В спальне было 12 кроватей, старых, с панцирной сеткой. Каждая характерный скрипяще-звенящий звук издавала, даже когда на неё ребёнок ложился. Но одна всегда была пуста — дальняя, в углу, под пауком, которого мы все боялись. На ней никто не спал, потому что стена в том месте была сырая и служила приютом для обширной плесени. Я спал на предпоследней кровати, в левом проходе — очень удобно, потому что можно было смотреть в окно в тихий час на летающие самолёты и есть хлеб, который удалось стащить на завтраке. Мечтал, что стану лётчиком и улечу туда, где тепло, растут бананы и персики. Бананы я ел один раз, а про персики рассказывал Димка. Он пробовал, на новый год, когда ещё родители его были живы.
Я хорошо помню этот день, жаркий, не смотря на конец августа, была среда. На завтрак — каша, как всегда, сверху было жёлтое пятно от растаявшего сливочного масла. В добавок, давали два небольших яблока из сада, недозрелых. Но я не помню, чтобы был недоволен. Я всегда добрым словом вспоминаю свою жизнь в детском доме, не смотря на её режимность. Там было время делу, отдыху, еде. Занятий у нас практически не было ещё. 31 августа исполнялось семь, то есть ровно через неделю. Хлеба в этот раз не давали, такое случалось, значит в обед не будет тоже. Пришлось выменивать одно яблоко на кусочек вчерашнего хлеба у Димки. У него была горбушка, она дороже ценилась, поэтому, пришлось отдать яблоко с красным пятном сбоку. Димка хлеб почти не ел, а я безумно любил.
Хлеб пришлось положить в задний карман штанов. Карман был у меня один, потому что мои штаны с лямками больше карманов не предусматривали. Они были великоваты слегка, садиться в них было опасно, хлеб мог легко выпасть. Если бы кто увидел, то либо отняли бы, либо получил нагоняй от воспитательницы. Есть надо в столовой — это я знал. Я маялся, взял старый комикс "Том и Джерри", и положил на подоконник, встал рядом, и просматривал в тысячный раз историю кота и мышонка по зиме, читая по слогам написанное в овальных баллонах со стрелочками. Внезапно стали звать на прогулку. Я поспешил в раздевалку. Шнурки завязывать умели уже все, но помогать младшим заставляли. На этот раз я помогал девочке с огромной шишкой на лбу и заплаканными глазами. Сделав ей аккуратные узлы с ровными петлями, услышал ее звонкое «спасибо».
На улице было солнечно. Качели заняли сразу, кто-то побежал в песочницу, а я пошёл к врытому в землю бордюру, по которому мы ходили, балансируя. У меня был рекорд, я делал семь шагов — ровно половину всего пути. Второклассник Антон мог пройти весь пусть не упав, я завидовал и оттачивал мастерство каждый день в утреннюю прогулку. Меня никто не отвлекал, и я, раз за разом, шёл, терял равновесие, снова становился, шёл, терял равновесие. Голос Антонины Никитичны справа от меня прокричал, что пора собираться к обеду.
В туалетах очередь, дети моют руки, тщательно, под присмотром нянечки. Из младшей группы рыжий мальчик опять обкакался, над ним все очень смеялись. Это сегодня понятно, что с ребёнком была беда. Нянечка ждала, пока все уйдут, чтобы помыть ребёнка. В столовой было очень душно, шумно, пахло супом. В обед хлеба тоже не оказалось, я вытащил свою горбушку и положил на ноги, сомкнув крепко их вместе. Суп был жидкий, недосоленный; на второе — пюре с луком, сверху уже привычная пятнышко от масла. Я доел почти первый, аккуратно положил горбушку хлеба в карман, отнёс грязную посуду на специально отведённый стол, сказал поварихам «спасибо» и отправился в направлении спальни.
Кровати были пусты, я подошёл к своей, сверху лежало чистое постельное бельё. Я, как мог, старался побыстрее застелить постель, одеяло никак не хотело ровно лечь в пододеяльник, мне не хватало сил как следует встряхнуть. Обычно мы делали это вдвоём с соседом, но он, как назло, ещё ест. Я злился, но, кажется, всё. Разделся, лёг. Хлеб положил под подушку, отломал треть и по щепотке клал в рот. Божественно вкусно.
В небе летел самолёт, оставляя за собой широкую, слегка изогнутую белую полосу. Мне казалось, на борту была какая-то надпись красного цвета, но прочитать было невозможно. Вот повалили ребята из столовой, шумно заправляют постели. Ложатся, постепенно в спальню приходит тишина. Я достал из-под подушки остатки хлеба, в небе уже летел другой самолёт, пересекая след, что оставил предыдущий. Я уснул.
... Выбегаю из метро, отлично, есть ещё двадцать минут до конференции, возможно успею даже кофе попить из автомата в холле. Звонит телефон, достаю из внутреннего кармана:
— Алло! Да, Станислав Фёдорович! Да, да, рядом.
Поднимаю глаза, передо мной стоит девушка с копной рыжих волос. Что у неё в руке? А, микрофон, сбоку парень с камерой:
— Здравствуйте! Можете ответить нам на один вопрос?
— Девушка, милая, извините, я очень спешу. — взмолился я.
— Не переживайте, это не займёт больше минуты.
— Когда вы были по настоящему счастливы?
Я, признаться, к этому не был готов. На носу выборы, думал будут спрашивать про политику. Ощущение было, что невидимая холодная рука пробила грудную клетку, схватила сердце. В горле поднялся ком. Девушка поплыла перед глазами.
— Мальчик! Ну, же! Проснись!
— Тише, Лена, остальных разбудишь, это нам ни к чему.
Я чувствую, как меня резко трясут за плечо. Неужели они увидели остатки хлеба? Может, крошки?
Мои руки вцепились в простынь, я сжал зубы, уши заложило. Я не знал, как сдержаться и не заплакать.
Резко открыл глаза. Надо мной склонилась воспитательница из старшей группы, а за ней стояла заведующая.
— Вставай, за тобой мама пришла, слышишь? У тебя теперь будет мама.
Я не могу отпустить простынь, мне казалось, иначе я провалюсь. Затошнило, воспитательница превратилась в мутное пятно. Осторожно, освободив правую руку я невидимым движением старался убрать оставшиеся крошки из-под подушки.
Ощущение, что после вопроса минула вечность. Сердце колотилось, руки вспотели, ком не отпускал горло. Я медленно вдохнул носом, посмотрел в улыбающееся лицо девушки и на выдохе произнёс:
