Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 4
Автор: Олег Дмитриев.
В предыдущих сериях:
Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 1
Мирные инициативы
Джеванбулакская победа и падение Аббас-Абада серьёзно пошатнули позиции Персии и склонили чашу весов на сторону России. С другой стороны, империя была совершенно не заинтересована в том, чтобы вести в Закавказье «взрослую» полноценную войну до победного конца — выходило дороговато, да и военная удача штука переменчивая. Поэтому Паскевич имел инструкцию от министра иностранных дел графа К.В. Нессельроде «после первого сколько-нибудь значительного успеха сделать неприятелю предложение о мире». Иван Фёдорович рассудил, что крупная победа в полевом сражении, взятие стратегически важной крепости и оккупация ханства являются как раз «сколько-нибудь значимыми успехами», так что пришло время прощупать почву на предмет мирного договора. Однако уже набравшись некоторых знаний о местном колорите и менталитете, Паскевич совершенно справедливо предположил, что если он предложит персам мириться, что называется, «в лоб», то те решат, что у русских попросту закончились ресурсы для продолжения войны, вследствие чего воспрянут духом, и результат будет прямо противоположным предполагаемому. Поэтому прощупывать почву надо было с умом.
«По характеру персиян», писал Паскевич, овладев Аббас-Абадом, Государю, — «опасаясь, чтобы они такого рода великодушие не вменили нам в слабость и в недостаток способов к продолжению военных действий, я избрал для сего предложения шахского зятя, взятого нами в плен, который от себя представил своему правительству необходимость искать с нами соглашения, письмо его доставили в лагерь Аббаса-Мирзы»
Махмед-Эмин-хан, бывший комендант Аббас-Абада, послушно написал письмо, и оно было отправлено с нарочным в стан противника. 17 июля Мирза-Салех, уполномоченный от Аббаса-Мирзы, привёз ответ. Царевич сообщал, что о территориальных притязаниях он не хочет даже слышать, насчёт контрибуции можно подумать, но шансы невелики. Озадаченный такой риторикой от явно проигрывавшего войну противника Паскевич решил, что персидский сановник не осмелился изложить в письме истинное положение вещей. Следовательно, нужен был посланник, который сумел бы лично встретиться с Аббасом-Мирзой и в красках описать ему бедствия, которые обрушатся на него в случае продолжения войны. Долго думать не пришлось: при Паскевиче был А.С. Грибоедов, служивший секретарём по дипломатической части ещё при Ермолове, но, в отличие от других «ермоловцев», не попавший в опалу при новом командующем благодаря свойству с ним — Паскевич был женат на двоюродной сестра Александра Сергеевича. За годы службы на Кавказе и в Персии Грибоедов прекрасно ознакомился с краем, овладел языком, и как нельзя лучше подходил на роль дипломатического представителя. Паскевич снабдил его инструкцией, согласно которой до Аббаса-Мирзы требовалось донести две очень простые идеи: во-первых, области Эриванская и Нахичеванская фактически уже персами потеряны, поэтому с этими территориями они в любом случае могут распрощаться; во-вторых, от контрибуции отвертеться не удастся, но если заплатить её сейчас, то это будет гораздо дешевле, чем если продолжить войну, понести соответствующие расходы, потерпеть поражение и потом всё равно заплатить контрибуцию. Кроме того, за рекой Аракс начинались уже владения непосредственно царевича (территория современного Азербайджана), поэтому он должен был быть менее всех заинтересован в том, чтобы русские войска продолжали наступление.
20 июля Грибоедов прибыл в лагерь персов. Там ему оказали вполне вежливый приём, и уже на следующий день царевич принял его у себя. Беседа, впрочем, не слишком задалась: Аббас-Мирза по-восточному многословно расписывал, как бы хотел он жить в мире с русскими и тут же осыпал проклятьями Ермолова, обвиняя его в начале войны, проклинал трусость своих военачальников и восторгался мужеством русских солдат, расспрашивал о Паскевиче и о Николае, требовал гарантий соблюдения перемирия, и.т.д. Беседа продлилась 6 часов, и вечером, будучи совершенно измотанным, Грибоедов ещё и начал добросовестно составлять проект мирного договора. Но в следующие дни ситуация повторилась. Как назло, у Александра Сергеевича вдобавок ко всему началась лихорадка, которая загнала его в постель на несколько дней. Пока он болел, к лагерю Аббаса-Мирзы на расстояние дневного перехода приблизился сам персидский шах, который прислал свой проект договора, и его тоже пришлось рассматривать — правда, не увидев пункта об отторжении Эриванского и Нахичеванского ханств, Грибоедов договор сразу перечеркнул. В целом обстановку достаточно точно передал сам Александр Сергеевич в одном из донесений: «И я в течение целого дня должен был выдерживать диалектику XIII столетия». Наконец, персы дошли до совершенно абсурдного требования заключить перемирие сроком на 10 месяцев, в течение которого они будут обдумывать сложившееся положение. На этом моменте Грибоедов понял, что ему просто морочат голову, а Аббас-Мирза этими абсолютно бесполезными переговорами только тянет время, не собираясь заключать никакого мира. 25 июля, получив из рук Аббаса-Мирзы письмо к Паскевичу, Грибоедов откланялся и вернулся в русский лагерь. Мирные переговоры закончились безо всякого результата.
Делать было нечего — война, очевидно, продолжалась. В то же время, климат Закавказья снова давал о себе знать — Жара-паша оказался таким же серьёзным противником, как наш отечественный генерал Мороз, выкашивая русские ряды с неумолимой скоростью (и нанеся куда большие потери, чем все сражения с персами). Оставаться у Аббас-Абада было нельзя, двигаться вглубь вражеской территории при таких условиях тоже было самоубийством, поэтому Паскевич принял решение отвести войска выше в горы, где зной был не таким изнуряющим. Встав лагерем в 50 верстах от Аббас-Абада, он планировал дождаться подхода транспортов и подкреплений, а в начале сентября, как только спадёт жара, двинуться маршем на Тавриз. Но этим планам было не суждено осуществиться: Паскевич получил от Красовского донесение, что Аббас-Мирза, собрав новые войска, форсировал Аракс, совершил неожиданный рейд в Эривань — то есть уже был в глубоком тылу у основных русских сил.
Синим цветом показан путь Аббаса-Мирзы, красным — расположение основных русских сил под командованием И.Ф. Паскевича
В случае успеха он не только снимал осаду Эривани, но лишал русских осадной артиллерии, которая по прибытии в Эриванское ханство попадала прямо в его руки, а также вынуждал Паскевича развернуть главные силы и спешить к Тифлису. В успехе наследник персидского престола не сомневался: его армия составляла до 10 тысяч пехоты и 15 тысяч кавалерии при 28 орудиях, в то время как оставленный в Эчмиадзине отряд Красовского состоял из 6 тысяч бойцов, а в действительности из-за болезней под ружьём оставалось меньше половины.
Приключения Красовского
Поначалу дела у генерала шли ни шатко ни валко. Сменив отряд Бенкендорфа у Эривани, Красовский довольно быстро обнаружил, что ловить тут нечего. Русская пехота страдала от жары, от сильного ветра, гонявшего тучи пыли, от недружелюбной местной фауны (особенную радость доставляли скорпионы и фаланги). Солдаты едва стояли на ногах и отправлялись в госпиталь целыми батальонами, а персы и не думали сидеть спокойно, периодически совершая вылазки. Также была очевидна бессмысленность дальнейшей блокады: гарнизон не сложил бы оружие перед сравнительно небольшим отрядом. В ночь 21 июня русские войска снялись с места, и утром осаждённые с удивлением обнаружили, что донимавшие их проклятые неверные куда-то провалились. Впрочем, удивление это было радостное — жителям и гарнизону Эривани в эти месяцы также пришлось очень несладко. Теснота, недостаток припасов и болезни делали пребывание в крепости отнюдь не похожим на курортный отдых. Теперь же казалось, что можно радоваться, ведь гроза миновала и самое страшное уже позади.
Уйдя из-под Эривани, отряд Бенкендорфа на несколько дней задержался в Эчмиадзине. В монастыре находилось более тысячи больных и раненых, кроме того, он оставался важным форпостом, поэтому нужно было принять меры для его обороны. Стены были укреплены, в монастырские закрома доставлены необходимые запасы, а в качестве гарнизона там разместился батальон Севастопольского полка, пять орудий и сотня армянских добровольцев. Выполнив таким образом предписание Паскевича, Красовский со спокойной душой увёл свой отряд дальше в горы, в урочище Дженгули. Оказавшись на прохладном воздухе и увидев зелёную траву, бойцы воспряли духом.
А.И. Красовский
Эчмиадзин в наши дни
Долго отдыхать, впрочем, не пришлось. Эриванский сардарь Гассан-хан, решив, что русские ушли из его ханства, вознамерился захватить Эчмиадзинский монастырь, который, как он не без оснаваний полагал, обороняли незначительные силы. Коменданту полковнику Линденфельду он предложил сдачу на условиях свободного выхода, убеждая того, что на помощь никто не придёт. Ответом сардарю был выстрел из пушки, после чего персы приступили к блокаде. Однако несколько армянских добровольцев сумели вырваться из монастыря и добраться до русского лагеря. Красовский с двумя пехотными батальонами тотчас выдвинулся на помощь осаждённым, но Гассан-хан не стал дожидаться встречи и предпочёл уйти по-английски. Такие качели после этого повторялись ещё не раз: персы появлялись под Эчмиадзином, после чего их оттуда прогоняли подтянувшиеся русские. Но самое печальное было то, что теперь Гассан-хан точно знал и расположение, и численность отряда Красовского (которая, к его радости, была довольно скромной).
«…неприятель имел возможность знать все, что делалось в русском лагере, так какперсияне пользовались большим числом шпионов и лазутчиков, между тем как у Красовского их не было. Дело в том, что сардарь, как говорит в своих записках один изучастников похода,— предавал пойманных русских шпионов истязаниям, пыткам и мучительным казням, и охотников на это ремесло было поэтому не много. Русский лагерь, напротив того, кишел персидскими лазутчиками, которые были даже среди маркитантов и торговцев; за шпионство в нем брались охотно, потому что русские если и узнавали в ком шпиона, то обыкновенно выдерживали под арестом, много-много что секли,— и затем выпроваживали из лагеря; лазутчик, между тем, опять принимался за свое выгодное ремесло. Сардарь поэтому знал решительно все. Ему было известно, что отряд Красовского значительно ослаблен болезнями, а что подкрепления еще далеко, и он решил даже известить наследного персидского принца освоих мнимых успехах. «Эривань,— писал он ему с обычной восточной хвастливостью,— освобождена от блокады; русские отброшены в горы; отряд их малочислен, расстроен, и нет ничего легче, как овладеть теперь Эчмиадзином, отбить осадную артиллерию, двигающуюся еще в Безобдальских горах, и, истребив, Красовского, открыть дорогу в Грузию»
Аббас-Мирза, который незадолго до получения этого донесения потерпел унизительное поражение в Джеванбулакской битве, с удовольствием воспользовался выгодным моментом для реванша. Уже 16 августа персидская армия осадила Эчмиадзинский монастырь. Персидские сановники и в этот раз попытались угрозами и посулами склонить Линденфельда к капитуляции, но ответ старого вояки был лаконичен: «Русские собой не торгуют, а если монастырь персиянам нужен, то пусть они войдут в него как честные воины, с оружием в руках». Тогда начался артиллерийский обстрел, причём грохот пальбы был такой силы, что достигал урочища Дженгули, где располагались русские войска.
Красовский оказался в поистине сложном положении. С одной стороны, на него была возложена обязанность дождаться двигавшейся из Грузии осадной артиллерии, которая находилась уже в 3-4 переходах. С другой стороны, нельзя было допустить потери Эчмиадзина, где, судя по доносившимся звукам пушечной канонады, заваривалась нешуточная каша. Генерал не знал точной численности неприятеля, но зато отлично знал, какой небольшой гарнизон обороняет монастырь. 16 августа в своём дневнике Красовский записал:
«Потеря сего важного пункта, необходимого для осады Эривани и Сардар-абада, кроме унижения оружия нашего, могла послужить большим ободрением для персиян и иметь самое вредное влияние на наши провинции, особливо магометанские. Прибытия осадной артиллерии я хотя и ожидал 17-го или 18-го числа, но в таких важных обстоятельствах один час мог сделать невозвратный переворот»
Кроме того, в этот момент генералу сообщают, что у осаждённых нет припасов. Впоследствии выяснилось, что это была ошибка, вызванная какой-то путаницей в документах, но несложно представить, какое воздействие это известие оказало на Красовского в момент, когда его нервы и так были натянуты как струна, а в ушах звучал рокот залпов с Эчмиадзинской равнины, каждый из которых крушил стены и приближал защитников к гибели. Решение было принято.
Инструкция Паскевича предписывала Красовскому в случае появления основных персидских сил выступить против них со всем отрядом. Но Красовский, руководствуясь вышеизложенными соображениями, разделил силы, взяв с собой около 1800 пехотинцев, 500 конных и 12 орудий, кроме того телеги с продовольствием для осаждённых. В пять часов пополудни, после молебна, эта горстка храбрецов начала нелёгкий путь к своей Голгофе.
Аштаракская битва
«Русского солдата мало убить, его надо ещё и повалить»
Фридрих Великий
День 17 августа выдался на редкость знойным. Единственная дорога к Эчмиадзинскому монастырю пролегала через ущелье. Это была узкая лощина, окружённая небольшими, но крутыми возвышенностями. И весь путь до монастыря был уже занят врагами:
«Во время привала Красовский внимательно осматривал в зрительную трубу окрестность. И то, что было перед ним, не представляло ничего утешительного. Все видимое пространство на правом берегу реки было усеяно неприятельской конницей; неприятельские толпы переходили реку Абарань со стороны Аштакара, и гора, под которой стоит Ушакан и которая еще вчера казалась покинутой неприятелем, теперь снова была покрыта войсками и укреплялась батареями; на левом берегу Абарани, по которому шел русский отряд, на крутых возвышениях против Ушаканской горы также стояло до десяти тысяч персидской пехоты с сильной артиллерией»
Несмотря на это, генерал Красовский отдал приказ прорываться к Эчмиадзину. Русским войскам, вступившим в ущелье, пришлось вытянуться в колонну. Тут же заговорили персидские орудия, от которых негде было укрыться в узкой лощине. И почти сразу начался бой — один из самых упорных и кровопролитных за всю войну. Толпы врагов начали наседать буквально со всех сторон, русская пехота пробивала себе дорогу штыками, оплачивая кровью каждый шаг вперёд. Конная артиллерия носилась с фланга на фланг и картечными залпами расстреливала почти в упор озверевших персов, кладя их снопами на иссушенную, раскалённую землю. От лошадей валил густой пар, оси трещали, ломались колеса.
С каждым шагом положение отряда становилось всё более отчаянным. Утомлённые пятичасовым сражением люди и лошади изнемогали от усталости: многие солдаты падали при своих орудиях и, облокотясь на камень, равнодушно отдыхали под градом неприятельских пуль. Телеги и орудийные лафеты ломались, держать строй становилось всё сложнее, росло замешательство, люди сбивались в кучи и падали под перекрёстным огнём. В один из моментов неприятельское ядро раздробило орудийный лафет, а воодушевлённые персы бросились в атаку, чтобы захватить пушку. Защищавшая артиллеристов пехотная цепь оказалась смята этим неистовым натиском. Генерал Красовский, заметив это, лично поскакал туда. Бывшие при орудии нижние чины, которые уже попрощались с жизнью, стали уговаривать генерала оставить их и спасаться самому, но Афанасий Иванович ответил, что остаётся с ними, и с криком «Ребята! Спасайте пушку!» возглавил контратаку подоспевшего 40-го егерского полка. Это едва не стоило ему жизни:
«Тогда я остановил полу-батальон 40-го полка, приказал майору Щеголеву не уступать ни шагу, а сам, взявши резерв того же полка, стремительно опрокинул часть неприятельской пехоты и кавалерии, едва успевшую занять сии возвышения, и в сем месте получил от гранаты неприятельской сильную контузию в правую руку с повреждением кости, а вслед за тем убита подо мною другая уже лошадь. Бывший со стрелками поручик Пожидаев дал мне свою лошадь, и я с большим трудом, чувствуя жесточайшую боль в руке, едва с пособием людей мог сесть на нее. Я старался скрыть положение руки моей, должен был показывать совершенное спокойствие и ободрять личным присутствием везде, где угрожала нам большая опасность»
Истекая кровью, изнемогая от усталости, задыхаясь от пыли — таявший с каждой минутой отряд всё же достиг Эчмиадзинской равнины не отдав при этом врагу ни одной пушки и ни одного знамени. Здесь должно было произойти последнее, самое страшное столкновение, поэтому войска развернулись в боевой порядок. В это время Аббас-Мирза приказал остаткам своих сил, всё ещё многократно превосходящим русских по численности, окружить отряд Красовского. Положение было отчаянным: почти все картечные заряды к тому моменту были истрачены, люди с трудом тащили на себе ружья, многие падали без чувств на землю. Но и персы в непрерывных атаках тоже понесли потери, обессилели сами и загнали коней, так что не горели желанием продолжать. К счастью, в этот момент защитники монастыря предприняли вылазку, ударив в тыл неприятельским полчищам на равнине. Опасаясь оказаться меж двух огней, персы отступили, освободив путь.
В этот последний момент, когда спасение было совсем близко, люди всё-таки потеряли над собой контроль, и дисциплина в отряде была нарушена. Артиллерия уже безо всякого порядка поскакала вперёд, за ней побежали пехотинцы. Часть казаков и стрелков, мучимых жаждой, увидела широкую канаву с водой, и, не слушая приказов, бросилась к ней. В таком положении они и оказались настигнуты персидской конницей, которая начала резать уже не имевших сил оказать ей сопротивление людей. Пленных не брали — персы отрубали людям головы и складывали в седельные сумки, чтобы потом получить за трофеи награду. В попытке спасти своих бойцов снова едва не сложил голову сам Красовский:
«Он имел неосторожность отделиться от отряда, чтобы ободрить стрелков, и вместе с ними был окружен персиянами. Многие подле него были изрублены; та же участь ожидала и Красовского, уже вынужденного отбивать удары своей тонкой офицерской шпагой. К счастью, при нем находился в это время обер-аудитор Белов,человек замечательной силы и храбрости. Он успел пробиться сквозь ряды персиян и дал знать об отчаянном положении отрядного начальника стоявшему поблизости казачьему полку Сергеева. Пятьдесят донцов, с Беловым и своим полковым командиром, войсковым старшиной Шуруповым, во главе, с отчаянной храбростью кинулись спасать начальника. Очищая дорогу пиками и шашками, они пробились до самого Красовского, многих куртинцев положили на месте, остальных обратили в бегство. Красовский и горсть солдат, бывших с ним, были спасены»
Выжившие добредали до стен монастыря и падали в тень. Пять егерей после этого так и не встали — умерли без единой раны, просто от нечеловеческого напряжения. Так завершался этот страшный день. Маленький отряд сделал невозможное — пробился назло всем смертям через тридцатитысячную орду персов, но цена оказалась непомерно высока. Из двух с половиной тысяч, которые выступили из урочища Дженгули, Красовский потерял убитыми, ранеными и пропавшими без вести 1131 человека. Так или иначе, Эчмиадзин был спасён, а спустя пару дней к монастырю подошла и осадная артиллерия вместе с Кабардинским полком и силами, оставленными для их встречи в урочище Дженгули. Аббас-Мирза отвёл свои войска за реку Зангу и встал укреплённым лагерем, не предпринимая никаких движений. Персы были уверены в своём успехе под Эчмиадзином — тем сильнее они оказались обескуражены неудачей.
Оценки Аштаракской битве до сих пор даются самые неоднозначные. С одной стороны, персам не удалось добиться успеха, а русские показали чудеса храбрости и стойкости, сопоставимые только с подвигом 300 спартанцев (ну или с легендарным отступлением полковника Карягина, состоявшимся в первую русско-персидскую). С другой стороны, не была ли эта победа Пирровой? Ряд современных исследователей (например, азербайджанский историк Э.Т. Гараев или армянский С. Минасян) вообще высказывают мнение, что битва была русскими проиграна — что более, чем странно, учитывая, что русский отряд выполнил свою задачу и не потерял ни одного знамени, в то время, как Аббасу-Мирзе пришлось несолоно хлебавши отступить от монастыря.
Но Паскевич ещё не знал об этом и уже спешил назад к Эривани, вынужденный расстаться со своими планами блицкрига. Красовского ждал первостатейный разбор полётов, Эриванскую крепость — знакомство с осадной артиллерией, а русского солдата — новые испытания.
Список литературы и источников
Потто В.А. Персидская война (1826-1828). Т. 3. Ставрополь, 1994. 608 с.
Шильдер Н.К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. СПб., 1903. Т. 2. 830 с.
Щербатов А.П.. Генерал-фельдмаршал Паскевич. Его жизнь и деятельность. Т.2. 609 с.
Соболев М. Несколько дней из моего Журнала во время Персидской кампании
Автор: Олег Дмитриев.
Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_254590
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.
При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы мы понимали, на что перевод. Спасибо!
Подробный список пришедших нам донатов вот тут.