказал:

— Квит?

— Квит!

Смотрит поп и думает: «Мне бы такую шляпу, я бы весь ситец забрал!»

В третий магазин мужик пошёл. Там он взял пять фунтов сахару. Только мужик вышел из лавки, поп к нему:

— Вот что, хозяин, продай мне эту шляпу, возьми за неё сколько хочешь.

— Нет, не продам, — ответил мужик.

— Продай! Возьми хоть всё моё богатство.

— А дашь за шляпу пятьсот рублей, пять коров, три тёлки да три лошади?

— Дам! — говорит поп.

— Тогда принеси деньги да пригони ко мне на двор скот. И шляпу получишь, — согласился мужик.

На другое утро поповские работники пригнали стадо и деньги принесли. Мужик отдал попу шляпу и научил, как с помощью шляпы получать товар.

Как только поп ушёл, мужик и говорит жене:

— Смотри, жена, сколько я за тёлку нашу получил!

На следующий день, рано утром, запряг поп пятнадцать лошадей и поехал в город. Зашёл там в самый большой магазин и спрашивает:

— Есть ли у вас ситец?

— И ситец есть, и другие товары, — отвечает приказчик.

Нагрузил поп пятнадцать возов и отправил домой. Приказчик и говорит:

— Ну, батюшка, давай счёт держать!

Поп поднял шляпу:

— Квит!

— Как так квит, когда денег ещё не заплатил? — удивился приказчик. — Ты сначала, батюшка, деньги заплати, тогда и будет квит!

Поп решил, что приказчик не понимает его, сунул шляпу под мышку и опять:

— Квит?

Видит приказчик, что поп не собирается платить, позвал полицию:

— Видите, поп набрал пятнадцать возов товару, а платить не хочет, только шляпу поднимает да твердит «квит».

Так и пришлось попу товары обратно везти.

«Из забывших меня можно составить город», — писал Иосиф Бродский через восемь лет после эмиграции в США, подразумевая оборванные (или прервавшиеся) связи. Героиня «Мемуаров улитки», напротив, бережет в памяти всех и вся: её дом в австралийской столице Канберра, «самой безопасной» точке страны, напоминает мавзолей пожизненной скорби. Грейс Пудл появилась на свет в Мельбурне 1972 года — на пару с братом Гилбертом. 22-летняя мама Энни скончалась после родов. Отца-француза Перси, зарабатывавшего жонглированием, вскоре сбил нетрезвый водитель, из-за чего он оказался прикован к инвалидному креслу-каталке. Когда не стало и папы, очень дружных сиблингов разлучили. Пироман Гилберт, мечтающий о карьере парижского уличного артиста, отправился в Перт — к чрезмерно набожным фермерам, выращивающим яблоки. Приемной семьей тихони Грейс оказались добродушные свингеры, которые вскоре пропадают из её жизни, исследуя всевозможные сексуальные практики за пределами Австралии.

Эту невеселую историю протагонистка рассказывает улитке Сильвии, когда теряет единственную настоящую подругу — эксцентричную пенсионерку Пинки. Только ей удавалось выманивать Грейс из защитной раковины, которую та отрастила за годы страданий. Эскапизм девочки из Мельбурна включает, разумеется, чтение, просмотр телешоу и коллекционирование всего, что хотя бы отдаленно напоминает брюхоногих моллюсков. Подобно узору на «домике» любимых созданий, жизнь Пудл неумолимо движется по спирали: от утраты к разочарованию, от плохого — к еще худшему. Всё началось с заячьей губы, а закончилось одиночеством в захламленной квартире. Ну или не совсем.

Второй полный метр австралийского режиссера Адама Бенжамина Эллиота и сам напоминает свалку диковин — неслучайно на вступительных титрах камера рассматривает многочисленные артефакты, которые потом сыграют роль в повествовании. Статуэтки и фотографии, унитазы и пустые бутылки, обувь без пары и, разумеется, очень много улиток (точнее — предметов, которым придали соответствующую форму). Сюжет «Мемуаров…» укладывается в пару строчек, но фокус в том, что у персонажей и предметов тоже есть истории, на которые постоянно отвлекаются Грейс и стоящий за ней Эллиот. Его манера рассказывать напоминает череду застольных небылиц, где мысль произвольно скачет между событиями, высокую концентрацию людских несчастий скрепляет черный юмор, а степень достоверности вызывает сомнения. В конце концов, большая часть фильма — это исповедь безмолвной улитке, а житие Гилберта в Эдеме известно из его писем (как в «Мэри и Максе», режиссер верен эпистолярному жанру).

Прелесть «Мемуаров улитки» в том, что всё здесь, по заветам Венички Ерофеева, выполнено «медленно и неправильно». Самобытный подход Эллиота во многом продиктован личностью и биографией: гомосексуал с врожденным тремором рук, он с первых работ воспевал человеческие неровности и несовершенства, черпая вдохновение из жизни многочисленных родственников (Грейс списана с подруги детства, у которой была заячья губа). Его фильмы ломятся от персональных увлечений, а карикатурные персонажи изображены с неизменной симпатией. Хотя её может быть сложно разглядеть за лемонисникетовскими 33 несчастьями, особенно к нетерпимым фанатикам, вроде приемных родителей Гилберта (в похожей карающей роли выступил Минкульт РФ, задержавший на сутки выдачу прокатного удостоверения отцензурированной версии фильма).

Фильмы Эллиота лишены всякого лоска, но подкупают вниманием к изнанке, инаковости, исключенности. Недаром среди кумиров он называет Яна Шванкмайера с его «Алисой» и Дэвида Линча с «Головой-ластиком», которые обнаруживали в райской тени — социалистического и капиталистического укладов — то, что не вписывается в стандартизированную картину мира. Сюда же можно записать жутковатую «Спираль» по манге японского мастера ужасов Дзюндзи Ито, где целый мир сворачивается в рог, подобно улиточной раковине. Австралиец тоже в первую очередь уделяет внимание тому, что обычно пытаются замести под ковер: хоть в коммерческих проектах, хоть в деспотичных странах, хоть в скромном жилище — перед визитом гостей. Незамысловатые и избыточные «Мемуары улитки» радуют не только отличием от студийного производства, где не хватает «мусора» в сюжете и кадре, но и потаенным жизнелюбием, которое должно накрывать расчувствовавшегося зрителя.

Несложно согласиться с мыслью, что двигаться вперед необходимо, не оглядываясь на былые ошибки и обиды, — подобно улиткам. Как и ценить свои шрамы, травмы, душевные борозды, не позволяя им довлеть над выбором жизненной траектории; тут режиссер вспоминает японское искусство реставрации кинцуги, где трещины — самое важное. В общем, даже в купированной версии, где сокращена как минимум квир-линия Гилберта, фильм Эллиота демонстрирует такую галерею самостийных персонажей, что найдется каждому по вкусу. Настоящее дайверсити, многообразие (почти) без голливудской плакатности, что, может быть, и минус на предстоящем «Оскаре». Правда, в анти-эскапистском и противопессимистичном манифесте австралийца слишком большая ставка делается на помощь со стороны. Учитывая гротеск основного хронометража, слабо верится, что кто-то обязательно поможет тебе «выйти из раковины», а ты — с легкостью примешь этот спасительнй импульс. В жизни всё-таки не приходится рассчитывать на хеппи-энды. Зато — можно в них верить и продолжать помогать другим.

Алексей Филиппов