В 2011 году я делал для телеканала «Культура» фильм-портрет про Георгия Гречко.

КИРИЛЛ ПЛЕТНЕР

Помню, приехал к нему в первый раз. Был поздний вечер, он буксовал на своём мерсе, в темноте заехав в сугроб. Не выходя из машины, дал знак, чтобы я толкнул машину. Он как-то очень по-свойски принял меня. Когда я уходил, подал мне пальто.

– Питерские интеллигенты всегда подают пальто гостю, провожая его, – сказал он, заметив моё смущение.

В музее РКК «Энергия» мы снимали его целый день в окружении космических кораблей, спускаемых аппаратов. За несколько часов дублей интервью он ни разу не присел и не пожаловался на усталость. Ему было 79, здоровья было не много, и он уже с трудом ходил. Я переживал. Уже вечером спросил в очередной раз:

– Как вы, Георгий Михайлович?

В ответ он хитро посмотрел на меня и неожиданно запел: «На заре стартуют корабли, гром трясёт окрестные дороги...»

Возвращаясь из Королёва в Москву, на Ярославке мы заехали поесть. Я смотрел, как человек в пиджаке, на котором две звезды Героя, ел картофель фри, макая в кетчуп. Смотрел и думал: ущипните меня, это же тот самый легендарный космонавт первого набора инженеров, тот, которого я в детстве видел по телевизору. Мне казалось странным, что его никто не узнаёт и не обращает на него внимания. А Георгий Михайлович с аппетитом умял пару гамбургеров и попросил не говорить жене, что он нарушает режим питания.

Два месяца съёмок – невероятное удовольствие от общения с умным, остроумным, эрудированным, напрочь лишённым пафоса человека. Хотя влюбиться в него можно было за одну его очаровательную добродушную улыбку.

Однажды я видел, как Гречко рассвирепел на приехавшего уже в середине съёмочного периода режиссёра. Тот шуршал пакетом, переобувался в домашние тапочки, которые привёз с собой. По-хозяйски руководил, указывая куда что передвинуть, громко командовал: «...мотор, камера, стоп, снято».

Мне кажется, Георгий Михайлович терпеть не мог глупцов.

В итоге мы отсняли материла на пять фильмов. Я вёл себя в вышей степени непрофессионально, записывая трёхчасовые интервью, просто потому, что не мог наговориться с ним.

Обо всём – о детстве, о его полётах в космос, о Сергее Королёве, с которым он работал, о Стругацких и Леме, о кино, о его любимом фильме «Последний дюйм», об инопланетянах.

Георгий Михайлович сам был инопланетянином, сделанным из какого-то особого космического сплава.

Потом в монтаж фильма стали вмешиваться по очереди начальство из Роскосмоса, редакторши с «Культуры», и фильм получился совсем не таким, как я его замышлял, по ритму, по интонации.

Да и как, вообще, делать кино про человека, которого невероятно сильно любишь.

– Не забудьте надеть звёздочки, – сказал я ему как-то, когда мы договаривались об очередных съёмках.

– Не звёздочки, а звёзды, – мягко поправил меня Георгий Михайлович.

Он сам – одна из самых ярких звёзд в моей жизни.

RIP.

Пост в честь дня космонавтики и памяти Георгия Михайловича Гречко

Совершил за свою профессиональную карьеру три космических полёта, общая продолжительность которых составляет 134 дня 20 часов 32 минуты и 58 секунд. Космонавт также совершил один выход в открытый космос на 1 час 28 минут.

В 1968—1969 годах Гречко входил в группу советских космонавтов, готовившихся по советским программам облёта Луны Л1/«Зонд» и посадке на неё Л3. Полёты пилотируемых кораблей «Зонд» по лунно-облётной программе были отменены после того, как США совершили первый полёт вокруг Луны на «Аполлоне-8» в декабре 1968 года, а параллельная лунно-посадочная программа (в полёте по которой Гречко должен был оставаться на окололунной орбите, когда командир экипажа высаживался на Луну) также не была реализована.

С 11 января по 9 февраля 1975 года совместно с А. А. Губаревым совершил полёт на космическом корабле «Союз-17» в качестве бортинженера. 12 января 1975 года «Союз-17» произвёл стыковку с находившейся на орбите с 26 декабря 1974 года орбитальной станцией «Салют-4». Полёт продолжался 29 суток 13 часов 20 минут.

С 10 декабря 1977 года по 16 марта 1978 года совместно с Ю. В. Романенко совершил полёт на космическом корабле «Союз-26» в качестве бортинженера и орбитальной станции «Салют-6». В полёте, длившемся 96 суток 10 часов, к орбитальной станции пристыковывались космический корабль «Союз-27» (экипаж: В. А. Джанибеков, О. Г. Макаров), грузовой транспортный корабль «Прогресс-1» и космический корабль «Союз-28» (экипаж: А. А. Губарев, В. Ремек). Возвратился на корабле «Союз-27». Георгию Михайловичу присвоено звание Героя ЧССР. В честь этого полёта Гречко и Романенко одна из улиц города Северодвинска была названа улицей Советских космонавтов[4].

17—26 сентября 1985 года Г. Гречко в качестве бортинженера совместно с командиром Владимиром Владимировичем Васютиным и космонавтом-исследователем Александром Александровичем Волковым совершил третий космический полёт на космическом корабле «Союз Т-14» и орбитальной станции «Салют-7». После работы на борту орбитального комплекса «Салют-7» — «Союз Т-13» — «Союз Т-14», возвратился на Землю вместе с В. А. Джанибековым на космическом корабле «Союз Т-13». Выполнив этот полёт в возрасте 54 лет, он в течение 13 лет оставался самым пожилым в СССР/России человеком, побывавшим на орбите.

P.S. Ну и пожалуй еще раз опубликую фотографию со мной

"От интервью с Георгием Гречко у меня осталось несколько расшифровок. Например, такой вот кусок, о том как он готовился на Луну лететь:

- Вы же были в группе космонавтов, которых готовили к нашему, советскому, полету на Луну?

- Да, нас там было около 30 человек. Леонов, Севастьянов, Макаров, многие. Только, сначала мы готовились ее облететь, это, по-моему, планировалось к 50-летию Октябрьской революции, то есть к осени 1967 года, а потом уже и высаживаться. Это уже в следующем, 1968 году. Там задача интересно ставилась – полет советского космонавта на Луну с возвращением. Вот это «с возвращением» как-то особенно подчеркивалось, что ли.

- Говорят, что и Гагарин очень хотел лететь?

- Очень хотел. Но его не хотели пускать. Все-таки символ, первый человек в космосе. Ну а потом он погиб.

- А вы хотели?

- Еще бы. Мне как-то сон приснился – что я уже на орбите Луны и смотрю на Землю. А она далеко-далеко, маленькая такая. А Луна, вот она, совсем близко. И вот я думаю, как же я домой -то вернусь?

- Ну, то есть, хотели, но страшно все-таки было?

- Конечно. Было полное осознание того, что можно погибнуть. Я, помню, даже завещание написал на всякий случай.

- И кому и что завещали?

- Ну, там, книги, машину… Кому? Партии, конечно. Написал, что умер коммунистом.

-Так и написали?

- Шучу. Нет, какие-то высокие слова там написал, но не про партию, конечно. Но, главное, я себя морально готовил к тому, что, если придётся погибать, надо, чтобы это достойно как-то было. Ну, там, не кричать "прощай, мама!", ругаться, не истерить, а работать до последнего момента. Как испытатель. Проблема ведь еще и в том, что страх смерти сковывает действия человека, и работать сложно становится.

- А риск большой был?

- Очень. Процентов, наверное, 80, что что-то произойдёт. Но мы все равно очень хотели. Очень...Ради покорения Луны, ради поколения космоса надо было рисковать, и все это понимали, и на это шли. Но знаете, чего я еще больше боялся?

- Чего?

- Ну, вот долетим мы, допустим, до Луны, а сесть не сможем. Мало ли, что там произойдёт. И обратно полетим. А больше ведь такого случая в жизни не будет. Обидно же!

- А вот почему вас в Африке к полету готовили?

- Да, это была интересная история. Дело в том, что в полете нужно было ориентироваться по звездам. А многие так называемые «навигационные звезды» из наших широт не видны. Поэтому нам нужно было изучать и южное звездное небо. Вот нас и посылали в Сомали – тогда это было дружественное нам государство, они вроде даже социализм строили. А мы, значит, там звезды изучали. И еще учились, как в океане себя вести, на случай, если корабль при возвращении приводнится. От акул защищаться.

- А они там знали, кто вы и зачем приехали?

- Ну, как сказать. Все очень секретно было. Нас там выдавали то за инженеров, то за геологов, то еще за кого-то. Даже за иностранных специалистов. Но нас быстро раскусили. Как-то помню – у нас, как у всех советских людей, у нас денег мало с собой было, поэтому мы набрали там с собой сахара, сухарей, колбасы. И вот мы решили кипятку раздобыть. Пошли в ресторан с термосом. Говорим хозяину по-итальянски, по-английски, по-немецки, что, вот, мол, вода нужна. А он не понимает. Потом так внимательно на нас посмотрел и говорит: «Кипяток, что ли, нужен?». По-русски. Учился у нас. Потом, когда мы по улицам ходили, нам все кричали «Хорошо!». Спрашиваем – откуда вы знаете, что мы русские? Отвечают – «а пешком только русские ходят!»

- Требовали от вас конспирацию соблюдать?

- Да. И вообще, вести «моральный образ жизни». Не злоупотреблять там (щелкает себя по шее)…Не позорить звание советского человека. Но и тут казус вышел. Когда мы уже уезжали и рассчитывались с владельцем отеля, и говорим ему – нас здесь так много было, наверное, вы на нас заработали хорошо? А он отвечает – да нет, я на девочках больше зарабатываю. Мы опешили – на каких еще девочках? Оказалось, что все это время мы прожили в чем-то вроде публичного дома. Как нас туда поселили – не знаю. Сэкономили, наверное.

- И вы об этом не знали?

- Да в том-то и дело!

- Вы понимали, что мы, скорее всего, американцев не обгоним? Что они первые будут на Луне?

- Конечно. Всем это было ясно. Но до последнего момента боролись. Помню, даже письмо космонавты писали, кажется, в ЦК. Мол, мы готовы рискнуть, лететь. Но не только мы были готовы. Приходила масса писем от простых людей, я их читал, в которых говорилось: «Я, Иван Петров, тракторист оттуда-то и оттуда-то, готов лететь на Луну без возвращения на Землю». Или еще предлагали скинуться всему населению по рублю или по трешке, чтобы, значит, денег на лунную программу найти. Такие письма тоже были.

- А могли мы американцев опередить?

- Если бы Королев прожил подольше, может быть. Но риск был, повторяю, огромным. Техника было еще плохо отработана. А американцы нас в этом опережали. Да и богаче они были.

- Вы же смотрели, как Армстронг и Олдрин на Луну высаживались?

- Мы тогда смотрели закрытую трансляцию их высадки, в СССР по телевидению её не показывали. Ещё, кажется, в Китае не показывали, а весь мир смотрел. А мы сидели в какой-то закрытой телестудии и смотрели все это. И вот когда Армстронгу последний шаг осталось сделать с лестницы корабля, я думал - только бы он не споткнулся или что-нибудь в этом роде. Все-таки такой момент великий для человечества, а он возьмет и упадет носом в эту лунную пыль. Ну, некрасиво. А когда он все-таки встал на обе ноги, на Луне, у нас прям такой вздох облегчения вырвался.

- Завидовали им?

- Не то слово. Но, знаете, такую белую зависть испытывали. Но и гордость за них тоже.

- А если бы вас тогда вызвали в ЦК и сказали – «Ну, Георгий Михайлович, летите на Луну. Без возвращения. Так надо». Согласились бы?

-Эээээ…..Да."

Взято у Евгения Матонина (он же автор, он же брал интервью)

Сегодня умер великий человек, космонавт Георгий Гречко. И я вспомнил, как случайно в руки мне попала его книга, которую я прочёл взахлёб, получив неимоверное удовольствие. И захотелось всем о ней рассказать. Итак, Георгий Гречко, "Космонавт №34. От лучины до пришельцев" Очень интересный, юморной и светлый человек пишет о своей насыщенной жизни, о космонавтике в СССР и своей роли в покорении космоса. Добрый и хороший был человек, светлая ему память. А здесь я выложу одну весьма забавную главу. Да, это очень длиннопост, но уверяю вас, читается на одном дыхании.


КОНЬЯК.

Спиртные напитки в рационе космонавта присутствуют лишь в символических дозах. Недавно писали, что американские астронавты напились перед стартом. Полная чушь, ерунда, чьи-то фантазии ради сенсации. Если русские еще могли как-то похулиганить, американцы к этому вопросу щепетильно относятся. Ну, пришел, предположим, к космонавту друг проститься, выпили они за двое суток до полета бутылку пива. Не опьянели, но нарушили режим. Их за это, может быть, наказали. А желтая пресса раздула до того, что они якобы пьяные в полет отправились.

Что можно сказать о моих отношениях с алкоголем? Пьяным я был один раз в жизни – в одиннадцать лет. Шла война. Я жил на Черниговщине. Мы, ребята, видели, что взрослые пьют самогон. И договорились испробовать этот напиток. Каждый принес из дому самогон – кто баночку, кто шкалик. Выпили. Что такое алкоголь, как он действует, чего от него ждать – никто из нас понятия не имел.

Всем стало плохо – кто-то ползал на четвереньках, кого-то тошнило. Я тоже чувствовал себя довольно омерзительно и физически, и морально. Мы потеряли человеческий облик. Это произвело на меня такое впечатление, что я не пил до 1955 года. Не пил в старших классах, не пил после поступления в институт – ни грамма. Вообще не пил спиртного. Так сильны были воспоминания!

Только в двадцать четыре года, когда я после долгих мытарств был зачислен в КБ Королева в группу баллистики, ребята предложили мне отметить это событие. Мы пришли на фабрику-кухню. Ребята достали бутылку вина.

– Ребята, я не пью!

– Но сегодня исполнилась твоя мечта, такой день! Ты полтора года этого добивался! Грех не выпить…

– Да нет, я не пью…

– Ты не хочешь с нами выпить? Кто не пьет – тот или хворый, или подлюка.

Я такие слова слышал, конечно, не раз, но держался. А тут сдался. Так и выпил первый стакан вина. Вино я полюбил. Но пьяным был только один раз в жизни – от самогона в одиннадцать лет. В последующие семьдесят лет я никогда не чувствовал потребность выпить до состояния опьянения.

Итак, это был мой второй полет. Мы с Юрой Романенко прилетели на станцию "Салют-6". В космосе каждый день нужно по два часа заниматься физкультурой. Для этого у нас были специальные спортивные костюмы. Они быстро изнашивались. Поэтому у нас их было несколько.

Однажды, когда я примерял новый спортивный костюм, в невесомость выплыла фляжка – как позже оказалось, с коньяком. Ребята во время тренировок ее припрятали, а досталась она нам. На фляжке было написано "Элеутерококк-К". Элеутерококк – это энергетический напиток, который нам дают, чтобы выдержать нагрузки. Я сдуру спросил Центр управления полетами: "Что значит "К"?" Там какое-то замешательство возникло, потом ответили: концентрированный. Мы попробовали – ну, конечно, там коньяк.

Полтора литра коньяка – это много? На двоих, на двести человеко-суток получается по семь с половиной граммов в сутки. Говоря по существу, чтобы мужчина опьянел, надо 40 граммов чистого спирта. У нас было по 7,5 грамма, на человека. И не чистого спирта, а сорокаградусного коньяка!

Но конечно, мы употребляли не перед важными научными экспериментами, а делали по глоточку перед сном. Это примерно как столовая ложка – то есть даже и не пили, а лизали коньяк. И Юра говорил: "Не могу я по семь с половиной граммов, это издевательство". Важна была сама процедура, приятные эмоции. Мы снимали напряжение.

Была у нас на борту колода карт – скажем так, фривольного содержания. На каждой карте – изображение женщины. Пятьдесят две женщины на двоих космонавтов – целый гарем в картинках. Важным средством борьбы со стрессом были ежевечерние выборы женщины дня, нашей королевы красоты. Каждый вечер выбирали одну карту, одну даму – и она следила за нами на протяжении следующего дня. Мы только думали о том, чтобы при очередном сеансе телесвязи с Землей этот "портрет" не попал в кадр.

У нас было заведено: дела закончены, включаем приятную музыку, выбираем женщину дня, перед "упаковкой" в спальный мешок выпиваем свои "боевые" граммы. Так что на борту у нас было все: и алкоголь, и женщины.

Коньяк спас меня от сильной простуды: разгоряченный после физзарядки, угодил под один из многочисленных вентиляторов. Прополоскал горло коньяком – стало легче. Был у нас и "фирменный" стоматологический рецепт. В невесомости десны становятся рыхлыми, чистишь зубы – боль жуткая, словно обдает огнем. А в коньяке, как известно, имеются дубильные вещества. Прополоскали десны, сразу же облегчение. Разве что выплевывать некуда, "приходилось" глотать.

Спас этот напиток и от переохлаждения ног. Я выходил в открытый космос в скафандре, снабженном системой водяного охлаждения. К концу работы просто не чувствовал ног. А возвращаясь на станцию, первым делом ощупал их руками – проверил, на месте ли. Ноги были на месте, но ледяные. Тогда я выпил десятисуточную(!) норму коньяка – 75 граммов. Утром проснулся – все в порядке. За это я благодарен коньяку. Потому и стал отстаивать этот благородный напиток перед медиками!

Коньяк, правда, был не идеальный на вкус. Сказывалось, что фляжку заваривали электросваркой, которая, видимо, для пищевых целей не годилась. Ребята уверяли, что коньяк был первоклассный. И я им верю. Но сварка немного подвела. Точных сведений о том, что это был за коньяк, у меня не было.

Но самое обидное, когда там осталась половина коньяка, воздух и коньяк смешались в пену. И сколько фляжку ни дави, пену не выдавишь. Мы и так, и сяк изощрялись, даже пробовали извлечь коньяк из фляжки с помощью сильфона для сбора мочи (конечно, неиспользованного), но ничего не извлекли.

Летит следующий экипаж, Коваленок и Иванченков. Вернулись.

"А мы, – говорят, – ваш коньяк допили". – "Как? Это невозможно".

– "Мы вот как поступали. Один брал горлышко в рот и поднимался к потолку. Второй бил его по голове. И когда тот вместе с фляжкой летел вниз, коньяк по инерции устремлялся ему в рот". Вот так, поколачивая друг друга, они и допили коньяк. Они вполне резонно "подкололи" нас: "Кроме высшего образования, надо иметь хотя бы среднее соображение!".

Много лет спустя на банкете, посвященном шестидесятилетию моей альма-матер – Ленинградского Военмеха, я рассказал, как мы не смогли допить фляжку, а Коваленок с Иванченковым нас посрамили. Но способ я до поры, до времени не раскрывал. Я спросил именитых гостей славного Военмеха: "А как бы поступили вы, столкнувшись с такой проблемой?" За столом было немало крупных инженеров, ученых, корифеев механики, баллистики. Неожиданный тест на сообразительность вызвал бурное обсуждение. Решения предлагались одно хитроумнее другого, но тут же отвергались оппонентами, оперировавшими математическими выкладками на салфетках. Никто не нашел правильного способа! Никто не превзошел моих космических товарищей Коваленка и Иванченкова!

Была и другая история с коньяком 11 января, когда мы с Романенко уже обжились на станции Салют-6 и к нам прибыли гости – Владимир Джанибеков и Олег Макаров. Их корабль Союз-26 состыковался со станцией – и нас на орбите стало четверо. Они, конечно, привезли с Земли письма, прессу, привезли и сувенирный штамп для гашения почтовых конвертов. А еще предложили попробовать кофе. Джанибеков достал миниатюрную тубу.

– Спасибо, но кофе у нас хватает. – сказал я.

– А наш посвежее.

В запаянной тубе оказался коньяк! Оказывается, ребятам удалось раскрыть емкость, не тронув горлышка. Они вылили оттуда кофе, влили армянский коньяк и аккуратно закрыли. Там было примерно сто граммов. Так мы вчетвером отметили на орбите уникальный праздник, который отмечают только в России, – Старый Новый год.

Я потом официально поставил вопрос в Министерстве здравоохранения о том, чтобы на борт доставляли коньяк. Как честный человек, я не хотел его контрабандой проносить. На коллегии министерства делал доклад, объяснял, что при простуде можно сполоснуть коньяком горло, десны распухшие подлечить: там же дубильные вещества. Говорил и о благотворном психологическом влиянии.

Медики пугали: выпьешь 20 граммов коньяка, опьянеешь, без скафандра откроешь люк и полезешь в космос. Или плеснешь в регенератор кислорода, он взорвется. В общем, всякую чушь несли. Ну, кто будет плескать 7,5 грамма в какой-то регенератор вместо горла.

Точку поставил Олег Георгиевич Газенко – директор Института медико-биологических проблем. Он сказал так: "Я, конечно, не знаю, как там горло лечить коньяком. Не думаю, что они будут выходить в космос без скафандра с семи граммов коньяка. Одно знаю точно: в космосе так мало положительных эмоций, что если им доставляет удовольствие капля коньяка, то его надо поставлять на борт".

А я еще подлил масла в огонь: "Разрешите вы или нет, а коньяк на борту будет. Так пусть лучше под вашим контролем, на научной основе, чем в антисанитарных условиях". Так и решили: пусть уж лучше под контролем. Когда замминистра Бурназян подписывал решение коллегии, ему Газенко ехидно говорит: "Впервые в истории коллегия министерства за алкоголь проголосовала". Тот дрогнул, но было поздно.

Потом приезжают ребята с очередного пуска и рассказывают, что положили все, как положено, коньяк по ведомости провели. Вдруг приходит врач с запиской от Бурназяна: "Убрать коньяк с корабля". Видимо, испугался он ответственности. Они убрали. Я вскипел: как же так, было решение коллегии! Они говорят: "Да чего ты кипятишься: он ушел, мы обратно положили". Как я предупреждал, так и получилось: коньяк в космос провозят контрабандой.

Здесь можно вспомнить историю – уж и не знаю, быль это или выдумка? Когда при Горбачеве по всем фронтам шла борьба с алкоголем – в буфете Верховного Совета СССР не стало спиртного. Запрет! Дагестанский поэт Расул Гамзатов был недоволен этим обстоятельством, но в конце концов, прореагировал философски: "Что ж, тогда будем проносить в себе!"

Наши ребята – космические "контрабандисты" – проявляли чудеса изобретательности, стараясь пронести на станцию спиртное. Однажды сделали фляжку по форме бортового журнала. Обложка была от настоящего бортжурнала, отличная крепкая корочка с гербом СССР, а внутри закрепили плоскую канистрочку с коньяком. Положили эту обманку вместе с другими документами в целлофановый мешок, который потом проходил обработку ультрафиолетовыми лучами.

Космонавт благополучно миновал офицеров безопасности, и ребята уже праздновали победу. Но тут один военный, отвечавший за безопасность, подошел к космонавту, который должен был лететь, и что-то ему тихо сказал. Ребята замерли. Что именно сказал тот офицер, мы узнали только после завершения полета. Оказывается, он посоветовал в следующий раз наполнять "бортжурнал" по самую пробку, потому что иначе содержимое булькает…

Кроме коньяка, в моей космической истории промелькнуло и пиво. Я был в Чехословакии, а, если точнее – в нынешней Словакии. И впервые в жизни увидел пиво в банках. "Златы фазан" и сегодня всем известное пиво, и тогда оно было превосходным. Мне подарили две банки из первой "баночной" партии завода в Хурбанове. Сначала я, конечно, собирался лично продегустировать напиток. А потом подумал: на Земле я могу сколько угодно выпить пива – в бутылках, в разлив. Ничем не хуже баночного, даже получше. А в космосе пивных баров нет и бутылки везти нельзя. Банки им в сто раз нужнее, чем мне!

И я решил послать контрабандой мои две баночки на орбитальную станцию. Каким-то чудом это удалось. Ребята потом рассказывали, что первую банку они вскрыли обычным способом – и пиво, как старик Хоттабыч, вылетело из банки, и видно было, как пена быстро растаяла в воздухе. Только запах остался. Вторую банку они проткнули иголкой, потом благополучно выцедили пиво. Такое нестандартное удовольствие во время длительного полета дорогого стоит. Уверен, что у ребят, благодаря одной выпитой банке пива, повысилось настроение на целую неделю.