Глава ЦРУ Майкл Помпео рассказал, как поведет себя ведомство, если лидер КНДР Ким Чен Ын внезапно исчезнет.

"Что касается Ким Чен Ына, то, учитывая историю ЦРУ, если он исчезнет, я просто не буду об этом говорить", - заявил директор ЦРУ, отвечая на вопрос о том, что будет, если северокорейского лидера ликвидируют.

Директор ЦРУ также рассказал, как поменяется организация и ее задачи. "Мы собираемся стать гораздо более злобным агентством", - уточнил он.

…………………..

Этой же ночью на пульте дежурного ЦРУ раздался звонок.

– Центральное, мать его, разведывательное агентство! – злобно, согласно новой инструкции, представился дежурный офицер.

Звонила миссис Помпео, вся в слезах. Её муж так и не приехал домой после пресс-конференции. Внезапно исчез.

Дежурный ответил, что директор давно уже уехал, пообещал переломать ноги, если ему позвонят ещё раз, и вежливо повесил трубку.

Сначала Помпео пытались искать в местах, где он бывает чаще всего, поэтому агенты сразу позвонили в тратторию «День свадьбы моей дочери». Там покашляли, попеняли, что их спрашивают, но спрашивают без уважения и добавили, что никакого Помпео у них нет, да его бы и не пустили, так как сегодня у них важное закрытое мероприятие – свадьба дочери председателя районного суда города Усть-Бобёрска.

Затем агенты позвонили в вашингтонское управление ИГ, долго слушали заунывные нашиды робота-автоответчика, потом догадались нажать на кнопку 2, после чего оператор на ломанном английском сообщил, что последний раз господин аль-Помпеи был у них два дня назад, когда привозил очередной чек и рекламные буклеты новых отравляющих веществ. Звонок в отдел сирийской умеренной оппозиции, что находился этажом выше, также не дал результатов.

Отчаявшись, даже позвонили в Киев, в кабинет тамошнего президента мира. Президент мира весело смеялся в трубку, чем-то загадочно булькал, спел про какую-то Галю, которая несёт какие-то вёдра, а потом и вовсе заплакал, назвав звонивших «родненькими» и попросив у них денег. Агенты логично рассудили, что если бы директор ЦРУ находился в Киеве, то трубку в кабинете поднял бы он сам, а не этот абориген, и вычеркнули и этот вариант.

Уже совсем рассвело, когда об исчезновении главного разведчика страны доложили Трампу.

Трамп поинтересовался, кто такой этот Помпео и есть ли у этого мексиканца грин-карта, потом вспомнил, сказал, что это очень, очень плохая новость и позвонил Путину, поскольку тот всегда и про всё в курсе.

Путин взял трубку, выслушал, спросил, кто такой этот Помпео и есть ли у этого итальянца российская виза, потом вспомнил, просмотрел списки узников подвалов Лубянки и сказал, что на «П» есть только Павленский, да и тот пока сидит во Франции, нешуточно пугая санитаров.

......................

Через месяц поиски прекратили. Майкла Помпео объявили геройски без вести пропавшим, заочно наградили медалью Конгресса и сняли о нём фильм.

……………….

С экрана большой плазмы на грязной кафельной стене, говорила диктор телевидения КНДР. Говорила она громко, радостно и уже давно, так как директору ЦРУ включили все записи северокорейских новостей с 1977 года.

Нога Майкла была закована в короткую толстую цепь, рядом валялся лобзик, а метрах в пяти лежали пульт от телевизора, ключ и авиабилет Пхеньян – Нью-Йорк с открытой датой вылета.

Директор ЦРУ уже интуитивно выучил корейский язык, полюбил острую морковку, подолгу разговаривал с дикторшей на экране и мечтал лишь о том, чтоб вновь родиться сосною на горе.

Вот так, глупая и необдуманная риторика может круто изменить жизнь человека.

Green Tea, для РИА Новости

Художник-карикатурист Виталий Подвицкий

У России есть только три союзника: армия, флот и чувство юмора.

https://ria.ru/analytics/20171023/1507356011.html

Светская львица Блажена сидела за столом и читала вслух письмо. Рядом, шмыгая носом, сидел её младший – перспективный политик и кандидат в президенты Алексей, несколько лет тому назад отданный в ученье в Йельский университет по программе: «Организация внешкольного досуга детей и подростков».

«Обратно пишу вам, любезная Блажена Львовна, поскольку выдалась свободная минутка. Дислокация наша протекает гладко, в обстановке братской общности и согласия. Бьём террористов и готовимся к выборам. А вот Алексей ваш в них участия принять не сможет из-за судимости. Но он вполне сможет баллотироваться где-то в 2028 году. Какие его годы? Вся жизнь впереди, поэтому пусть исходит из этого. Флаг ему в руки! Так что вам зазря убиваться не советуем. Напрасное это занятие. Кстати, следующим главой государства может стать и женщина, у нас всё возможно, как сказал Президент. Дорогая Блажена! Извините, что я, простая русская баба...»

– Лёшк, вроде, как уже не он пишет? – удивилась Блажена и продолжила читать.

«Дорогая Блажена! Извините, что я, простая русская баба, вмешиваюсь. Пресс-секретарь Президента Дмитрий очень деликатный человек и не сказал вам сразу, что баллотироваться вместо вашего Алексея буду я».

– Чего-чего?! – изумилась Блажена.

"Это случилось внезапно, как наваждение. Я до сих пор несколько растеряна. Но пути Госдепа неисповедимы и кто знает, на какие испытания он нас еще подвинет».

– Лёшк, это кто пишет-то, Касьянов, что ль?

"Не пугайтесь, я иду в роли кандидата «Против всех», чтобы открыть всем глаза на репрессивную машину власти. Думаю, что Вы, как интеллигентный человек либеральных взглядов, не осудите меня за этот шаг».

Блажена выронила письмо.

– Они че ж, Лёшка! Горе-то какое! Тебя не пускают, а какую-то подлую гадину пускают? Как им не стыдно, поросятам?!

– Чего реветь-то? – мрачно сказал Алексей.

– Чего делать, не знаю! Лёшк, ты своим пятиклассникам все шарики раздал?

– Ещё не все.

– Я счас все эти шарики начисто попротыкаю! Где иголки?

– Шарики-то причем? Они ж по сто двадцать пять рублей каждый! Я только на одних шариках два раза на Канарах отдохнул. Уличные беспорядки – устрою, а шарики ни при чём.

– Ты чо, Лёшка, не вздумай! Смотри, устроишь, в тюрьму посадят на двадцать суток к рецидивистам-насильникам, а ты ж у нас симпатичный!

Раздался звонок в дверь. На пороге стояла дорого одетая девушка интеллигентного вида в стильных очках.

– Вы Блажена? – спросила она, немного крупно улыбнувшись.

– Да.

– А я к вам.

– А Вы откудова?

– Я с телевидения.

– Здравствуйте, проходите, пожалуйста.

Гостья вошла в квартиру и огляделась.

– Седьмой айфон! Какая прелесть. Ретро. У меня давно уже десятый.

– А у нас тут такое горе! – всхлипнула Блажена. – Вы кем на телевидении-то?

– Я в основном беру интервью. Политические.

– Что ж так плохо с политикой-то у вас? Хороших людей на выборы не пускают!

– Вообще-то у нас имеет право избираться любой гражданин. Или гражданка.

– А нас не пустили! Вы уж там сделайте про это репортаж. Снимите с них стружку-то. Лёшк, ну-ка, вернись! Куда пошел?

– Шарики проверю.

– Гляди мне, не вздумай!

Блажена вздохнула и доверительно пожаловалась гостье:

– Вот, выведу на улицы, говорит, и все!

– Кого?

– Школьников младших классов.

– Я не думаю, что это выход из положения. Разве можно так делать? Ведь дети! Не каждый и кирпич в полицейского добросит.

– Обиделся он. Вместо него бабу какую-то на выборы пустили. Как туда потаскухи-то эти попадают? Что ж вы их в своих передачах не клеймите?

Гостья вздохнула и поправила очки.

– Дорогая Блажена, мы обе светские львицы.

– Ага.

– И я хочу, чтобы мы поняли друг друга. Все не так страшно. Успокойтесь, прошу Вас. Сколько лет Алексею?

– Чего?

– Сколько ему лет?

– Сорок один годик пошёл. Самый возраст, а его какая-то стерва драная обошла!

– Ну почему Вы думаете, что она драная? Может, она знаменита и даже популярна и всего в жизни добилась сама. Ну, почти сама.

– Да что вы говорите? Разве приличная оппозиционерка так бы поступила? Увидите, все ей отольется! Тысячу раз раскается, змеюка нерукопожатная, как на выборах баллотироваться!

– Почему Вы так говорите, будто она уже много раз баллотировалась?

– А че, первый раз что ль? Не шестнадцать, поди, ей!

– Не шестнадцать! А если это любовь, Блажена?

– Кака любовь?

– Така любовь! К Родине! К её рекам и озёрам. К населяющему её быд… то есть, народу. А ваш Алексей ещё молод, плюс судимый, но он ведь может баллотироваться в 2028 году. Флаг ему в руки… Чтой-то Вы на меня так смотрите?

– Ты ли, чё ли?

– Я, Блажена, как Вас по отчеству?

– Че делается. Лёшк! Глянь, чё делается-то. Это ведь она.

– Вы намерены скандалить? А ведь я к Вам пришла, как к умной женщине и светскому обозревателю.

– Ах ты, лошадь ты крашена, – зловеще и довольно метко подытожила Блажена.

– Почему же крашеная? – искренне обиделась гостья. – Это мой натуральный цвет. Я так понимаю, что наша встреча подошла к концу. Спасибо за внимание. Смотрите мою предвыборную программу по вашему телевизору. Какая, кстати, у него диагональ, вроде пятьдесят пять дюймов? А у моего – восемьдесят восемь! Провожать меня не надо.

Блажена упруго вскочила и вцепилась кандидатке в волосы, сорвав с неё очки и ловко выхватив из её сумочки десятый айфон.

– Верни айфон, зараза! – заверещала та. – Тьфу, деревня!

Блажена захлопнула дверь и обессилено опустилась на стул в прихожей.

– Чегой-то такое делается? Узнаю, что кто-то её предвыборную кампанию смотрит – прокляну в твиттере.

После чего она полюбовалась своим новым смартфоном и отправилась писать эмоциональную разоблачительную статью в фейсбук.

Выборы обещали быть интересными.

« – Россия будет свободной!

– Свободу политзаключённым!

– Мы здесь власть!

– Что встали как бараны? Не рефлексируем! Распространяем! »

Штирлиц закончил смотреть запись с митинга, поднялся и отошел к окну, чтобы не встречаться взглядом с тем, кто вчера просил пятиклассников о помощи, а сейчас ухмылялся, слушая свой голос, пил односолодовый виски и жадно закусывал солёными орешками.

– Трудно со школьниками? – спросил Штирлиц, не оборачиваясь.

Он стоял у окна и смотрел, как вороны дрались на снегу из-за хлеба.

– Да, я там замучился. Всё время хотелось хохотать, глядя на эту школоту. Еле сдерживался.

Агента звали Алекс. Его завербовали несколько лет назад – он сам шел на вербовку: бывший юрист жаждал денег и острых ощущений. Работал он артистично, обезоруживая собеседников искренностью, резкостью суждений и незамутнённостью сознания.

«А может быть, он болен? – иногда думал Штирлиц, присматриваясь к Алексу. – Жажда предательства тоже своеобразная болезнь».

Штирлиц вернулся к столику, сел напротив Алекса и улыбнулся.

– Ну? – спросил он. – Значит, вы убеждены, что ваши школьники выйдут на улицы и дестабилизируют ситуацию?

– Уверен. Я больше всего люблю работать с детьми. Знаете, это поразительно – наблюдать, как они верят во всю эту чушь, что я им толкаю. Иногда даже хочется им сказать: «Стойте, дурашки! Куда же вы?»

«Вот козёл…» – подумал Штирлиц. Он очень любил детей.

– Ну, это уж не стоит, – сказал он вслух. – Это было бы неразумно.

– У вас нет сыра? – спросил Алекс. – Я схожу с ума без импортного сыра. Кальций, знаете ли, требуют кости.

– Какой именно вы хотите?

– Я люблю пармезан.

– Это я понимаю... Какого производства? Нашего американского, или...

– "Или", – засмеялся Алекс. – Пусть это не патриотично по отношению к нашим США, но я люблю сыры, сделанные во Франции или в Италии. А водку и икру предпочитаю русские.

– Я достану для вас голову настоящего итальянского «пармиджано-реджано». Она большая, круглая, с печатями, штампами даты изготовления и номером варки. Масса кальция и легкоусвояемого белка… Знаете, я вчера посмотрел ваше досье...

– Дорого бы я дал, чтобы заглянуть в него.

– Это не так интересно, как кажется. В вашем досье скучно: рапорты, донесения, требования денег – все смешалось: ваши доносы, доносы на вас ваших соратников... Занятно другое: я подсчитал, что на вашем последнем митинге было арестовано девяносто семь школьников. Причем все они молчали о вас, говоря только о каких-то десяти тысячах евро, которые для них скоро отсудят через Европейский суд. Все без исключения. А их в полиции довольно лихо обрабатывали – разрешали делать селфи, нагло обращались к ним на «вы», умоляли не бузить, вызывали родителей…

– Зачем вы говорите мне об этом?

– Не знаю. Пытаюсь анализировать, что ли... Вы никогда не интересовались их дальнейшей судьбой? И о каких десяти тысячах евро они все говорили?

– Понятия не имею. Меня интересуют только мои деньги. А что будет с этой школотой потом – мне неинтересно. Я тут жить не собираюсь.

– Логично, – согласился Штирлиц. – Скажите, вас точно никто не видел, когда вы сюда ехали?

– Никто.

– Хорошо. Значит, вы убеждены, что школьники будут работать на вас?

– Будут. Я чувствую в себе призвание оппозиционера, трибуна, вождя. Дети покоряются моему напору, моей логике мышления.

– Ладно. Только не хвастайтесь сверх меры. Теперь о деле. Несколько дней на даче будете жить, у Ходор… у барыги одного. Возьмите в серой папке лист бумаги и пишите следующее: "Господин Теффт! Я смертельно устал. Мои силы на исходе. Я честно работал, но больше я не могу. Я хочу отдыха. Я устал, я ухожу".

– Зачем это? – спросил Алекс, подписывая письмо.

– Я думаю, вам не помешает слетать на недельку в Калифорнию, – ответил Штирлиц, протягивая ему пачку долларов. – Там тепло, там яблоки и спасательницы Малибу красиво бегают по пляжам. Без этого письма я не смогу отбить для вас неделю счастья.

– Спасибо! – обрадовался Алекс. – А «кадиллак» и белые штаны мне там выдадут?

– Само собой. А это письмо мы опустим по пути на дачу, – сказал Штирлиц. – И набросайте еще одно, на вашем сайте, своим школьникам, чтобы не было подозрений. Я не стану вам мешать, заварю еще кофе.

Когда он вернулся, Алекс держал в руке планшет с набранным текстом.

– "Граждане школьники! Дорогие мои избиратели, я вас не обижу, кореши! Старшим классам – айфоны! Младшим – тоже по справедливости. Каникулы – круглый год! Учителей-халдеев – побоку! Кока-кола и сникерсы от пуза! Кричите меня!» Ну как? Ничего?

– Лихо. Скажите, вы никогда не пробовали писать стихи? Или женские детективы?

– Нет. Если бы я мог писать – разве бы я стал... – Алекс, вдруг, осёкся.

– Продолжайте. Вы хотели сказать – умей вы писать, как Дарья Донцова, разве бы вы стали работать на Госдепартамент?

– Что-то в этом роде.

– Не в этом роде, – строго поправил его Штирлиц, – А именно это вы хотели сказать. Нет?

– Да. Только как Донцова я писать не смогу, у меня правильнописание хромает. Оно хорошее, но почему-то хромает.

– Молодец. Допивайте виски, и тронем, уже стемнело.

– Дача далеко?

– В лесу, километров десять. Там тихо, отоспитесь.

Алекс радостно шёл берегом подмосковного озерца, вдыхая запах осенней прелой листвы.

– Сейчас обложусь свежими комиксами «Марвел» и буду читать всласть! Вы любите комиксы, господин атташе?

– Люблю, – ответил идущий немного сзади Штирлиц и что-то вынул из кармана.

– Ах, что за прелесть этот Человек-паук! Ловкий и смелый! Скажите, а он действительно существует? Мы даже как-то поспорили с Ксюш…

Пятикилограммовый спиннер производства Уралмашзавода мягко прожужжал в воздухе танковыми подшипниками и ударил Алекса в высокий лоб.

Алекс удивлённо вытаращил глаза, покачнулся и кулем рухнул в воду.

– Тьфу на тебя, Алексей Навальный, – сплюнул Штирлиц, бросил в то место, куда он упал, спиннер, снял перчатки и пошел через лес к своей машине.

Он сел в шевроле с дипломатическими номерами и устало заснул.

Он будет спать ровно пятнадцать минут, потом проснётся и вернётся в посольство США. Вернётся работать. Ведь ещё не все получили свои гранты.

ххх даже чай кончился

ууу о_О

ууу какой из них?

ууу пакетиковый чай я вчера купила, а обычный в синей цилиндрической банке ещё должен был оставаться

ххх а зеленый кончился

ууу а синий не зелёный?

ххх синий желтый

ууу но ведь жёлтый это почти зелёный.

ууу Это черная смородина?— Нет, красная.— А почему она белая?— Потому, что зеленая. (с)

ххх да +)

Император гордо смотрел, как проходят его легионы.

– Аве, Цезарь! – кричали закалённые в боях воины, глядя на императорскую трибуну.

За тяжёлой пехотой шли манипулы легковооружённых велитов и гастатов, когорты мавров, нумидийская конница, стрелки с Крита, пращники с Балеарских островов, суровые ветераны триарии – всё это текло мимо властелина мира нескончаемым могучим потоком.

– Аве! – сотрясалась от могучего крика мостовая. – Аве, Цезарь!

Император медленно поднялся, поправил золотой венок, поднял руку, обёрнутую в пурпурный палудаментум, и возгласил:

– Жребий брошен! Зима близко! Мордор должен быть разрушен!

– Колы принеси! – восторженно прокричали в ответ войска.

Властелин мира от удивления вздрогнул, выронил фляжку и открыл глаза.

Мимо трибуны по-прежнему шагали три эстонца, создав за собой пробку в которой томились остальные участники парада. Скучающие канадские рейнджеры обзванивали свою украинскую родню, американские морпехи выразительно посматривали на часы, так как оплата была почасовой, поляки разбрелись по окрестным палаткам в поисках дешёвых сигарет оптом, а молдавская гвардия и украинские киборги расселись прямо на асфальте, азартно рубясь в «очко» на сало, брынзу, щелбаны и патроны.

– Колы принеси, любезный! – повторил глава Пентагона Джеймс Мэттис, строго глядя на Петра Алексеевича. – Мне диетическую, встряхнутую, но не взболтанную. И заодно узнай, нельзя ли как-то ускорить этих эстонцев, которые уже битый час завораживающе чеканят один шаг в минуту. Я не могу принимать этот парад вечно, есть у нас ещё дома дела.

Пётр Алексеевич вскочил с табуретки и помчался выполнять приказ.

По пути ему попалась какая-то девушка с микрофоном.

Девушка вежливо представилась журналистом Первого канала и спросила, почему парад в честь дня независимости Украины принимает министр обороны США?

Пётр Алексеевич побагровел от такого бестактного вопроса и приказал гайдукам из Службы Безпеки арестовать зарвавшуюся путинскую пропагандистку. Те зачитали ей гимн Украины, посадили на тачанку с кулемётом и увезли в неизвестном направлении.

…………

Джеймс Мэттис сухо кивнул, пшикнул запотевшей банкой и устало откинулся в кресле.

Эстонцы, наконец, ушли, и парад близился к завершению.

Замыкали шествие какие-то корейцы, бодро марширующие рядом с тягачом, везущим заднюю часть ракеты с надписью «Южмаш».

Мэттис помахал им рукой. Корейцы заулыбались и радостно помахали в ответ.

– Хорошо идут, – заметил Мэттис. – Вон та группа ракетчиков в кепках с красными звёздочками. Я и не знал, что будут южные корейцы.

– Я тоже, – удивился Пётр Алексеевич. – Думал, это вы их пригласили. Они ещё попросили транспортный самолёт, сказав, что очень спешат домой в Пхеньян. Я дал наш последний, так как на остальных летает весь мир.

– Идиот! – выругался Мэттис, вскочил и куда побежал.

– А деньги?! Вы же обещали! – кинулся было вслед Пётр Алексеевич, но охрана главы Пентагона его не пустила, убедительно посоветовав ему занять своё место на гостевом табурете, сэр.

Пётр Алексеевич грустно опустился на табурет, достал свою любимую фляжку, сделал мощный глоток, закрыл глаза, и вот он уже снова стоял в белой тоге с пурпурным плащом, поднятой рукой приветствуя свои легионы, идущие брать Мордор, Крым и Международный валютный фонд.

……………..

Тем временем, где-то во Львове, среди гор мусора уже третий день блуждал танк «Абрамс» с флагом НАТО, из люка которого торчал журналист Бабченко и плачущим голосом умолял прохожих положить ему денег на яндекс-кошелёк и показать дорогу на Москву.

А всё потому, дорогие дети, что этот журналист плохо учил в школе географию и особенно историю.

С Днём знаний вас!

Слесарь-сантехник четвёртого разряда Берендеев удачно обмыл с коллегами аванс и уже двигался домой осторожным противоторпедным зигзагом, как вдруг остро ощутил потребность в продолжении банкета.

Разбив витрину небольшого торгового павильона, он сноровисто распихал по карманам две бутылки водки, найденным у кассы маркером игриво написал на стене неприличное слово из трёх букв, добавил к нему изображение и полез обратно на улицу, где и был радушно принят нарядом полиции, прибывшим из-за сработавшей сигнализации. После чего был доставлен в отделение милиции и помещён в обезьянник до утра.

...............

Примерно в час ночи сонный дежурный по отделению лейтенант Петров вышел на улицу покурить, и был внезапно ослеплён вспышками камер и взят в кольцо какими-то людьми.

– Это правда, что Берендеев арестован? Что ему инкриминируют? Можно его увидеть? – стрекотала девушка в строгом брючном костюме, пытливо тыкая в лицо Петрова огромным микрофоном с надписью «Дождь».

Тот выронил сигарету и вытаращил глаза. Сон как рукой сняло.

– Скажите, правда, что при задержании Берендеев был жестоко избит, хотя не оказывал никакого сопротивления? – допытывался какой-то кудрявый молодой человек с другой стороны, выставив вперёд длинную палку с прикреплённым к ней сотовым телефоном.

– Чего?! Вы кто?! – оторопело спросил лейтенант, пятясь к спасительным дверям.

– Неважно кто я – важно кто вы, и те, кто дал вам право хватать людей! – решительно ответил кудрявый, умело манипулируя палкой, чтобы попадать в фокус вместе с дежурным. Потом он воровато оглянулся и жарко прошептал дежурному:

– Ударьте меня в лицо, я вам денег дам, много, а то у меня популярность падает, а я в жизни больше ничего делать не умею.

....................

К отделению уже подъезжали микроавтобусы с логотипами различных каналов, из них деловито выносили софиты, тянули провода, а симпатичные девушки поправляли причёски и мурлыкали в микрофоны: «Раз, раз! Нормально? Я в кадре?»

Дежурный оттолкнул микрофоны, стремительно кинулся в помещение и закрыл за собой дверь, приказав сержанту с автоматом стоять до конца до прибытия подкрепления.

После чего открыл решётку и долго тряс спящего на лавке Берендеева, вопрошая: «Что ты такое? Ты кто?!» Берендеев приоткрыл мутный глаз, ответил: «Дед пихто!» и перевернулся на другой бок, окатив лейтенанта ароматной волной перегара.

Петров как раз лихорадочно пробивал по базе международного террориста по кличке Пихто, когда зазвонил служебный телефон.

Генерал тревожным голосом потребовал срочно доставить Берендеева в Главное управление под усиленной охраной.

Недовольно мычащего Берендеева подняли и под руки потащили на улицу к машине. Немедленно засверкали вспышки и заработали видеокамеры.

– Мы видим, что Берендеев уже не стоит на ногах! – восторженно заверещала в камеру с логотипом «Эхо Москвы» растрепанная пожилая девушка с немного опухшим лицом. – Мало что изменилось в методах охранки с тридцать седьмого года!

…………..

Уже совсем рассвело. Перед воротами ГУ МВД на Петровке стояло множество каких-то людей.

Заезжая в ворота, Петров с изумлением заметил среди них знакомые по телевизору лица. Известные режиссёры, артисты, популярные ведущие и прочие медийные персоны при виде полицейского УАЗика сразу оживились, заволновались и стали выкрикивать «Позор!», «Свободу Берендееву!» и «Нет репрессиям!».

Одна хрупкая женщина, с лицом до боли знакомым лейтенанту по какому-то фильму, подняла плакат «Прости нас, Берендеев!» и плюнула на лобовое стекло УАЗика так, что оно треснуло, нешуточно напугав водителя.

А другая, незнакомая лейтенанту женщина с полными губами, вцепилась в антенну на капоте, яростно её оторвала и упала на тротуар с воплем: «Снимайте меня! Я буженина!» или что-то в этом роде, лейтенант толком не расслышал из-за шумного мотора.

Он обернулся на Берендеева, который уже протрезвел и с отвисшей челюстью смотрел в окно, и назидательно сказал:

– Видишь, Берендеев? А ещё говорят, что нашей творческой элите на простых людей наплевать. А они вот как за тебя, алкаша, переживают. Ты им всем что – смесители с унитазами бесплатно менял?

…………

Лейтенант сдал Берендеева под расписку и поспешил на доклад к генералу.

Тот сидел за массивным столом, мрачно глядя в монитор.

– На, полюбуйся, что ты натворил, – он повернул монитор к Перову. – Это всё по запросу «Арест Берендеева».

Петров осторожно склонился над монитором и стал читать заголовки:

«Человек, которого боится Путин».

«Борец с цензурой и жертва репрессий».

«Художник брошен в подвалы Лубянки»

У лейтенанта закружилась голова, ему стало трудно дышать, он расстегнул воротник и налил себе воды из графина.

– Мне тоже налей, – мрачно попросил генерал.

Петров налил, присел и продолжил читать.

Дальше пошли совсем непонятные слова: «Постмодернизм», «личностное высказывание», «синтез», «развернутая метафора протеста», «инсталляция», «арт-хаус», «трагикомедия, граничащая с эксцентрическим фарсом» и «Берендеев - протагонист современного перфоманса».

– Уже все иностранные газеты пишут, что мы прессуем великого художника, – с тоской сказал генерал. – Что он там нарисовал-то хоть?

Петров вытащил протокол и несколько фотографий из ограбленного павильона.

Несколько минут они с генералом молча всматривались в три криво написанные на стене буквы и выполненный размашистыми мазками поясняющий рисунок к ним.

– А ведь что-то в этом есть, – задумчиво произнёс генерал. – Как считаешь, лейтенант?

Тот поперхнулся и неуверенно ответил:

– Да, эти смелые, парящие линии, эта экспрессия, несущая в себе метафору протеста, этот, как его…

– Перфоманс на грани синтеза, – хмуро подсказал генерал. – Петров, а давай по коньячку?

Не успели они опрокинуть по второй, как в кабинет вбежал заместитель генерала.

– Товарищ генерал, пронесло! – выпалил он и снял журажку. – Появился настоящий Берендеев, театральный режиссёр какой-то, он как раз только что с Сейшел вернулся, где отдыхал, после получения бюджета на новую постановку. Он собирает пресс-конференцию, чтобы заявить, что наш Берендеев – самозванец, который ничего не смыслит в настоящем искусстве. Протестующая внизу элита уже умчалась на пресс-конференцию, напоследок, сурово потребовав дать нашему Берендееву пожизненное за воровство, ибо преступность в стране совсем распоясалась. Хозяин павильона забрал заявление, так как уже продал свой павильон с инсталляцией за тридцать миллионов долларов на Сотбис, так что к нам – никаких претензий!

– Господи! – истово перекрестился генерал. – Майор, лейтенант, сегодня объявляю выходной и приглашаю всех в ресторан. Задержанного отвезти домой на моей машине, и передайте ему от меня три бутылки армянского конька.

……….

Уже выходя из кабинета, он задержался, взял со стола фотографию, ещё раз на неё посмотрел и задумчиво сказал:

– Самозванец не самозванец, а рисует уж точно не хуже.